Страсти по Серафиму

Автор Михаил Ашумов и Mikhail Ashumov

В новую книгу Михаила Ашумова, известного писателя, сценариста и поэта, вошли произведения последних лет.
Мистический триллер «Страсти по Серафиму» — история о тридцатилетнем интеллигенте-неудачнике, который, неожиданно получив наследство в виде старинного разваливающегося особняка и заброшенного кладбища, полностью меняет свою жизнь.
«Ненужный ангел» — о дружбе между человеком и его ангелом-хранителем.
Автобиографическая повесть «Ночной выезд» рассказывает об аварии, происшедшей на нефтяных промыслах в Каспийском море.
В книгу вошли также новые, ещё не опубликованные рассказы.

• Язык: Русский
• Издатель: Dialar Navigator B.V.
• Дата выпуска: 22 мая 2018 г.
• ISBN: 9785000994931

Предварительный просмотр книги

СЕРАФИМУ

Серафим Серафимович Свозоровский

— Вот зараза… — дрожащие пальцы предательски не хотели слушаться, и верёвка не цеплялась за крюк. — Так тебе и надо, неудачник…

Если бы кто-то наблюдал со стороны, то увидел бы следующую картину: молодой человек лет тридцати, стоя на табурете, разговаривал сам с собой, и, периодически поправляя сползающие с потного носа очки, пытался закинуть верёвку с петлёй на торчащий из потолка крюк для люстры.

— Таких неудачников, как ты, давить надо… — продолжал выговаривать мужчина сам себе. — Даже повеситься толком не может…

Наконец ему удалось зацепить конец верёвки за крюк. Петлю он надел на шею. Потом, вспомнив о чём-то, потянулся к шкафу, на котором лежала покрытая толстым слоем пыли фотография. В это время раздался звонок в дверь. Серафим дёрнулся от неожиданности и поскользнулся на табуретке. Она, издевательски скрипнув, упала.

Несчастный повис на верёвке, держа в руке старую фотографию, и в ту самую минуту вновь прозвучал дверной звонок. Серафим дёрнулся, ржавый крюк сломался. Молодой человек рухнул, больно ударившись головой об пол. С потолка посыпалась штукатурка, отчего лицо бедолаги стало белым, как у покойника. Серафим, полуживой, беззвучно хватая ртом воздух, встал, пошёл, шатаясь, открывать.

По ту сторону двери стояла рассерженная почтальонша и возмущалась:

— Откройте! Да сколько же можно?! Отворяйте, эй! Третий раз прихожу. Да вы что там, все померли, что ли?

На этих словах дверь открылась и взору женщины предстала картина маслом: белое с головы до ног непонятно что с верёвкой на шее и в треснувших очках.

По инерции письмоносица было продолжила:

— Шевелитесь, как покойники… — но осеклась, осознав увиденное.

— Почему «как»? — тихо прохрипел хозяин квартиры. — Я, можно сказать, уже того, труп…

— Свозоровский Серафим Серафимович? — почему-то шёпотом спросила женщина.

— Да, Серафим — это я, пока ещё. Но ненадолго… — так же тихо прохрипел хозяин квартиры.

— Тогда это вам, — она протянула заказное письмо, с ужасом рассматривая еле стоящего перед собой человека, похожего на зомби из всех фильмов ужасов, вместе взятых.

Серафим оцарапанными в кровь пальцами с трудом взял конверт. Прочитал адрес и медленно протянул правую руку в сторону почтальонши. Та вскрикнула от страха, чуть не упав в обморок, но лишь села на урну, стоящую рядом с дверью. Свозоровский глухо спросил, не опуская руки:

— Где расписаться в получении?

«Вам следует явиться по адресу: Зеленцовский район, Муниципальный округ Верхние грядки, деревня Серафимовка, 13 июня сего года к 13 часам…»

Серафим несколько раз перечёл текст и по привычке спросил сам у себя:

— В чём прикол-то?

Молодой человек повертел бумажку, осмотрел её со всех сторон, даже понюхал, потом тяжело вздохнул и сказал:

— Самоубийство на сегодня отменяется.

