Лекарство

Автор Ксения Гранд

Одно слово может изменить твое решение. А одно чувство – всю твою жизнь. Но Сильвер не из тех, кто верит в подобное. Потеряв родителей в детстве, перестаешь верить в чудеса, особенно когда живешь в самом холодном городе Америки.

Эти суровые условия и сложные отношения девушки с родными научили её полагаться только на себя. Так бы и жила Сильвер своей обычной жизнью, если бы эта самая жизнь в один момент не превратилась в безумный водоворот событий. Её дядя и сестра оказались совсем не теми, кем она их считала, да и в самой Сильвер обнаружилась скрытая тайна. И вот девушка обнаруживает себя вовлеченной в войну древнего рода людей-вампиров, зовущих себя сиринити, а что ещё хуже, Верховный Жрец этого рода по имени Дориан – хладнокровный бесчувственный деспот – проникается к Сильвер ненавистью с первого взгляда.

Чтобы разгадать тайну своего происхождения и спасти сестру, Сильвер вынуждена согласиться на опасную игру – отправиться с сиринити на дикие земли для поисков лекарства от вампиризма, но ни девушка, ни стражи не подозревают, с чем им предстоит столкнуться по дороге.

Издательство Animedia Company желает вам приятного чтения.

• Язык: Русский
• Издатель: Animedia Co.
• Дата выпуска: 1 авг. 2022 г.
• ISBN: 9788074994739

Предварительный просмотр книги

lekarstvo-1400

Ксения Гранд

Лекарство

Роман

© Ксения Гранд, 2022

© Издание, оформление. Animedia Company, 2022

Grand, Ksenija: Lekarstvo,

1. vyd. Praha, Animedia Company, 2022

ISBN 978-80-7499-473-9 (online : epub)

Оглавление

Глава 1. Внутри кокона

Глава 2. Ужин откровений

Глава 3. Дорога в никуда

День 1

День 2

День 3

День 4

День 5

День 6

День 7

День 8

Глава 4. Метаморфозы

Глава 1

Внутри кокона

Мой дядя пытался меня убить. Мысль, с которой я закрываю глаза в машине, а просыпаюсь в гостиной, съедаю подгорелый ужин и принимаю душ, с которой теперь не смогу расстаться никогда. До сих пор она казалась мне нереальной, но сейчас, сидя на диване и глядя на свои изодранные руки, я наконец-то начинаю понимать ее смысл.

– Зачем ты свернул? До Уинтер Парка прямо.

– Дорога перекрыта из-за снегопада. Нужно ехать в объезд.

Странно. Не помню, чтоб мы с Эми когда-нибудь сворачивали на эту дорожку. Даже когда зимой выпадало рекордное количество снега, главную дорогу Фрейзера всегда очищали, а если возникали сложности, объезжали через Грэнби. Не через лес. Чувствую, как неловкость щекочет спину. Никак не могу от нее избавиться, как и от дрожи в пальцах. От дряхлого обогревателя нет толку, разве что звук дрожащего металла отвлекает от озноба. Сырость проела дыры в металле, как подвальная плесень, но дядю, кажется, это не волнует. Он ни разу даже не поежился, хотя на нем нет куртки.

Никогда не претендовала на звание «мисс Коммуникабельность». Обычно молчание не вызывало у меня особого дискомфорта, но не сегодня. Сегодня оно серной кислотой капает на нервы. Почему? Потому что после того, как дверь кадиллака захлопнулась, дядя не проронил ни звука. Это как-то… ненормально. Обычно у нас никогда не возникало проблем с общением. С Эми – да (у кого не было проблем со старшей сестрой). С Изи – да, даже с Майклом бывает недопонимание, но не с дядей. Дядя – единственный, кто понимает меня если не с полуслова, то, по крайней мере, с целого. Он, как добропорядочный служитель церкви, всегда был добр к окружающим, в том числе и ко мне. Всегда с радостью подвозил, если я задерживалась допоздна в академии, особенно в такой снегопад. Но сегодня явно не один из таких дней.

– Что-то случилось? – не выдерживаю.

– С чего ты взяла?

– Ты какой-то молчаливый сегодня. Все нормально?

– Да.

Правда, прозвучало это так холодно, что перечит самому смыслу этого слова. Еще и эта дорожка через лес. Не нравится мне все это.

– Если я чем-то могу помочь…

– Нет.

Мой дядя, такой знакомый и родной, заботливый, любящий. Ни разу в жизни он не подводил меня, не отчитывал, не наказывал и после смерти родителей воспитывал как родную дочь. Тогда почему мне так некомфортно находиться с ним в одной машине? Будто с чужим человеком. Из-за освещения в церкви я не сразу заметила бледность его лица, темные прожилки на шее, красные белки. Можно подумать, что это усталость, если бы не трясущиеся руки на руле и синева под глазами. Словно он не спал трое суток. Но внешний вид – полбеды. Больше всего настораживает то, что на его шее нет крестика. Сложно не заметить массивное серебряное распятие с узором. Дядя никогда его не снимал, даже в бассейне. В детстве он рассказывал, что это фамильная ценность, которая передавалась от поколения к поколению. Сегодня эта реликвия валяется между ручным тормозом и переключателями скоростей.

– Ты не надел крестик. Я думала, ты никогда его не снимаешь.

– Он бесполезен.

По коже пробежали мурашки: то ли от холода, то ли от леденящего тона его голоса. От крутого поворота меня качнуло в сторону. Машина пролетает через сугроб и сильнее углубляется в чащу. Теперь мое беспокойство перерастает во вполне осязаемую тревогу.

– Куда мы едем?

– Домой.

– Но здесь нет дороги! Уинтер Парк в другой стороне.

Уголки губ дяди еле заметно дрожат. Сердце сжимается от понимания происходящего. Он везет меня не домой, а в… лес. Специально.

– Останови машину.

Вместо скрипа тормозов взвизг газа. Машина прыгает по снежным дюнам, как корабль по волнам.

– Пожалуйста! Отвези меня домой!

