Per aspera ad Astra

Автор Валентина Колесникова

Друзья мои! Всё, что вы прочитаете в этой книге, всего лишь плоды моей фантазии. Надеюсь, вам понравится их терпкая сочность, и вы с нетерпением будете ждать нового урожая. Однако всему свое время, и сейчас я прошу всех разделить со мной переполняющие меня чувства: что может быть ярче, теплее и радостнее сверкающих вокруг звезд

• Язык: Русский
• Издатель: Multiza Media
• Дата выпуска: 5 сент. 2017 г.
• ISBN: 9783962550899

Предварительный просмотр книги

и Вселенную!

ГЛАВА 1

Если знаешь противника и знаешь себя,

сражайся хоть сто раз, опасности не будет;

если знаешь себя, а его не знаешь,

один раз победишь, другой раз потерпишь поражение,

если не знаешь ни себя, ни его,

каждый раз,

когда будешь сражаться,

будешь терпеть поражение.

— М-м-м-м… О-о! Ах….

Валя стояла, точнее сказать, держалась на ногах — стоять она просто не могла: как минимум четыре пальца ее правой руки тщательно исследовали потаенные места, и тонкое тело вслед каждому касанию изгибалось в немыслимых позах, которые без всякой пользы для процесса отражались в большом зеркале. Смотреть на отражения, да что там — даже думать об этом было некогда: если бы можно было упасть, Валя непременно упала бы, просто в этот момент ей некогда было думать об этом: всё ее существо было поглощено одной лишь мыслью — еще! Еще! Еще!..

И откуда только бралась сноровка в этих тонких пальчиках! Они то проникали в мокрое, хоть выжимай, устьице, то пробегали, словно по струнам, по ложбинке, разделяющей ее лоно, то касались «кнопочки блаженства», как окрестила Валя едва заметный, но самый чувствительный бугорок своего тела. И каждое движение приносило… нет, не удовольствие, не наслаждение — Кайф, дикое, нескончаемое, ни с чем в ее пока что недолгой жизни не сравнимое счастье.

Ради этих сладчайших минут Валя была готова забыть всё: и никогда не находящих даже минуты для нее родителей (у папы работа, которая больше похожа на универсальную причину ни в чем по дому не участвовать; у мамы дом — готовка, уборка и всё такое прочее, а сестра, когда не учится, поет — вокалом, видите ли, она занимается), и проблемы в школе, и постоянное недовольство собой.

Но самое главное — обида, страшная, всеобъемлющая сегодняшняя обида не то, чтобы совсем забывается, но подергивается дымкой и уже не так саднит. Сладость в теле притупляет боль души, и потихоньку успокаиваются возмущенные ее фибры, и уже не стоит перед глазами этот гад, эта сволочь, этот Андрей, который посмел так жестоко поступить с ней.

Андрей! Точнее, Андрей Викторович, учитель английского и первое настоящее Валино вожделение (правда, сам он об этом до поры до времени не подозревал), ради которого она старательно принялась учить ненавистные прежде формы второго причастия и несколько раз ходила в библиотеку за интересными фактами об этом дурацком Лондоне. Молодой, только после университета, уже не юноша, но еще не совсем взрослый, высокий и симпатичный, новый педагог в их школе стал настоящей сенсацией. В него совершенно естественным образом влюбилась вся женская часть их гимназии, но он — надо отдать ему должное — относился ко всем без исключения приветливо и радушно, но все-таки ровно и холодно.

Как известно, разведка в среде старшеклассниц работает на уровне высших мировых стандартов, а информация в женской среде распространяется быстрее, чем фиолетовый цвет в стакане воды, в который уронили крапинку марганцовки. Уже через несколько дней вся школа знала, что Андрею двадцать три, он закончил факультет романо-германской филологии и по собственной воле пошел работать к ним. Отдельно смаковалось то, что он не женат и, насколько это было возможно выяснить, постоянной девушки у него также не было.

В школе тут же началась форменная истерия, охватившая почти весь дамский контингент, начиная с шестого класса и заканчивая двумя бальзаковского возраста математичками. Изысканные наряды, каждый из которых достойно смотрелся бы и в Кремле, в изобилии фланировали у дверей кафедры иностранных языков, или, как ее называли в школе, подсобки, а от невиданных ароматов вяли цветы и чихали вахтеры; чихал и Андрей — на всех, кто пытался понравиться ему старыми, как мир, тривиальными способами. Впрочем, надежды никто не терял, наоборот, временные неудачи лишь подстегивали азарт.