Затем Свозоровский протёр старую фотографию, на которой пожилая женщина держала за руку мальчика в коротких штанишках. Они стояли на фоне загородного дома.

— Привет, бабуль, — Серафим поцеловал фотку.

Пётр Моисеевич

Старенький автобус «ПАЗ», с трудом преодолевая подъём, двигался по узкой загородной дороге. С обеих сторон нависал густой дремучий лес. Высоченные сосны и огромные ели смыкались над дорогой так, что даже в солнечный день здесь было сумрачно.

Пазик был практически пуст. Серафим внимательно вглядывался в лесную чащу, сам не понимая, что он там хотел увидеть.

На небольшой площадке автобус остановился.

— Всё, — сказал водитель, — конечная.

Пассажиры, кряхтя, вышли из автобуса. На остановке стояла небольшая продуктовая палатка. Серафим купил в ней мороженое и заодно спросил, как ему пройти к деревне Серафимовке. Продавщица, внешность которой явно свидетельствовала о периодических запоях, с сочувствием посмотрела на молодого человека и, объяснив, как туда пройти, пробормотала при этом: «Господи, прости меня, грешную».

Серафим, жуя мороженое, побрёл по просёлочной дороге мимо старой церквушки, примостившейся на краю кладбища, мимо самого кладбища, небольшого и старого, окружённого дремучим лесом. Было видно, что здесь давно никого не хоронили. Пройдя кладбище, он остановился перед большим деревянным домом, на воротах которого висела табличка с цифрой «13».

Серафим закинул в рот остатки мороженого и вытер руки об штаны.

— Не обманула продавщица, — пробормотал он. — На краю кладбища… А времени сколько?

Мужчина посмотрел на часы. Было ровно 13.00.

— Смешно, — усмехнулся Серафим. — Сегодня 13-е, пятница, 13 часов и дом номер 13. По всем приметам должен грянуть гром…

И грянул гром, сверкнула молния.

— Ничего себе, сейчас ливанёт!

Свозоровский громко постучал в калитку висящей на ней допотопной бронзовой колотушкой в виде кулака.

— А в ответ — тишина, — констатировал он сам себе.

Молодой человек обеспокоенно оглянулся в сторону кладбища. А там… или ему показалось… мелькнула чья-то тень. И на одной из могил шевельнулась плита. Впрочем, это могла быть игра света и тени от молнии. Взрослый человек не должен верить во всякую чертовщину.

Серафим через забор попытался рассмотреть двор. Дом стоял в глубине и выглядел нежилым. Перед ним рос огромный старый вяз, под которым стояла старая некрашеная скамейка и маленький столик с размокшей от дождя фанерной столешницей.

— Простите… Алё! Есть кто живой? — Серафим попытался докричаться до хозяев дома.

— Насчёт живых не знаю, а покойников полно. И ты их всех распугаешь! Чего так орать-то?

Свозоровский вздрогнул от неожиданности и оглянулся. За спиной стоял мужчина шестидесяти пяти — семидесяти лет странной наружности. Поверх майки с портретом Че Гевары был надет кожаный байкерский жилет, весь в заклёпках и ремешках. На голове красовалась выцветшая от времени бандана. Поверх банданы надета бейсболка козырьком назад. Ещё одна бандана повязана на запястье левой руки. В ухе болталось железное «пиратское» кольцо. Старые латаные джинсы были заправлены в резиновые сапоги и держались, благодаря широченному ремню, также клёпаному на рокерский манер. И третья бандана перехватывала ногу выше колена. Завершал общую картину огромный православный крест, который висел на толстенной железной цепи.

— Да вот стучу, стучу, — Серафим показал на калитку.

— Ну, достукался, я пришёл. Дальше что? Орать надо? Всю округу переполошил! У козы молоко пропадёт.

Серафим растерянно оглянулся, но, не заметив никого и ничего, кроме сердитого незнакомца да кладбищенских крестов, сказал:

— Никого я не побеспокоил. Разве что покойников… — молодой человек хотел было пошутить, но осёкся, увидев серьёзное выражение лица «рокера-пенсионера», как мысленно обозвал его Серафим.

