И в печали, и в радости (I v pechali, i v radosti)

Автор Makushhenko Marina

Маричка давно разочаровалась в любви и не подозревала, что встреча с двухлетним Мишенькой изменит ее жизнь. Оказалось, Мишу воспитывает один папа и малыш панически боится женщин: всех, кроме Марички. Она стала принцессой из сказок мальчика и... тайной мечтой его отца.
Но Юрий опасается, что страстная, увлекающаяся, непредсказуемая Маричка однажды оставит их. А девушка не рискует привязаться к чужому малышу и мужчине, который держится холодно и отчужденно. Растопит ли она лед в его сердце?Marichka davno razocharovalas' v ljubvi i ne podozrevala, chto vstrecha s dvuhletnim Mishen'koj izmenit ee zhizn'. Okazalos', Mishu vospityvaet odin papa i malysh panicheski boitsja zhenshhin: vseh, krome Marichki. Ona stala princessoj iz skazok mal'chika i... tajnoj mechtoj ego otca.

No Jurij opasaetsja, chto strastnaja, uvlekajushhajasja, nepredskazuemaja Marichka odnazhdy ostavit ih. A devushka ne riskuet privjazat'sja k chuzhomu malyshu i muzhchine, kotoryj derzhitsja holodno i otchuzhdenno. Rastopit li ona led v ego serdce?

• Язык: Русский
• Издатель: Glagoslav Distribution
• Дата выпуска: 1 янв. 2018 г.
• ISBN: 9789661485722

Предварительный просмотр книги

любви?

Марина Макущенко

И в печали, и в радости

Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»

2015

© Макущенко М. А., 2015

© Shutterstock.com / Aleshyn_Andrei, Creative Travel Projects, обложка, 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2015

ISBN 978-966 -14-8572-2 (epub)

Никакая часть данного издания не может быть

скопирована или воспроизведена в любой форме

без письменного разрешения издательства

Электронная версия создана по изданию:

Вона — успішна тележурналістка, яскрава, зухвала і незалежна. Він — нейрохірург світового рівня, талановитий та затребуваний. Обидва бояться нових стосунків і приховують душевний біль. Для обох самотність стала звичною... Мишко, син Юрія, стає містком між двома серцями. Дитина, яка відчайдушно боялася і не підпускала до себе нікого з жінок, раптом сама підійшла до Марічки! Чи буде дівчина для хлопчика за нову маму? Чи зважаться Марічка та Юрій змінити своє життя заради кохання?

Макущенко М.

М17 И в печали, и в радости : роман / Марина Макущенко. — Харьков : Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга» ; Белгород : ООО «Книжный клуб Клуб семейного досуга», 2015. — 416 с.

ISBN 978-966-14-7923-3 (Украина)

ISBN 978-5-9910-3062-5 (Россия)

Она — успешная тележурналистка, яркая, дерзкая и независимая. Он — нейрохирург мирового уровня, талантливый и востребованный. Оба боятся новых отношений и скрывают душевную боль. Для обоих одиночество стало привычным… Мишенька, сын Юрия, становится мостиком между двумя сердцами. Ребенок, который отчаянно боялся и не подпускал к себе никого из женщин, вдруг сам подошел к Маричке! Будет ли девушка для мальчика новой мамой? Решатся ли Маричка и Юрий изменить свою жизнь ради любви?

УДК 821.161.1

ББК 84.4УКР-РОС

Дизайнер обложки Наталья Переверзева

Кризис жанра

Я: Нас познакомил его сын. Вернее, именно он нашел меня для себя. Подходя ко мне, он уже знал, что я ему нужна. Я, вырвавшая у самой себя полчаса времени, — чтобы посидеть на скамейке, оторваться от общества и почитать хоть что-нибудь, помимо новостной ленты Фейсбука и информационных агентств. Я, не нуждавшаяся в нем, как мне казалось. Я, уверенная, что гармония — в одиночестве, а жизнь — это этапы.

Этап семейных отношений я считала пройденным. Я хотела побыть с собой. Официально я выгуливала собаку, а неофициально пыталась осознать жизнь, которую построила с тех пор, как решила быть с собой честной. Честно сказать себе, что я не люблю и не хочу менять свою жизнь в лучшую сторону (если в той стороне меня ждет обуза в образе нелюбимого мужа).

Я вернулась к работе с одной целью — заработать денег — и честно признавалась себе в своих недостатках. И помнила об этом каждый раз, когда шла на компромисс с совестью и принципами.

К черту! К черту идеалы, и особенно — к черту иллюзии! Не хочу иллюзий, не хочу обманываться. Хочу жить своей жизнью. Одна. В разводе. С мужниной собакой. На съемной квартире. Без любовника. Красивая.

— Привет.

На другом конце скамейки сидел ребенок. Симпатичный малый. Я его видела раньше в этом парке, когда выгуливала Хорошо. Хорошо — это мой пес, джек-рассел-терьер. Его зовут Хорошо, потому что, когда муж привез его в дом, мне очень хотелось, чтобы мне стало хорошо. Где же папа? Папа стоял в нескольких метрах. Замер. Хорошо так делает, когда слышит — нет, даже чует — другую собаку, но еще не понимает, в какую сторону нестись.

— Привет, — сказала я мальчику. — Как тебя зовут?

— Миша.

Он замолчал. И что мне теперь делать? Как разговаривать с ребенком, который явно чего-то хочет (а чего — непонятно), а его папа готов броситься к нему, схватить в охапку и убежать, унести его от меня? Ну, по крайней мере, он так выглядел.

— А я Маричка. Что ты делаешь?

— Гуляю. Я нашел орех!

— Покажи! — Фух, есть повод для разговора.

Я не умею с детьми. У меня нет детей, а моя племянница любила моего мужа больше, чем меня. Когда нужно писать интервью с ребенком — это кошмар. Приходится притворяться, что дитё меня интересует, а оно это чувствует и открываться не хочет. Конечно, если оно еще не испорчено мамой, которая успела научить, что тете с телевидения надо улыбаться и тогда будет шанс появиться в телеке…

Мальчик, не отрывая от меня завороженного взгляда, проехался по скамейке. Показал орех. Сел рядом. Я ему нравлюсь, видимо. Интересно, что он обо мне думает? Что я хорошая? Дети же должны чувствовать настоящего человека. Может, не все еще потеряно?

Но папа странный. Он ведет себя так, как я — с Хорошо. Когда мы гуляем и он находит себе друга в парке, другую собаку — то я так же стою в стороне и наблюдаю за ними. А в другой стороне — хозяин другой собаки. Мы не вмешиваемся в собачью дружбу, и их отношения — не повод знакомиться людям. С детьми, видимо, так же? А я переживала, что если рожу ребенка, то придется поддерживать знакомство со всеми мамашами из дома. Буду, как этот папашка. Если рожу.

