Человек-Cogito

Автор Вадим Бабенко и Vadim Babenko

Средний человек, живущий скучной жизнью, внезапно попадает в центр больших событий. Ему объявляют, что он должен спасти мир - и для этого его мозг слегка подстраивают с помощью новой технологии. Все вроде бы идет по плану - разум героя начинает работать по-другому. Но возникает и побочный эффект, который никто не мог предвидеть. А причина его ск

• Язык: Русский
• Издатель: Ergo Sum Publishing
• Дата выпуска: 17 сент. 2023 г.
• ISBN: 9789995742348

Предварительный просмотр книги

Annotation

Средний человек, живущий скучной жизнью, внезапно попадает в центр больших событий. Ему объявляют, что он должен спасти мир — и для этого его мозг слегка «подстраивают» с помощью новой технологии. Все вроде бы идет по плану — разум героя начинает работать по-другому. Но возникает и побочный эффект, который никто не мог предвидеть. А причина его скрыта в неожиданных свойствах пространства-времени…

Каково это — чувствовать, что тебя ведет властная рука самой Вселенной?

---

Человек-Cogito

Вадим Бабенко

Литературно-художественное издание

Издательство Ergo Sum Publishing, 2023

© Вадим Бабенко, 2023

Все права защищены. Любое копирование, воспроизведение, хранение в информационных системах или передача в любой форме и любыми средствами — электронным, механическим, посредством фотокопирования, записи или иными — любой части книги, кроме цитат и коротких фрагментов, используемых для рецензий, запрещено без письменного разрешения владельцев авторских прав.

ISBN 978-99957-42-34-8 (Электронная книга)

ISBN 978-99957-42-35-5 (Мягкий переплет)

ISBN 978-99957-42-36-2 (Твердый переплет)

Все персонажи являются вымышленными. Любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

www.ergosumpublishing.com

Вступление и благодарности

Книга является художественной прозой. Она продолжает идейную линию моего предыдущего романа, «Место Карантина», и не претендует на стопроцентную научную легитимность. При этом я, как обычно, сделал все возможное, чтобы приблизить изложенное в ней к реальным, математически обоснованным теориям. Также я старался избежать гипотез, принципиально невозможных с точки зрения современной науки.

Выражаю искреннюю благодарность всем, кто, так или иначе, был причастен к проекту. Важнейшие концепции книги — квантовая модель сознания и космологическая теория двух вселенных — основаны на работах известных физиков-теоретиков. Выделю, в частности, Джузеппе Витиелло, Уолтера Фримана и Хируми Умезаву, а также Жан-Пьера Пети, разработавшего модель Janus, ставшую прототипом для описанной в книге модели BiGravitas, и, конечно, Андрея Сахарова, автора изначальной идеи о парных вселенных.

Большое спасибо Ирине Светачевой за поддержку и всегдашнюю готовность обсуждать любые, даже самые заумные темы.

Особо отмечу вклад Дмитрия Клочкова — в наших прогулках по ночному Кенсингтону проговаривались многие из идей книги. Он также взял на себя труд прочесть и прокомментировать всю рукопись.

Небесная сеть широка, ячейки просторны, но ускользнуть невозможно.

Лао-цзы. «Дао Дэ Дзин» (Перевод О. Борушко)

Глава 1

Первая суббота апреля навсегда изменила жизнь Дидерика Кью. Все его планы, все разочарования и надежды перестали иметь смысл. Тонкая линия его судьбы метнулась в сторону, сбившись с курса, и устремилась в неизвестность — по непонятнейшей из траекторий.

Утро субботы не предвещало многого. Дидерик спал долго — в муниципальном колледже, где он преподавал историю, был выходной. Проснувшись, он валялся в постели с романом-триллером почти до полудня, затем встал, выпил две чашки кофе и отправился в русское кафе неподалеку. На обратном пути он купил свежий выпуск Таймс, которую по прибытии домой развернул и углубился в изучение телевизионных программ. В этот самый момент раздался писк домофона. Красавица Анна Уолш, агент МИ5 с восьмилетним стажем, вошла и объявила, что именно Дидерик может и должен спасти мир.

К тому времени Кью пребывал не в духе. День не задался — неурядицы преследовали его с самого утра. Началось с погоды: подойдя к окну, Дидерик поморщился — там нависало свинцовое небо, и ветер швырял в стекло мелкую морось, навевая тоску. В его жилище, двухкомнатной квартире на юго-востоке Лондона, доставшейся от родителей, было неуютно, из щелей дуло. Потом, спускаясь по лестнице, которую почти не освещала тусклая лампочка, он запнулся и едва не упал, а выйдя наружу, услышал: «Хей, мистер Фью!» — и обернулся в раздражении, заранее зная, что его ждет.

Из окна первого этажа на него глядел сосед, пенсионер Смит. «Вы вчера опять не закрыли задвижку, Фью, — заявил он, продолжая коверкать фамилию Дидерика. — Будьте внимательнее, если не хотите, чтобы нас обобрали подчистую!»

Задвижка двери, выходящей на улицу, была давним источником их раздора. Что-то в ней перестало срабатывать, и дверь нередко оставалась незапертой. Дидерик и Джереми Смит всякий раз обвиняли в небрежности друг друга, не сомневаясь в собственной правоте.

«Вы сами не закрыли задвижку, Смит!» — выкрикнул Дидерик и возмущенно взмахнул руками, но его голос предательски дрогнул.

На лице Джереми появилась ухмылка превосходства. «Закрывайте в следующий раз задвижку, Фью!» — громко и внятно произнес он, скрещивая руки на груди.