— А покойники что, не люди, что ли? — строго спросил незнакомец. — Или там мамонты похоронены?

— Да я, собственно, вот… — совсем было растерявшийся Серафим сунул в руки незнакомцу свою повестку.

«Рокер» внимательно прочитал написанное, посмотрел бумагу на свет и спросил:

— А документ у тебя есть, крикун?

Серафим послушно достал паспорт и отдал его незнакомцу.

— Н-да, — причмокнул мужик и посмотрел на часы, — всё правильно: тринадцать ноль-ноль. А имечко-то, Серафим, вот угораздило. Вроде сходится… Только вот закавыка какая…

— Что не так? Что-то с паспортом?

— Забей на паспорт… Тебя в детстве как ласково называли? Сера или Фимушка?

Серафим густо покраснел:

— Не так и не так. И вообще, какое это имеет отношение?

— Да никакого. А всё-таки вот бабушка, например, как тебя обедать звала? «Серунчик, иди, всё уже на столе остывает»? Так?

— Знаете что… отдайте мой паспорт, — Серафим вырвал из рук незнакомца документ.

— Да ладно тебе обижаться-то. Не хочешь — не говори пока… Сколько струе не литься, всё равно пивом не напиться…

Серафим опять стукнул колотушкой по калитке:

— Эй, кто есть там живой?

— Да хватит орать-то! Живых здесь всё равно нет, кроме нас с тобой, Серый Фима… Ха…

Было видно, что незнакомцу нравилось собственное остроумие. Но последняя фраза задела Серафима:

— А почему вы мне, собственно, тыкаете? Мы, кажется, с вами на брудершафт не пили.

— А что мешает? Это мы быстро… Первая здравая мысль, сэр, за последние полчаса нашего общения. Сейчас сообразим. Времени у нас полно…

— Может, у вас полно, а я вот, например… Мне недосуг… Да что здесь происходит в конце концов?

— Да что ты так разбушевался, Серафимыч? — удивился мужик. — Перебейухо всё равно сегодня не появится.

— Кому чего перебить? — не понял Серафим.

— Да никому ничего пока не надо перебивать, светло ещё, а Перебейухо — это фамилия такая.

— Фамилия? А что, бывают такие фамилии? Украинская, что ли?

— О, начинаешь врубаться. Это местный сельский староста. У него не только фамилия дурацкая, он и сам чудак на букву «м»! Хотя я его понимаю. Здесь нормальные люди надолго не задерживаются. Они либо сбегают туда… — и мужик показал рукой в сторону города. — Либо попадают сюда, — и он ткнул пальцем в сторону кладбища. — Ну, хватит болтать, пошли.

«Рокер» ударил ногой по калитке. Она была не заперта. Парочка вошла во двор и остановилась у скамьи под старым вязом.

Вблизи дом оказался весьма симпатичной архитектуры. Но его заброшенность и чёрные окна придавали всему весьма мрачный вид. На двери висел огромный старинный замок.

Серафим и мужик сели на скамейку. Неведомо откуда незнакомец достал бутылку коньяка «Хеннесси» и две гранёные рюмки. Свозоровский изумился: обычно у людей такого типа бывает либо «бормотуха», либо «палёная» водка, но уж никак не дорогой французский коньяк.

У Серафима нашлась в кармане шоколадка, вернее, половинка её.

— Вот, — он стал разворачивать фольгу. — Она, правда, чуть-чуть подтаяла.

— Да не парься, — сказал мужик и разлил коньяк по рюмкам так, как это делали в старые советские времена, то есть не полрюмочки для смакования, а полные, до краёв, чтобы сразу почувствовать не только вкус, но и тепло этого благородного напитка.

Серафим выпил, и внутреннее напряжение стало растворяться по мере растекания коньяка по телу.

— Вот и хорошо, — сказал незнакомец и протянул руку. — Пётр Моисеевич. Для тебя, Серафимыч, Петя. Ну, давай!

Выпили по второй. К шоколадке не притронулись.

— Серафимчик, — сказал Серафим.

— Чего? — не понял Пётр.

