Эмиль или Роман авантюриста

Автор Ландсбергер, Артур

Этот увлекательный роман переносит читателя в блаженной памяти добрую старую довоенную Германию 20-х годов прошлого века, когда мир только-только распрощался с одной мировой войной и думать не думал, что в очень скором времени та же самая Германия втянет их вместе с собой во вторую, и опять же в мировую… Но 100 лет тому назад никто обо всех этих войнах и не помышлял, просто все хотели спокойно жить и хорошенько зарабатывать, при этом неважно каким способом и на чём, зарабатывать, лишь бы побольше. Поэтому, когда солидный бизнесмен и прожженый ворюга заключают между собой консорциум, никто особенно не удивился, главное ведь — кто и сколько от этого получил, не так ли? Печатается по изданию: Книгоиздательство «Грамату Драугс» Рига, Петрицерковная площадь, No 37, 1927

• Язык: Русский
• Издатель: Aegitas
• Дата выпуска: 28 сент. 2016 г.
• ISBN: 9781773136974

Предварительный просмотр книги

АРТУР ЛАНДСБЕРГЕР

ЭМИЛЬ

или

РОМАН АВАНТЮРИСТА

---

Перевод с немецкого

osteon-logo

encoding and publishing house

Этот увлекательный роман переносит читателя в блаженной памяти добрую старую довоенную Германию 20-х годов прошлого века, когда мир только-только распрощался с одной мировой войной и думать не думал, что в очень скором времени та же самая Германия втянет их вместе с собой во вторую, и опять же в мировую… Но 100 лет тому назад никто обо всех этих войнах и не помышлял, просто все хотели спокойно жить и хорошенько зарабатывать, при этом неважно каким способом и на чём, зарабатывать, лишь бы побольше. Поэтому, когда солидный бизнесмен и прожженый ворюга заключают между собой консорциум, никто особенно не удивился, главное ведь — кто и сколько от этого получил, не так ли?

Печатается по изданию: Книгоиздательство «Грамату Драугс» Рига, Петрицерковная площадь, No 37, 1927

© Л.Моргун. Литобработка, адаптация текста, 2016

© ООО Остеон-Пресс, оцифровка,

       верстка в формате ePub, 2016. [e-mail]

АРТУР ЛАНДСБЕРГЕР

ЭМИЛЬ или РОМАН АВАНТЮРИСТА

Действующие лица романа:

Курт Редлих, коммерции советник.

Констанция, его дочь.

Эмиль Вольгемут, по прозванию «Червонный Туз».

Паула, его подруга.

Антон, его друг.

Амалия Ауфрихтиг, не слишком молодая дама из Франкфурта-на-Майне.

Барон фон Коппен, молодой дипломат.

Ассунта Лу, кино-звезда, говорящая с русск. акцентом.

фон Рейфенбах, уголовный инспектор.

Шпикер, главный прокурор в отставке.

Генрих Карц, просто богатый человек.

Доктор Кох, специалист по душевным болезням.

Преступники, комиссары, полицейские.

Место действия: возможно, в Берлине.

Время действия: после революции.

Вступление

от которого я, к сожалению, не могу вас избавить и в котором я знакомлю вас с Куртом Редлихом и его дочерью Констанцией.

Приходилось ли вам когда-нибудь заглядывать в квартиры выскочек — «нуворишей»? Если да, то не бросалось ли вам в глаза, что эти господа, всего лишь несколько лет тому назад ютившиеся во флигелях и украшавшие стены рекламными картинками, внезапно начали проявлять в убранстве своего жилища вкус, присутствия которого никто не мог бы у них предположить, вкус, наводящий на мысль о культуре целых поколений?

Ведь, раньше тоже случалось, что такие люди внезапно богатели. Они выигрывали, в лотерею или у них умирал какой-нибудь американский дядюшка. Тогда они первым делом покупали пианино, а если дядюшка был очень богат, то меняли олеографию на картину Антона фон Вернера — не потому, что находили ее красивее, а потому, что она стоила дороже. Они снимали большую квартиру, обзаводились новой плюшевой мебелью, и немецкими коврами, украшались брильянтами, и летом, вместо одной недели в Аальбеке, проводили месяц в Свинемюнде. В своем кругу из которого наследство или выигрыш помогали им редко выбраться, они считались «богачами», и этого им было достаточно.