«Вы сами закрывайте задвижку, Смит», — зачастил Дидерик, не желая уступать.

«Закрывайте сраную задвижку, Фью! — еще повысил голос Джереми и продолжил: — Ведь наверняка это вы ее сломали, хлопнув дверью. Наверное вам не дала девка — хотя нет, откуда у вас вообще взяться девке…»

Это было новым поворотом дискуссии, и Дидерик не нашелся с ответом. Джереми тут же развил преимущество: «Я сообщу в управляющую компанию — ждите вестей. Они починят ее за вас — вам это станет в копеечку, Фью, не сомневайтесь!»

Потом он добавил: «Две сотни фунтов сдерут, не меньше», — и повернулся, собираясь закрыть окно. Только тогда Дидерик сбросил оцепенение и прокричал: «Извольте называть меня Доктор Кью, если хотите, чтобы я вас услышал!» — вновь не совладав при этом с голосом и как-то по-щенячьи взвизгнув. Джереми окинул противника снисходительным взглядом, процедил: «Ха, доктор…» — вложив в реплику отчетливое презрение ко всем «докторам», живущим в их районе — и исчез в глубине квартиры. Дидерик лишь моргнул несколько раз, выругался сквозь зубы и не мог успокоиться с четверть часа, на всем пути в любимое кафе.

Со своей улицы, служившей границей между двумя административными округами, ему нужно было повернуть не направо, в сторону более-менее благополучного Клапхама, а влево, к Брикстону, пользующемуся дурной славой. Об этом сразу напомнили и вывески с обеих сторон — «Парикмахерская Брикстона», «Карибское Кафе Брикстона», «Овощи Брикстона от Ахмеда»… Дидерик втянул голову в плечи и зашагал, угрюмо глядя под ноги. Это место не подходило ему; от каждой выщербленной стены, от каждого пятна на асфальте веяло враждебностью, тупиком. Дидерик думал о том, что ему наверное суждено жить здесь, в крошечной квартирке на окраине, среди иммигрантов и бедняков, всю свою жизнь, и эта мысль была тягостна донельзя. Очнулся он лишь у станции метро — чуть не налетев на чернокожего проповедника, нараспев читавшего из Библии. «Вернись к Христу!» — выкрикнул тот прямо в лицо Дидерику и захохотал, видя, как Кью испуганно вздрогнул.

«В жопу вашего Христа», — пробормотал Дидерик вполголоса и тут же столкнулся с развязным пьянчугой, перегородившим ему дорогу. «Отсыпь мелочи, мистер», — требовательно заголосил тот и преследовал его с десяток шагов, пока Дидерик не полез в боковой карман. Вместо мелочи там оказалась одна лишь пятифунтовая купюра, о наличии которой он не помнил. Стоило купюре появиться на свет, как пьяница выхватил ее из пальцев Дидерика и заковылял прочь, крича: «Спасибо мистер! Теперь пошел на хер, мистер!» — подняв над головой средний палец. К Дидерику тут же бросились двое других попрошаек и не отставали до самого кафе, так что он почти перешел на бег.

Это окончательно испортило настроение, и даже фирменные голубцы со сметаной показались не так вкусны. К тому же и официантка, голубоглазая Даша с длинными, стройными ногами, с которой он уже месяц пытался флиртовать, была грустна, смотрела в сторону и не улыбнулась его шутке. После Кью поглядывал на нее украдкой и заметил, что другой посетитель, пожилой и тучный, с грубыми чертами лица, тоже заговаривал с Дашей пару раз и даже пытался взять ее за руку, когда та принесла ему счет. Это убедило Дидерика в безнадежности своих попыток: официантка, без сомнения, уже слышала все, что может сказать мужчина, и удивить ее, увы, нечем. У него просто нет шансов — Дидерик покачал головой и прошептал: «No chance. Nada. Zero». Последнее слово вдруг его задело: ничто отчего-то намекнуло на нечто, нечто безмерное — возможно, равнодушие мира, не имеющее границ. Кью передернуло — и потом он доедал голубцы без удовольствия, глядя в стол и злясь на мироздание вообще и женский пол в частности.

Выйдя из кафе, он окинул взглядом главную улицу Брикстона, заполненную людьми. Ей не было конца ни к северу, ни к югу; в обе стороны простиралось одно и то же — фастфудные забегаловки, мелкие магазины, овощные лавки и барбершопы. Улица была безупречно пряма, но Дидерик чувствовал, что это обман, иллюзия. Наверняка в каком-то из измерений она изгибается, замыкаясь в петлю. Все на ней движется по одному и тому же кругу — и он сам движется по кругу, и с этого круга ему не сойти.

Раздражение все набирало силу. Кью кашлянул, выругался вполголоса и приказал себе не раскисать и не ныть. Он знал: от подобного состояния есть лишь одно лекарство — неуклонное следование распорядку. Распорядку, выверенному годами — в его субботе еще оставались свежая газета, две пинты Гиннесса и телевизор до самой ночи. Дидерик решительно повернулся и зашагал к дому.

К трем часам пополудни, сидя в кресле и уткнувшись в субботний выпуск Таймс, он все еще не чувствовал себя в согласии ни с окружающим, ни с собой. Потому к появлению на пороге агента Уолш он отнесся как к досадному недоразумению, если не к неуместной шутке. «Вы наверное ошиблись адресом, — буркнул он, а потом, осознав, что все всерьез и британская служба безопасности МИ5 интересуется именно им, проворчал растерянно: — Это потому, что я обедал у русских или?.. Только не говорите, что вы приехали из-за сломанной дверной задвижки!»