— Бабушка меня так звала: «Серафимчик, ангелочек, иди, обед уже на столе стынет!»

— А! И всё? — очень серьёзно спросил Пётр Моисеевич.

— Нет, не всё, — сказал Серафим и налил ещё по одной. — Она меня ещё Симулей называла. «Симуля, иди кушать!» Пусть земля ей будет пухом! Вот фотка, — и Свозоровский показал пожелтевшую фотографию, где он с бабушкой стоял на фоне того самого дома, возле которого они сейчас сидели с «рокером».

И тут Серафим понял, почему дом показался ему таким знакомым.

— За покойников, как за живых, чокаясь! Классная у тебя бабуля, Симуля, — Пётр деловито отломил кусочек шоколадки.

— А то! — они выпили. — А вы откуда знаете?

— Догадываюсь.

— Ну да, бабушки — они все хорошие, добрые…

— Ой, не скажи! Моя так просто ведьма. Курила чёрные сигарки, материлась и не давала денег на мороженое.

— Как?! На мороженое не давала?!.. — Серафим уже был на полпути к опьянению. — Это же преступление против человечности! Моисеич, ты детства не видел, бедолага! Выпьем за нас, за детей!

— Постой, сейчас выпьем. Не гони, чижик. Послушай меня. Перебейухо не придёт. Он всегда, в ночь с 12-го на 13-е, надирается в зюзю и бывает вне сознания дня три.

— Тогда я пошёл, — Серафим попытался встать.

— Сидеть, — скомандовал Пётр.

— Понял, — Серафим сел, — товарищ командир. Матрос Серафим, он же Свозоровский Серафим Серафимович, прибыл!

— Дело в том, Серафим Серафимович, что этот дом, — и Пётр широким жестом показал на дом, — он твой!

— В смысле? Его надо охранять? — Серафим решительно поправил очки.

— Нет, его надо забрать. Вступить во владение. Он достался тебе от бабушки. Той самой, которая на фотке. Сегодня последний день, когда можно вступить в права наследования. Вот ксерокопия завещания твоей бабушки.

Пётр, достав из кармана жилетки аккуратно сложенный листок бумаги, отдал его Серафиму. Потом собутыльники чокнулись и допили то, что осталось в стаканах. Жуя шоколад, Серафим пытался найти собственное сознание и сосредоточиться, чтобы прочесть документ. Для этого он снял очки и стал тщательно их протирать полой рубашки, с трудом моргая отяжелевшими веками.

— На, съешь орешек, отрезвеешь вмиг, — Пётр положил на скамейку грецкий орех. Хлопнул по нему лапищей, и орех раскололся. Моисеевич достал оттуда зерно и швырнул Серафиму в рот. Тот сразу почувствовал облегчение. И опять молодому человеку показалось, что между могил мелькают какие-то тени.

— Так вот, — Пётр внимательно посмотрел на Серафима, — этот документ — последняя дарственная от бабушки. Она завещала тебе этот участок и старинную родовую усадьбу. Вот, смотри, здесь в конце написано: «…Пусть Серафимушка владеет этим местом и чтит память предков своих, для чего никого из пришлых до него не допускает…» Ну здесь дальше небольшая инструкция. Это ты потом почитаешь… А, вот: «Обязательным условием владения этим домом является факт проживания в нём нового владельца, то есть Серафима Свозоровского. Аминь!»

— Чего? — Серафим подумал, что ослышался.

— Аминь, вот чего. То есть бабушка твоя тебя благословила, вот чего.

Пётр извлёк из кармана два леденца и налил по полрюмки коньяка.

— Тебя, Серафимушка, долго искали. На этот дом знаешь сколько желающих? Ого-го. Судились даже. Сегодня последний срок. Если не вступишь во владение — всё, кирдык, заберут другие…

Тут опять сверкнула молния, осветив кресты на старых могилах и заброшенный дом.

— Этот свинья, Перебейухо, напился как назло! А ведь он должен констатировать твой приезд! А он, видите ли, под 13-е число напиваться должен… Он, видите ли, суеверный, боится покойников! А чего их бояться?! Особенно наших…

Серафим невольно обернулся на кладбище.

