Замок Трамбль

Автор Жудит Бернар

Роман Жудит Бернар переносит нас в традиционную обстановку готических романов: средневековый замок, в котором тоскует одинокая дева, угнетаемая тираном-родственником, который лелеет в отношении несчастной невинной девицы свои гнусные, далеко идущие планы. А если в события ещё вздумает вмешаться какое-нибудь кошмарное, но вполне симпатичное привидение… Но затем всё же век пара и стали берёт своё, и невинные ягнята оказываются не столь уж невинными, и прежние картинные злодеи кажутся овечками по сравнению со злодеями истинными, и на сцену выходят агенты полиции, которые распутывают хорошо спланированное и мастерски разыгранное преступление.

• Язык: Русский
• Издатель: Aegitas
• Дата выпуска: 2 нояб. 2018 г.
• ISBN: 9781772469509

Предварительный просмотр книги

Жудит Бернар

ЗАМОК ТРАМБЛЬ

engraved-mini

Judith Bernard

Le Château du Tremble

---

osteon-logo

ООО "Остеон-Групп

Ногинск - 2018

Роман Жудит Бернар переносит нас в традиционную обстановку готических романов: средневековый замок, в котором тоскует одинокая дева, угнетаемая тираном-родственником, который лелеет в отношении несчастной невинной девицы свои гнусные, далеко идущие планы. А если в события ещё вздумает вмешаться какое-нибудь кошмарное, но вполне симпатичное привидение… Но затем всё же век пара и стали берёт своё, и невинные ягнята оказываются не столь уж невинными, и прежние картинные злодеи кажутся овечками по сравнению со злодеями истинными, и на сцену выходят агенты полиции, которые распутывают хорошо спланированное и мастерски разыгранное преступление.

Ж. Бернар

ЗАМОК ТРАМБЛЬ

castle-152

Оглавление

ЧАСТЬ I. 

I. Возвращение к родному очагу. 

II. Взгляд назад 

III. Ещё о прошлом.

IV. Обитатели замка Трамбль.

V. Загадка.

VI. Рауль де-Рошбейр.

VII. Портрет.

VIII. Выгодное дело.

IX. Замок Трамбль.

X. Непредвиденный ответ.

XI. Край завесы поднимается.

ХII. Бурное свидание.

ХIII. Анатоль Мартэн действует.

XIV. Трагическое событие.

XV. Перья цапли.

XVI. Ящик для писем замка Монторни. 

ХVII. Луиза Дюваль

ХVIII. Горизонт омрачается.

XIX. Признания Луизы Дюваль.

XX. Жилец комнаты № 27.

XXI. Никогда нельзя всего предвидеть.

ХХII. План действий полковника Дюваля.

ХХIII. Новая борьба.

ЧАСТЬ II. 

I. Платан.

II. Подозрения возбуждены.

III. Планы нападения.

IV. Военный совет.

V. В сетях.

VI. Следствие.

VI. Юридическая экспедиция.

VI. Людоед в своей берлоге.

VII. Осада и пожар.

VIII. Честолюбец.

IX. Клуб путешествующих комми.

X. Мэтр Симоне.

XI. Разносчик.

ХII. Свидетели и очевидцы.

ХIII. Тайна открыта.

XIV. В кустарниках.

XV. Преступница.

XVI. Мужество преступления.

ХVII. Маска падает.

ХVII. Истина.

XIX. Продолжение признаний.

XX. Смерть.

XXI. Развязка.

Часть первая. I. Возвращение к родному очагу.

— Граф умер!

Это был единственный ответ, которого могли добиться на все свои вопросы две особы, остановившиеся в экипаже у решётки замка Монторни, между Бом-ле-Дам и Безансоном.

Спустя минуту, тяжёлая решётка отворилась и карета помчалась к замку, по широкой аллее парка.

Был июль месяц. Растительность была в полном блеске, деревья покрыты густою, свежею листвою. Последние лучи чудного заката ещё обливали золотом и пурпуром кустарники, окаймлявшие вдали линию горизонта.

В карете, как мы уже сказали, сидели двое. Это были человек уже немолодых лет, но здоровый и крепкий, высокого роста, и молодая девушка, лицо которой было совершенно закрыто густой вуалью. Оба они молчали, как бы поглощённые мыслями о чем-то важном, и не обращали никакого внимания на расстилавшуюся перед ними картину.

Слышен был только шум колёс и глухой стук копыт по мелкому песку аллеи.

Вдруг молодая девушка прервала молчание.