Миша уже расспрашивает меня, где я живу и есть ли у меня дети. Закрадываются подозрения, что ребенка научили и подослали. На самом деле я и раньше видела этих двоих, и они успели себя зарекомендовать. Не лучшим образом. Хотя… Если бы я больше разглядывала мальчика, была бы благосклоннее. Но я его слабо помнила. Случись вдруг какое происшествие и в деле я проходила бы свидетелем, на вопрос следователя: «Были ли в парке еще люди?» про Мишу я сказала бы: «Ребенок. Лет трех. Чуть выше колена». А вот того, кому принадлежит колено, описывать можно было бы на нескольких листах А4. Наверное, в отделении о таком лучше не заикаться…

Первое впечатление было прекрасным и длилось ровно мгновение. Минутка с богом из древнегреческой мифологии. Мне нравится такой тип мужчин, и редко выпадает возможность на такого посмотреть. Он взрослый. Но фигура еще не превратилась в выставку вредных привычек. Живот — подтянут, плечи — распрямлены, глаза — светлые, вокруг глаз — признаки усталости, но не вчерашнего праздника. Вместо этого — на лицо другие пороки. Он кажется жестким, пожалуй, даже жестоким. Холодный. Я поежилась. Может, это от цвета глаз или от взгляда… Излишне прямой взгляд. Люди, которые так бескомпромиссно смотрят, вызывают желание спрятаться. Но если он смотрит не на тебя, то… С эстетической точки зрения он все-таки красивый. Светлые волосы, опять-таки, жесткие, как и все остальное. Остальное? Хм… Понятия не имею, каким может быть такой мужчина в постели. Ему больше подошло бы позировать для скульпторов в мастерской. Сильные ноги, сильная шея — это мне нравится. Такого не хочется трогать и отвлекать. На него можно просто смотреть. Часами. Но у меня этих часов не было, и очень скоро я заметила, что не одна такая. Женские шеи выворачивались, а глаза прищуривались. Чего это? Ведь он не яркий, не модный типаж латиноамериканца! Наверное, высокий рост, и в целом уверенность в походке — привлекают. Может, это что-то подсознательное? Может, он какие-то феромоны выделяет, и женщины это чувствуют? И я это чувствую?

Яркий только взгляд, но многие подходят, даже не дожидаясь, пока он посмотрит. Я видела, как некоторые предлагали ему свою компанию. Мне уже было неинтересно, принимал ли он эти зазывные приглашения. Я вернулась в свои мысли. Бог вознесся на Олимп, а в скверике остался тридцатипятилетний отец ребенка. Такой сентиментальный, трогательный, ведь мужчины так многообещающе смотрятся с детьми. Ему — все внимание мамочек, нынешних и будущих. Отсюда вывод: пока жена делает карьеру или ждет его дома, он здесь, совмещает приятное с полезным. И сына выгуливает, и девочек цепляет. Нет ничего скучнее популярных мужчин… Стоит мужчине улыбнуться мне самоуверенной белоснежной улыбкой, посмотреть томными глазами в обрамлении длинных ресниц, как он тут же становиться сексуально непривлекательным. Такие мужчины не добиваются женщин, не работают над собой. Они просто ждут, когда бабочки прилетят и он с ними будет синхронно махать ресничками. Очень сомневаюсь в перспективах пережить бурную ночь в постели такого субъекта.

Короче, в этот раз я не хотела знакомиться с папой. Но он подходил ближе. Стоял уже у скамейки и продолжал удивленно смотреть на нас с Мишей. Мне становилось неудобно. Все хуже, чем я думала. Я ожидала хотя бы услышать голос мужчины, избалованного женским вниманием, заранее уверенного в том, что я ему симпатизирую, и разговаривающего с женщинами снисходительно-вежливо. Но этот, видимо, не собирался говорить. Ждал, когда я первая заговорю? Нельзя же быть таким ленивым! Фу! Сел рядом.

— Это мой папа.

Хороший мальчик! Спасибо тебе.

— А-а-а… Ты с папой гуляешь? А я с собакой. Ты любишь собак?

— Да.

— У тебя есть дома собачка? Или котик? Или попугай? — Он отрицательно качал головой. — Вы не против, если я их познакомлю? Терьер у меня дружелюбный, детей любит. У Миши нет аллергии на собак? — Все-таки я не выдержала и обратилась к нему первой. Но постаралась придать голосу деловитости. Чтоб не вздумал, что мне нужно что-то более одного короткого ответа.

Он медленно поднял глаза. В них читалась какая-то мысль. Он ее думал. Потом, не переставая меня рассматривать, тихо сказал: «Можно». Это мне и было надо, я взяла мальчика за руку и перевела через тротуар на поляну. Хорошо там рыл носом снег. У них с Мишей сразу определилась взаимная симпатия. Началась детско-собачья возня, уходить никто не собирался. А мне по-прежнему хотелось побыть одной. Помечтать, погреться под зимним солнышком. Малыш милый, но его папа меня раздражал. Хотя, может, он не такой уж и плохой. Судя по встревоженно-болезненному виду, с ним не все в порядке. А я надумала уже… Это все опыт.

Ничего хорошего большое количество романов женщине не дает! У меня уже есть набор стереотипов, и, встречая нового представителя противоположного пола, я подбираю ему костюмчик впору, то есть типаж. Может, женщины этого спального района знают его и так любезничают не только потому, что он красивый, а потому, что еще и жалость вызывает? Наверное, он слабоумный, сидит с ребенком на пенсии, а жена вкалывает на нескольких работах. Или… Так, я начинаю гнать. Пора прощаться с этой парочкой и возвращаться к своим делам.

Я попрощалась с Мишей. Он мне улыбнулся. И долго махал рукой вслед. Папа так ничего и не сказал.