Пока они с Петром знакомились, пили коньяк, наступил вечер. От могильных камней пошли тени. Они становились всё длиннее и длиннее.

— Да, место страшноватое. Я, пожалуй, завтра или нет, в субботу приеду.

— Ты, Серафимушка, что, не догоняешь, что ли? — Пётр стал очень серьёзным. — Тебя, господин Свозоровский Серафим Серафимович, столько лет искали и нашли. Такую хату получаешь. Дворец, гробница Тутанхамона!.. А ты — «завтра»! Да и к тому же автобусы уже не ходят. А до станции 36 километров через лес. Ты же ехал — видел.

— А что, машины тут нигде нет? Никакой, да? — робко спросил Серафим.

— А самолёт не хочешь? Ну, ты ботаник натуральный! Приехал уже — ночуй! Держи ключи.

Пётр достал из кармана связку ключей и сунул её в руку Серафима. Опять прозвучал оглушительный удар грома, сверкнула молния, и хлынул дождь.

А на кладбище в это время сдвинулась тяжёлая каменная плита. Из могилы показалась полуистлевшая рука, держащая в руках тряпочку. Рука стала тщательно протирать надпись на могильной плите. Из-под грязи появилась надпись: «Свозоровская Серафима Серафимовна 19..»

Таким образом, Серафим поселился в унаследованном им старом доме с приусадебным участком в виде кладбища. Странным образом кладбище было оформлено именно как частная собственность Серафима: «земельный участок… со всей находящейся на нём и в нём недвижимостью…»

Вы где-нибудь видали такое?

Вселяло надежду на нормальную жизнь наличие чуть вдалеке, на пригорке через ручеёк и рощицу, дачного посёлка, который, естественно, жил своей жизнью. Среди местных жителей ходила недобрая слава о доме Серафима.

Сам герой почувствовал неладное в первую же ночь, когда оказался в странном доме один на один… но с кем?

Из старинного фолианта — родословной Серафимов — он узнал, что на кладбище похоронены члены его семьи и люди, имевшие при жизни прямое отношение к роду Серафимов.

Причём свозили их туда со всего света. К примеру, умирает где-нибудь в Англии или в Америке некий Серафимов Серафим Серафимович, так его тут же привозят в Серафимовку. К счастью, а может быть — наоборот, это случалось редко.

Род Серафимов сокращается, и с этим надо что-то делать. Так считают все предки Серафима. Иначе кто же будет смотреть за кладбищем? Если оно не будет принадлежать потомкам Серафимов, его просто не станет, как не станет всех многовековых обитателей этого места. А ведь на них возложена важнейшая миссия: следить за равновесием добра и зла в мире… Именно об этом пытаются рассказать предки Серафиму, являясь ему по ночам со своими историями, нуждами и поучениями.

В ту первую ночь Серафим, войдя в дом, так перепугался, что едва не сбежал. Он даже попытался выйти обратно, но входная дверь предательски не открылась. Мелькнула мысль о том, что не нужно было пить столько коньяка.

Серафима охватили смешанные чувства. Он вдруг почувствовал дыхание вечности — огромного, плотного, непознанного пространства, что приходит во снах и наводит ужас, заставляя кричать в забытьи, пугая родных, соседей и верного кота Мойшу, который с диким «мяу» спрыгивает с кровати. Начинает казаться, что тысячи, миллионы рук хотят схватить тебя и потащить… Но куда, зачем? Ты сопротивляешься, хотя не знаешь, а, может быть, там хорошо? Вот он каков — ужас перед неведомым. Пусть лучше как есть, но здесь, сейчас, чем неизвестно, что и когда!

В голове было как в хорошем коктейле. Непонятно что, но шибает.

Конечно, Серафим ни о чём таком и не думал. Ему просто было страшно. Хотелось натянуть одеяло на голову и произнести: «Я в домике!»

Как-то неожиданно навалился сон, видимо, усталость и выпитый алкоголь с непривычки дали о себе знать. Серафим осел рядом с дверью, упёршись в неё спиной, и тут же отключился. Счастливчик!