На его лице не дергается ни один мускул. Руки судорожно вцепились в руль.

– Он ждет тебя.

– Что?

– Он наконец-то свободен! Теперь его ничего не держит. Граница падет!

– О ком ты говоришь? Что за граница?

Треск колес, взвизг руля – и машина поворачивает влево так резко, что едва не задевает дерево. Страх сильнее вжимает меня в сидение. Дядя не в себе. Он сошел с ума и не собирается останавливаться! Нужно что-то придумать, иначе он убьет нас обоих!

– Ты ключ ко всему. Он уже рядом, дышит тебе в спину.

– Кто? О ком ты говоришь?

– Он станет твоим другом, врагом, станет всем для тебя и одновременно никем. Добьется твоего доверия, пока не подступит достаточно близко. Он – твоя смерть и конец человечества.

– Кто?

– Вейн.

Безысходность толкает меня на отчаянный шаг. Хватаюсь за руль и сворачиваю. Колеса трещат, машина летит в чащу. Картинки, звуки – все смешивается в сплошной шар. Что-то треснуло, что-то разбилось, что-то пронеслось возле моей головы. Меня со всей силы вдавливает в сидение. Вспышка света, гул, затем сплошная белая полоса. Я теряю сознание.

В гостиной витает аромат поджаренного дерева. На коленях умостился черный клубочек, нервно посапывая носом. Облегчение накрыло, как только нога переступила порог, но волнение зудящей раной засело под кожей. Я сижу на диване, поджав под себя ноги. Жду. После того, что произошло, я в полном ступоре. Не могу пошевелиться, хотя каким-то образом оказываюсь на диване. Не знаю, что делать. Обратиться в полицию? Позвонить в службу доверия или дождаться Изи? Она должна скоро прийти.

Чувствую, как кровь пульсирует в висках. Пытаюсь усмирить ее большими пальцами. Не помогает. К черту полицию. От них нет толку. Единственный человек, которому я могу рассказать о случившемся, это Эми. Но ее нет, как всегда. И вряд ли в ближайшие двадцать четыре часа она вспомнит о моем существовании. Работа превыше всего. Обязанности на втором месте, друзья и коллеги на третьем, дом на четвертом. Ну а я где-то в конце списка, между пометкой оплатить счета и напоминанием вынести мусор. Когда-то мы были близки, но это было так давно, что воспоминания почти стерлись из памяти. Будто целая жизнь прошла. Но нет, всего девять лет. Девять коротких и непосильно долгих лет. Я ей не доверяю. Поэтому все что остается, это сидеть и ждать Изи. Она обещала заскочить, но так и не перезвонила. Правда, не уверена, что смогу ей рассказать. Если честно, я уже ни в чем не уверена. Я даже не понимаю, было ли это на самом деле.

Стоит закрыть глаза – и воспоминания вспыхивают сигнальной ракетой, так ярко, словно я до сих пор там, в салоне машины, которая слетела на обочину. До сих пор чувствую, как ноет спина, как стучит в висках. Вижу расплющенный капот, осколки лобового стекла, свои исцарапанные руки. Понимаю, что в сознании, но не могу пошевелиться. Все расплывается перед глазами, но больнее всего бьет в голову осознание. Авария! Дядя, Уинтер Парк. Он пытался завезти меня в лес. Мы слетели с дороги. Мне до сих пор сложно сориентироваться в пространстве. Никак не могу понять, где низ, а где верх. Где мы? Где дядя? Все ли с ним нормально? Смотрю на водительское место и чувствую, как к горлу подступает тошнота. Нет. Это все не по-настоящему. Это сон, должно быть, я сплю. Сейчас я ущипну свою руку и проснусь. Один щипок, второй. Ну же! Щипаю ладонь, бью, но озарение не приходит. Это не может быть правдой! Глаза закрыты, висок разбит, щека залита кровью. Он не двигается, а я никак не могу проснуться. Ветка пробила лобовое стекло, прошла между сидениями, дядю даже не поцарапала, но то, как безжизненно лежит его голова на плече, бьет в грудь сильнее удара от столкновения.

– Дядя?

Ремень безопасности заело. Пытаюсь еще раз, когда что-то хватает меня за руку.

– Очнись, пожалуйста!

Он приходит в себя, обхватывает висящую голову и вправляет ее на место. Звук такой, будто сухая ветка переломилась. Ужас от увиденного завязывает голосовые связки в узел. Это нереально… Его голова медленно поворачивается в мою сторону. Нет. Наверное, я ударилась головой. У меня галлюцинации. Его рука тянется ко мне. Сердце отдается в груди чугунным молотом. Пальцы… Я почти ощущаю исходящий от них холод.

– Ты нужна ему. Ты… ключ ко всему.

Рука скользит по моей щеке. Галлюцинации не могут к тебе прикоснуться! Ты не ощущаешь их на коже. Но я-то чувствую! А значит, это реа…

– Не пытайся от него уйти, – рука цепляется в мое запястье. – Он все равно тебя найдет. Уже нашел.

В висках трещит. Еще немного, и сознание отключится. Больше не могу сдерживать крик. Нет! Не трогай меня! Не смей! Пытаюсь нащупать что-то в машине, но под руку попадаются одни ветки. Наконец мне удается ухватить что-то холодное, что-то, что можно использовать для самозащиты. И этим «чем-то» оказался тот самый фамильный крест. Удар приходится по лицу. Хруст был таким сильным, что мне показалось, будто я сломала дяде нос. На самом деле хрустнули не кости, а металл. Но дядю это не ослабило, напротив – только подтолкнуло. И он уже тянет пальцы к моему лицу. Так близко. Ветка – единственное, что не дает ему вцепиться в мои щеки, еще чуть-чуть – и она не выдержит. Нужно выбираться! Дергаю за ремень безопасности. Заклинило. Он выхватывает крест так резко, будто тот сейчас расплющится, но вместо того чтоб отшвырнуть его, дядя вдруг замирает. Глаза фиксируются на металле.

– Нет… – хрипит он, – я не могу. Должен… сопротивляться.