Люди — идиоты. Я сержусь на глупость, которую не исправить. Мои герои, отшельники в лесу, которые решили бросить вызов миру, бросить обычную жизнь и уехать жить в лес, — кончили плохо. Сегодня мне позвонили и сказали, что Алена, жена отшельника, умерла от панкреатита. Это подрывает веру в сыроедение… И в жизнь вне социума. Я злая. Можно как угодно экспериментировать, пробовать, рисковать… Но зачем все это, если заканчивается смертью? Ведь не переиграешь уже, ничего не вернешь. Что десять лет назад стукнуло в голову паре художников-оформителей бросить театр, взять трехлетнего ребенка и уехать в лес? Какой бред… А я ими гордилась. Вот, был у меня пример смелых и успешных. Нет уже…

Возмущенная бессилием, я возвращалась домой с работы. Возвращалась я уже долго. Выйдя из метро, не повернула к дому, а перешла через дорогу, чтобы побродить по набережной залива. Здесь красиво, и тут много фонариков, а я очень люблю фонарики ночью. Они заставляют верить в сказку. Мысли о сказке опять вернули меня к семье отшельников. Как жалко…

Вдоль набережной — нетипичные для столицы дома. Четыре-пять этажей, дворики. Не экономно, богато, уютно. Люди, которые живут здесь, — тоже отшельники? От населения Украины — да. Но они наверняка в системе, кто в какой. Кто — в политике, кто — на госслужбе, кто — в шоу-бизнесе. Художники Олег и Алена бежали от системы. Все-таки нужно им отдать должное, десять лет они верили в себя…

— Маричка?

— О, привет. — «Еще одни отшельники», — пришло мне в голову. — Ты чего гуляешь так поздно?

— Я с папой.

«Кто бы сомневался?»

— Добрый вечер, — сказала я папе. Мне уже было все равно, думает он, что я на него запала, или нет. Больной он или гордый, ловелас или уставший от внимания — все равно. Я тоже устала. Я очень устала. Мне больно и горько.

— Добрый вечер, — сказал он.

— А где собачка? — спросил Миша.

— Дома. Я с работы иду, еще не успела с ней погулять.

— Птичка.

— Что?

Он трогал рисунок, выбитый на моих сапогах.

— Миша, не надо так делать. Они же грязные. — Я начала искать влажные салфетки в сумке. Весь день я провела в зоне отчуждения. Работаем на перспективу, через несколько месяцев будет апрель и все опять вспомнят Чернобыль и последствия. Меня носит в таких местах, что детям меня трогать строго запрещается.

— Давай ручки.

Салфетки радиацию, конечно, не вытрут. Но успокоить себя иллюзией действия — это все, на что я способна. Ну, еще можно надеяться на авось и на то, что земля в зоне — чистая от радионуклидов.

— Как твои дела, Миша? — Мне так захотелось, чтобы он что-то рассказал!

И он рассказал: что птицы ели хлеб, а он до этого ел печеньки, а мультик был про котов, а коль-коль делают всем деткам, а в окошке плавают кораблики. А папу в окошке не показывают, папа приходит с работы с другой стороны дома. А птицам нельзя давать хлеб из окошка. Нельзя, без причины. Он ее не знает. Игорь Борисович обжег руку. У него сегодня гости были. У Игоря Борисовича, у которого день рождения и который обжег руку на кухне.

Мне стало интересно, как же Игорь Борисович праздновал день рождения. И с чем были печеньки: с изюмом или с шоколадом. Я рассказала, что больше всего люблю булочки с маком, и я тоже обжигала руку, но она зажила, ожоги не навсегда. Так прошло много времени. Ну, так кажется, что много, на самом деле, наверное, минут двадцать. Но мне показалось, что не меньше часа. Потому что стало хорошо и всего много. Много всего хорошего в жизни. Все горькое стало неважным, а важными сделались вещи, на которые я не обращаю внимания уже давно.

Хорошо ведь, когда солнышко. И когда дождь — хорошо, тогда можно обуть сапожки резиновые. У меня четыре пары: красные — любимые. Миша тоже любит красный цвет. И ходить по лужам. Шлепать, чтоб брызги, а тебе все равно. Тебе — можно. Хорошо.

Он спросил, приду ли еще. А я спросила: «Куда?» Он ответил: «Ко мне». Я не знала, что ответить. Я же не к нему пришла. Здесь же опять скамейка и набережная, а там был сквер и скамейки. К нему — это куда? А потом я подумала, что к нему — это в детство, во что-то теплое и радостное. Он, конечно, так не думал, он спрашивал про конкретное «приду» в конкретное место, но для меня это было путешествие в какой-то новый уголок души, в котором я уже давно не была. Я пообещала еще прийти. Папа в этот раз попрощался.

***

Он: Евгений Макарович сыпал корм рыбкам в аквариум. Только здесь, в своем кабинете, он мог позволить себе помедитировать на жизнь за стеклом. Его родное нейрохирургическое часто напоминало ему психиатрическое — из-за постоянных стрессов, нехватки денег на оборудование, совещаний, делегаций, скандалов, смертности, борьбы за гранты, спонсоров и… за жизнь, конечно. Но именно здесь, в кабинете заведующего, в кресле, которое он не менял уже пятнадцать лет, за закрытой от всего отделения дверью он мог позволить себе расслабиться! И можно было разводить рыбок, потому что не было здесь ненавистных кошек, которых так любила его жена. И жены не было, и дочек. Хотя женщин и дома уже нет… Но они ушли, а табу на рыбок в доме осталось. От некоторых правил невозможно отвыкнуть.

Дверь распахнулась. Евгений Макарович закрыл глаза и слушал… Бах! Вот оно, он ждал этого. Ждал удара о стену и ждал прихода этого человека. Не потому, что что-то новое хотел услышать, и не потому, что было что обсудить. Просто как-то давно его тут не было. И давно никто так не открывал дверь, и давно не было плачущих медсестер, которые просятся перевести их к другому хирургу, и… вообще-то он по нему соскучился.

— Юра, я даже разворачиваться не буду. Дыру в обоях на стене я назову в твою честь, никто так больше сюда не заходит.

— Я предпочитаю, чтобы в мою честь называли стенты или методы операций.

Евгений Макарович раскрутился на кресле и обернулся к вошедшему. Мисценовский не заходил в кабинет. Так и стоял в дверях, в распахнутом халате, с расстегнутым воротом на рубашке и со вспотевшими висками.

— Юра, что?

— Три часа! Три часа вместо полутора я потратил на одного пациента! — закричал он.

— Почему?

— Догадайтесь!

— Юра, ты же знаешь…

— Я не знаю, я не хочу знать, почему мне опять привезли больного с инсультом по «скорой»! Я — нейрохирург, а не врач-диагност. Я не должен определять болезнь, мне должны все разложить, пока я надеваю перчатки…

— Но ты же можешь диагностировать!

— Я теряю время! Свое профессиональное и его — жизненное.

— Ну все же всегда хорошо…

— Не обходится! Евгений Макарович! — Он закрыл дверь. — Так нельзя работать! Я должен оперировать!

— Но так ты сможешь наблюдать… — Заведующий прикусил язык. Это молодым порослям можно рассказывать о преимуществах полифункционального подхода нейрохирурга к пациенту… Не ему. Этот уже все свое отнаблюдал, этого не проведешь…

— Юра, скоро… Обещают, что скоро у нас будет новый томограф.