Приснилась ему бабушка Серафима, которая, ахая и охая, как это всегда бывало, начала суетиться вокруг любимого внучка, приговаривая: «Бедный мой Серунчик! Устал, мой маленький!» На что Серафим (во сне) ей капризно ответил: «Хватит, ба! Я не Серунчик! Серунчик — соседский Вовка, шести месяцев… Ба!» Бабушке помогали какие-то странные, незнакомые люди. Они сняли с Серафима куртку, кроссовки, брюки, повесили носки на спинку стула и перенесли молодого человека в огромное кресло. «Чтобы из-под двери не продувало!» — сказала бабушка и поцеловала внука в лоб. На этих словах Серафим, счастливо улыбаясь, погрузился в глубокий сон без сновидений.

Утром раздался громкий, бесцеремонный стук в дверь. Каково же было удивление проснувшегося Серафима, когда он обнаружил себя лежащим без брюк в глубоком старом кресле. Больше всего молодого человека поразили уже высохшие носки, висящие на спинке стула. Серафим с трудом встал и пошёл открывать дверь.

На пороге стояли Перебейухо, тётя Маня, толстая Аня и Зина.

Лука Лукич Мамонов

Тут я должен сделать небольшое отступление.

Как было сказано выше, на пригорке прямо через ручеёк и рощицу расположилось небольшое село Мамоновка.

Раньше это была маленькая деревенька, окружённая живописным лесом. Всё было рядом: река, церковь, кладбище.

Потом вдруг Мамоновка резко стала превращаться в дачный посёлок с массой уродливых домов и домищ, в основном недостроенных. То ли у новых владельцев денег не хватало на достройку, то ли их сажали за воровство, не дождавшись, пока они построят загородные хоромы. По-разному.

После кризиса двухтысячных, когда спал ажиотаж, всё опять вошло в спокойное русло обывательской текучки. Дачники наезжали в основном по выходным. Несколько дворов жили здесь постоянно. Это были как местные, потомки старожилов, так и городские, которым приглянулась жизнь в деревне без автопробок, набитых метропоездов и пьяных разборок во дворах.

Один из переселенцев, отставной полковник Георгиев Андрей Семёнович, так и говорил всем: «Жизнь в большом городе … (надоела)!» Впишите любое слово, которое знаете — не ошибётесь. Но к полковнику мы ещё вернёмся.

Другой житель посёлка Лев Ильич Лившиц купил недвижимость в Мамоновке как вложение капитала. Здесь все обитали по-разному.

Несколько лет назад в районную прокуратуру пришёл заместителем начальника некто Мамонов Лука Лукич. Говорят, он долго добивался этой должности именно в этот район, чтобы в итоге поселиться именно в селе Мамоновка.

Понимаете, каких амбиций был этот служитель правоохранительных структур?

Поначалу Лука Лукич купил маленький участочек в шесть соток. Ну как купил… Сначала арестовал, а потом, пригрозив тюрьмой, забрал полуразвалину за долги у одного из мелких деревенских собственников. Тот вынужден был уехать к дочке в Канаду, где и помер от тоски через два года и шесть месяцев.

Потом Мамонов присвоил себе часть деревенского поля, записав его сначала как пустырь, потом как свалку. Затем получил субсидии от государства на рекультивацию свалки, а уже на эти деньги просто поставил там забор и оформил по своим связям всю документацию в собственность.

Местный староста Степан Перебейухо был потомственным алкоголиком. Поэтому все его жизненные устремления уходили только на то, чтобы найти выпивку. Степан особо не скрывал своего пристрастия: в случае чего всегда можно сослаться на плохую наследственность. Ну и на временную невменяемость.

При этом он фантастически ухитрялся ещё не умереть от спиртного. Видимо, с генами передалась ещё и какая-то защитная функция. Злые языки поговаривали, что у Перебейухо печень сделана из нержавейки, которой обычно покрывают крыши и из которой делают самогонные аппараты.

Он был абсолютной пешкой Мамонова, и когда являлся к кому-нибудь с очередным предложением, все говорили, указывая в сторону пальцем: «О! От Лукавого пришёл!»