Я прилипаю спиной к стеклу. Не знаю, что делать. Поговорить с ним или бежать.

– Силь…– спина прогибается, шея выкручивается, – львер…

Это голос дяди!

– Дядя Ник?

– Ты должна бежать. Не доверяй никому, не верь тому, что говорят. Будь сильной, – он протягивает мне что-то в ладони. – Возьми. Он защитит тебя. Никому его не отдавай. Никому!

Не знаю, что делать, поэтому просто вырываю из дрожащих рук предмет.

– Беги и ни за что… не… останавливай… ся.

Момент просветления продлился меньше минуты, и снова конвульсии, снова хруст костей. Плечи вздымаются, мышцы напрягаются так, что на шее выступают прожилки, как у зверя, готовящегося к прыжку.

– Беги…

Цепляюсь за ремень. Ну, давай! Руки взметаются вперед, но я успеваю уклониться. Треск ветки эхом отдается в голове. Защелка трещит. Почти поддалась. Дядя подается вперед, но ремень безопасности удерживает его на месте. Давай! Жилистая рука проламывает ветку. На голову сыплются осколки.

– Беги!

Я вырываю застежку. Вперед, только вперед. Не оборачивайся! Иначе он догонит тебя. Почти стемнело. Ничего не видно. Только снег и кобальтовое небо. Ужасно болят ребра. Дыхание отдается в ушах, горло пылает, но я не перестаю бежать. Каждый вдох – очередная пытка. Я бегу целую вечность, но вокруг все та же чернота. Пытаюсь успокоиться, но чувствую, как самообладание рассыпается по снегу. Что делать, ведь я посреди леса?! До ближайшего города десятки километров! Я больше не могу бежать, но и остановиться не могу. Если остановлюсь, он догонит меня. Что же делать?!

Нога цепляется о корень, и я лечу вниз по склону. Сдираю корку снега щекой, качусь по выступу, пока не натыкаюсь на что-то твердое. Словно огнем запекло в плече. Пытаюсь вдохнуть, но морозный воздух только разъедает горло. Нельзя оставаться здесь. Нужно бежать! Но, несмотря на усилия, не могу заставить себя пошевелиться. Так и будешь лежать, пока он тебя не найдет? Нужно подниматься. Сейчас же! Внезапно в глаза врезается светлое пятно. Вспышка света среди черноты. Приподнимаюсь на локтях и не верю своим глазам. Это же дорога! Всего в паре метров. Это мой шанс. Нельзя его упустить! С трудом поднявшись на ноги, бросаюсь навстречу свету. В боку колет сотней иголок, но это не имеет значения. Все, что важно, не упустить свет. Он уже близок. Еще чуть-чуть. Вот он! В ушах отдается свист. Скрежет тормозов как камнем по вискам. Шар отпрыгивает в сторону и замирает на обочине.

– Сильвер? Все в порядке?

Мужской голос сзади, сбоку, возле плеча и наконец спереди.

– Ради бога, прости, я тебя не заметил. Ты выскочила из ниоткуда! Еще секунда, и я бы…

Перед глазами проявляется лицо мистера Моррисона, нашего соседа по улице. За спиной старенький пикап.

– Я отвлекся всего на минуту…

– Уезжаем.

На подкошенных ногах бреду к машине.

– Поехали, пожалуйста.

Руки мистера Моррисона оказываются на моих плечах.

– Ты замерзла. Тебе нужно в больни…

– Все нормально.

– Ты уверена? Может…

– Домой!

Я забираюсь в салон и хлопаю дверцей.

– Отвезите меня домой, пожалуйста.

Скрежет, кашель, скрип. Мотор пикапа барахлит, как старая стиральная машинка, но все же заводится. Автомобиль двигается с места, унося меня подальше от леса, но не от моих страхов. Сейчас, сидя в гостиной с чашкой чая и мурлыкающим комочком на коленях, все произошедшее кажется таким далеким, почти сказочным, если не сумасшедшим. Настолько простым и одновременно сложным, что не укладывается в голове. И если бы не боль в плече и ссадины на руках, я бы точно засомневалась в собственной адекватности. Но они есть, а значит, вывод только один.

Мой дядя пытался меня убить? Этого не может быть. Перед глазами так и мелькают отрывки воспоминаний. Вздутые вены, вывернутая шея… Невозможно. Все произошедшее – сплошной кусок противоречий. Дядя любит меня. Разве нет? Воспоминания вмиг дали трещину в заложенной с детства картине жизни. Звук трескающего металла – прогулки в парке рассыпались песочной крошкой. Треск лобового стекла – подарок в руках дяди стек как вода по стеклу. Игрушки, уроки, улыбки – все кажется таким искусственным. Будто и не было никогда. Что это было? Или, вернее, кто. Бледная кожа, вздутые вены, багровые пятна на белках… Детали, словно из кошмарного сна. Но это не сон. Есть доказательства. Чего стоит перепуганное лицо мистера Моррисона. Он был сам не свой. Хорошо, что мне удалось отговорить его увозить меня в больницу. Только не это. Со мной все нормально. Нормально! Ничего не сломано, только синяки да царапины. Я жива, дышу, могу думать, по крайней мере пытаюсь, но все, что прорывается сквозь бушующие волны воспоминаний, это его слова. Что он говорил? Что-то о границе, ключе и обо мне. Он сказал, что за мной придут. Было что-то еще. Он назвал имя. Какое? Не могу вспомнить. Он был не в себе. У него паранойя, расстройство, истерия. Да он с ума сошел! Бог знает, какое насекомое забралось ему в голову! Теперь, когда за окном сгустилась ночь, а мгла затянула последние проблески света, стало ясно – Изи не придет, а, значит, сегодняшняя ночь будет очень долгой.