— Бедный отец! — вскричала она, подавляя глубокий вздох.

Её спутник вздрогнул и бросил на неё удивлённый взгляд, который, в подобную минуту, мог показаться странным.

Однако Роберт де-Ламбак не был лишён ни ума, ни чувства. Правда, его лицо носило следы бурной жизни, его черты выражали скрытность и грубость, но было невозможно не признать в нем человека благородного происхождения.

Молодая девушка снова погрузилась в молчание. Де-Ламбак стал нетерпеливо крутить свои седые усы и барабанить пальцами по стеклу.

Между тем, карета была уже в нескольких шагах от замка.

— Наконец! — сказал ворчливым тоном де-Ламбак. — Теперь вы у себя, мадемуазель Маргарита де-Монторни... Оправьтесь и подумайте о том, что вам ещё остаётся делать.

— Я не могу ни о чём думать... кроме моего бедного отца! — отвечала девушка, голосом, прерываемым рыданиями.

Экипаж остановился. Двери замка тотчас отворились без шума, и несколько слуг вышли на встречу путешественникам.

Один из них приблизился к Маргарите и сказал ей вполголоса:

— Без сомнения, я имею честь говорить с графиней де-Монторни?

Маргарита кивнула головой и лакей продолжил:

— Барон и баронесса де-Рошбейр ожидают графиню в салоне.

Спустя минуту Маргарита в сопровождении де-Ламбака входила в салон, где встретили её супруги де-Рошбейр, которые, в силу одного параграфа завещания графа, делались владетелями замка де-Монторни, конечно, если бы этому не воспротивилась Маргарита. Но захотела ли бы она начинать процесс, неизвестная развязка которого могла быть для неё более вредной, чем полезной.

Наконец, тело её отца ещё лежало в замке. Неужели в это время дочь могла противиться исполнению его последней воли?

Салон, в котором произошла встреча, назывался салоном Ван-Дика, потому что он был украшен тремя или четырьмя большими, вделанными в богатые золотые рамки, портретами, работы этого знаменитого художника. Это были портреты знаменитых предков графа де-Монторни. Около одного из них стоял новый владелец замка, человек лет пятидесяти пяти, с изящными манерами и приветливой улыбкой, но лицо которого нисколько не напоминало черты его славных предков.

Его жена, почти таких же лет, как и он сам, сидела около него. Лицо её дышало добротою и сохраняло ещё следы некогда блестящей красоты.

Тут же находился г. Симоне, нотариус покойного графа, толстый и приземистый, одетый в чёрное, с лицом, окаймлённым редкими бакенбардами.

Баронесса де-Рошбейр первая встретила молодую графиню.

— Моё дорогое дитя, — сказала она, протягивая ей руку, — извините за печальный приём, который мы вынуждены вам сделать.

В эту минуту Маргарита отбросила назад вуаль, покрывавшую её лицо.

Ей было в это время восемнадцать лет, но она казалась моложе своего возраста. Она была нежна и грациозна, как фея, поэт назвал бы её Титанией[1]. Её робость доходила до ребячества и её розовые щеки, обрамлённые густыми прядями чёрных волос, выдавали её малейшее волнение. Поэтому, при словах баронессы, она зарделась ярким румянцем и слезы, которые она напрасно старалась удержать, отуманили её большие, голубые глаза.

Баронесса внезапно почувствовала глубокое влечение к этому нежному созданию, оставшемуся одиноким на земле.

— Я понимаю, что вы должны испытывать, — сказала она. — Пусть, по крайней мере, вас утешит весть, что ваш отец умер без страданий, благословляя вас, моё бедное дитя. Я не могу и не хочу говорить теперь более. Вы слишком утомлены и взволнованы, вам необходим отдых и спокойствие.

В это время барон де-Рошбейр и де-Ламбак обменялись рукопожатием.

— Мы вам так много обязаны, — говорил барон, — за ваше согласие сопровождать графиню в этом печальном путешествии. Мы только потому злоупотребили вашей любезностью, что бедный граф так откладывал приезд дочери, что в решительную минуту нам было невозможно отыскать кого-нибудь другого, кому бы мы могли поручить графиню.

— О! ваше поручение, право, нисколько не тягостно для меня, — отвечал де-Ламбак, любезным и в тоже время сердечным тоном. — Как и все, кто имел счастье узнать вашу племянницу, я питаю к ней глубокую привязанность, и счастлив, что мог оказать ей эту ничтожную услугу...