Все требования и претензии местного самоуправления здешние жители тоже называли «от Лукавого». Что было абсолютной правдой, так как ни одна бумага не уходила без ведома Луки Лукича.

Короче, Мамонов по-тихому прибирал к рукам всё больше и больше земли. Забор его владений приближался к границам кладбища. Лука Лукич мечтал соединить Мамоновку с Серафимовкой, «поглотив» последнюю.

Николай и Зинаида

Что было за забором Мамонова, никто не знал, так как это было трёхметровое металлическое сооружение, способное, наверное, выдержать осаду татаро-монгольского передового отряда.

С другой стороны его забора расположился домик и участок местной селянки по имени Зина.

Это был небольшой сруб с одной комнаткой и кухонькой, где в стародавние времена жил церковный староста.

Потом Зинин муж Николай пристроил к дому ещё комнату. Рукастый. Этот Николай работал электриком, но мог делать всё. Любил выпить. В помощи никому не отказывал… кроме Мамонова.

Участочек у Зины небольшой, но ёмкий. Пятнадцать соток позволяли собирать ей с огорода и яблоки, и сливы. А наливка из черноплодной рябины была вообще сказка. Легенда!

Зина продавала дачникам свежие куриные яйца. Николай чинил местным жителям электропроводку, помогал в мелких работах. Иногда брал за это деньги, кто сколько даст. Но чаще так, по-соседски. На это и жили. Дёшево, но достойно. Зину звали все. Она приходила на выручку просто так, от доброты душевной. То надо было бумаги оформить, то передать кому-то что-то, то за домом присмотреть, то пожилым соседям в магазин сбегать, то в часовенке батюшке помочь.

С кладбищенским сторожем Петром они дружили довольно тесно. Каждый раз по весне Зинаида брала ведро и тряпку, шла на кладбище и мыла заброшенные могилки. А Пётр приводил в порядок оградки. Какие надо перекрашивал, чтобы не ржавели. Николай, когда было время, помогал ему.

Как-то раз Мамонов «наехал» на Зину.

— У тебя, Зина, незаконно записано пятнадцать соток! — сказал он ей.

— Это как это? — обалдела Зина. — Участок мне от деда достался, ему от его деда… Это наше семейное владение сотни лет! Мы — потомственные крестьяне!

— Вы потомственные голодранцы! — ядовито усмехнулся Мамонов. — Перебейухо пришлёт предписание, поговорим. Одиннадцать соток на тебя незаконно записаны.

— Пошёл ты со своими предписаниями знаешь куда?! — не выдержала Зина.

— Что?! Ты с кем разговариваешь, дура? Я тебя вообще отсюда выселю и посажу.

— Меня?! За что?

— Ты яйцами спекулируешь, вот за что! Продукты с огорода, яйца куриные населению продаёшь, а налог не платишь. Воруешь у государства.

— Ты за своими яйцами следи, а не за чужими. Как бы с ними чего не случилось! Я замужняя женщина, а не какая-нибудь там тётка-одиночка!

Вечером после работы Николай выслушал от возмущённой жены всю историю, стукнул кулаком по столу, выпил литр водки и ушёл, кинув по дороге: «Убью суку!»

Как вы думаете, что сделал Николай, будучи электриком высшего разряда?

Ну да, он подсоединил железный забор к одной электрической фазе, а мамоновскую калитку — к другой. Аккуратно вставил между ними резиновую прокладку так, чтобы контакт произошёл только после того, как Лука возьмётся за ручку калитки. Сам залёг в засаде за бугорком, где благополучно и заснул почти сразу. Литр водки — это всё-таки литр водки! А жаль, иначе Николай увидел бы следующую картину…

Мамонов приехал уже затемно на своём шестисотом «Мерседесе». Пару раз просигналил, но сторож не услышал — сказалась черноплодная настойка, которой его угостил предусмотрительный Николай. Кряхтя и чертыхаясь, Мамонов вытек из своего «Мерса» и пошёл отворять калитку.

Жаль, что виновник торжества спал и не видел дела рук своих — красивую вспышку и россыпь искр вокруг Луки Лукича. Не услышал он также короткого «Кар!» и не увидел стремительного полёта Мамонова от калитки через «Мерседес» в грязную придорожную канаву.