Анна, однако, не склонна была шутить. Задача, поставленная перед ней, казалась простой и ясной, но за простотой таились странности, предвещающие сюрпризы.

Пока что от нее требовалось немногое: доставить Дидерика по определенному адресу и присматривать там за ним, сколько потребуется. «Вы отвечаете за него карьерой», — буднично сообщил ей человек без имени, по-хозяйски развалившийся на диване в офисе ее начальника Джефа Мерфи. Кто он такой и с каких Олимпов власти спустился к ним, простым смертным, Анна могла лишь гадать. Судя по угрюмому молчанию Мерфи, Олимпы были достаточно высоки.

Анна потребовала деталей. Человек, поморщившись, предупредил первым делом, что и она, и Мерфи уже находятся вне своего уровня секретности — лишь зная имя Дидерика и интерес к нему со стороны правительства. Затем, тщательно выверяя слова, он довел до их сведения, что операция связана с катастрофой, грозящей миру, а пресловутый мистер Кью, в силу некоторых причин, должен эту катастрофу предотвратить. Именно это Анне и следовало сообщить Дидерику при первом контакте, уведомив его также, что о бытовых делах — колледже, счетах, квартире и прочем — позаботятся специальные люди.

«Помните, — человек без имени вперил в Анну хмурый взгляд. — Помните, нам от него нужна полная сознательная кооперация. Пугать его нечем — у него ничего и никого нет, кроме престарелых родственников, живущих в Голландии. И еще одна тонкость, Уолш, — он пожевал губами и выдавил из себя подобие ухмылки. — Вы должны стать ему, как это принято говорить, другом!»

Анна молча ожидала продолжения. «Должны стать другом, — повторил человек. — Не надзирать, посматривая свысока, а сделаться товарищем по несчастью, заложником обстоятельств — почувствовать, э-э, его боль. Почувствовать-посочувствовать, разделить, э-э, его страх. Вы должны стать его конфидентом — тем единственным, кому он будет верить. Судя по всему, ему придется несладко, он будет рад пожаловаться и поныть…»

Человек без имени цедил слова с нарочитой ленцой, вглядываясь из-под полуприкрытых век в переносицу Анны, словно пытаясь влезть ей в душу. Она подумала мельком, что так должна смотреть одетая в дорогой костюм рептилия.

«Докладывать будете непосредственно мне, — сказал он на прощание. — Вот телефон для связи. Называйте меня, например, Четвертый…» — и на этом инструктаж был завершен. Джефу Мерфи и Анне Уолш было ясно, что их втянули во что-то неблаговидное.

Это, впрочем, было нормой в деятельности группы Йота, созданной для специальных нужд Объединенного Комитета. В нее входили люди из нескольких агентств, тщательно отобранные и прошедшие скрупулезную проверку. «Мишени» Йоты, как правило, довольно скоро оказывались в центре громких скандалов или преступлений, меняющих политические расклады. Анне приходилось работать с теми, кто потом попадал в автокатастрофы и прочие неприятности, несовместимые с жизнью. Формально она до сих пор числилась в штате МИ5 и имела доступ ко всем ресурсам агентства, но подчинялась лишь Джефу Мерфи, руководившему группой с момента ее создания. Их курировал мрачный тип из администрации Комитета, никогда не упоминавшийся в публичных медиа. То, что на этот раз задачу ставил не он, а таинственный «Четвертый», придавало операции некоторую нештатность. Это, в свою очередь, позволяло предположить, что неблаговидного в ней будет больше, чем обычно.

Следующие три дня Анна Уолш потратила на подготовку. Секретность задания не позволяла использовать службы и специалистов МИ5. Анна сама изучила жизнь Дидерика и составила его психообраз, позволяющий с высокой точностью просчитать реакции на воздействия разного типа — от тонкой лести до угроз. К этой задаче она отнеслась со всей тщательностью: Кью нужно было не похитить силой, а увезти из дома буднично и спокойно, не привлекая внимания. При этом как обычный, ни в чем не провинившийся гражданин, он вовсе не обязан был куда-то ехать — и, скорее всего, хорошо об этом знал. Лгать же, прибегая к запугиванию или фальсификации ареста, Анна не хотела — чтобы не навредить будущей «дружбе», с которой ей и без того не все было ясно.

Абстрагированный и формализованный, втиснутый в рамки бихевиористских схем, Дидерик представлял собой зауряднейшее явление, ничем не отличаясь от большинства. Внешне он тоже не выделялся — среднего роста, худощавый и слегка нескладный, с заостренным подбородком и редеющей шевелюрой. Его прошлое выглядело таким же блеклым, как и настоящее; он не имел ни специальных навыков, ни денег, ни связей. По всему выходило, что у него не было шанса противостоять намерениям специального агента Анны Уолш. Тем не менее Анна не чувствовала себя уверенной на все сто. Ее не покидало ощущение, что она не вполне понимает Дидерика Кью — при всей тривиальности его личности и судьбы. Факты не складывались в целостную картину — наверное, говорила она себе, знание мужчин вообще не является ее сильным местом, несмотря на профессиональную подготовку. Быть может ей нужно как-то активнее поработать над этим?.. Впрочем, сложности восприятия легче было списать на иностранность Дидерика — в Великобританию тот попал из материковой Европы в возрасте двенадцати с половиной лет. Это кое-что объясняло: даже поучившись в местной школе, он так и не получил полную дозу «англизации», приводящей характеры и умы к принятому национальному стандарту.