— Мадемуазель де-Монторни не моя племянница, — прервал барон, — и я очень об этом сожалею, так как в этом случае... Бог знает, что с ней будет, — заключил он, как бы говоря сам с собой и так тихо, что де-Ламбак едва уловил смысл его слов.

Затем Рошбейр пожал руку молодой графини и обратился к ней с несколькими банальными вопросами о здоровье, о дорожных приключениях. Его глубоко тронули ответы молодой девушки, которая, в своей наивной простоте, казалось, не понимала громадности поразившего её горя.

Мужчины по большей части не любят выказывать чувствительность характера. Барон де-Рошбейр, далеко не будучи исключением из этого правила, ни за что в мире её согласился бы взять на себя роль утешителя. Облако, омрачившее лоб де-Ламбака, при последних словах барона, скоро рассеялось, уступив место обычному выражению смелой хитрости. Стоя и возвышаясь над окружающей его группой, он мало гармонировал с остальными. В нем было что-то такое непонятное, что возбуждало скорее отвращение, чем симпатию, но нельзя было сказать определительно, что это было именно. Он обращал большое внимание на свою наружность. Его лицо, дышавшее здоровьем, было всегда тщательно выбрито, исключая длинных, седых усов, скрывавших его резко очерченный рот. Его глаза, большие и выдающиеся, смотрели проницательно, почти нахально. Толстые жилы ясно обрисовывались на его широком и низком лбу, и переплетались узлами. Глубокие морщины ещё более заставляли выделяться крупные и резкие черты его лица.

Наконец пришла очередь нотариуса обратить на себя внимание. Для него было особенно важно не остаться незамеченным богатым бароном, наследником замка. Он был в течение четырнадцати лет поверенным графа и надеялся в новое царствование сохранить за собой этот важный и выгодный пост. Он претендовал быть единственным человеком, способным управлять землями Монторни, знающим до малейших подробностей цену земель, условия найма, возобновления контрактов, заключения их и т. п. Отведя в сторону барона де-Рошбейр, Симоне начал с оживлением говорить ему об акциях, лежавших в различных ящиках, о вещах из мебели, на которые следует наложить печати, о деньгах, положенных в различных банках, французских и иностранных, о серебре, о фамильных бриллиантах.

Между тем баронесса, не принимавшая участия в этом разговоре и все внимание которой привлекла Маргарита, дружески настояла, чтобы молодая девушка пошла в приготовленные для неё комнаты отдохнуть. Помещение графини состояло из спальни и расположенных по бокам её уборной и маленькой гостиной, роскошно убранной и носившей название Розовой от цвета дорогих шёлковых обоев, покрывавших её стены.

Скромный гардероб Маргариты был уже сюда перенесён и её ожидала одна из служанок замка, назначенная ей для прислуги, так как у Маргариты не было горничной, а в замке, среди суеты, никто и не вспомнил об этом.

— Ах! какой сегодня печальный день для всех нас! — сказала со вздохом служанка. — Бедный господин! Он был такой благородный, такой добрый!... И вы, мой бедный ягнёночек... Извините, ваше сиятельство, я ведь вас видела ещё крошечной, я так часто носила вас на руках; но конечно вы уж позабыли вашу старую Манон...

Пока Манон говорила, Маргарита держала у глаз своих платок.

— Нет! Я ещё помню мою добрую Манон, — отвечала она после минутного молчания. — Я рада что нашла хоть одно знакомое лицо в этом доме, где все кажется мне чужим.

Эти слова были произнесены таким искренним и сердечным тоном, что проникли до глубины сердца старой служанки. Её глаза невольно наполнились слезами.

* * *

В этот день обед был гораздо позже обыкновенного. Пробило девять часов, а за стол ещё не садились. Воспользовавшись этим временем, Симоне имел удовольствие все рассматривать, разыскивать, накладывать печати на различные ценности, делая при этом вид, что он занимается этим против воли. Наконец он простился со своим новым клиентом.

За столом собрались барон и баронесса Рошбейр и де-Ламбак. принявший их приглашение остаться в замке. Молодая графиня не выходила из своих комнат.

Спустя несколько часов свет исчез мало-помалу во всех частях замка, исключая залы, где граф Шарль де-Монторни спал последним сном, и розовой гостиной, где, опустившись в глубокое старинное кресло, сидела дочь покойного; но на лице молодой девушки уже не было выражения детской невинности. Уже первые отблески зари показались на горизонте, когда молодая графиня вспомнила об отдохновении. Опуская на подушку свою очаровательную головку она прошептала:

— Ему оставлен Монторни, хорошо; но земли Пуатре в Дофине и Вильмен в Крезе мои, и во всяком случае я графиня де-Монторни!...