Спал Николай сном праведника рядом, в траве за бугорками.

А в это время Мамонов лежал в канаве с выпученными глазами, всклокоченными дымившимися волосами, скрюченными пальцами и распухшим языком, не в силах пошевелиться. И единственный орган, который остался действенным, было его правое ухо. Потому что левое было погружено в лужу.

Этим самым правым ухом Лука услышал, что на грохот и вспышку выскочил проснувшийся охранник, узбек Махмуд, и позвонил супруге Мамонова.

— Да, машина его здесь, но он здесь нету. Не знаю, Марина-ханум. Зачем так говорите? Какой-такой любовница? Он же туда пешком не пойдёт, далеко… Нет, я не знаю, где его любовница живёт. Нет, откуда я знаю, а?.. Нет, я не хотел сказать, что его любовница живёт далеко… Марина-ханум, что вы! Хозяина нет, машина жив… Он что, в Бибирево на электричке поедет? Нет, нет, нет! Я сказал нет, что она в Бибирево живёт! Эй, просто, например, сказал, да…

Лука Лукич чуть не лопнул: Бибирево — район, где жила его любовница. «Убью, махмудская рожа!» — подумал Мамонов.

Жена у него была ещё та стерва. Как-то, узнав о его изменах, она неделю пичкала его какими-то таблетками, якобы от давления, после чего он три месяца был недееспособен как мужчина.

— В следующий раз я тебя просто кастрирую, — пообещала она ему.

— Алё, Сергей! — это Махмуд звонил дежурному по прокуратуре. — Сергей? Тут наш Лука не у вас там случайно? А то его машина здесь, а его самого нету!

«Идиот! — подумал Мамонов. — Завтра всё управление будет знать, что я в помоечной канаве провалялся, как последний алкаш!»

— А кто его знает? — вдруг услышал он голос Махмуда. — Может, нажрался и валяется где-то в грязной луже. Помнишь, на Новый год, когда он в туалете на унитазе заснул, мы дверь ломали? Как, ты не знал?! Да что ты! Все знают, а ты нет?

«Убью, узкоглазая тварь! В 24 часа из Москвы…»

Если бы Мамонов мог встать, он бы убил охранника. Но, увы, Лука мог только слушать.

— А, что ты говоришь? — это опять Махмуд. — Может, где-то пописать пошёл? А чего до дома не дошёл? Да тут темно знаешь как! Свет вырубился во всём посёлке. Пойду автономный генератор включу.

Дальше было совсем как в анекдоте: Махмуд включил дизельный генератор и подал напряжение в линию. В том числе, правильно (!), и в забор тоже.

Дальше охранник машинально закрыл калитку, взялся за неё одной рукой и за забор другой.

Что было потом? Разряд, пикирующий полёт — и вот уже лежит рядом с хозяином в грязной луже его верный охранник Махмуд. Они оба смотрят друг на друга выпученными глазами, а сказать ничего не могут. Только моргают.

Дальше был скандал. Мамонов вызвал полицию. Те быстро вышли на Николая. Но он сбежал через заднюю калитку огородами, огородами и… на кладбище к другу Петру.

А тот не придумал ничего лучше, как спрятать Николая в одной из старых могил. Там никто не искал. Даже полицейские собаки боялись соваться на погост.

Тем не менее, под напором Мамонова были предприняты меры поиска злоумышленника. Ночная полицейская облава на кладбище, естественно, ничего не дала. Хотя духи весьма порезвились, особенно когда взошла полная луна. Они вылезали из могил, строили полицейским страшные рожи, делали ставки на стражей порядка, дёргали собак за хвосты, ну, короче говоря, расслаблялись.

Могу только сказать, что после этого мероприятия четверо полицейских ушли в отставку, один сошёл с ума, трое подались в монастырь, командир отряда определился санитаром в хоспис, а поисковых собак пришлось отправить обратно в питомник как профнепригодных.

Только Мамонов рассвирепел и принялся собирать бумаги для объявления территории кладбища деревенской свалкой,