То был мой театр

Автор Владимир Станцо

Это - книга, написанная "в стол" в 1984-85 гг. без надежд на скорое издание. Книга - о Театре на Таганке и о времени, не столь уж далёком, с его приметами и привязанностями, верой и безверием.
Это - книга любви к тем, кому она посвящена, и книга грусти, причины для которой "очень даже есть", как пел Владимир Высоцкий.
Автор книги - журналист, поэт и, по его словам, человек, "отравленный" Таганкой.

• Язык: Русский
• Издатель: Владимир Станцо
• Дата выпуска: 21 июн. 2016 г.
• ISBN: 9781311033314

Владимир Станцо

Владимир Витальевич Станцо (1939 - 1998) родился и жил в Москве. Химик по образованию, журналист по профессии, поэт по духу. При жизни опубликовал мемуары «То был мой театр» (1996), поэтический сборник «Годы отсебятины» (1994), а также несколько научно-популярных книг. Кроме этого, была масса научно-популярных публикаций в журналах и газетах. Прежде всего, в одном из наиболее читаемых журналов советской и российской научно-технической интеллигенции - «Химии и жизни». В.Станцо работал в его редакции с 1965 по 1994 год

Предварительный просмотр книги

Заход

Истории предшествуют истории, если хотите, историйки.

15 сентября 1984 г. минут за сорок до начала спектакля мы с другом пришли в таганское закулисье. Пришли с охапкой осенних цветов. Заранее, задолго до спектакля, рассовали их по артистическим - чтобы настроение получше было, чтобы игралось и моглось. Оживлённый - после отпуска ясная голова - я шепнул нескольким близким людям, что во время отпуска начал писать книжку о них, о театре, и что теперь, наверное, периодически буду приставать ко всем и каждому, добирая документальные материалы.

Большинство тех, с кем разговаривал, отнеслось к моей затее одобрительно - обещали помочь, если понадобится. Лишь Галина Николаевна Власова - зав. труппой, одна из старейших актрис театра, сказала жёстко:

- Я об этом театре разговаривать ни с кем не буду. Я поставила на нём крест.

Таганка второго двадцатилетия, вероятно, станет хорошим театром. Но это будет другой театр. Мои же фрагментарные заметки - о первом её двадцатилетии. Я имел возможность бывать на репетициях и спектаклях, заходить в театр просто так на протяжении двенадцати последних лет, а как зритель - присутствовал, можно сказать, при его рождении - ещё в 1964-1965 гг. Что-то видел со стороны, а что-то и изнутри. Это был МОЙ театр - мой рацио и ещё более мой эмоцио.

Говорят, в 45 лет писать мемуары рано, но это не мемуары. Это, если хотите, запоздалое объяснение в любви и одновременно попытка перевести на бумагу часть того, что говорилось на языке театра. Говорилось лично мне, хотя чаще всего отнюдь не один на один. Мой театр общался со зрителем по-особенному. Вроде, и горласт был, и задирист, публицистичен, социален и сексуален, а вот умели, черти, создать иллюзию, что играют только для тебя, говорят лишь с тобой, причём говорят о том, что тебе, лично тебе, важно...

Наверняка эти записки будут - должны быть! - не единственной записью таганского бытия тех лет. В мой театр были вхожи, с ним дружили многие талантливые и серьёзные литераторы: Андрей Вознесенский и Белла Ахмадулина, Фёдор Абрамов и Борис Васильев, Василий Аксёнов и Евгений Евтушенко, Борис Можаев и Наталья Крымова... Но - иных уж нет, а те далече. Остальные, кроме Можаева, может быть, слишком профессионалы, чтобы тратить время и нервы на записки, которые вряд ли будут когда-либо изданы. А когда изменится внутриполитическая ситуация, когда о Театре на Таганке - детище оттепели, ставшем явлением отечественной культуры - можно будет рассказывать с печатных страниц, то и тогда, наверное, большим нашим литераторам помешают написать о нём подробно либо сверхзанятость, либо нездоровье, либо провалы в памяти. Потому что не скоро всё это будет.

И потом, каждый смотрит со своей колокольни. Пусть моя не самая высокая, но она - моя.