Совсем не то теперь. Люди, которые еще вчера так услужливо улыбались за прилавком, продавая овощи на фунты, вдруг начали отпускать их только вагонами, почувствовали себя внезапно выросшими в общественном положении. Кроме того, темп их преуспевания был до того невероятен, что было бы смешно если б они ограничились приобретением новаго плюшевого гарнитура. Они входили в магазины мебельщиков с сознанием: «Мне стоит только подписать чек, и весь склад — мой!».

Они уже не довольствовались, как раньше, тем, что изумляли добрых знакомых горячим ужином и воскресной прогулкой на извозчике. Идеалом, к которому они стремились, были их клиенты, а из клиентов в частности те, кто приходил не сам, а посылал в магазин прислугу. У горничных они узнавали, как живут настоящие знатные господа. Свинемюнде? Фи! Знатные господа уезжают летом в Шевенинген или Довилль, весной — в Канны, а зимой — в Швейцарию. В квартирах у них висят не Антоны фон Вернеры, а Курбэ, а на паркетах лежат настоящие шелковые персидские ковры. Они не посещают бегов и велосипедных гонок, — их излюбленный спорт — гольф и поло, — не приглашают портних на дом, а посещают салоны модниц на Леннештрассе.

Да, все это было им известно, — даже то, что «общество» перестало быть замкнутым, что в него проникли случайные люди и что самая дурная репутация не служила теперь помехой при наличии автомобиля «Роллс-Ройс».

Так! А теперь вы поймете, кто был советник Курт Редлих: один из многих преуспевших в жизни ускоренным темпом, без каких бы то ни было переходов! Вместо граммофона и у него появился не простой рояль, а Стенвей, а из трамвая он прямехонько перескочил, минуя таксомотор, в собственный Роллс-Ройс.

Честолюбие жены отнюдь не подстрекало Курта Редлиха. Она стояла в лавке своего мужа, пока ее не поразил удар. Это было задолго до того, как начался подъем в делах. Единственная их девочка ходила тогда в коротких платьях — не ради моды и страсти, к шелковым чулкам, а потому, что ей было всего восемь лет. Она посещала, правда, лучшую школу, однако росла в мещанской среде, и все её «благородство» в сущности, сводилось к тому, что ее, единственную в школе, звали Констанцией, в то время, как там в изобилии имелись Эльзы, Греты, Иды и Фриды. Но, когда ей исполнилось десять лет, и Редлих внезапно пошел в гору, к ней взяли гувернантку, которая предпочтительно говорила по-английски. Это сокровище она пронесла через все невзгоды и разорение. Английской речью она подчеркивали расстояние между собой и выскочками, хотя Констанция, довольно развитая девочка, полагала, что для «порядочных» людей вполне достаточно говорить чисто по-немецки.

Гувернантка, происходившая из очень хорошей семьи, старалась восполнить в Констанции то, что было упущено в детстве, и этим ограничивались её заботы. На развитие характера девочки она не оказывала никакого влияния: во-первых — потому, что сама была бесхарактерна, а во-вторых — потому, что Констанцию — вылитую мать — никто не сумел бы перевоспитать. Прямодушная мать, не знавшая притворства, и гувернантка, привившая ей манеры, отличительным признаком которых является уменье притворяться, сделали то, что Констанция оторвалась от своего круга и не примкнула к тому, куда ее тянуло честолюбие отца.

Курт Редлих не знал забот. Он не был грубым человеком, который, кичась своим денежным мешком, не считается ни с чем и сильными локтями расталкивает всё, что ему мешает. Каким продувным дельцом он был в своих делах, таким же простодушным человеком оказывался он в разнообразных общественных отношениях. Он испытывал чувство, точно ему позволено блистать в театре, открытом только избранной «тысяче». Ему никогда не приходило в голову, что ходить по паркету, не скользя, является искусством, которое надо изучать.