При такой конкуренции шансы Вали, всего лишь одной из многих, были ничтожны. Пытаясь замаскировать свою бессильную досаду, девочка фантазировала о том, как ее возлюбленный то спасает ее из горящей школы — увидеть ее такой мечтали многие, — то, увидев ее мокнущей под дождем, галантно провожает ее домой под своим зонтиком (дальнейшее воображение рисовало по-разному: от невинного поцелуя в дверях подъезда до бурной страсти, если в это время господствовал Кайф), то вообще какая-то небывальщина в открытом океане под алыми парусами…

Те, кто по-настоящему умеет мечтать, знают, что иногда мечты сбываются. В один прекрасный день Валя, бывшая дежурной по классу (вообще-то было принято дежурить по двое, но Серега Катасонов, в паре с которым Валентина была в течение этого года обречена тянуть лямку чистоты, удачно приболел), домывала проход между рядами возле учительского стола. Ничто не предвещало ничего — ни беды, ни радости; Валя елозила тряпкой по полу, стараясь поскорее закончить, и в первый миг даже не почувствовала осторожного прикосновения к самой выпиравшей в тот момент части ее тела.

Лишь через несколько секунд запоздалый электрический разряд достиг области мозга, отвечающей за оценку ситуации и координацию дальнейших действий. Валя замерла, боясь ошибиться, и в этот момент с причудливым ощущением страха неизвестности, смешавшегося с радостью от сбывающейся на ее глазах мечты, снова ощутила теплую мужскую руку, уже не скрываясь, поглаживавшую ее по ягодицам.

Медленно повернувшись, девочка увидела недоверчиво-глупую и нерешительную улыбку на лице Андрея, сидевшего на учительском столе и смотрящего на нее. Тряпка выпала из рук Вали, она выпрямилась и решительно шагнула навстречу своему неведомому счастью.

Андрей же, в первый момент испугавшийся от понимания того, что подспудное грозит перейти в подсудное, растерянно смотрел в лицо Вале, но ей было уже всё равно: закрыв глаза, она обвила руками шею любимого и впилась ему в губы. Ошарашенный натиском и пораженный навыком (еще бы, сколько помидоров потеряло свой товарный вид, пока Валентина училась целоваться!) молодой человек поначалу просто не сопротивлялся довольно умелым попыткам юной развратницы, но очень скоро взял инициативу в свои руки.

Теперь уже Валя чувствовала на своих губах слегка солоноватый вкус Андрея и принимала в себя его массивный, но юркий язык. Он довольно быстро, но деликатно принялся исследовать самые дальние уголки Валиного рта, и каждый раз, когда ее собственный язычок соприкасался с гостем, где-то внизу случался маленький подземный толчок, от которого жизнь становилась острее и горячее.

В то самое время руки Андрея, знающие толк и ценившие его руки передвигались по телу Вали, вызывая целые волны и смерчи удовольствия, которые по заведенному матушкой-Природой механизму накатывали в одно и то же место. Уже давно там было мокро, и уже расстегнута была кофточка, и приподнят безыскусный лифчик, стыдливо прикрывавший пока еще совсем не сочную грудь; уже маленькие соски, познав ласковое прикосновение мужских пальцев, начали набухать и твердеть, заставляя их владелицу стонать, не разжимая рта, и тут рука Валентины наконец нащупала то, что должна была нащупать.

Скрытый брюками, член Андрея лежал на его бедре, но с каждым мгновением, с каждым движением Валя чувствовала, как он твердеет, наливается, набирается силы и желания. «Будь что будет!» — решила она и потянула вниз «молнию». Не ожидавший этого Андрей замер, а Валя, воодушевленная своей первой победой, запустила пальцы внутрь и, раздирая оковы плавок, вытащила на свет божий своей трофей.

Он был велик, он был красив, он был багров и мощен, и теперь уже Валя замерла, глядя на добытое сокровище в восхищении. Покачивающийся от твердости член захватил ее до конца, она уже не могла ни думать, ни ждать — ей хотелось лишь одного, и, закрывая глаза, ее губы оторвались ото рта Андрея и, как хищные птицы, кинулись к своей добыче.

Но, когда уже они готовы были сомкнуться вокруг самой прекрасной головки в мире, сказка внезапно кончилась. Андрей нежно, но твердо придержал падавшие ниц плечи Вали в свои руки и быстро зашептал:

— Всё, всё, всё, девочка! Не надо! Давай остановимся, пока не поздно!