****

Ночные кошмары изрешетили ночь. Шея промокла, рубашка прилипла к спине. Ощущение холодных пальцев на шее не оставляет даже после горячего душа. Что ж, если это ад, тогда я это заслужила. Или нет? Может, мне это приснилось? Людям снятся реалистичные сны, и они путают дни или события. Но все выглядело слишком реальным, как и следы ногтей на моих руках. Подхожу к зеркалу, откидываю волосы назад. И на шее. Боже, как бы мне хотелось, чтоб все это было сном. Рука, запах обугленной кожи, кусочек металла…

Точно! Бросаюсь к вешалке, ныряю рукой в карман парки. Он все еще здесь. Это медальон. На вид обычная безделушка. Переплетающаяся цепочка, гравировка с распускающимся цветком. Похоже на геральдическую лилию. Не могу разобрать, что это за металл. Серебро? Нет. Его бы я узнала. Да и неважно. Хватит уже об этом. Ты должна выбросить все это из головы и вернуться к нормальной жизни. Поняла? А сейчас собирайся. Занятия через час. Открываю кран и обрызгиваю лицо. Уже лучше, только уставшие глаза выдают. Серые, как у мамы. Наверное, поэтому она назвала меня Сильвер.

Кофе с солью вместо сахара, свитер наизнанку – день не задался с самого утра, не менее странным было его продолжение. Первая пара, лекция по истории искусств в амфитеатре. Я буквально бегу по коридору. Мало ночных кошмаров, так еще и опоздать на пару мистера Вольтмана. Заворачиваю за угол и вдруг застываю. Снова эта свора разукрашенных гиен к кому-то прицепилась. К какой-то девчонке с тугим узлом темных волос. Я ее знаю. Это Эшли Питерсон, девчонка с параллельной группы. Отличница, насколько мне известно, и мастерский пейзажист. Мы незнакомы, но она мне нравится. Нравится, как она рисует, как робко опускает глаза, всякий раз стоит кому-то из парней посмотреть в ее сторону. Так, словно пытается спрятать какой-то страшный секрет, а какой, никто никогда не узнает. И сейчас эти глаза, покрасневшие от слез, мечутся в поисках спасения, готовы выдать любую тайну, если только их оставят в покое. Компания полоумных прижала ее к шкафчикам. Стейси вытаскивает из сумочки помаду, но вдруг замечает меня.

– Ты чего глаза вылупила? Давай иди куда шла.

Глаза Эшли перепрыгивают на меня в поисках спасения, но я не могу им помочь. Я не тот, кто им нужен. Что могу одна я против четырех старшекурсниц? Правильно, ничего. Поэтому просто иду дальше и стараюсь не думать о том, что видела.

– Давай проваливай.

Последнее, что вижу, как наманикюренные пальцы Стейси размазывает помаду по лицу Эшли. Первый этаж, зал амфитеатра. Изи уже ждет в аудитории. При виде меня она так и застывает с карандашом в зубах.

– Тобой что, снег расчищали? Что за вид?

– Неудачная прогулка в лесу, – просовываюсь между двумя парнями. – Долго рассказывать.

– Судя по мешкам под глазами, ночевала ты тоже в лесу?

Не хочу отвечать, поэтому просто отмахиваюсь в надежде, что эта тема больше не будет поднята. На всякий случай натягиваю рукава пониже. Подранные запястья объяснить куда сложнее, чем царапины на лице. Чего доброго, еще подумает, что я сама их оставила. Зал заполняет гул голосов. Крик, шепот и шуршание бумажек, словно какой-то хаотичный оркестр. Нервы натягиваются от каждого звука. Как громко. Почему они не могут просто помолчать до прихода преподавателя? Над головой пролетает ручка. Очевидно, она предназначалась кому-то в передних рядах, но туда ей долететь не суждено. Удар пластика об пол отдается молоточками в висках. Может, не стоило сегодня приходить?

– Ты в порядке? Ты какая-то дерганая.

– Все нормально.

И правда, чего это я? Ничего ведь не случилось. Подумаешь, авария – просто галлюцинация. Кто-то в кафетерии подсыпал мне что-то в кофе. Всего лишь чей-то дурацкий розыгрыш. С дядей все нормально. Появление мистера Вольтмана сродни божественному явлению. Наконец-то голоса стихают. Монотонный голос профессора, шуршание ручек по бумаге. Идеально. Вдох, выдох, скрип мела по доске, жужжание лампочек в лампах и… стук шагов на ступеньках? На лестнице между рядами показывается тень. Парень. Высокий, тонкая фигура, черное пальто. Откуда он взялся? Еще секунду назад там никого не было, а теперь он. Спускается по ступенькам так медленно, словно то, что занятие уже началось, его не касается.

– Видимо, понятие пунктуальности для вас – книга за семью печатями, – бурчит профессор, не отрываясь от доски, – или вы считаете, что врываться на мое занятие вполне допус…

Стоит профессору только повернуться, как слова обрываются. Глаза округляются, скулы опускаются. Да что там. Он застывает, как восковая фигура. Такое ощущение, что он привидение увидел. Даже со среднего ряда замечаю, как побледнело его лицо. А парня это никак не смущает. Он переступает со ступеньки на ступеньку, осматривает зал. Будто не на занятие, а на экскурсию пришел. Черное пальто с воротником до подбородка, угольные джинсы, ботинки, перчатки без пальцев – выглядит как персонаж видеоигры. Волосы почти сливаются с одеждой, пара прядей спадает на глаза, остальные уложены по бокам. Только лампы между рядами мешают им слиться в одну сплошную тень. Не помню, чтоб раньше видела его в академии. Похоже, он новенький. В зале повисла тишина, не просто показная. Идеальная. Словно кто-то отключил звуки окружающего мира. Кажется, на ту долю секунды, когда его нога касается ступеньки, даже лампы перестают жужжать. А вот теперь это действительно странно.