Как бы то ни было, Анна, не отвлекаясь на рефлексию, разработала план контакта и приступила к его осуществлению. Она подъехала к дому Кью на небольшом серебристом «Форде», вышла, беззаботно помахивая сумочкой, и не спеша направилась к входной двери. У самого входа, впрочем, ее лицо приняло официально-сдержанное выражение. Войдя, она представилась подчеркнуто корректно и позволила Дидерику рассматривать ее удостоверение, сколько ему было угодно. И только когда тот удовлетворился осмотром, она вдруг глянула ему в зрачки и улыбнулась ослепительнейшей из улыбок.

Это было мощное оружие; улыбка Анна Уолш действовала безотказно. С ее помощью она располагала к себе куда менее податливых особей мужского пола. Дидерик стал любезен, суетлив и угодлив. Он пригласил Анну в свою крошечную гостиную, предложил ей минеральную воду, колу, потом чай, потом кофе с бисквитом. Она отказалась от всего, села на диван, скромно поправив юбку, и сказала, вновь глянув Дидерику в глаза: «Я приехала забрать вас с собой. Не волнуйтесь, вы не сделали ничего, угрожающего безопасности Великобритании — я тут совсем по другому поводу…»

Уговаривать Дидерика пришлось недолго. Сначала он конечно сделался насторожен, хотел звонить в какие-то организации, хоть и не представлял в какие, бормотал что-то о своих гражданских правах и даже спрашивал телефон ее непосредственного начальника. Однако, Анна мягко, но настойчиво, в соответствии с заранее продуманной тактикой, пресекла эти попытки, убедив его не проявлять неразумность, а сделать единственно разумное — собрать вещи и сесть в ее машину. Дидерик скоро понял, что у него нет никакой возможности отказаться. Он не желал отказываться — больше всего на свете ему хотелось поехать со специальным агентом Анной Уолш и узнать, что за приключение его ждет. Было ясно, что Анне нет смысла врать и пускать ему пыль в глаза. Его личность не представляла интереса ни для спецслужб, ни для ярких женщин — в этом он убеждался всю жизнь. Очевидно, у Анны Уолш нашлась веская причина заинтересоваться им, Дидериком — и его любопытство росло неудержимо. Да и вообще, вся история — появление агента МИ5 у него в дверях и намек на всемирную катастрофу — была слишком невероятна, чтобы от нее отмахнуться и остаться в неведении, не у дел.

Он, однако, потянул время, выражая недоумение и задавая вопросы. У Анны не было на них ответов, но это не смущало ее ничуть. Неуверенность исчезла; было ясно, что ее подопечный уже все для себя решил, и ему лишь нужно собраться с духом, чтобы это решение признать. Дидерик вскакивал, бегал по комнате, потом вновь садился, крутил головой и тер ладони. Анна же, не меняя позы, говорила мерно и ровно, будто рассылая в пространство гармоники спокойствия и смирения. Суетливый порыв Дидерика Кью быстро сдавался седативному полю, подстраивался под доминантную частоту, сходил на нет. Дидерик принимал как данность неизбежность подчинения чужой воле. Это было нетрудно: чужая воля имела очень волнующее воплощение.

«Но я хотя бы должен знать, каков мой статус! — провозгласил Кью несколько патетически. — Я наверное не обвиняемый, даже не подозреваемый, но кто я — свидетель? Или может быть эксперт?»

«Что касается статуса, — спокойно ответила Анна Уолш, — я могу сказать лишь то, что знаю точно: вы неженатый, трудоустроенный британец тридцати восьми лет. И еще — вы ключевая фигура в сложной ситуации большого масштаба. Я понимаю, звучит как розыгрыш, но это не розыгрыш и не шутка».

Дидерик насупился, пожал плечами и попросил: «Ну, дайте хоть какой-то намек. Что это за ситуация и кто я такой, чтобы быть в ней ключевой фигурой?»

Анна Уолш разгладила юбку на коленях и улыбнулась все той же ослепительнейшей улыбкой. «Вы неженатый, трудоустроенный британец…» — начала она. Дидерик замахал руками: «Окей, окей, мне все ясно. Ничего не ясно, но я согласен!»

Кью собрался за двадцать минут. Все это время его не оставляли фантазии о секретных миссиях в стиле бондианы и об опасностях, которые им с Анной придется преодолевать вместе. Он гнал их прочь, но они не уходили, и даже героическая музыка будто звучала в голове.

«Вы ничего не забыли? — спросила Анна перед выходом. — Быть может вам нужно сообщить кому-то о внезапном отъезде — родителям, друзьям, подруге? У вас есть кошка? — Может нужно отдать кому-то кошку? Полить цветы, покормить на прощание канарейку?..»

Анне было известно, что у Дидерика нет ни кошки, ни канарейки — и также нет ничего похожего на подругу, если не считать виртуального персонажа, которого он давно пытался охмурить в чате. Персонаж представлялся своим поклонникам библиотекаршей двадцати пяти лет с фантазиями перезревшей девственницы, но Анна знала, что «девственница» была на самом деле пятидесятидвухлетним шотландцем, продавцом подержанных автомобилей.

«Все ваши дела закончит Агентство, но может есть что-то срочное, о чем я должна сообщить немедля? — спросила она еще. — Какие-то неотложные обстоятельства, обязательства, заботы?»

«Да, — пробурчал Дидерик, стоя посреди комнаты с сумкой на плече. — Да, в нашем доме нужно починить защелку входной двери. Не могло бы Агентство это устроить, а также объяснить этой свинье, моему соседу, что ему лучше от меня отстать?»

«Думаю, это нам по силам, — серьезно сказала Анна. — Вы перекрыли воду? Выключили электричество? Вы готовы? Тогда пошли».