Правда, есть ещё надежда на людей непосредственно из театра. Вениамин Смехов публиковал иногда очень неплохие статьи про таганское житьё-бытьё. У Валерия Золотухина две повести вышли. Должны и у него найтись слова за мой, а для него в ещё большей степени свой Театр. Изольда Фролова - маленькая травести - записывала любимовские репетиции. И она, Изольда, по-моему, умница: не заленится - сумеет написать, и написать по-своему...

Но опять-таки: будет - не будет, кто знает! А документальные - но не засушенные при том - свидетельства таганского бытия должны остаться. Тем более, что, насколько я знаю, ни один из спектаклей моего Театра не снят на киноплёнку. На грампластинки целиком записан лишь А зори здесь тихие.... Телевидение и радио никогда не баловали вниманьем и привязанностью мой Театр для этого он был слишком нетривиален, слишком раскован, официозности не хватало...

У Таганки была своя публика, главным образом, из числа научно-технической интеллигенции и студенческой молодёжи (особенно в первые годы). Разночинцы второй половины двадцатого столетия - вот что такое таганская публика.

Вот это и есть записки из публики, потому что другой какой-либо серьёзной роли в жизни моего Театра я не сыграл. Не сумел. Не роли были - эпизоды, но о них со свойственной мне нескромностью я тоже обязательно расскажу.

Сцена из спектакля вахтанговцев Принцесса Турандот: А.И.Ремизова - Зелима, Ц.Л.Мансурова - Турандот, А.А.Орочко - Ансельма.ВАХТАНГОВСКИЕ

Вахтанговские корни

С чего всё начиналось. Зимой, в начале 1964 г., по Москве распространились слухи о фантастически интересном студенческом спектакле. Вроде бы щукинцы, выпускной курс, поставили Брехта, а играют аж на основной вахтанговской сцене!

Сцена из спектакля Студенческого театра МГУ Такая любовь: Ия Саввина, Зиновий Филлер, Алла Демидова - все трое станут известными профессиональными актерами, а пока - студенты. Справа - их партнёр, не ставший профессиональным актёром, Виктор Калинин.

Слухи эти выглядели (если могут хоть как-то выглядеть слухи) правдоподобно и привлекательно. Театральная Москва ещё помнила триумфальную постановку пьесы Павла Когоута Такая любовь в Студенческом театре МГУ. (Для справки: Павел Когоут - очень известный в конце 50-х - начале 60-х годов чехословацкий драматург; после событий 1968 года - диссидент, одним из первых подписавший манифест 2000 слов; если до того его пьесы, особенно Такая любовь, шли по всему Союзу - от Прибалтики до Приамурья, то позже его фамилия упоминалась Литературной газетой лишь в публикациях фельетонно-памфлетного характера. - B.C.). Спектакль Такая любовь в университетском самодеятельном театре открыл многих известных ныне актёров, и в первую очередь - Ию Саввину. Неотразимой в своей кажущейся простоте была её героиня Лида Матисова. Она любила - и только. Ничего больше Саввина не играла, и бытовая драма (в других театрах) у студентов поднималась до высот трагедии. Я думаю, что успеху Саввиной как актрисы очень помогло то обстоятельство, что в своих первых киноролях она, по существу, повторила (на классическом материале Чехова и Достоевского) первую и, возможно, последнюю свою великую роль. Ее партнерами были В.Шестаков, З.Филлер - впоследствии актер Современника, и выпускница экономического факультета МГУ Алла Демидова - будущая прима Таганки.

Не только Такая любовь - были в то время и другие интересные работы и в Студенческом театре МГУ, и у выпускников театральных вузов. Спектакли последних обычно игрались в подвальчике на Б.Гнездниковском переулке, с 1958 года там располагался Учебный театр ГИТИСа. Впрочем, не только ГИТИСовцы там играли. Помню, шварцевскую Тень первый раз там смотрел в исполнении студентов-щепкинцев, а у щукинцев очень любопытный спектакль был Таланты и поклонники по известнейшей пьесе А.Н.Островского... Словом, слухи о хорошем студенческом спектакле в те годы были не такой уж редкостью, и им, этим слухам и этим студентам, охотно верили. А вот в профессиональные драматические театры тогдашние студенты и вообще москвичи ходили неохотно. Исключение составляли только-только вставший на ноги Современник, да еще Вахтанговский театр, руководимый Симоновым-старшим, Рубеном Николаевичем...