Теперь вам наверно хочется узнать, каков был внешний облик Курта Редлиха и его дочери Констанции. Окажем предпочтение дочери; она заслуживает его и с чисто человеческой точки зрения: стройная фигура, созданная для спорта, узкое лицо, светлые волосы, большие синие глаза, свежий цвет лица, ловкие, немного резкие движения. Есть женщины, при виде которых думаешь: хорошо бы увидеть ее в вечернем туалете, или на теннисе, или в утреннем кимоно! При виде Констанции невольно являлась мысль: как она, должно быть, хороша верхом! Зато папа-Редлих, несмотря на костюм от дорогого портного, все еще чем-то напоминал о кегельбане. Маленький, приземистый, с брюшком и живыми веселыми глазками, он был грузен и вместе с тем подвижен, несмотря на слишком короткие ножки. На спортивной площадке подумали бы: комический танцор; на бирже — человек, любящий рассказывать анекдоты; женщины о нем сказали бы: вот человек, который хорошо платит и не умеет наслаждаться. Он был из тех, кто, после трехлетней тренировки в гольф, каждый раз, ударяя в мяч, вздыхает о кегельбане. Такой человек в смокинге всегда производит впечатление, точно он на костюмированном балу; после десяти лет блистания в обществе он все еще, снимая вечером фрачную сорочку, испытывает облегчение, словно ему удалось на несколько ночных часов вырваться из клетки. Итак, не слишком счастливый человек! Один из многих живущих самообманом, убежденных в том, что иметь уйму денег, вызывать зависть у миллионов людей и при этом не быть счастливым — противоестественно! Один из армии злополучных богачей!

А теперь — начнем!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ,

из которой видно, что и квартирный вор может быть симпатичным человеком.

Как я уже сказал, богачи наших дней, в противоположность прежним, всю свою жизнь остававшимся маленькими людьми, проявляют в убранстве своих жилищ, в выборе платья и в разных других вещах много вкуса, говорящего о культуре, которой они ни в коем случае не могли проникнуться со вчера на сегодня. Но способность приспособления у людей не увеличилась. Причины этого превращения лежат глубже и весьма неутешительны. По-моему, их следует искать в исчезновении всяких индивидуальных особенностей у людей нашей эпохи. Прежде каждый человек представлял собою определенный тип, который проявлялся не только внешне, и который нельзя было стереть так же просто, как рисунок мелом на грифельной доске. Независимо от того, было ли то, что они находили красивым, изящно или безвкусно, — они имели свое суждение, и им и в голову не приходило, приносить его в жертву моде. Теперь же они превратились в стадо. Декораторы-мебельщики от них в восторге: «Современные богачи настолько умны, что предоставляют нам полную самостоятельность. Правда, въезжая в готовую квартиру, они иногда немного удивленно спрашивают: «А это красиво?». Но, если им отвечают: «Это самая последняя мода», они вполне удовлетворяются. Быть в наши дни декоратором — одно удовольствие!».

При этом забывают, что квартира и обитатели её должны составлять одно целое и что десятипудовая жена мясника среди мебели Людовика XIV производит весьма комическое впечатление.

— — -

Так! Легко представит, что и Курт Редлих не особенно вязался с виллой в Грюневальде, отделанной лучшим архитектором.

Пройдем в его салон. Он непосредственно примыкает к огромному, увешанному гобеленами, вестибюлю. Правда, нельзя еще хорошенько разобрать, в каком стиле отделан этот салон: ампир ли это, Людовик XV или XIV? Уже полночь, и комната не освещена. Но сам хозяин виллы и сегодня еще, на восьмом году, путается в стилях своих десяти комнат. Вообще, условимся по возможности не удивляться тому, что произойдет в ближайшее время. Тогда, быть может, мы скорее подберем ключ к происшествию, безусловно не обыденному, — иначе какое я имел бы право отнимать у вас ваше драгоценное время? — но, несомненно, правдоподобному по сравнению с многим другим.