Когда они выходили из дома, Дидерик пропустил Анну Уолш вперед и скользнул взглядом по ее ногам, по бедрам и ягодицам, обтянутым юбкой. Ноги Анны были ничуть не хуже, чем у россиянки Даши. Несмотря на неординарность ситуации, у него в голове мелькнули очень ординарные мысли. Он быстро отогнал их прочь, напомнив себе, что его мужского шарма недостает даже для официантки, не говоря уже о такой женщине, как Анна Уолш.

Серебристый «Форд Фокус», припаркованный у входа, смотрелся безмятежно-невинно, не выделяясь среди других машин — в отличие от Анны, которая разительно контрастировала с окружающим. Открыв переднюю дверь, Дидерик оглянулся и увидел в окне Джереми Смита, взирающего в их сторону в полнейшем недоумении. Поломает он голову над загадкой, усмехнулся Кью, садясь в машину, и вдруг ощутил укол острого беспокойства. Ему подумалось, что в его жизни наступает какой-то необратимый перелом. Быть может и соседа Джереми он видит сейчас в последний раз — Дидерик побледнел слегка и заерзал на своем сиденье. Но тут Анна Уолш кивнула ему с водительского места, и беспокойство отодвинулось куда-то вглубь.

Впрочем, далеко оно не ушло — потому наверное Дидерик стал вдруг говорлив и развязен. «Знаете, — сказал он со смешком, — уже давно меня не возила в машине красивая женщина — как вы. И меня никогда не забирал из дома агент МИ5 — как вы. С красивыми волосами — как у вас. С красивыми глазами, красивыми ногами…»

Анна глянула на него и сказала мягко: «Я думаю, вам лучше остановиться. Если бы кто-то так подкатывал ко мне в баре, я могла бы повести себя довольно жестко. Например, я могла бы сломать ему палец или даже кисть руки…»

Она улыбнулась, предлагая посмеяться шутке, и Дидерик посмеялся, но тут же вновь посерьезнел. «Я признаю, что я неловок в разговоре, но это от неизвестности, мне не по себе, — сказал он, отвернувшись к окну. — Я себя чувствую так, будто тут снимают кино. Все слишком странно, чтобы быть правдой».

«Как ни удивительно, — откликнулась Анна, помолчав, — все взаправду, хоть даже я не так чтоб уж полностью в своей тарелке. Признаюсь: не каждый день мне приходится участвовать в подобном деле».

Они проехали Клапхам, выбрались на А3 и направились в сторону Ричмонда. «Но теперь, — Дидерик глянул на нее искоса, — теперь вы можете рассказать мне хоть что-то? Я в вашей машине, мы уже на хайвее, мне не выпрыгнуть на полном ходу».

«Не имею права, — пожала плечами Анна. — Я могу использовать неверные слова. Слова создают впечатление — я не хочу испортить ваше первое впечатление. Тогда людям, что будут с вами работать, придется тратить лишнее время».

«Может все же рискнете? — не отставал Дидерик. — В конце концов, у меня сейчас создается впечатление и о вас тоже».

«Хорошо, что кончился дождь, — сказала Анна. — Стало повеселее, а эти облака красивы, не так ли?»

Небо действительно прояснилось, и ветер гнал остатки туч, подсвеченные солнцем.

«Нет, ну как же…» — попытался было продолжить разговор Дидерик, но не договорил и замолчал. Потом пробурчал вполголоса: «В жопу ваши облака», — и затих, глядя вперед на полотно автострады.

Его больше не посещали фантазии о совместном невероятном проекте. Кью думал о том, что «приключение» наверняка закончится быстро и скучно — и он вернется в свою жизнь, в тесный клочок пространства-времени, втиснутый между Брикстоном и Клапхамом, сдавленный обстоятельствами со всех сторон. Потом его мысли перенеслись к несговорчивой официантке, от нее — к женщинам вообще, а затем он почему-то стал представлять себе сотрудников Анны, суровых мужчин с квадратными челюстями, которых знал по кинофильмам. Один из них вполне мог быть любовником или мужем Анны Уолш — наверное, самый брутальный из всех.

Глава 2

«Расскажите-ка мне еще раз, Питер, как вам видится существо всей затеи, — вальяжно произнес Боб Донован, развалившись на стуле и глядя в потолок. — Давайте суммируем, к чему мы пришли за последние три месяца, if you will¹».

Его собеседник, высокий сутуловатый мужчина с брюзгливым выражением лица, коротко хмыкнул: «Мы…» — и заерзал на своем месте у противоположного края длинного стола. Затем он попробовал принять такую же небрежную позу, но это удалось ему не вполне.

Двое руководителей проекта Cogito сидели в переговорной комнате на первом этаже большого здания в окрестностях Хиллингдона, окруженного высоким забором. Именно туда, в засекреченный научный Центр RS, специальный агент Анна Уолш везла Дидерика в своем серебристом «Форде». Роберт Донован, крепко сбитый и бесконечно уверенный в себе, начальствовал над правым крылом Центра, где занимались человеческим мозгом. Его коллега, Питер Ковитц, руководил научной частью проекта и, подчиняясь Доновану формально, всячески старался подчеркнуть свою независимость, а также равнодушие к настроению «начальства», каковым бы это начальство ни являлось.

«Если говорить о существе, то существо в том, чтобы подчинить себе хаос, не более и не менее, — сказал Питер. — Обуздать его волю, его бездушную, безучастную природу, if you will, — и он вновь коротко усмехнулся, прекрасно зная, что Доновану не понравятся его слова. — „Существо", как вы выразились, Боб, это крутой замах на то, что всеми считается непреодолимым. Это прорыв, шаг за грань, даже некоторый научный подвиг!»