Вахтанговцев вывозила группа первоклассных актёров, в основном среднего и старшего поколений. Михаил Федорович Астангов, Цецилия Львовна Мансурова, Анна Алексеевна Орочко, Николай Олимпиевич Гриценко, Иосиф Моисеевич Толчанов, Николай Сергеевич Плотников, Андрей Львович Абрикосов, Людмила Васильевна Целиковская... Что ни имя, то личность, Актёр или Актриса! Да и вчерашняя молодежь в рост пошла. Уже вовсю играли, уже блистали в Идиоте и в возобновлённой Турандот Борисова, Ульянов и Яковлев. Григорий Абрикосов в Фоме Гордееве такое вытворял, что мороз но коже. Заигрывался порой, одеяло на себя тянул, переигрывая знаменитых партнёров - и отца, и Толчанова с Плотниковым (Абрикосов-старший Игната Гордеева играл, Толчанов и Плотников поочерёдно - Якова Маякина). Из молодых актрис в том же Фоме обратила на себя внимание Е.Добронравова. В Принцессе Турандот Калаф стал, по-моему, первой заметной ролью В. Ланового. Словом, в Вахтанговском было на кого и на что смотреть. И от студентов вахтанговского-щукинского училища можно было ждать Зрелища! Брехт, опять же, в моду входил...

Первая Турандот - Ц.Л.Мансурова.

Карандашные наброски, сделанные замечательным художником В.А.Фаворским еще до войны на репетициях и представлениях Принцессы Турандот: сверху - блистательный комик Л.Н.Горюнов в роли Труффальдино, внизу - Б.В.Щукин в роли Тартальи.

Открытка с потретом молодого артиста Ю.Любимова, выпущенная в Ленинграде в конце 40-х годов.

М.Ф.Астангов в роли Сирано де Бержерака.

Одно настораживало: постановщиком спектакля был Заслужённый артист РСФСР Юрий Любимов, которого я люто возненавидел как актёра за испорченного, на тогдашний мой взгляд, Сирано де Бержерака.

С этой пьесой у меня, можно сказать, особые отношения: люблю её сызмальства и до сих пор, особенно в соловьёвском переводе, более мужественном и едком, нежели чаще всего играемый перевод Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник. Мальчишкой увидел Сирано - Астангова и Сирано - Рубена Симонова. Ужасно хотел сыграть его сам - была у нас при Доме пионеров на Настасьинском ребячья театральная студия с вполне приличной режиссурой (Б. Аблынин, С. Туманов). Не довелось. Когда читаю в компаниях монологи Сирано или пятый акт полностью (театр одного не актера!), то это - нетрезвые отголоски несостоявшейся мальчишеской мечты, а если говорю, что играл - так вру, что называется, цену себе набиваю...

В этой рукописи вранья не будет, даже такого, по мелочам. И тщеславию здесь не место, хотя куда от него, распроклятого, денешься! Впрочем, я отвлёкся, вернёмся к Сирано и к Ю.П.Любимову, прошу только иметь в виду, что у меня в мозгах тогда уже был свой стереотип Сирано, нарушать который никому не дозволялось... Корни этого стереотипа были вахтанговские: горчайший Сирано Михаила Федоровича Астангова меня более чем устраивал, у Рубена Николаевича Симонова герой был другой -больше философ и поэт (не такой, как у Астангова, подвижный и резкий), бретёр, но бретёр - но необходимости, мститель, но иногда и созерцатель, и лишь в очень малой степени неудачник, несмотря на то, что

Он музыкантом был, но не оставил нот,

Он был философ - книг он не оставил...

Жаль всё-таки, что вахтанговцы играли пьесу не в соловьёвском переводе... Но всё равно этот спектакль любил я со страстью вечно несытого пацана с Петровки.

Петровка - рукой подать до Большого Каретного, где таким же пацаном ходил в клуб Крупской и дрался на плешке Высоцкий; две минуты ходу до Неглинки, где жил будущий партайгеноссе Визбор. Но ни с тем, ни с другим тогда мы не были знакомы...

И вот таким пацаном - не премьером (премьером у нас был Андрюшка Вейцлер), но одним из лидеров ребячьего самодеятельного театра, в третий раз иду смотреть Сирано у вахганговцев. Подфартило: Андрюшка через отца хорошие билеты достал - впервые буду смотреть Сирано не с галёрки, а из партера, и не смущает меня, что ботинки каши просят, что сыро в них, как на кладбище, - это дело привычное.