— Евгений Макарович, мне не компьютерная диагностика нужна, мне нужны люди! Профессионалы, которые могут принимать решения, могут взять на себя часть ответственности, на которых можно положиться!

— Юра, здесь таких нет.

— Я же есть!

— Я не знаю почему! — искренне ответил Макарович.

Мисценовский вздохнул и оперся руками о стол. Он готов был выпустить пар.

— Юра, ты устал. Ты… — Макарович посмотрел в график и округлил глаза. — У тебя сегодня операция в семь была назначена!

— Я уже и не помню ее.

— Сейчас девять вечера! Ты что? Ты опять весь день стоял?

— А кого мне было ставить? Егора вашего? Никита тоже пашет. Я о чем вам и говорю! И не надо так удивляться, это повторяется изо дня в день. И вы правы, в этом только моя вина. Тут ничего не изменится, изменить что-то для себя могу только я сам. И я сам тут у вас торчу.

— Ты знаешь, у меня язык не повернется просить тебя остаться. И я благодарен, что ты…

— К черту вашу благодарность! — в сердцах бросил хирург.

Дверь захлопнулась со знакомым грохотом.

— Псих… — сказал Макарович, подсыпая корм рыбкам.

«Псих! — думал о себе Юра. — И зачем я к нему пошел?» Он винил во всем переутомление. Разбираться с руководством не имело смысла по определению, но пять операций за день, из которых ему интересна была только одна, вынудили его вспылить. Остальные четыре мог провести любой начинающий, но если бы не такой уровень диагностики! «Я здесь гибну, — думал Юра, умываясь в ординаторской. — «Из-за тебя люди гибнут!» — так мне говорил Шенклер, мой профессор? Чертов немец. Он всегда прав. Он так и предрекал, что мне в Украину можно только на пару месяцев, а потом здесь брать нечего. Я и не собирался ничего тут брать…»

Он сел за стол, включил компьютер, открыл почту. Пришло пять приглашений на конференции: Мюнхен, Гамбург, Амстердам, Турин, Владивосток… Куда бы полететь? Он чувствовал, что опять вскипает. Никуда, он привязан. Хватит оттягивать, пора звонить.

— Алло, Олег? Ну как вы?

— Отлично! Мишка спит, — весело ответил друг.

— Я уже выезжаю.

— Давай либо через десять минут, либо уже часика через два.

— Ты не один, что ли?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что у тебя мой сын, и я не думаю, что он совместим с твоими… девушками.

— Ну… он же спит!

— Буду через десять минут.

Он не мог сердиться на Олега. Не имел права. Олег — лучший друг, он просидел с Мишей весь день, он имеет право на личную жизнь. А он, Юра, из-за маленького Миши не может никуда лететь. На это он не имеет права. Когда он подъехал к дому Олега, тот уже вынес малого, одетого в комбинезон и завернутого в одеяло.

— Привет. — Юра принял сына в руки. — Что ты его, как капусту?

— Февраль на дворе!

— Спасибо тебе.

— Да перестань!

— Ну, хорошего вечера, — пожелал Юра.

Олег самодовольно фыркнул и скрылся в подъезде. Юра смотрел на спящего сына. Раздражение вытеснялось теплом. Он улыбнулся и умостил малыша в автокресле. Тот не проснулся.

«Мне бы так спать!» — позавидовал Юра и сел за руль. По дороге к дому застрял в пробке. Но ведь почти десять на часах! Он забыл, что сегодня пятница — «День освобождения Киева»: от приезжих, от офисных клерков, которые на выходные возвращаются домой после пятидневного рабочего марафона, от молодежи и семейных пар, которые уезжают, чтобы провести уик-енд в горах или в селе у камина. Он бы тоже не против освободить от себя Киев. Но он уже много месяцев не может ничего планировать дальше одного-двух дней наперед.

Дорога расчистилась только перед поворотом к дому. Он хотел добавить скорость, но тут его подрезал BMW. Как на немецкой машине можно так, по-украински, ездить? Дверь открылась, вышла девушка. Помахала водителю, отошла. Машина уехала, а она пошла во двор. Юра повернул налево и заехал в свой двор, благодаря Бога, что Мишка спит. Если бы он ее увидел, то пришлось бы, чего доброго, догонять. А ее догонять хлопотно, она производит впечатление тренированной бегуньи.

После первого шока, когда он увидел ее с Мишей возле поляны, Юра начал замечать за собой нетипичное занятие: он стал присматриваться к гуляющим в округе женщинам. Их оказалось много, и много красивых. Но ее за эти три недели он видел всего раз пять. Дважды ему удалось к ней подойти, и то лишь потому, что она входила в какое-то трансовое состояние. Остальные три раза она пробегала мимо: с телефоном, крича что-то в трубку, или молча, без телефона, но с таким видом, что любому, кто попытался бы ее остановить, стало понятно: «Уйди с пути — а то не поздоровится!»

«Слишком у нее длинные ноги и быстрый темп для тебя, сыночек. И угораздило же тебя ее выбрать…»

***

Я: — Мария, здравствуйте.

Ух ты, теперь он еще и поздоровался со мной! Первый! Я забегала за йогуртом в супермаркет. Мне нужно было ехать на встречу. В перспективах дня обед не предусматривался. Он выходил из магазина с пакетом продуктов и без Миши.

— О, доброе утро. Как дела?

— Хорошо, спасибо. А у вас?

— У меня…? — Я помахала руками, чтобы показать ему круговорот, в котором верчусь уже третьи сутки. Соседи? Дети? Красивые уставшие мужчины? Я вас умоляю, у меня сегодня увеличение груди, монтаж сюжета об этом, а вечером — эфир. Мне кажется, он не смотрит телевизор. Хорошо. О Боже, Хорошо! Это моя боль! Я не выгуляла его утром. Как же он? Это очень-очень плохо! Он страдает, у него же, кроме меня, нет никого и нет больше радостей, кроме прогулок. Больше никогда, вот никогда никого не заведу! Ни животное, ни мужа. Таким, как я, — запрещается.

— Что-то стряслось?

— Я забыла собаку выгулять… И только сейчас это поняла.

— Бедняга. А что, больше некому?

Так я тебе и расскажу о своем одиночестве! А что делать?

— Та да, надо наладить коммуникацию с соседями. Познакомиться с ними для начала. Вот для таких случаев.

— Да, соседи — это спасение. У меня для таких случаев есть Игорь Борисович.

Вот кто этот обожженный и дружелюбный дядька!

— А где ваш сын? Миша?

— Ну, у меня один ребенок. — Он улыбнулся. — Дома. Ждет завтрак. — Он показал на пакет.