Питер Ковитц, вообще не отличавшийся дружелюбием, сегодня был особенно раздражен. Его подруга, с которой он жил уже три года, опять подняла вопрос о ребенке. Он давно подумывал, что с ней нужно разъехаться, расставив точки над «i». Ему не нравились ее внешность, запах, бытовые привычки и манера заниматься любовью, особенно то, как она набрасывалась ртом на его член и неумело пыталась всосать его в себя, царапая зубами. Всякий раз ему хотелось сказать ей, что она уже не девочка и ей давно пора бы научиться делать это с толком — как наверное умеют другие женщины, красивые и умные, о которых он часто мечтал. Но он не сказал этого ни разу и никак не решался с ней порвать, полагая не без основания, что мечты останутся мечтами. Ему не встретится достойной альтернативы; другая наверняка окажется еще хуже, если он вообще найдет хоть кого-то. Красивые и умные разобраны самцами иной породы — наглыми, умеющими себя поставить и всегда добивающимися своего. Их роль в картине мироздания ничтожна; они ничего не создают и не меняют к лучшему косный мир. Но, однако ж, именно им достается львиная доля всех благ мира. Боб Донован, по мнению Питера, являл яркий тому пример.

Это тяготило его сегодня — особенно, потому что подруга ранним утром вновь сделала больно его «бойцу», его «дружку», его «младшенькому». Питер Ковитц хотел показать Доновану свою желчь.

«И вообще, вся „затея", — продолжил он, — это очень нерядовой проект. Конечно тут, у нас, не бывает рядовых проектов, но этот — он все равно из ряда вон. Никто еще не пытался бросить такой вызов хаотической природе нелинейных систем, их чувствительности к начальным данным. Никто не брал на себя смелость просчитать так далеко вперед, дать точный прогноз развития. Если затея, как вы выразились, удастся, это будет значить, что мы больше не играем вслепую, не мечемся туда-сюда, покорно следуя капризам хаоса!»

Ковитц остановился, чтобы перевести дух. Боб Донован, который все это время сосредоточенно рассматривал свои пальцы, поднял на него глаза и кивнул: «Да, Питер. Я знаю, что вы романтик, но позвольте все же спустить вас с небес на землю. Я не меньше вашего ценю прогресс, ценю науку и ее победы, но сейчас мы должны озаботиться нашей с вами победой и ничем иным. То есть, — он посерьезнел и подобрался, — то есть: нам нужно сформулировать очень четко, чем именно мы отчитаемся перед заказчиком. Говоря точнее, чем я отчитаюсь — все же, это я руковожу проектом, не забывайте. Как будут оценивать наш успех — ведь должны быть какие-то числа? Что-то, недвусмысленно описывающее, так сказать, величину успеха. Дайте мне числа — например, сколько параметров во всей задаче? Сколько значений должно совпасть с чем-то там, с каким-то образцом, шаблоном?..»

«Ну конечно! — проворчал Питер Ковитц. — Конечно, подсчитать можно что угодно. Плотность популяции, ее рост по разным шкалам. Уровень нищеты, нормированный на инфляцию. Можно вычислить какие-нибудь углы, начертить касательные к кривой преступности, продолжить их до горизонтальной оси… Такие числа вы имеете в виду — те, о которых пишут в газетах? Да, заказчик их поймет, но ими не измерить ничей успех. Кроме, разве что, успеха газетчиков — вас волнует успех газетчиков? Или успех статистиков, если на то пошло?»

Боб Донован пожевал губами, чуть подумал и решил обидеться. «Мне неясно, Питер, почему вы занимаете такую позицию, — сообщил он недовольным тоном. — Или, правильнее сказать, почему вы встаете в такую позу? Вы получаете удовольствие в этой позе? Может даже сексуальное удовольствие? Что мешает вам изъясняться внятно, объяснить все доходчивым языком?»

Ковитц молчал, наслаждаясь моментом. Он знал как мимолетен миг его превосходства и хотел прочувствовать его весь.

«Говоря простым языком, — наконец произнес он задумчиво, — наш успех определяют две вещи: насколько совпадают фазовые портреты² трех нелинейных динамических систем, одна из которых является, выражаясь грубо, мозгом мистера Дидерика Кью, и сможем ли мы это совпадение улучшить. Говоря еще проще и, главное, откровенней, наш успех определяется тем, не сойдет ли Кью с ума во время нейростимуляции — или, вообще, не сыграет ли он в ящик — по одной из сотни возможных причин. Также неплохо бы знать заранее, что будет представлять из себя Homo Sapiens, которого превратили в живой компьютер, „поднастроив" его естественный интеллект. Это, используя ваши термины, позволило бы оценить некоторые величины — например, нашу с вами победу: велика она будет или мала. Видите, я назвал вам числа — два, три, сотня — хотя, конечно, сотню я взял с потолка».

«Все же, Питер, — Боб Донован покачал головой, — я не совсем понимаю ваш сегодняшний attitude³».