Покупаем программку: Сирано играет Любимов - не Народный артист, а всего лишь Заслуженный. Огорчился - в то время мы безоговорочно верили в справедливость иерархии званий. Пацаны! Андрюшка, будущий драматург, витийствует на эту тему, а я утешаю себя тем, что ладно, хорошо это или плохо, но увижу ещё одно исполнение любимой и недоступной, а оттого - самой заветной роли. И Роксану играет симпатичнейшая Л. В. Целиковская, почти столь же обворожительная, как в довоенной кинокомедии Сердца четырёх...

Очень мне не понравился Сирано у Юрия Петровича. По другим спектаклям этого театра (а был, естественно, и вынужденный проходняк) я знал, что его амплуа - первый любовник. Играл он и бравых офицеров, и передовиков производства. Олега Кошевого в Молодой гвардии играл и Моцарта в пушкинских Маленьких трагедиях (но это позже, тут на моё неприятие, видимо, наслоилось впечатление, о котором рассказываю подробно) и - ни в одной роли лично мне артист Ю. Любимов не запомнился. Не тронул.

В героической комедии Ростана играл он прежде всего страдальца - страдальца от ущербной внешности и от неразделенной любви, от вечного безденежья и безвременья. И ещё чёрт знает от чего. Поэт, герой, учёный - всё разнообразие романтически выписанной личности ушло на второй и на третий планы, скомкалось, скисло. Я готов был топать ногами - жаль было своего Сирано, ибо любимовский был явно не тот! Мне - тогдашнему -и в голову не приходило, что он - третий исполнитель роли! - не мог, не имел права играть её так, как Симонов или Астангов, что он обязан был искать свои краски, пусть с чьей-то точки зрения и не слишком удачные.

Но - введите поправку на мальчишеский максимализм...

Так, не успев познакомиться с актёром Любимовым, я с ним раззнакомился. С этого вечера и на десять лет вперёд невзлюбил его, и эта нелюбовь длилась до того субботнего дня; зимой 1964 года, когда вместе со своими студийцами вышел он на поклоны после Доброго человека из Сезуана. Было это в четверть четвертого часа дня 30 января 1964 года. Точную дату запомнил потому, что попал на Доброго лишь на дневной спектакль в собственный день рождения, в день, когда мне исполнялось 25 лет, а назавтра, в воскресенье, на вахтанговской сцене уже шёл обычный вахтанговский спектакль. Точность времени гарантируется пометкой на таганских уже программках Доброго человека из Сезуана: продолжительность спектакля 3 часа 10 минут. Пять минут накинул на аплодисменты. Они прерывали спектакль, да и сейчас еще прерывают, не меньше десяти раз. Тогда, думаю, было больше...

Добрый человек на Арбате и на Таганке

В те времена проблемы билетов для меня не существовало. Не потому, что был куда-то вхож - просто умел мастерски стрелять лишние билетики. Приезжал к театру заранее, присматривал двух-трех дев-дурнушек: хотя бы у одной ни них в конечном счете лишний билетик оказывался. Ловились и два - в разных местах, разумеется, но младую мою супругу тогда это не слишком огорчало.

На студенческий спектакль Добрый человек из Сезуана, памятуя о завтрашнем моем юбилее, мы попытались попасть вечером в пятницу 29 января. Билетов не достал! - чуть ли не в первый раз за всю мою театрально-стрелковую практику. Ушли ни с чем, назавтра днем повторили все сначала. Разжились двумя билетами в последнем ряду балкона.

Поначалу, естественно, двинулись в партер: мало ли... Кто-то не придет, кто-то опоздает, тут уж не зевай. Прозевали. Упустили свой шанс, если он и был, в чем я не уверен. Отвлекла сцена. Занавеса не было, но не было и бруковского пустого пространства (впрочем, я не уверен, что тогда уже читал книгу известного английского режиссера; думаю, это случилось позже). Сцена была, можно сказать, обнаженной, но то была привлекательная нагота! По верху - светло-серая холщовая полоса с надписью, как в кино: Добрый человек из Сезуана. Слева - такой же по почерку плакат: Театр улиц и абрис дерева, похожий на лестницу. Справа портрет немолодого ухмыляющегося мужчины в очках и надпись: Б.Брехт - мы еще не знали Брехта в лицо... Желтый задник, черная занавеска у правых кулис, обтянутые парусиной невысокие параллелепипеды по полу - вот и весь реквизит. Но почему-то хотелось его рассматривать. Мы тогда еще не привыкли к спектаклям без занавеса, к возможности пощупать будущий спектакль до начала...