Мысли по меньшей мере странные для молодой девушки в подобную минуту.

II. Взгляд назад

Графа Шарля де-Монторни преследовали несчастья в течение всей его жизни. По своему рождению и богатству владетель Монторни, Пуатре и Вильмена мог надеяться на участь достойную зависти, но судьба далеко не всегда сдерживает свои обещания. Уже в коллеже товарищи называли его «бедным Шарлем». Ни один из них не был так часто и строго наказываем и за малейшие проступки и часто даже вместо настоящих виновников. Таково было для него начало науки жизни. С рассудительным умом, добрым и мужественным сердцем, граф соединял почти женственную мягкость: качество опасное для молодого человека, который рано остался одиноким на свете, сделавшись полновластным господином своих поступков и своего состояния.

Обманутый и осмеянный в тысяче видов, как в дружбе, так и в любви, наскучив льстецами, нагло эксплуатировавшими его доброту, бросив манию заводить дорогих лошадей, которые едва не брали приза Дерби, но в конце концов оставались без всяких призов, Шарль решился наконец бросить всё это и принял энергичное решение с целью достигнуть спокойного и тихого счастья, о котором он мечтал, но которое постоянно убегало от него.

Он задумал жениться на доброй и скромной молодой девушке; он надеялся руководить её умом и сердцем, ещё незнакомым с соблазнами этого ада, который называется Парижем. Он думал внушить ей если не любовь, то долгую и серьёзную привязанность, безграничное доверие во всех случаях жизни. Не один уже человек до графа де-Монторни преследовал подобную мечту и после многочисленных и тяжёлых испытаний должен был признаться в своём разочаровании. Та же участь постигла и несчастного Шарля де-Монторни. Думая что нашёл свой идеал, он женился на дочери одного храброго офицера, красивой девушке, скромного и покорного вида, с голубыми глазами, которые она постоянно держала опущенными. Из всех удовольствий ей были знакомы только пансионские балы, где она танцевала со своими подругами.

Она говорила мало и её слова дышали всегда наивной простотой, так как она была воспитана по принципам доброго старого времени.

С робко опущенными глазами и наивным взволнованным голосом произнесла молодая пансионерка торжественное «да», которое соединило её судьбу с судьбой графа де-Монторни. Но едва графиня Марта де-Монторни почувствовала себя свободной от родительской власти, как маска упала с её прекрасного лица и истина явилась во всей своей наготе. Характер, скрывавшийся под обманчивой оболочкой, скоро развился в полной силе и Марта де-Монторни сделалась самой совершенной кокеткой, какую только можно было встретить. Это был ужасный удар для надежд, которые питал нежный и любящий муж. Все его иллюзии рассеялись.

Напрасно мечтал он о внутреннем рае, где избранная им Ева, воспитанная вдали от искушений света, посвятила бы себя безраздельно его счастью.

Однако он любил её настолько, что сделался рабом её малейших желаний и капризов; напрасно старался он бороться против этой слабости, Марта, как она хвасталась своим интимным подругам, вертела им как хотела.

Когда оружие кокетства, слезы и улыбки не достигали цели, молодая женщина топала гневно ногой и с видом наружной холодности осыпала мужа едкими колкостями. Это был непокорный и бурный характер, вспыхнувший тем с большей силой, что он был долго подавлен.

Пока Марта жила у отца, доброго человека, с честным и прямым сердцем, и у матери, женщины религиозной и простой, она оставалась, так сказать, в состоянии куколки. Но, сделавшись графиней, она развила свои розовые крылья, усыпанные золотыми звёздами; куколка обратилась в блестящего мотылька.