С этими словами он поспешно спрятал член, застегнул молнию и принялся поправлять одежду Вали, которая замерла, не мешая ему, но и не помогая: от обиды и разочарования, но еще больше — от наводнения в трусиках девочка не могла сказать ни слова. А Андрей, поспешно засовывая пуговички в петли, продолжал бормотать:

— Ты еще совсем маленькая, я не хочу, чтобы ты проклинала меня всю жизнь; поиграли, и хватит!

Последние слова ударили Валю, словно обухом. Человек, которого она любила, которого почитала выше родных и святее божества, назначил ее своей игрушкой, а затем, страшась возможного наказания, передумал ее ломать; как в этот момент ощущала себя сама игрушка, его, похоже, не интересовало.

Впрочем, на лице Валентины ничего этого не было заметно: нежный возраст и отсутствие сильных переживаний способствуют экономии эмоций. И даже когда Андрей воровато оглядел себя, проверяя, в порядке ли одежда, и, не глядя на Валю, вышел из класса, лицо девочки было похоже на мраморную маску.

…В тот день ей не хотелось ничего. Еле доплетясь до дома, Валя упала в кресло и уставилась отсутствующим взглядом в окно. О чем ее спрашивала встревоженная мать, что ей ехидно говорила сестра, почему укоризненно качал головой пришедший на удивление рано отец — Валентина не знала, потому что не слышала ничего, потому что ей не хотелось ничего слышать. Она бы и от зрения в тот момент отказалась, но перед глазами то и дело проносились мельчайшие подробности дневного происшествия, сопровождавшиеся единственным вопросом: почему?

А уже назавтра начались проблемы, которые, как известно, наваливаются всем скопом. Андрей самолично перевел ее во вторую подгруппу, где с его невольной подачи всего за две недели стали учиться одни мальчики — девочки перешли к нему, — и с этого дня интерес к английскому языку у Вали пропал начисто. Вместе с ним исчезли хорошие отметки, и не только по этому предмету, и без того неширокий круг ее общения совсем сузился, а многие откровенно стали называть ее странной.

Дома тоже всё изменилось: мать заставила Валю пройти целую кучу врачей, которые не нашли в ней никаких недугов и прозрачно намекали, что она симулирует. Сестра дразнила ее уже не исподтишка, а практически в открытую, отец стал приходить еще позже и чуть ли не с порога утыкаться в телевизор, но всё это не трогало юную, но уже успевшую разочароваться девочку.

Впрочем, нет — Валя начала чаще и изощреннее трогать себя. С каждым днем она делала это всё увереннее, и то, что она получала взамен, становилось всё ярче и продолжительнее. Но самое главное — ласка собственного тела и его ответ позволяли ей забывать разочарования и забываться в неге. О, как же это хорошо! Еще! Еще! О-о-о…

…Облизав мокрую ладошку, Валя глубоко вздохнула, с трудом добрела до кресла и бессильно в него упала. Ласкать себя девочка готова была постоянно, и днем, и ночью; с каждым разом вездесущие пальцы становились всё быстрее, неся с собою новые открытия, и казалось, им не будет числа. И если бы не страх быть застуканной да всякие школьные и домашние дела, от которых Валя, хоть и приходила в уныние, но отказаться не могла, она бы навек утонула в своем Кайфе.

Сейчас, в свои тринадцать, Валентина могла бы многое рассказать тем, кто видел в ней угловатую девочку-подростка, еще не до конца оформившуюся телесно, но уже донельзя раскрепощенную в своем естестве — многое, если бы кто-то сумел разговорить ее. Открыв в себе ненасытность и постоянную жажду самопознания, она инстинктивно понимала: то, что она делает себе, не должно быть достоянием других, и потому свои игрища позволяла себе лишь в полном одиночестве, когда не нужно было сдерживать ни порывистое дыхание, ни это великолепное хлюпанье, ни исторгаемые Кайфом стоны.

Поднявшись из кресла, девочка снова подошла к зеркалу. Верить Андерсену очень хотелось, но пока не получалось: прямые и ровные, но очень уж худые ноги, едва уловимый намек на талию, невзрачные груди, которые в тринадцать лет могли бы уже быть побольше и покруглее, обычное лицо… Лишь увидев роскошную россыпь блестящих, словно роса, капелек, усыпавших всё ниже живота, Валя успокоилась и сыто улыбнулась, а затем медленно повела там пальчиками, раскрывая всё еще влажное великолепие своего юного лона, и победоносно посмотрела на свое отражение.