— Понятно. Передавайте привет. Я уже должна бежать. Приятного аппетита!

— Спасибо. Передам. Хорошего дня.

Выходной. Это прекрасно. И хорошо. Хорошо очень любит, когда у меня выходной. Сейчас потеплело, и мы ездим в парк каждую неделю. Сегодня гуляли в лесу. Вместе с моей любимой подругой. Потом заехали к ней в гости, в село, где готовили овощи на гриле. Мы с Хорошо возвращаемся уставшие, но счастливые. Люблю свою жизнь! Люблю свободу. Люблю осознанность, с которой живу. И мне все равно, что в старости я буду одна. У меня есть друзья, и меня не смущает, что у друзей есть семьи. Они мне прощают мое одиночество. Не наказывают за то, что выбилась из схемы: университет-свадьба-первая работа-первый декрет-повышение-второй декрет. Я счастлива.

Второй выходной. Сегодня можно и поработать. Над диссертацией. Да, это уже смешно. Диссер я пишу, наверное, лет восемь… Между работами, курсами, замужеством, танцами и прочими делами — у меня есть розовая мечта. Хочу написать научный труд и гордо носить роговые очки.

Ненавижу, когда мне задают вопрос: «А зачем тебе это нужно?» Я не хочу работать в университете, и диссертация — это бессмысленный и дорогой каприз. Я просто этого хочу. Мне нравится этого хотеть и это делать. И я даже почти сделала. Дописала. Но пришлось сделать перерыв в два года, чтобы развестись, найти новую квартиру, новую работу, чтобы жить на что-то в столице. А еще было бы неплохо заработать денег на взятки научному совету… Без этого в научный круг меня не примут — будь я даже семи пядей во лбу, а у меня там столько пядей и нету. Писала работу я сама, конечно, но отдаю себе отчет, что амбиций и трудолюбия во мне больше, чем научного таланта.

План такой: выгуливаю Хорошо, пишу статью для научного сборника, принимаю ванну, делаю укладку и вечером иду на танго… От мыслей о танго-объятиях меня оторвал визг:

— Маричка, это я, Миша!

Боже, дите, наверное, уже давно о себе напоминает, а у меня мысли о сексе! Интересно, какое у меня было лицо? И почему, когда я его вижу, первые мысли — о том, что я грязная? Хорошо еще, что к концу наших встреч я очищаюсь.

— Привет. — Я присела на корточки. — Как дела?

— Хорошо. А как зовут твою собачку?

— Я же тебе говорила, его зовут Хорошо.

— Такое имя бывает? Папа говорит, что не бывает.

«Папа не оригинален», — подумала я.

— Скажи папе, что…

— Я беру свои слова обратно. Я не слышал, какая у него кличка. И думал, что Миша выдумал. Имя необычное, но вы к такой реакции должны были быть готовы.

Ого, сколько слов сразу!

— Да, я привыкла. Здравствуйте.

— Здравствуйте. Хорошо, тебе сегодня повезло, тебя выгуливают? — Он опустился на наш уровень.

— Спасибо, что напомнили. — Я уже успела стереть из памяти, как ровно неделю назад забыла о своем питомце.

— Вы себя до сих пор грызете? Перестаньте, уверен, это не самый большой ваш прокол.

То есть на мне написано, что я в своей жизни так напартачила, что забытое животное на карму не влияет?

— Ну, знаете, свои проколы по отношению к людям я переживаю легче, чем по отношению к животным. Они себя отстоять не могут и всецело зависят от хозяина.

— А детей у вас нет?

— А! Я знаю, что вы скажете, и будете иметь на это право, как всякий нормальный родитель: «Вот был бы у тебя, дорогуша, ребенок, ты бы по-настоящему знала, что такое прокол и угрызения совести».

— Я не скажу.

— Буду вам благодарна.

Мы поднялись и продолжили прогулку вместе.

— Конечно, нельзя сравнивать детей и щенков, но так как я не мама… Я не могу осознать всю важность зависящей от меня жизни другого человека. Понимаете?

— Понимаю.

— Не уверена. Не в обиду вам, но лагерь мамашек и лагерь собачниц — враждующие.

— Вы в лагере?

— Нет. Я не отстаиваю никакую позицию, но мамы мне ее часто навязывают. И приходится отгавкиваться вместе с собаками. С защитниками животных — еще хуже! Им я рассказываю, что у меня есть дети. Потому что, не дай Бог, они сочтут меня своей. Защитники, особенно активные, — это страшные люди, поверьте!

— Не знаю, что сказать, я с ними не сталкивался. И в лагерях не был. Я же папашка. А таких не очень много.

— Много! Я знаю объединение отцов-одиночек. Очень активные ребята, правда обиженные… Ой, извините, пожалуйста. — Я прикусила язык. С чего я взяла, что он одиночка? Может, потому что имя мамы не было ни разу упомянуто? — Я вас не обидела? Я просто их вспомнила, потому что мужчины — они тоже объединяются…

— Я ни с кем не объединяюсь и не очень хочу этого. Вернее, совсем не хочу. А почему я должен обидеться?

— Ну… Я как будто посчитала вас потенциальным участником этого союза. Просто я вас одного вижу всегда с Мишей, и он о маме не говорил. И, в общем, это был поспешный, необдуманный вывод. Неоправданный.

— Но правильный. Я потенциальный участник. Но мой потенциал — при мне.

— Вы отец-одиночка?

— Да. — Он улыбнулся. По-моему, это не очень глубокая рана. По крайней мере, он спокоен. Фух!

— А… Ну, если захотите объединиться или просто узнать что-то полезное, я вам дам контакты. В этом союзе есть юристы разные, ну и просто люди, которые могут советом помочь.

— А вы много разных обществ знаете?

— О, да. Много.

— Общественная работа?

— Я — журналист. Провожу расследования. Разные союзы, товарищества, объединения — это наше всё. Там мы ищем героев и проблемы.

— Вы ищете себе проблемы?

Я рассмеялась. Боже мой, я никогда об этом так не думала. Я же и вправду ищу проблемы! Постоянно, каждый день. Если проблемы нет — не беда, я ее найду!

— Да! Это моя работа.

— Ну, у меня похожая. Я — доктор.

— Тогда вы меня понимаете. Проблемы, болезни, ужасы человеческой жизни нас с вами кормят. Я думаю, это повод познакомиться. Как вас зовут?

— Юрий. Я не представился, извините. Просто я был немного удивлен Мишиной реакцией.

Не представился? Извините? Уже четвертая встреча, а он — все на «вы»? Он из какого века? Вообще я люблю «выкать». Это позволяет держать дистанцию. Но мне обычно быстро предлагают дистанцию сократить и перейти на «ты». Особенно мужчины, особенно его возраста.