Профессор не двигается с места. Проходит минута, а он все продолжает пялиться на парня. И не он один. Все. Чувствую странную тяжесть в груди. Не нравится мне все это. Может, я действительно схожу с ума? Парень сфокусировался на одной точке в толпе, будто увидел кого-то знакомого. Только вряд ли он кого-то знает. Студенты обычно приезжают из больших городов, иногда даже из другого штата. Может, обознался? Прослеживаю за его взглядом и вдруг понимаю. Он ведь не в толпу смотрит, а на кого-то конкретного… на меня. По спине пробегает дрожь. Пытаюсь стряхнуть ее копной волос. Не действует. Опускаю взгляд, чтоб хоть как-то сгладить неловкость, но и это не работает, потому что он до сих пор смотрит! Почему он не отворачивается? Во мне вдруг просыпается такое чувство неловкости, будто бы это я спускаюсь по всему залу во время лекции. Только на мне еще не хватает одежды. Он не отрывает взгляд, пока не спускается и не садится на лаву в первом ряду, там, где никто никогда не садится. Только тогда отворачивается.

– Что ж, – профессор не без усилий берет себя в руки, – раз все в сборе, думаю, мы можем продолжить.

Он поправляет очки и поворачивается к доске. По залу вмиг прокатывается волна шепота.

– И что это было? – шепчет Изи.

– Хотела бы я знать.

****

В кафе «Три ложки» сегодня яблоку негде упасть. Пришлось изрядно попотеть, чтоб найти свободный столик. С самого порога в ноздри бьет тягучий кофейный аромат с примесью корицы и еще чего-то. Какой-то странный приторно-горький запах, словно расплавленный пластик полили кленовым сиропом. Может, кексы пригорели? Или неудачная порция печеных яблок? В любом случае сегодня лучше их не брать. Цокот тарелок, звон металла, шуршание салфеток – обеденный перерыв в самом разгаре. Сотни голосов окружают нас звенящим куполом. Все чем-то делятся, обсуждают, спорят, хвастаются, и все это сливается в густой кипящий гул. Невозможно уловить суть разговоров, но почти в каждом из них гремит «мрачный» и «из ниоткуда». Несложно догадаться, что сегодня на повестке дня, а, вернее, кто.

Новенький пробыл в академии меньше двух часов, но уже успел стать «персоной вельде грата». Хоть у кого-то выдался удачный день. К сожалению, не могу похвастаться тем же. Единственная хорошая вещь за сегодня – этот кофе с кремовой пенкой, да и тот успел остыть, пока я стояла в очереди за пончиками. Откусываю кусочек и даже не чувствую вкуса. Без аппетита верчу в руках чайную ложку, следя, как свет отражается от потемневшего экрана мобильного. Может, стоит позвонить дяде, узнать новости о церкви, самочувствии? Да просто жив ли он! Мы ведь попали в аварию, врезались в дерево. Машину разнесло стволом! Если есть хоть капля вероятности, что мне это все привиделось, то… черт. Что я несу? Это было по-настоящему, иначе как объяснить раны на моих руках?

– …не было лица.

– Что?

– Лицо мистера Вольтмана, – улыбается Изи, – я было подумала, что у него случится сердечный приступ! Новенький всерьез заставил его поволноваться.

– Точно, выражение… Очень странное.

Рука вздрогнула. Палец так и тянется нажать на кнопку разблокировки.

– Ты в порядке? Выглядишь бледноватой.

– Все нормально, – отодвигаю телефон, – так что ты хотела рассказать?

– О вчерашней вечеринке, конечно! Это было что-то. Вчера вечером мы…

Вчера вечером. Просто в голове не укладывается. Во что верить, а во что нет. Что, если это все плод моего воображения? Я ведь головой ударилась. Галлюцинация – единственное логичное объяснение. Люди просто так не сворачивают шею и не кидаются на тебя с раскрытыми пастями. Такое бывает в фильмах, бреднях умалишенных или тех, кто вскоре к ним присоединится. А глаза и вены… Нет, это наверняка мне привиделось.

– … просто душка. Не так ли?

– Что?

– Дерек, – повторяет Изи, – очень мил. Кстати, он передавал тебе привет. Он давно на тебя глаз положил.

– Передавай обратно.

– Сама передашь. День памяти не за горами, дорогуша. Нам с тобой еще мно…

Боже. Что, если авария была на самом деле. Ему ведь нужна помощь. Он один в разбитой машине. Никто не знает, где он. Никто нас не видел. Что, если ему плохо, он умирает, а я просто… Нужно что-то делать, узнать, что с ним или хотя бы…

– Сильвер! Ты совсем меня не слушаешь!

– Что? – поворачиваюсь так резко, что проливаю кофе на стол. – Извини, я… просто потерялась в мыслях. Мне… мне нужно кое-что тебе рассказать. Хотя нет… не знаю.

– Да уж. После такого наглого игнорирования твой рассказ должен быть умопомрачительно-интересным.

– Я… в общем. Не знаю, с чего начать…

– Начни уже с чего-то!

Слова норовят вылиться рекой, но как только я хочу выпустить их наружу, перед глазами встает саркастичный взгляд Изи. Она не поверит. Я сама-то не верю.

– Ну? Так что стряслось-то?

– А знаешь… неважно. Это все мелочи, забудь.

Пытаюсь вести себя как ни в чем не бывало. Жаль, дрожь в руках выдает бесполезность этих попыток.

– Ты странная, даже больше, чем обычно. Не связано ли это с появлением мрачного, но прекрасного принца?

– Какого еще принца?

– Я про новенького. А он ничего. Правда, одевается мрачновато. Но зато глаза, – ее лицо засияло, как рождественская елка. – Ты видела? Словно два янтарных камня. И, по-моему, ты ему понравилась. Видела, как он на тебя смотрел? Как зачарованный.

– Правда?

Значит, мне не показалось.

– То есть… не думаю. Наверное, я ему просто кого-то напомнила.

– Конечно, Софи Лорен в молодости, – она откусывает булочку и тут же выплевывает. – Фу, вишня. Кстати, я тут кое-что разузнала о нашем таинственном незнакомце. Его зовут Дориан Блэквуд. Он приехал в Уинтер Парк пару дней назад. Остановился в отеле на окраине, один, без семьи. К сожалению, это все, что удалось узнать. Никто ничего о нем не слышал.

– И все это ты узнала за пять минут обеденного перерыва?

– Знаю, не ахти, но пока это все, что есть. Над остальным я уже работаю.