Итак, заглянем в погруженный во тьму салон виллы Редлих. Странно! То тут, то там таинственно вспыхивает и пропадает огонек. При остром зрении или в бинокль вы ясно различите, как от темной стены отделяется человеческая фигурка, легко перебегающая с места на место. Теперь, когда из окна на фигурку падает слабый лунный луч, видно, что это молодая апашка[1], — ведь оне еще не вывелись, — стройная, с бледным лицом и большими черными глазами, изящная как газель, с карманным фонариком в руках, которым она шарит по всем углам, чтоб осветит комнату.

Вдруг она вздрагивает, склоняет голову на бок, прислушивается. Скрежет в замочной скважине дверей, ведущих из вестибюля на улицу! Она бросается к окну, но поздно! — дверь отворяется, и слышатся голоса. Девушка прячется за подлинную японскую ширму, настоящую стоимость которой хозяин виллы предлагает отгадать каждому посетителю, конечно — не из тех, кто, подобно молодой апашке, наносит ему визит среди ночи..

Покой нарушен, и темноте наступил конец. Море света, льющееся с потолка и стен, озаряет вестибюль. Входит Констанция в шикарном вечернем туалете, за ней — Курт Редлих в пальто и цилиндре. Картина напоминает сцену из оперетки, и так и ждешь, что эта комическая пара выступит вперед, сбросит пальто и пропоет дуэт.

«Плохой спектакль!» — мелькает у вас мысль, но очень скоро вы замечаете, что находитесь на ложном пути: — этим двум совсем не до дуэта!.. Оживленно споря, они входят в салон, где тоже вспыхивает свет.

— А я повторяю тебе... — заявляет, повысив голос, Констанция, и бросает манто на кушетку. Но Курт Редлих не дает ей договорить:

— А я утверждаю...

— Что уже во втором раунде...

— Виллс...

— Нет! Самсон!

— Должен был дать нокаут.

Констанция вся дрожит от волнения:

— Но, папа, разве ты не видел?

— Я не слепой!

— Когда Самсон подцепил его с лева...

— Здоровый удар!

— ...если бы Виллс воспользовался промахом...

— Если бы! Если бы!

— ...и нанес ему appercount.

— Но он не нанес его!

— Вот именно!

— Потому что он балда!

— Он герой!

— Ночной колпак!

— Я л_ю_б_л_ю е_г_о!

— Ты сошла с ума!

— Папа! Успокойся!

— Ты способна подарить мне зятька-боксера.

— Хороший боксер зарабатывает двадцать тысяч фунтов в год.

— Нас это не устраивает: нам нужно генеалогическое дерево.

— Мне прежде всего нужен муж.

— Обладатель старого и хорошего имени тоже может быть мужем!

— На эксперименты я несогласна. В боксере я по крайней мере уверена, что он мужчина.

— Имей в виду: сегодня мы в последний раз на боксе.

— На скачках у тебя не слишком блестящий вид, папа!

— Но там мы в лучшем обществе.

— Наплевать мне на него!

— Я бы хотел, чтобы мы могли себе это позволить.

— А я вот — позволю себе!

— Мы для этого еще не окрепли.

— Говори, что хочешь, папа: мой муж должен быть героем!

— Может, укротителем зверей?

— Я могла бы полюбить и такого.

— Ты сошла с ума!

— Возможно.

— Я упрячу тебя в монастырь!

— На бирже тебя высмеют.

— ...в санаторий!...

— Там у меня найдут наследственное предрасположение...

— Девчонка!

— ...или дурное воспитание.

Слова сыпались как фейерверк, в таком темпе, что апашка за японской ширмой (какое прекрасное название для фильма!) едва успевала слушать. Противники держались стойко, пока Констанция не попрекнула отца дурным воспитанием: этот удар сразил Редлиха, Он сдался.

Победительница Констанция поправляла перед зеркалом прическу, между тем как Редлих, тяжело дыша, ходил взад и вперед по зале. Затем он подошел к окну и сказал раздраженным тоном:

— Иоганн опять не спустил жалюзи.