— А что с Мишиной реакцией?

— Он редко подходит к людям. Сам. Тем более к женщинам. А к вам пошел.

— Ясно. Значит, с меня он начал знакомиться с девочками?

— Очень на это надеюсь.

— Мне приятно. Ну ладно. Нам уже пора. Миша, рада была тебя видеть. Пока. До свидания.

— До свидания, — сказали они хором.

И вправду отшельники, получается?

***

Он: Юра вышел на улицу и потянулся — вверх, потом в стороны. Попрыгал на месте, выпустил в зимний воздух пар и побежал вдоль набережной. Независимо от того, как он себя чувствовал и как спал, он выбегал на пробежку каждое утро, как только будильник сообщал: 05:30. Его график сильно изменился за последние два с половиной года, и он держался за какие-то старые привычки как за символы своей прошлой, спокойной и стабильной, жизни.

Он согревался, хотя в лицо дул пронизывающий ветер. Юра мысленно поблагодарил создателей умной спортивной одежды, но все же решил завернуть за дом и продолжить пробежку в сквере, где не было таких сквозняков. На улице было еще темно, но люди уже проснулись. Многие наверняка уже позавтракали и приняли душ, а некоторые даже шли на работу. Он пробегал под окнами своей квартиры, когда услышал впереди команду:

— Хорошо! Ко мне!

Назад! Он машинально развернулся, добежал до угла дома и повернул к пляжу. Мерзнуть так мерзнуть. «Опять!» — ругал он себя позже, поднимаясь в квартиру. Он принял душ, включил кофе-машину. «Почему я от нее убежал?» — сверлило в голове. Он не знал ответа, и это его тревожило, потому что это уже был не первый случай. Недавно он увидел ее в очереди на кассе в супермаркете и вдруг вспомнил, что еще не все купил, решил вернуться в ряды. Но он так не поступает! Он не бегает от женщин! Тем более от тех, которые сами за ним не гоняются. Он допил кофе, достал из холодильника йогурты, из хлебницы — печенье, из кроватки — сына. Сонного Мишу он ловко переодел и отвез к другу-коллеге, Саше. У того смена начиналась с двух, а жена с дочерьми утром уезжали из дому, так что Миша там никого не поставит в неловкое положение. К помощи друзей пришлось привыкнуть и принять. У Юры не было другого выхода, кроме как рассчитывать на их поддержку, и он перестал упрекать себя.

По дороге к Саше и потом в больнице — до того, как он взял в руки скальпель и после того, как сказал родным пациента: «Все прошло удачно. До завтра не приходите», — он думал о ней. Почему Миша решил с ней познакомиться? Почему он сам ее избегает? И почему все-таки надеется ее увидеть, когда возвращается домой пешком или ходит за продуктами? Она красивая, да… но неприятно красивая! Юру что-то тревожило в ней всегда, когда он ее видел. Ему хотелось одновременно и уйти, и рассматривать.

— Юрий Игоревич, здравствуйте. Я вас с утра жду.

— А, Леся. Добрый день. Проходите.

За ним в кабинет зашла студентка. Он подошел к рукомойнику, еще раз вымыл руки. Неужели дело в том, что Мария им не интересуется? Бред, многие женщины не обращают на него внимание. У нее типичная реакция самодостаточной женщины с несколько завышенной самооценкой. Такие ждут от него первого шага, а не дождавшись — не утомляют себя мыслями о нем. В Германии таких женщин было много, в Украине ему встречаются больше знойные и инициативные красотки. Он привык разговаривать с ними резко, игнорировать открыто, иногда прямо отказывать и отворачиваться. Но не убегать!

Юра сел за стол. Он попытался вспомнить свой путь к ординаторской: значит, там были медсестры, они вытирали ему лоб, и одна из них пыталась после операции угостить его… он не вникал чем. Он безапелляционно ответил, что ее угощения, как и она сама, его не интересуют. Потом спустился на этаж ниже, встретил невролога Алису… или Альбину — не улыбнулся ей. Дошел до ординаторской…

— Гм-гм.

— Леся? Вы давно тут сидите?

— Мы же вместе зашли. Уже десять минут прошло.

— Извините, я задумался. Что вы хотели? Зачем вам нужно было меня видеть?

— Юрий Игоревич, я летом хочу к вам, в интернатуру!

«Еще одна», — вздохнул Юра. Он посмотрел на Лесю. Она была очень красивой девушкой: правильные черты лица, чистая кожа, минимум макияжа, гладкие темные волосы. Худенькая брюнетка — это… как Олег говорит?.. в его вкусе. Пусть будет так. С такими он занимался сексом. Такие… могли его соблазнить. Но он не убегал — он выходил из них и желал удачи. Ни одна не интересовала его больше, чем сексуальный партнер, и ни один секс не длился больше двадцати минут. Прогнать ее?

— Леся, мне понравилась ваша работа. Вы наблюдательны, старательны, и, возможно, у вас все получится. Но вы уверены, что хотите ко мне?

— Конечно! Кто этого не хочет?

— Мои бывшие медсестры уже не хотят. Леся, я дал бы вам шанс — мне понадобится ассистентка, тем более смекалистая, но если вы сразу выбросите из головы попытки соблазнить меня.

Она растерялась:

— Э-э-э… неожиданно.

— Что, таких мыслей не было?

— Ну…

— Никаких «ну»! Томные взгляды, проявление заботы вне операционной, вечерний макияж, короткие юбки будут проигнорированы! Можете одеваться, как хотите, для меня главное — стерильность. Но если это будет настолько явным, что даже я замечу, то это начнет меня раздражать, и ваша интернатура накроется моментально.

— Я наслышана. Мне говорили, что вы не любите…

— Очень хорошо. Если мы сработаемся, то… может быть, у меня наконец-то будет хороший помощник. Я возьму вас.

— Спасибо большое. Я не подведу! И я не буду вас кадрить, честное слово!

— Я же не задел ваше самолюбие? Вы слишком красивы, чтобы обращать внимание на тех, кто не интересуется…

— Женщинами?

— Женщинами, которые пытаются занять какое-то место в моей жизни.

— Я пытаюсь… в операционной.

— Это не вся моя жизнь, — улыбнулся Юра. На самом деле это была почти вся его жизнь. Пока в ней не появился сын.

Леся вышла и закрыла за собой дверь. Юра проводил ее взглядом, оценил фигуру. Все-таки она шла сюда еще с «такими» мыслями: узкие джинсы, откровенный вырез блузки, аромат духов, заплетенные волосы, высокие каблуки… Он надеялся, что в следующий раз она не будет говорить с паузами, пахнуть косметикой, стараться попасть ему на глаза и зайдет в эту дверь в белом халате, тапочках и с другим настроением. Она была действительно умной студенткой, и он хотел дать ей шанс.