Так бывало часто, и однажды, когда Кайф уже ушел, а неминуемая необходимость сесть за уроки стала совсем уже неотвратимой, Валя случайно сделала одной из самых главных открытий в своей жизни. Лениво развалившись на стуле и нехотя перелистывая учебник по истории, она неожиданно напряглась: с одной из страниц на нее смотрела… она сама!

Валентина немедленно начала читать, сперва тексты под картинками, затем с начала главы, которая была посвящена мифическому племени амазонок. Одобренная министерством образования точка зрения на предмет была Вале абсолютно неинтересна, а вот смысл существования этого воинственного женского сословия пришелся ей по душе.

Последним же штрихом, который вскоре перечеркнул Валю прежнюю и стал основой для нового ее облика, стала старенькая книга, невесть как оказавшаяся в школьной библиотеке. Прогуливая английский (что поделать, девичья память не хочет хранить в себе только конкретику; романтические вещи барышни запоминают на всю жизнь), Валя решила посидеть в читальном зале. Добрая и полная заведующая Людмила Павловна, которая была их соседкой по подъезду, попросила девочку помочь разобрать связки макулатуры, которую никак не могли вывезти.

Перебирая пыльные залежи расползающихся от старости газет, Валя нашла странную книгу, которая привлекла ее внимание. Во-первых, несмотря на откровенную древность, фолиант выглядел вполне респектабельно и даже слегка пах кожей; а во-вторых, на титульной стороне обложки был выдавлен силуэт, который Валя запомнила навсегда, и потому она была тихонько извлечена из общей стопки и переправлена в сумку.

Дома девочка первым делом вытащила приобретение и приступила к подробному знакомству. Книга оказалась совсем не об амазонках, да и назывался том довольно непривычно и даже скучно — «Искусство войны», а девушка на обложке была вовсе не человеком, а олицетворением ци, духа, главной движущей силы любых побед.

Возможно, тринадцатилетняя девочка и древний китайский мудрец — слишком разные категории, но если один из них изрекает умные истины, почему бы второй не взять их на вооружение? Учиться побеждать нужно, начиная с себя, — это стало первым и главным из всего, что почерпнула Валя из книги. А еще с тех самых пор она никогда никому ни на что не жаловалась, надеялась только на себя, и жизнь ее разделилась поровну между Кайфом и Сунь Цзы.

ГЛАВА 2

Находясь в порядке, ждут беспорядка;

находясь в спокойствии, ждут волнений;

это и есть управление сердцем.

…Сон был ярким и красочным — как и все другие грезы, в которых Вале являлся Кайф. Даже без помощи рук она то и дело проваливалась в сладкое забытье, из которого, впрочем, тут же поднималась на гребне очередной волны удовольствия, оглядывая зачем-то теснящиеся вокруг бастионы шуб, батареи духов и джунгли из золотых украшений. В голове было пусто — мысли как будто испарились, уступив место одному лишь наслаждению, которое представлялось девочке огромным облаком, окутывавшим ее изнутри от пяток до кончиков волос.

Но было в сегодняшнем Кайфе и нечто новое, до того ни разу Валей не познанное — как будто кто-то опытный и искушенный направлял это облако, придавал ему форму, играл и забавлялся происходящим, получая свою долю удовольствия от самого своего занятия. Сквозь череду оргазмов Валентина почти физически ощущала нежные прикосновения к груди, животу, внутренней поверхности бедер, промежности и безнадежно мокрой ложбинке, соединяющей ее ножки.

Как жаль, что это был всего лишь сон! Невидимый любовник перестал наконец дразнить Валентину и осторожно, но уверенно раздвинул пальцами вход в самое сокровенное место любой особы женского пола. На это движение Валя отозвалась протяжным стоном, тут же сменившимся рычанием: оба пальца оказались внутри, и кажется, Валя знала, чья рука сейчас путешествует внутри нее, даря неслыханные по своей силе вспышки удовольствия и побуждая ее исторгнуть из глубин своего тела совсем уже невероятный звук. Это, вне всяких сомнений, был он, Гена, Геннадий Николаевич, человек, с которым она познакомилась совсем недавно, но который уже успел запомниться на всю оставшуюся жизнь — без пафоса, на полном серьезе, поскольку и обстоятельства встречи, и то, что ей предшествовало, просто не смогло бы позабыться…

А началось всё с просьбы Манюни, Машки, единственной Валиной одноклассницы, с которой она по-настоящему дружила. Странная эта