— Иоганн утверждает, что это не дело камердинера.

— В таком случае пусть их спускает портье!

— Иоганн говорит, что портье не полагается входить в комнаты господ.

Редлих рассвирепел:

— Значит, я должен делать это сам, — закричал он, спуская жалюзи.

— Папа! — в ужасе воскликнула Констанция: — если Иоганн это увидит!

Редлих, все еще возившийся с жалюзи, ответил:

— Позавчера ночью в одиннадцатом номере украли ковры, вчера в девятом — серебро, и, если эта шайка не суеверна и не испугается седьмого номера, то сегодня наша очередь.

— Что ж такого — при твоем богатстве!

— Конечно, мы можем себе это позволить!

— Вот видишь, папа!

Тем временем Редлих совсем спустил жалюзи и сердито ответил:

— Но я не потерплю в своем доме взломщика!

— А я ничего против не имею!

Редлих в ужасе повернулся к Констанции:

— Что это значит?

— А то, что я хотела бы пережить что-нибудь выходящее из рамок обыденного и связанное с опасностью.

— А каток, танцы, верховая езда!

— От этого еще никто не умирал.

— Ты должна радоваться, что все твои желания исполняются, и ты живешь спокойно.

— Мне это надоело!

Редлих подошел к дочери, покачал головой и сказал:

— Ты с каждым днем становишься все сумасброднее. — Затем он протянул ей руку: — Пойди, выспись, — и вышел из комнаты.

Редлих ушел. Констанция ещё несколько мгновений постояла в раздумья:

— При моей незадачливости, — пробормотала она, — они, конечно, споткнутся о цифру семь. Но ведь есть люди, для которых семерка — счастливое число; и, кроме того, только трусы суеверны, а уж преступник наверно не знает страха!

Рассуждая таким образом, она подошла к маленькому стенному шкафчику и достала оттуда нечто вроде мышеловки. Она поставила ее в ящик письменного стола, где мышеловка как-раз поместилась, заперла его и направилась к двери. Но, взявшись за дверную ручку, она остановилась, подбежала к окну и осторожно подняла жалюзи.

«Открыть окно? — поколебалась она и затем решила: — Я приоткрою его.» Едва успела она сделать это, как ее охватило сомнение.

«Не значит ли это играть с огнем? — спросила она себя и хотела было захлопнуть окно. Но в последний момент она решила оставит его открытым и успокоила свою совесть: — Ведь не сразу же кто-нибудь влезет!». Затем потушила свет и ушла.

Несколько мгновений царила мертвая тишина. Потом из-за ширмы показалась голова апашки, а за нею медленно высунулась и рука с фонарем. Она осветила комнату, вышла из-за ширмы, на цыпочках подбежала к двери, прислушалась и, убедившись, что все спокойно, зажгла лампу, стоявшую на столе: Теперь комната была полуосвещена. Потом она скользнула к окну, которое было только прикрыто, распахнула его и фонариком подала кому-то знак. Через несколько мгновений за подоконник ухватились руки, освещенные фонарем; за ними показалась голова мужчины. Он был в кепке, с шарфом, обмотанным вокруг шеи. Лицо его было не банально: резкий профиль, тонкий нос, высокий лоб, умные глаза — и в углах рта суровая складка, которая указывала скорее на энергию, чем на преступность.

Он предварительно спросил:

— Все в порядке?

— Разве иначе я подала бы знак?

Мужчина влез. Он окинул комнату взглядом:

— Наводка не обманула. Хороший дом!

— Ведь по ночам ты бываешь только в лучших домах, — ответила девушка.

Симпатичный молодой человек уже сидел на полу, скатывая шелковые персидские ковры. Перед ним лежали новейшие орудия взлома и револьвер.

— Помоги! — сказал он.

Девушка опустилась рядом с ним на колена и начала помогать ему.

— Шикарный сумах![2] — сказала она.

— Во сколько ты его оценишь?

Девушка кокетливо взглянула на молодого человека и заметила:

— На лисью шубку хватить.

— На это я денег не