Он посмотрел на часы — пора идти за Мишей. Они с Сашей договорились встретиться в кафе.

А что эта Мария, или Маричка, как ей хочется, чтобы ее называли? Она совсем другая. Она не в его вкусе. Такие его отталкивали при первом же взгляде. Она чересчур яркая, подчеркнуто женственная, не одеждой, а природой. К тому же блондинка… и эти ее русалочьи глаза… Большие, глубокие, темно-синие озера. Юра чувствовал риск и не хотел в них тонуть, он предпочитал плавать на поверхности, и он вообще не такой уж любитель заходить в воду… Но как она смотрит на Мишу! Вот оно, воспоминание, которое не дает покоя. Эти глаза, когда они смотрят на его сына. Сколько в них надменного холода, когда она видела перед собой Юру, — столько же тепла, когда к ней приставал Мишка. «Поэтому я избегаю ее? Она — журналист, она — постоянно в движении, а ребенок ей надоедает, и я не хочу, чтобы она думала, что мы ей навязываемся». Но потом он решил, что эта версия слишком слаба. Она искренне радовалась Мише, и ни разу Юра не почувствовал, что она хочет избавиться от его компании.

— Кто такая Маричка?

Юра вздрогнул.

— Ты чего такой пугливый? — спросил Саша. Он передал мальчика папе, и подсел к Юре за столик.

— Наша соседка.

Саша изучающе всматривался в его лицо.

— А-а-а… это юмор? Ты после краниотомии не шути, а то странно получается. Это из телека кто-то? Миша все время называет это имя, я все каналы переклацал, а не нашел такого персонажа…

— Да, из телека. Не обращай внимания, у него новая фишка — называть все этим именем.

Они пообедали, Юра усадил Мишу на диване в ординаторской и начал прием. Время от времени, поглядывая на ребенка, он мысленно благодарил Бога за спокойный характер сына. Конечно, это спокойствие — далеко от нормы… ему, как отцу, наверное, в будущем, придется пожинать плоды такого молчаливого детства… Он подумает об этом на досуге.

Ребенок просидел в углу три консультации и заслужил поощрение. Вечером они пошли в магазин игрушек, который недавно открылся на втором этаже торгового центра. Мишка носился по коридору с новой машинкой, а Юра, облокотившись о перила, наблюдал за ним. Когда тест-драйв был окончен, Миша подбежал к папе, и он, поднимая его на руки, посмотрел вниз, на первый этаж. И увидел Марию. Она была в кафе, одна — хотя нет, она с ноутбуком, а значит, наверняка в Сети и потому не одна. Она что-то сосредоточенно печатала. Юра поспешно унес ребенка, решив выйти из здания в другой секции центра.

***

Я: Умерла Маргарет Тэтчер, и меня отправили в Лондон — снимать передачу о бывшем премьере. Коллеги с новостного отдела попросили меня рассказать о церемонии прощания с Железной Леди в прямом эфире. Сразу после прямого включения возле собора Святого Павла мне позвонил редактор и отправил в Швецию. Оттуда я привезла сюжеты о велодорожках и о детских пособиях. Потом, уже на родине, начались протесты против произвола милиции. Две недели Хорошо жил у Кати — моей подруги. Я рано выезжала, поздно возвращалась.

Режим нон-стоп раньше меня напрягал, но теперь, когда я нацелена на поиск информации как товара, не на идеал, а только на качественный стандарт, который сама же себе и вывела, — он мне нравится. Мне нравится чувствовать жизнь, нравится чувствовать время, ценить каждую минуту, потому что минута — это много. За минуту можно найти ценную информацию, записать важную фразу, рассказать топ-новость в деталях. Иногда приходится ночевать на канале, но косметичка всегда с собой, а спортзал есть во многих отелях и на первом этаже нашей телекомпании. Да, я успеваю прокачивать трицепсы и пресс! Не часто, но все же. Я не успеваю готовить, вышиваю икону для папы с прошлой осени, забросила медитации, редко пишу что-то помимо сюжетов и текстов для эфира, но в целом я довольна этим этапом своей жизни. Долго я так, наверное, не протяну, но сейчас каждый вечер благодарю Бога за то, что меня не подвели оптимизм и сила духа. За то, что желудок держится и спина не ломит.

Мне — тридцать. Всего тридцать, считаю я. Но для того ритма и образа жизни, которым я живу лет с пятнадцати, у меня мало ресурсов. Я создаю их сама, потому что от природы мое тело не приспособлено ни к долгим прогулкам, ни к длительному сидению за компьютером, ни к дрожжевому тесту, ни к жизни в состоянии постоянного стресса. Но я хочу жить ярко и по полной. Стороннему наблюдателю будет сложно поверить, но я редкая зануда по части диет, зарядок по утрам и, главное, сна. Я могу не вернуться домой, чтобы переночевать в своей постели, но между двумя днями должна быть пауза в восемь часов. Это железное правило. И спасибо Богу за то, что дает мне возможность двигаться и наслаждаться жизнью. Это я успеваю прошептать ему на ушко каждую ночь, перед тем как провалиться в сон.

Дождь, сквер, Миша, Хорошо. Юра говорит по телефону. На немецком. Я улавливаю только обрывки фраз, многое непонятно. Когда-то я учила немецкий. Жаль, не удастся подслушать. Мне вообще не стыдно подслушивать чужие разговоры, и я не премину почитать чужое письмо, попавшее мне в руки. Но не получается.

Утром я съездила записать комментарий эксперта о перспективах на валютном рынке, а остальное перенесла на завтра. Когда я не готовила ничего на эфир и темы для сюжета на сегодня не было, меня отпускали на ее поиски. Иногда я позволяла себе искать не то и не там.

«С меня на сегодня хватит работы!» — решила я и возвращалась домой в два часа дня, кутаясь в большой шарф. Улицы занесло снегом, было холодно и ветрено, но я вышла из метро на одну остановку раньше. Зашла за билетами в театр для себя и одного старого друга. Собралась заново перестроить планы на день и увидела своих новых знакомых. Здесь мы еще не встречались.

Юра раскачивал Мишу на качелях. Они меня не видели, детская площадка была далеко от тротуара. А на мне сегодня — удобная обувь! Правда, замша, но я все равно потопала по сугробам. Мне захотелось пообщаться с Мишей. Конечно, он мне обрадовался. Мне так нравится эта уверенность в его улыбке! Меня всегда пугало в детях то, что они быстро забывают меня. Тут играли, а тут — слезы и обиды. Я не понимаю. Наверное, нельзя думать, что Миша — другой. Но мы так редко видимся. Последний раз — на прошлой неделе. Или две недели назад? Давно. А он — рад. Лезет обниматься, в глазах — счастье. Какой же он классный!