Полдня – и биография Дориана Блэквуда будет у меня на столе. И что это только за фамилия, Блэквуд? Словно дальний родственник Дракулы.

– Дашь знать, когда появятся новости.

– Ага, нешомненно, ты ужнаешь первая, – ее зубы впиваются в пончик. – Так что насчет вечера. Ты выбрала костюм?

Отворачиваюсь от окна и замечаю рыжеволосую девушку у стойки кофе. Она так и застыла при виде меня. Что это с ней? Смотрит и улыбается. У меня что-то на лице?

– Учти, мне нужно знать заранее, а лучше сейчас. Костюм, детка! Это самое важное! Важно подобрать образ, подходящий тебе по внешности и характеру. О, это будет замечательно!

– О чем ты?

– Ты что не слушала? И для кого я здесь, по-твоему, распинаюсь?

– Я слушала, просто…

С трудом отрываюсь от рыжеволосой. Это не в тебе дело. Просто странных людей хватает.

– … немного отвлеклась. Так о чем речь?

– О вечеринке на День памяти! – Изи поднимает руки, будто речь идет о событии тысячелетия.

– Что за День памяти? Я ничего о нем не слышала.

– Плакаты развешаны по всей академии. Как ты могла не заметить?

Да уж, были дела поважнее. Например, дядя-зомби, который пытался меня убить в лесу.

– Может, объяснишь?

– В этом году День памяти проводится впервые. Дирекция академии изящных искусств посчитала хорошей идеей провести торжественное мероприятие в честь великих людей. Наша задача – «отдать дань великим, чьи блистательные умы позволили приблизиться на шаг в эволюции человечества».

Словно устами директрисы Вальтамор сказано. Изи явно хочет участвовать в этом… мероприятии.

– Короче, это просто вечеринка, для которой нужен костюм знаменитости. Вечеринка и звезды. Кстати, у меня уже есть идея…

– Стоп, – делаю глубокий вдох, – торжество, то есть официальное? Это означает, что будут речи, танцы и все такое?

Губы Изи медленно ползут вверх. Она уловила, что я имею в виду.

– Знаю, как ты ненавидишь публичные выступления. Так что не переживай. Я обо всем поз…

Мимо пролетает парень с подносом. Кофе расплескивается по скатерти.

– Прекрасно, спасибо! Так о чем я? Ах да. Это всего лишь вечеринка. Ничего больше, – она промокает салфеткой пятна. – Ты придешь, да? Только не говори «нет», потому как иначе я не знаю, что с тобой…

– Я приду.

– Вот и ладненько! Вечеринка через месяц. Не забудь.

Обвожу пальцем каемку чашки, водя по кругу беспокойные мысли. Стоит ли рассказывать Изи? Поверит ли она, во что я сама никак не могу, или просто посчитает сумасшедшей? Впрочем, может, и не беспричинно.

– Изи, – начинаю, – я все-таки хотела кое о чем с тобой пог…

– Как жизнь?

У меня дрогнуло сердце и не только. Пальцы тоже дернулись, и от этого потеков кофе на скатерти стало больше.

– Майкл! Ты можешь не подкрадываться к людям, когда у них в руках острые предметы?

– Ты чего такая нервная?

И правда, почему я кричу? Он всего лишь хотел сделать сюрприз, а у меня уже руки трусятся. К тому же он мне сделал одолжение. Вряд ли после услышанного Изи смогла бы назвать меня нормальным человеком.

– Небось, меня обсуждали? – на его лице заиграла улыбка из разряда «тридцать два зуба – двести процентов неотразимости». – Я вас не осуждаю. Понимаю, меня сложно не заметить, – он откидывает прядь каштановых волос. Он всегда так делает перед девушками. Очевидно, думает, что это чертовски привлекательно. На самом деле нет.

– Мечтай дальше, Нэш, – огрызается Изи. – Знаешь, в академии есть предмет для обсуждения поинтереснее, чем второкурсник в кожаных брюках посреди зимы. Новенький. Видел такого?

– Тот мрачный тип, косящий под гота? Его сложно не заметить.

– Как думаешь, откуда он приехал? Как по мне, от него веет прохладой чикагских улиц.

– А как по мне, от него веет холодом бостонских тюремных камер. Мне он доверия не внушает. Не зря мистер Вольтман, увидев его, чуть не окоченел. А ты что думаешь, Сив? Он вроде на тебя запал. Чуть ступеньку не пропустил, так на тебя глазел.

Это что, вся аудитория заметила?!

– Ладно, голубки, – Изи отодвигает стул, – вы тут поворкуйте, а мне пора. Нужно заскочить к маме в больницу. У нее как раз скоро начнется вечерняя смена.

– Подожди, – воодушевляется Майкл, – я могу тебя подбросить. Мне как раз нужно кое-кого навестить.

– Конечно.

– Правда! Моя тетя болеет. Говорят, африканский грипп. Плохи дела.

– Африканский, в Колорадо? Интересный случай, уникальный, я бы сказала. Хотя на машине быстрее, – она накидывает пальто. – Извини, поговорим вечером, ладно?

Изи уже на полпути к двери.

– Конечно. Можешь не…

– До вечера!

–… переживать.

Хотя я здесь единственная, кто переживает. Изи с Майклом скрываются за дверью кафетерия. Вижу за окном, как они переходят улицу, направляются к стоянке, превращаются в точки на фоне белой мглы. А я снова остаюсь одна, деля остывший кофе с голодными мыслями. Закрываю глаза, с усилием сжимаю виски. Нужно взять себя в руки. Глубокий вдох, выдох, еще один. Уже лучше. Открываю глаза и замечаю темное пятно, наблюдающее за мной с конца зала. Новенький. Он снова на меня пялится. Или, может, не на меня? Столик сзади пустует. Справа проход для официанток, слева – окно. Других вариантов нет. Значит, все-таки на меня. Он, как и я, сидит один. Пальцы в кожаных перчатках-митенках вцепились в чашку кофе. Губы плотно сжаты, скулы опущены, под глазами тени – что за вид. Словно он не спал трое суток. Глядя на него, предположение Майкла о бостонских камерах не кажется таким бредовым. И снова вспоминаю тот взгляд в амфитеатре. Такой пронзительный, внимательный… Из всех лиц в толпе он смотрел только на меня, словно в зале никого больше нет. И это было очень странно. На незнакомого человека так не смотрят. Это наталкивает на мысль, не встречались ли мы раньше?