С третьим звонком строгая билетерша вытурила нас из партера -помчались на балкон. Едва успели присесть, свет начал гаснуть, и на сцену выбежали полтора десятка таких же, как мы, ребят и девчонок. В обычных, совсем не театральных, чрезвычайно будничных платьицах и костюмах, а один - так просто в драном пиджачишке и фуражечке на немецкий лад.

Старше других выглядела стройная темно-русая женщина и длинном черном платье, с чрезвычайно строгой прической и горестными глазами. Вся геометрически выверенная, натянутая по вертикали и - ломкая. Позже мы узнали, что это - Алла Демидова в роли госпожи Янг. Весь спектакль, все сотни спектаклей она будет такой же - напряженной и ломкой, натянутой от неестественности, безнадежно антипатичной. Но это будет потом. А пока молодые актеры сгрудились у рампы, над их головами возникла черная доска с надписью: Пьеса-притча в 3-х действиях. Исполняет студийная труппа. Замечаю, что у двух ребят в руках инструменты - аккордеон и гитара, и тут же забываю об этом, потому что один из исполнителей уже повел монолог. Неожиданный монолог! К нам, зрителям, обращается он со словами: Вы, артисты... Это брехтовские слова, это заявляется его взгляд на театр:

"Вы, артисты, устраивающие свои театры в больших домах, под искусственными светочами, перед молчащей толпой, - ищите время от времени театр улиц, повседневный, тысячеликий и ничем не прославленный, но зато столь жизненный земной театр, корни которого уходят в жизнь улицы.

Здесь ваша соседка изображает домохозяина, ярко показывает она, как он старается замять разговор об испорченном водопроводе. Перед вами изображающий показывает чужого ему человека, он отнюдь не сомнамбула, которую нельзя окликнуть. Окликните его, и он ответит вам спокойно - и продолжит, побеседовав с вами, свой спектакль. А в скверах молодые люди изображают девушек, как те по вечерам отстраняются, защищаются, но при этом ловко показывают грудь. Как полезен и нужен такой театр, как он серьезен и весел, и какого достоинства исполнен!"...

Закончился этот неожиданный монолог жестом в сторону портрета: не мы, мол, - Бертольд Брехт! Музыканты, как в почетном карауле, замерли у высвеченного портрета, и над залом зазвучала хриплая немецкая речь. Подлинная фонограмма. Один из музыкантов переводит: Действие может происходить в любой стране, где человек эксплуатирует человека...

И - пошел спектакль. Песенка водоноса ... А вода не продается. И не пьется ни в какую... переходит в монолог о всеобщей бедности и о том, что если кто еще способен нам помочь, так это только боги. И появляются боги - трое чудиков в приличных костюмах и велюровых шляпах. И никто в этих богов не верит, никто не желает их приютить. Сбился с ног бедный Водонос, сбился в буквальном смысле этого слова...

Первым исполнителем роли водоноса был Алексей Кузнецов. Помню ощущение от его работы: очень здорово! Но совершенно не помню деталей - заслонено все точнейшей по осмысленности работой в этой же роли Валерия Золотухина. Его-то видел много раз, пересматриваю Доброго человека практически каждый год - почти всегда идет этот спектакль и в день рожденья театра, и в первый день каждого нового сезона.

Очень нужен такой спектакль - о доброте и бесчеловечности, об искренности бедняков и преуспевающей посредствености, провирающейся и проворовывающейся по крупной и в мелочах.

Алексей Кузнецов (Водонос) и Зинаида Славина (Шен Те) в студенческом спектакле Добрый человек из Сезуана, 1963 г.

Борис Галкин, Владимир Климемтьев и Арнольд Колокольников - Боги, Алексей Кузнецов - Водонос.

Олицетворением ее в таганском Добром человеке стал цирюльник Шу Фу - антипод Водоноса, преуспеватель, добропорядочная сволочь. Неизменно блистательно работает в этой роли Игорь Петров. Сейчас и представить сложно Петрова - Шу Фу с высокой прической. Кажется, нынешняя (и если честно, давняя уже) Игорева лысина приросла к его герою еще тогда, зимой двадцатилетней давности. А эта вертлявая, похотливая, пританцовывающая походка... Он весь - самолюбование!