«И я не совсем понимаю ваш настрой, Боб! — ухмыльнулся Ковитц, почесав подбородок. — Почему вы не хотите поразмыслить над моими словами, а сразу готовы увидеть в них бессмыслицу и насмешку? Ведь у вас должна быть привычка работать головой — я знаю, чем вы занимались в прошлом. Продавая разные штуки таким, как я, вы наверняка…»

«Хватит! — Донован внезапно повысил голос, подпустив в него льда, и Ковитц тут же стих, поджав губы. — Если оттолкнуться от числа два, то я тоже могу сказать вам две вещи. Первое: конечно я не засекречен, как резидент разведки — я не более чем добропорядочный гражданин США, и мое прошлое можно при желании раскопать в Инете — но все же, Питер, будьте осторожны с тем, куда вы суете свой британский нос. Как бы ни оказалось, что вы уже не в своей зоне комфорта, а, напротив, в большом дерьме. И второе: когда я продавал всякие штуки таким, как вы, и какой-то клиент распинался часами о всяких там системах, хаотичных или не очень, я все время держал руку и телефон вот здесь…» — и Боб потер воображаемой телефонной трубкой свою промежность, после чего замолчал и вновь уставился в потолок.

Питер Ковитц встал со стула, подошел к окну и стал смотреть на сосны и пихты, подступающие к зданию почти вплотную. Оба понимали, что переборщили. Проект едва начался, ставки были высоки, а успех очень важен для обоих.

«Ладно, Питер, — сказал Донован примирительно. — Признаю, мы оба немного нервничаем сегодня. Нас можно понять: грядет событие, первый контакт с нашим „спасителем мира". Предлагаю считать, что мы выпустили пар, и, наконец, перейти-таки к делу. Давайте сосредоточимся на сиюминутном — на том, что я скажу ему уже через час с небольшим».

«Окей, — откликнулся Ковитц, подошел к своему стулу и смахнул пылинки с сиденья. — Окей, вернемся к нашей истории, нашей приманке-наживке. Она, по-моему, безупречна, на нее нельзя не клюнуть — что может быть убедительнее, чем глобальная эпидемия, нашествие бактерий, против которых нет защиты?»

«Абсолютно! — подхватил Донован. — Как только я скажу ему про новый вирус…»

«Нет, нет, — покачал головой Ковитц, — вирусы не годятся. У вирусной пандемии иная динамика — все же, они живут лишь в клетках, сами по себе существовать не могут, и это меняет математическую модель. Другие уравнения, другая обратная связь… Придерживайтесь оригинальной версии: какая-то бактерия, новый штамм. Он, мол, возник в результате мутации в одном из госпиталей и оказался губительным по своим свойствам. Этот микроб поражает печень, почки, поджелудочную железу; он невиданно, невероятно живуч и распространяется с огромной скоростью. Антибиотики против него бессильны — микроб умеет противостоять всему, что производит наша химия».

«Ну да, — поморщился Донован, — вирус, бактерия… Ясно, что какая-то мелкая дрянь».

«С мелкой дрянью нужно бороться другой мелкой дрянью, — Ковитц назидательно поднял палец. — Вирусам в этой истории тоже найдется место — помните я рассказывал о бактериофагах?⁴ Чем-то ведь нужно побеждать микроб, а пока, прошу, зафиксируйте для себя: эпидемия существенно бактериальна. Сравните ее например с чумой — очень похоже по ряду признаков».

«Да, — оживился Донован, — я понял. Я читал про чуму в Париже. Там еще истребляли кошек, думали, что они — причина. А оказалось наоборот — крысы, которые без кошек размножились чрезвычайно… Прекрасный, по-моему, пример человеческой слепоты! Я расскажу ему про кошек — типа, мы не хотим вот так же попасть впросак».

«Вот-вот, расскажите, — согласно кивнул Ковитц. — Не исключено, что он мыслит примерно на таком уровне. Вообще, думаю, это убедительно прозвучит — кошки. И не скупитесь на подробности: усилия органов контроля, меры по предотвращению паники, круглосуточная работа врачей… Возбудитель инфекции локализован, но о победе над ним речь пока не идет. Пока что он расползается по Великобритании — да уже и по остальному миру. Его разносят птицы, животные, люди… Он проявляется неожиданно и набрасывается безжалостно. Человечество в опасности, и в особой опасности старая добрая Англия!»

«Да, это подействует, — подхватил Донован. — Это я ему распишу в красках: больные дети, безутешные матери, слезы и стенания, растерянность персонала. Страшные симптомы — посинение кожи, разлив желчи, боль, рвота, удушье… Быть может я даже нарисую, как микроб выглядит под микроскопом. Этакое чудище с мохнатыми щупальцами — вы как считаете?»

«Не советую, — поморщился Ковитц. — Он может знать что-то из микробиологии, даром что историк. Может он читал какие-то книжки, рассматривал картинки на досуге. Вдруг ваше чудище покажется ему подозрительным — тогда потом с ним будет труднее. Расскажите лучше про чуму в Париже — как пример трагической ошибки. Кошки — это конечно некоторый экстрим, но в данном случае и разумный план может привести к большой трагедии: пандемия — это хаос, а лик хаоса бывает ужасен. Можно давить бактерию там и тут, и будет казаться, что победа близка, но вдруг, ни с того ни с сего, болезнь возобновится с невиданной силой, а это еще миллионы жизней — человеческих жизней, их жалко. Напирайте на необходимость моделирования ситуации в целом — от начала и до конца. На общий взгляд, на видение всей картины — но и при этом на внимание к каждой мелочи. А потом переходите к основному: почему именно он».

«Да, — значительно кивнул Донован, — почему именно он?»