Мысленно прокручиваю список всех, с кем недавно знакомилась, встречалась или хотя бы мельком виделась в магазине. Но его среди них нет. С такой-то внешностью я бы его запомнила. Тогда почему ощущение, будто я его уже видела, не отпускает? Нет, это все мое воображение. Мое дурацкое воображение. Наверняка он даже не знает моего имени. Ну вот, он отворачивается. Смотрит на кофе так пронзительно, словно по нему можно прочесть ответы на все вопросы.

Вокруг то и дело проносятся обольстительные шепотки, но он их не замечает. Словно весь мир – декорация, а мы – марионетки. Несмотря на внешний холод, в нем что-то есть. Сложно объяснить. Есть что-то особенное в его отрешенности. Что-то, что заставляет тебя каждый раз невольно искать его в толпе, только чтоб посмотреть, здесь ли он. Спустя пару минут ловлю себя на мысли, что сама не свожу с него глаз. «Хватит пялиться, Сильвер. Это некрасиво», – встряхиваю головой и отворачиваюсь, но из виду его не теряю. Все-таки не каждый день в академии появляются новые лица, да еще и в разгар учебного года. Студенты за столиком напротив о чем-то перешептываются. Официантка, проходя мимо него, чуть не роняет поднос. Стейси с девчонками посылают ему тайные знаки, издавая звуки, похожие на плач умирающих гиен. Очевидно, это они называют флиртом. Но парень не обращает на это никакого внимания. Кажется, его вообще не интересует, что происходит вокруг. Не самая удачная стратегия. Если он не вольется в социальное течение, то вскоре из любимца превратится в изгоя.

В голове кофейными пятнами разливаются образы. Средняя школа, класс, сотни пытливых глаз, словно расщепляющих на мелкие молекулы. Первый день в школе был кошмаром. Общение для меня всегда представляло проблему. И неудивительно. После смерти родителей я не раз меняла школу. Сложно найти общий язык с людьми, которых видишь впервые в жизни. Еще сложнее делать вид, что они тебе нравятся. По лицам одноклассников я поняла сразу – здесь мне нет места. «Чужая» – слово, отображающееся в каждой паре глаз, в каждой смазливой ухмылке, высеченное складками на каждом лбу. Бо́льшую часть времени в школе я проводила одна, пока не встретила Изи. Однажды она подошла ко мне в кафетерии с подносом сладостей и со словами: «Одной не справиться. Нужна подмога». С тех пор мы постоянно вместе. Это воспоминание всегда пробуждает приятные чувства. Может, мне стоит пойти по ее стопам?

Еще раз кошусь на угловой столик. Да, он странный, но ведь странный не значит плохой. В детстве мама говорила: «Не стоит сторониться странностей. Под ними прячется удивительный внутренний мир». Возможно, она права. Не подойди Изи тогда ко мне в кафетерии, я бы никогда не познакомилась с одним из самых важных людей в моей жизни. Если она смогла, и я смогу. Будь смелее, Блум. Заказываю два кофе и направляюсь к столику в углу. Пару ложек уверенности, щепотка доброжелательности, улыбка и…

– Привет, – слышу собственный голос, – я Сильвер. Мы вместе ходим на историю искусств.

Парень бросает взгляд на дымящийся кофе и отворачивается.

– Приятно видеть новые лица.

Никакой реакции, словно меня здесь нет.

– Можно присесть?

Он отпивает глоток. Задушевный разговор получается.

– Буду считать это согласием.

Ставлю чашки на столик. А Изи была права. Вблизи его глаза действительно кажутся золотыми.

– Так откуда ты?

Он и вправду странный. Не только поведение, вид тоже. Вблизи сложно не заметить его… необычную одежду. Ворот свитера до самого подбородка, рукава до кистей, перчатки-митенки, открывающие только кончики пальцев. И все черного цвета. Будто только из тренировочного зала по восточной борьбе вышел. Он отставляет чашку в сторону. По-прежнему смотрит в стол. Может, я вдруг стала невидимой?

– Академия довольно большая. Если хочешь, могу помочь найти аудиторию, чтоб ты не потерялся, или провести экскурсию. Что скажешь, Дориан?

Он резко поднимает глаза. Наконец-то, хоть какая-то реакция. Только его выражение лица не сулит задушевной беседы.

– Как ты смеешь.

– Что?

– Мало того что ты упрекаешь меня в слабости, так ты еще смеешь произносить мое имя?

– Извини. Я… не это хотела тебя об…

Ладонь в кожаной перчатке ударяется о стол.

– Запомни раз и навсегда, ты последний человек в мире, от которого я принял бы помощь.

Он резко поднимается и уходит, а я так и сижу с открытым ртом, не в состоянии двигаться. Меня словно облили холодной водой. Взгляды со стороны приводят меня в чувства. Любопытные, удивленные, ненасытные, пожирают меня как стервятники. Дыхание отдается молоточками в висках, пока я бегу к двери. Просто прекрасно! Хотела помочь, а вместо этого стала всеобщим посмешищем. Так после этого и помогай людям. Да что с ним такое? В его словах была такая доза презрения, что ею можно было бы убить слона. А ведь я ничего ему не сделала! Я всего лишь пыталась быть дружелюбной. И еще этот взгляд в амфитеатре. Среди всех он выделил меня, будто я особенная. Словно мое лицо он мог узнать среди тысячи. Это не было плодом моего воображения. Другие тоже это видели.

– Похоже, ты не очень понравилась новенькому?

Только не это… Стук каблуков, блеск белоснежных кудрей. Стейси, с двумя служками, тут как тут. Никогда не упускают возможности поглумиться над остальными.