Я научилась не замечать его отца. Юра по-прежнему привлекательный и загадочный. Но мне стало лень разбираться в его загадках. И, я стала подозревать, что он вообще ничего обо мне не думает. Просто наблюдает за нами, когда играем, но не заговаривает со мной. Мне эта ситуация напоминает выгул собак. Когда я вижу, что Хорошо встретил друга, например старую таксу из соседнего дома, то я терпеливо жду, когда они набегаются вдвоем. Очень редко я разрешаю Хорошо играть с дворовыми собаками, у которых нет хозяина. Вот так и Юра — отдает Мишу мне, и молча отходит в сторону. Как будто он — хозяин милого, дорогого йоркширского терьера, а я так, приблудилась. Но йорк любит со мной играть, и понимающий хозяин закрывает глаза на этот мезальянс. Интересно, если развивать эту мысль, то я же не совсем беспородная? Какой бы я была породы, если бы была собакой?

Мы пошли с Мишей на горку, потом — посмотреть на то, что осталось от снеговика. Вообще-то я бы не сказала, что снеговик там был. Но Миша его видел. И вот камушки! Это были глазки… И куча снега, наверное, неспроста.

— Игорь Борисович, извините, это опять я. Напомните: во сколько вы возвращаетесь? В шесть… Ладно, извините. Нет, Александр не может. У него дочь еще болеет. Да только прооперировали. Ладно, я буду что-то думать. Извините. До свидания.

Я обернулась. Юра озабоченно смотрел на Мишу.

Звонок.

— Олег! Наконец-то! Я тебе уже минут сорок звоню. Ты где? Где? Понятно…Увы… Не надо.. Ну все, пока… Нет, они на семинаре. Давай, удачи.

Опять звонок. Он посмотрел на экран и нехотя поднес телефон к уху.

— Да, Валя.

Не Валик, не Валентин. Неужто женщина? Неужто первое женское имя?

— Да. И что? Ангиография? Какой результат?.. Везите в пятую операционную! Быстро. Скажи Сергееву, чтоб готовился. Я здесь, в парке возле больницы. Вводите наркоз.

Все, что было сказано после вопросов, было сказано очень резко и понятно. Не знаю, как тем, кто был по ту сторону телефонной трубки, а мне здесь стало ясно, что чья-то жизнь сейчас, в данную секунду — под угрозой. Он отчаянно посмотрел на меня.

— Вам нужно идти? — спросила я.

— Бежать. Кровоизлияние у пациента с ишемическим инсультом. Моего пациента. У него уже был микро… Микроинсульт, — поправился он. — Нужно срочно делать трепанацию черепа. Мне нужно…

— Вам не с кем Мишу оставить?

— Вообще не с кем! Операция будет длиться несколько часов. А потом еще одна. Но к тому времени Игорь Борисович вернется с дачи…

— Я могу погулять с ним…

— Мы живем на Набережной, дом пять, квартира восемь. Вот ключи. Вот номер моего телефона. Дома есть еда и игрушки. Миша вам покажет. Спасибо!

И все. Он посмотрел мне в глаза ровно секунду, чтобы понять, что до меня дошло все, что он сказал. Он сейчас рисковал. Оставлял самое дорогое непонятно с кем. Наконец решился. Умчался. Так я впервые осталась с Мишей.

Для начала мы зашли ко мне. Я переоделась в джинсы и куртку, захватила свои книги. Может, ребенок будет спать, тогда я поработаю. Взяли Хорошо, пошли к ним домой. И тут я удивилась. Я не была уверена, что Миша правильно меня ведет. (Кстати, как выяснилось, ему даже трех нет. Будет скоро, но вообще-то ему два!) Мы пришли именно к тем домикам, где живут политики, дипломаты, артисты… я не знаю, кто еще. Но доктор?

Ладно, он, допустим, хирург. Инсульт — значит, нейрохирург. Откуда деньги? Не может же он столько взяток брать! Он не похож на такого человека. Вообще-то я не знаю, на какого человека он похож. На сына разве что. Что сын — его, я уверена, а больше ни в чем. Меня вел по роскошному району, заводил в дом человечек, который очень похож на папу и глазами, и даже, кажется, походкой. Мальчик явно идет домой.

Ладно, может, у Юры любовница — владелица какой-то компании? Откуда-то же взялся Миша! Да, наверное, они любовники, но она — замужем. Как-то обманула мужа, родила ребенка, и он теперь живет с отцом. Такое возможно? Или у него обеспеченные родители. Но почему тогда он не смог оставить Мишу с ними? Так, но Мишу же все должны знать в этом доме. Сейчас нас увидят и решат, что я украла ребенка! Не надо было думать об отделении милиции, мысли материализуются самым неожиданным образом… Несколько человек прошли мимо и никак не отреагировали на меня. Может, они все-таки не здесь живут?

Адрес правильный. Квартира восемь. Внутри спокойнее. Нет этих завитушек, подсветок и лепнины, которыми украшен фасад дома. Все спокойно, сдержанно, функционально. Вот теперь я верю, что здесь живут мои новые знакомые. Спокойные, молчаливые, без позолоченных зеркал, без фотографий на стенах, по крайней мере в излишествах обвинить их сложно. Высокопрофессиональные, эргономичные и качественные мальчики в нейтральных тонах! Я улыбнулась и успокоилась.

«Там еда и игрушки», — сказал он. Значит, надо кормить и играть.

Чем кормить? Я открыла холодильник. Ну, такое… Не то чтобы пусто, но едой это назвать сложно. Магазинные йогурты, джемы, фрукты есть — и то хорошо. Что это? Еда из ресторана. Готовая. Но сколько она тут стоит? Мне нужна помощь.

— Миша, а что ты хочешь кушать?

— Хочу печенье и чаек.

— Угу. А что в обед ты кушаешь?

— Мяско ем.

Вот этого я и боялась. Мясное тут в таком судочке, как в самолетах подают. А вдруг я отравлю ребенка? Надо рискнуть. Я разогрела в микроволновке этот термосок. Там еще была картошка и помидоры. Все вроде удобоваримое. Ребенок покормлен. Печеньки я оставила на потом, когда рыдать начнет. Я этого ждала и боялась. Главное, не допускать в нем мысль, что папа далеко, а он с малознакомой тетей.

Я помню чувство брошенности с детства. Самое интересное, что я не помню, ни куда уходили родители, ни