Она снова увлекла графа в водоворот парижской жизни и удовольствий, который тот навсегда думал было покинуть. Бесполезно следить шаг за шагом за жизнью этой так дурно подобранной пары. Со всякой другой женой Шарль де-Монторни мог бы быть очень счастлив. Со всяким другим мужем Марта могла бы сделаться хорошей женой. Графиня создала мужу жизнь, исполненную мучений, и после нескольких лет неравной борьбы наступил наконец роковой кризис. Лёгкий мотылёк запятнал грязью свои светлые крылья и безумно бросился в манящий огонь, который должен был его сжечь. Графиня де-Монторни убежала из-под супружеского крова в сопровождении молодого русского дипломата. Этот скандал произошёл в центре Парижа. Когда известие о нём проникло в Жокей-клуб, члены этого почтённого учреждения объявили, что поистине непонятно, почему графиня не пустилась раньше на этот путь и что супруга, отныне осуждённая на кочевую жизнь, не была в конце концов большой потерей для графа де-Монторни, который, напротив, должен был считать себя счастливым, что так дёшево от неё отделался. Каждый сообщал свои комментарии об этом событии и общее убеждение было то, что дело кончится, как следует быть, разводом. Как и обо всякой скандальной истории, об этом говорили неделю... потом позабыли.

Граф Шарль де-Монторни был однако не такой человек, чтобы отдавать себя на жертву праздному любопытству толпы, требуя развода по суду. Наконец он был слишком тяжело поражён, чтобы думать об удовлетворении и мщении. Его жена была пуста и легкомысленна, он это знал; не раз он в тайне страдал видя лёгкость её ума и слабость её характера, но ему была противна сама мысль признать виновной эту женщину, которую он так любил и которую, не смотря на её проступки, все ещё продолжал любить.

Но мера переполнилась. Он не мог далее переносить. Он хотел было ещё сомневаться, но истина была слишком очевидна, так как несчастная оставила неопровержимые доказательства своих ошибок и заблуждений. Компрометирующие письма, которые она по рассеянности позабыла уничтожить или взять с собой, доказали обманутому мужу насколько она была недостойна его любви. Не было ни одного письма, в котором над ним не насмехались бы презрительно. Он был игрушкой женщины, которая могла внушать только презрение. Как завидовал несчастный Шарль де-Монторни простому работнику, которого при возвращении с работы встречает с ласковой улыбкой его честная подруга. Скоро граф исчез, и в Париже никто не знал что с ним сделалось.

Более всего распространённый слух говорил, что граф вызывал любовника Марты, но что храбрый дипломат отказался дать удовлетворение человеку, которого он так жестоко оскорбил. Прибавляли, что граф не мог выносить вида Маргариты де-Монторни — его единственной дочери, которой в то время было едва восемь лет. Как граф мог расстаться со своей дочерью?... Это случилось благодаря тому, что девочка и чертами лица и характером слишком напоминала ту, которая разрушила счастье всей его жизни. Граф, как говорили, отдал дочь в один из отдалённых монастырей, а сам навсегда поселился в своём замке Монторни. Действительно, ни в клубах, ни в парижских салонах не стало более видно графа. Он упорствовал жить в абсолютном одиночестве, не принимая визитов и не делая их никому, считаясь в стране мизантропом.

Но человек не выносит бездействия. Шарль де-Монторни стал заниматься хозяйством и сделавшись опытным агрономом довёл управление землями до совершенства. Не было ни одной избушки или хижины, которую он не сделал бы здоровой и удобной для житья, изгоняя отовсюду бедность. Поэтому окрестности Монторни не знали тех лихорадок, которые так свирепствуют среди крестьян. Конечно, ни один владетель не был так уважаем и любим всеми, как граф Шарль де-Монторни.

Время — этот великий врач-чудотворец, конечно утишило бы горе графа, но никогда не согласился бы он выставлять жадному взгляду любопытных старые, полузажившие раны своего сердца.

Его жена умерла и написала ему перед смертью, умоляя о прощении.

Он получил в одно и тоже время и это письмо, носившее следы слез, едва понятное, без подписи, и официальное известие о том, что писавшая эти строки уже скончалась.

Граф не захотел видеть своей дочери; он не жалел денег на её воспитание, но отец и дочь не встречались ни разу. Он даже не писал к ней, запретив и ей писать к нему. Письма графа были всегда адресованы на имя настоятельницы монастыря, а не на имя графини де-Монторни.

Ребёнок сделался взрослой девушкой, но граф не изменял своего решения. Только под ледяным дыханием смерти граф понял, как несправедлив был он отталкивая от себя ни в чем невиновного ребёнка и ему захотелось увидеть у своего изголовья лицо Маргариты. Было слишком поздно; последнее желание графа де-Монторни не могло быть исполнено.

Если бы он прожил днём более, это имело бы важный результат и без сомнения предупредило бы большие несчастья. Но глаза его закрылись навсегда прежде, чем он успел увидеть свою дочь, и Маргарита нашла только труп отца.