«А вот здесь начинается главный фокус! — Ковитц приосанился, устраиваясь поудобнее. — Здесь вступает в действие мой метод, уже без всяких лазутчиков и агентов. В его основе — строгая математика, совпадение аттракторов, их „лиц" на картах Пуанкаре. Это попытка — уникальная без преувеличения — борьбы с беспорядком его же средствами…»

Тут Питер увидел, что Донован вновь стал разглядывать свои пальцы, поскучнел и вздохнул: «Но сейчас не об этом. Думаю, на первой встрече вам нужно сказать ему лишь вот что…»

Больше не ссорясь, они проговорили еще с полчаса и разошлись, не слишком довольные друг другом. Донован поднялся на верхний этаж, в свой кабинет с окном во всю стену, также выходящим на парк с соснами. Он поворошил бумаги на столе, потом любовно провел ладонью по мягкой коже супер-эргономичного кресла, уселся в него, развернулся к окну и стал поджидать Дидерика Кью.

Исполнительный директор проекта Cogito, американец Роберт Рей Донован любил удобную мебель и большие окна. Он очень любил свой кабинет и свою весьма высокую должность. Все это досталось ему по праву: он заслужил расположение больших людей верностью, доказанной не раз, и умением добиваться результата.

В молодости Донован служил в морской пехоте, дорос до капитана и демобилизовался по здоровью. В армии, благодаря интенсивнейшему брейнвошингу, он стал убежденным патриотом США и научился вести себя с начальством всех мастей. Будучи умен, он легко распознавал суть реальности и демагогию, которой эта суть обряжалась для толпы — и ценил демагогию больше сути, считая ее неотъемлемой частью жизни, характерным признаком цивилизованности. Так же он относился к стереотипам и штампам — они давали устойчивость позиции. Его патриотизм был сознателен, Роберт пестовал его и холил, с гордостью называя себя «безнадежным американцем».

Вообще, устойчивость ко всему и всего была для него важнейшим фактором комфорта. Особую значимость Донован придавал незыблемости своей картины мира — и всегда был готов за нее бороться. Незыблемость, впрочем, редко давала сбои — самый значимый из них случился, когда Роберт, вернувшись из армии, приехал к своей невесте Пегги. Наутро за завтраком она призналась, что не так давно у нее была связь с механиком из автосервиса — лишь для секса, никакой романтики, ничего личного.

«Я должна была тебе рассказать, — объяснила Пегги, — потому что мы скоро поженимся и все такое. Хотя, собственно, почти ничего и не было, мы с ним никогда не держались за ручку под луной и все такое. А с тобой мне куда лучше в постели, и член у тебя больше, и вообще ты круче во всем. Ты ведь простишь меня, милый, правда?»

«Конечно, — кивнул Роберт, дожевывая блинчик. — Конечно я тебя прощу. Сейчас, извини, я должен уехать, у меня дела в городе на весь день».

Он сел в машину и колесил по окрестностям больше часа, пытаясь собраться с мыслями, а потом припарковался у азиатского салона и заказал двухчасовой массаж. Ему досталась худенькая вьетнамка тридцати с лишним лет; едва она закрыла дверь, он сунул ей двести долларов и пообещал еще столько же, если ему все понравится. Она мигом сбросила с себя одежду и старалась так, словно от этого зависит ее жизнь — подобного секса у Донована прежде не бывало ни с кем. Он уехал совершенно опустошенным, но по дороге домой вдруг решил, что отомстил недостаточно. Покружив по городу, он нашел еще один салон и попытался повторить процедуру, но там у него ничего не вышло — вьетнамка действительно выжала из него все соки. Тогда Боб почувствовал наконец, что равновесие восстановлено, мир встал на свое привычное место. Вскоре они поженились, и Пегги родила ему троих мальчиков.

После увольнения Донован окончил колледж, устроился в солидную хай-тек фирму и стал продавать статистический софт. Сначала он несколько тушевался, робея перед всем, связанным с наукой, но потом к нему пришло прозрение: он вдруг понял, сколько демагогии можно наворотить вокруг статистических интерпретаций и вообще, как неразрывна их — демагогии и статистики — глубинная связь. Появилась внутренняя уверенность, он попер вперед, проявил себя в продажах и стал начальником большой команды. Как-то раз они отправились в университет Пенсильвании, где наклевывался контракт с мощным и влиятельным Институтом финансов. Там Донована заметили люди, курирующие Институт, впечатленные его способностью намертво вцепиться клиенту в горло. Их также позабавило, как он с пеной у рта доказывал важность статистики для процветания США — в той самой организации, где давно и целенаправленно готовили официальные статистические фэйки, чего Боб конечно не знал. Его проверили — раз, другой и третий, подключив федеральные ресурсы — после чего сделали ему очень заманчивое предложение. Для начала его определили в бизнес-школу, которую он закончил почти с одними «А», а затем как раз подоспела очередная реорганизация Центра RS.

Центр был создан еще в 50-х для нужд силовых структур — в частности, для исследования различных методов управления мозгом. Именно там велись работы в рамках британской версии МК-Ультра — амбициозной и крайне негуманной программы, получившей впоследствии скандальную огласку. После ее провала RS был формально отобран у силовиков. Над ним создали новую структуру, подчиненную вездесущему Тавистоку, и немедленно ее засекретили под предлогом нацбезопасности. С тех пор Центр выполнял контрактные работы для отдельных правительственных контор, в основном для внешней разведки, а также для интернациональных корпораций-гигантов. Ошибки прошлого были учтены: легенды прикрытия разрабатывались очень тщательно, а методы стали более безобидны на первый взгляд. Пытки, лишение сна и сенсорный голод, электрошок, ЛСД и прочее были теперь строжайше запрещены, но задачи остались те же: как сломить волю, привести к послушанию, «запрограммировать» личность, заставив ее поступать нужным образом в соответствии с определенной целью.

Донована перевезли в Лондон и взяли