– Может, ты не в его вкусе? Или у него просто нюх на неудачниц.

Разворачиваюсь, но три фигуры преграждают дорогу.

– Постой-ка! Я знаю, в чем дело, – она поднимает указательный палец. – Наверное, понял, что имеет дело с семейкой чокнутых. В академии слухи быстро расходятся.

– Ага, точно!

В уши врезается сдавленный смешок.

– Чокнутая семейка.

Лизбет и Керолл радостно кивают – бесхребетные моллюски. Никогда не имеют собственного мнения.

– Бедная сиротка с разбитыми надеждами. Это семейное? Семейка полоумных Блумов. Может, поэтому папаша предпочел сбежать вместе с грабителями, чем оставаться с вами еще хоть минуту. Хотя не мне его судить.

Тело каменеет, будто меня ударили о кирпичную стену.

– Теперь понятно, почему тебя бросали из школы в школу. Такие, как ты, нигде не нужны.

– Закрой рот.

– Что такое? Правда глаза колет?

– Обо мне можешь говорить что хочешь, но семью трогать не смей.

Стейси заливается хохотом.

– Вы посмотрите, какая смелая. Это тебя новенький так натаскал?

Пытаюсь совладать с закипающим внутри гневом. Это трудно. Ладони так и сжимаются в кулаки.

– Забери свои слова назад.

– И не подумаю.

– Забери.

– Иначе что? Ты ведь ничего не сделаешь, – ее палец врезается мне в грудь. – Никогда ничего не делала и сейчас не сделаешь. Ты здесь лишняя, чокнутая.

Ногти больно впиваются в кожу. Если она не заберет свои слова, я…

– Что здесь происходит?

Миссис Стедстоун, мой персональный спаситель. Если бы не она, я бы давно натворила глупостей.

– Ничего, – на лице Стейси заиграла улыбка. – Сильвер просто заблудилась. Мы хотели показать ей дорогу.

Миссис Стедстоун обводит присутствующих взглядом. Она прекрасно понимает, что здесь происходит, но каждый раз делает вид, будто ее это не касается.

– Перерыв уже заканчивается. Лучше вам поспешить в классы.

– Конечно, как раз туда мы и направлялись. Еще увидимся, Блум.

Специально выделяет мою фамилию, будто подчеркивая свое презрение. Когда-нибудь я ей отвечу. Она узнает все, что я думаю о ее гиблой компании. Почувствует все, что чувствовала я все эти годы… но это будет не сегодня, когда-то. Возможно… Нет, обязательно.

****

На кухне стоит запах мускуса и спирта, словно кто-то опрокинул бутылку со средством для мытья полов. Чайник на плите пискляво кричит. Эми ставит на стол две чашки. Она всегда сначала кладет сахар, наливает воду и только потом опускает чайный пакетик.

– Тебе зеленый или черный?

Никогда не любила чай, но всегда делала вид, что нравится. Чай – один из немногих поводов провести с ней лишних пару минут.

– Зеленый.

Эми опускает ложку в кипяток, поглаживает ею ободок чашки. Все делает аккуратно. Она всегда была внимательна к мелочам, если эти мелочи не касаются меня. Внимательная, милая, радушная – сама добродетель. За это ее все и любят.

– Сколько сахара?

Что касается меня, мой унылый образ не вызывает столько радости. Минимум неловкость, максимум улыбка из вежливости.

– Одну.

Иногда мне казалось, даже дядя относился ко мне не так, как к ней. С ней он играл в прятки. Со мной – только рисовал и читал. Он всегда говорил, что я особенная, именно поэтому у меня так мало друзей. Особенные люди обречены на одиночество.

– Добавить молоко?

– Нет.

За последние годы все изменилось. Мы редко видимся. Она пропадает на ночных, дневных и сверхурочных сменах в больнице святой Анны. Приезжает в шесть, уезжает в три, как раз тогда, когда автобус пересекает Мейнстрит и поворачивает на сквозную улицу, в двух кварталах от нашего дома. Дверь открывается, я спускаюсь по ступенькам, заранее зная, что ее уже нет.

– Извини, сахар закончился.

– Выпью без сахара.

Дядя – единственный, на кого я могу положиться. Но что делать, если тот, кому ты доверяешь, меньше всего заслуживает доверия?

– Ты не любишь без сахара.

Как объяснить, что я видела? Поверит ли она мне?

– Сейчас принесу из кладовки.

Рука дрожит. Пульс отдается в шее с такой силой, будто вены пытаются вырваться через кожу.

– Не нужно.

– Только ключ возьму.

– Да плевать мне на сахар!

Эми застывает у двери.

– Все в порядке?

В порядке, беспорядке, в хаосе. В порядке чего или кого? Воспоминания вспыхивают в голове, словно бомба замедленного действия. Еще чуть-чуть, и это сведет меня с ума. Кто-нибудь, остановите это!

– Извини, это все нервы. Сложная неделя.

Она понимающе кивает, хоть на самом деле вряд ли имеет представление, о чем идет речь.

– Уверена, ты со всем справишься. Как говорил дядя Ник, победить можно в самые темные времена, если не забывать, ради чего борешься.

Упоминание о дяде проползает по хребту холодом.

– Ты… вы с ним общались?

– Он звонил на прошлой неделе.

– Мм… – прочищаю горло. – А когда вы говорили, он не упоминал обо мне?

– Нет, а что? Что-то случилось?

– Да, то есть нет… Просто он давно не звонил.

Эми отмахивается рукой. Такой себе жест «да брось» или «не бери в голову».

– Наверняка у него полно дел.

– Наверное.

– Хочешь, я могу попросить, чтоб он заскочил завтра?

– Нет! – вырывается гораздо громче, чем хотелось. – Не нужно его отвлекать. Уверена, он сам даст о себе знать, когда освободится.

Эми опускает на стол пачку крекеров. Теперь она смотрит на меня с опаской.

– Сильвер, ты точ…

– Мне пора, на завтра много работы.

За те две минуты,