III. Ещё о прошлом.

Монастырь Кармелиток расположен около Мезон-Лафит, в нескольких километрах от города и замка Сен-Жермен. Это было, как и большая часть французских монастырей, обширное здание из тёсанного камня, смешанной архитектуры, стиля Renaissance эпохи Франциска I и готического. Происхождение этого монастыря не теряется во мраке веков. Его существование не восходит ранее царствования благочестивого монарха Карла X, при котором он был построен среди очаровательной местности на месте другого монастыря кармелиток, сожжённого в 1793 году.

Герцогиня Беррийская, невестка короля, хотя и не отличавшаяся особенной набожностью, сделалась основательницей этого монастыря, и приношения благочестивых жертвователей, увлечённых модой или желанием сделать приятное герцогине, начали наполнять монастырскую кассу по мере того, как работы подвигались вперёд.

Но увы! Рабочие уже оканчивали последние работы по внутренней отделке монастыря, архиепископ Парижский собирался освятить его в присутствии всего аристократического предместья, как вдруг революция 1830 года расстроила программу этого торжества. Вместо того, чтобы стоя на коленях на монастырском дворе принимать благословение прелата, все эти рабочие — маляры, позолотчики, стекольщики, каменщики, столяры, вооружившись пиками и мушкетами, шумно бежали в Париж помогать истреблению швейцарской стражи христианнейшего величества.

Поэтому монастырь был докончен только в царствование Луи-Филиппа и нашёл тогда в обществе лишь слабую поддержку. Вклады были редки и незначительны, поэтому монахини начали брать к себе на воспитание молодых девушек. Так граф де-Монторни поместил здесь свою единственную дочь под надзор настоятельницы монастыря.

Настоятельница обещала обращаться с ребёнком как мать и сдержала своё слово. Учителя и учительницы наперерыв старались об образовании молодой графини; она не знала что такое строгость или несправедливость. Но не смотря на все заботы настоятельницы, годы, проведённые Маргаритою в душных монастырских стенах, были очень печальны.

Развлечения не входили в план воспитания учреждений этого рода; подруги Маргариты, имевшие родных вне монастыря, каждый год уезжали на каникулы. И с каким нетерпением ожидали они всегда этой блаженной минуты! Каким же длинным и скучным должно было казаться это время бедному, покинутому ребёнку, единственное развлечение которого состояло в прогулке по монастырскому саду, окружённому высокой и мрачной стеной.

Когда Маргарите пошёл шестнадцатый год, её здоровье начало видимо расстраиваться, так что монастырский доктор г. Марион счёл необходимым серьёзно переговорить об этом с настоятельницей.

— Эта девочка, — заметил он, — очень скучает. Она похожа на птицу в клетке; если ей не дадут более воздуха и свободы она проживёт не долго. Необходимо изменить монотонную и спокойную жизнь, которую она принуждена вести. Я мог бы, — продолжал он, — познакомить её с одним семейством, в котором я лечу. Они тоже из Франш-Конте, как и графиня, а разговоры о родине составляют лучшее лекарство от ностальгии... Это семейство недавно приехало сюда и живёт в старом замке Трамбль в двух километрах отсюда.

Доктор говорил о семействе де-Ламбак, состоявшем из де-Ламбака, его жены, племянницы Генриетты Жаке, молодой девушки почти одних лет с Маргаритой де-Монторни, и де-Ламбака-сына, которого г. Марион не видал ни разу, так как он в это время был в Алжире со своим полком.

Это были видимо люди хорошего круга, госпожа де-Ламбак была очень добра и любезна и доктор не сомневался, что здесь будут очень рады посещению графини Маргариты.

Настоятельница верила безусловно старому доктору, но она обязана была действовать как можно предусмотрительнее и осторожнее во всем, что касалось пансионерок. Правила монастыря были самые строгие и всякие посещения, исключая близких родственников были безусловно запрещены.

Но дочь графа де-Монторни, так аккуратно платившего, какие бы счета ему не представляли, казалась почтённой настоятельнице исключительным существом. Сверх того невозможно было отрицать, что щеки молодой девушки бледнели, и она видимо худела от скуки и печали. Это побудило настоятельницу отступить немного от правил, тем более, что как она узнала, де-Ламбаки были во всех отношениях достойны уважения. Тогда предложение доктора было принято, и тот поспешил представить де-Ламбакам графиню Маргариту, которая с этого дня стала часто бывать в замке Трамбль.

Мы должны прибавить, что в этих прогулках Маргарите всегда сопутствовала старая, дряхлая Пьеретта, монахиня