Bednye Ljudi

Автор Fjodor  Dostoevskij

Макар Алексеевич Девушкин — титулярный советник сорока семи лет, переписывающий за небольшое жалованье бумаги в одном из петербургских департаментов. Он только что переехал на новую квартиру в «капитальном» доме возле Фонтанки. Вдоль длинного коридора — двери комнат для жильцов; сам же герой ютится за перегородкой в общей кухне. Прежнее его жилье было «не в пример лучше». Однако теперь для Девушкина главное — дешевизна, потому что в том же дворе он снимает более удобную и дорогую квартиру для своей дальней родственницы Варвары Алексеевны Доброселовой. Бедный чиновник берет под свою защиту семнадцатилетнюю сироту, за которую, кроме него, заступиться некому. Живя рядом, они редко видятся, так как Макар Алексеевич боится сплетен. Однако оба нуждаются в душевном тепле и сочувствии, которые черпают из почти ежедневной переписки друг с другом. История взаимоотношений Макара и Вареньки раскрывается в тридцати одном — его и в двадцати четырех — её письмах, написанных с 8 апреля по 30 сентября 184… г. Первое письмо Макара пронизано счастьем обретения сердечной привязанности: «…весна, так и мысли все-такие приятные, острые, затейливые, и мечтания приходят нежные…» Отказывая себе в еде и платье, он выгадывает на цветы и конфеты для своего «ангельчика». Федор Достоевский "Бедные люди".

• Язык: Русский
• Издатель: Glagoslav E-Publications
• Дата выпуска: 12 янв. 2015 г.
• ISBN: 9781782679639

Предварительный просмотр книги

покупателя.

Ох уж эти мне сказочники! Нет чтобы написать что-нибудь полезное, приятное, усладительное, а то всю подноготную в земле вырывают!.. Вот уж запретил бы им писать! Ну, на что это похоже: читаешь… невольно задумываешься, — а там всякая дребедень и пойдет в голову; право бы, запретил им писать; так-таки просто вовсе бы запретил.

Кн. В. Ф. Одоевский

Апреля 8-го

Бесценная моя Варвара Алексеевна!

Вчера я был счастлив, чрезмерно счастлив, донельзя счастлив! Вы хоть раз в жизни, упрямица, меня послушались. Вечером, часов в восемь, просыпаюсь (вы знаете, маточка, что я часочек-другой люблю поспать после должности), свечку достал, приготовляю бумаги, чиню перо, вдруг, невзначай, подымаю глаза, — право, у меня сердце вот так и запрыгало! Так вы-таки поняли, чего мне хотелось, чего сердчишку моему хотелось! Вижу, уголочек занавески у окна вашего загнут и прицеплен к горшку с бальзамином, точнехонько так, как я вам тогда намекал; тут же показалось мне, что и личико ваше мелькнуло у окна, что и вы ко мне из комнатки вашей смотрели, что и вы обо мне думали. И как же мне досадно было, голубчик мой, что миловидного личика-то вашего я не мог разглядеть хорошенько! Было время, когда и мы светло видели, маточка. Не радость старость, родная моя! Вот и теперь все как-то рябит в глазах; чуть поработаешь вечером, попишешь что-нибудь, наутро и глаза раскраснеются, и слезы текут так, что даже совестно перед чужими бывает. Однако же в воображении моем так и засветлела ваша улыбочка, ангельчик, ваша добренькая, приветливая улыбочка; и на сердце моем было точно такое ощущение, как тогда, как я поцеловал вас, Варенька, — помните ли, ангельчик? Знаете ли, голубчик мой, мне даже показалось, что вы там мне пальчиком погрозили? Так ли, шалунья? Непременно вы это все опишите подробнее в вашем письме.

Ну, а какова наша придумочка насчет занавески вашей, Варенька? Премило, не правда ли? Сижу ли за работой, ложусь ли спать, просыпаюсь ли, уж знаю, что и вы там обо мне думаете, меня помните, да и сами-то здоровы и веселы. Опустите занавеску — значит, прощайте, Макар Алексеевич, спать пора! Подымете — значит, с добрым утром, Макар Алексеевич, каково-то вы спали, или: каково-то вы в вашем здоровье, Макар Алексеевич? Что же до меня касается, то я, слава творцу, здорова и благополучна! Видите ли, душечка моя, как это ловко придумано; и писем не нужно! Хитро, не правда ли? А ведь придумочка-то моя! А что, каков я на эти дела, Варвара Алексеевна?

Доложу я вам, маточка моя, Варвара Алексеевна, что спал я сию ночь добрым порядком, вопреки ожиданий, чем и весьма доволен; хотя на новых квартирах, с новоселья, и всегда как-то не спится; все что-то так, да не так! Встал я сегодня таким ясным соколом — любо-весело! Что это какое утро сегодня хорошее, маточка! У нас растворили окошко; солнышко светит, птички чирикают, воздух дышит весенними ароматами, и вся природа оживляется — ну, и остальное там все было тоже соответственное; все в порядке, по-весеннему. Я даже и помечтал сегодня довольно приятно, и все об вас были мечтания мои, Варенька. Сравнил я вас с птичкой небесной, на утеху людям и для украшения природы созданной. Тут же подумал я, Варенька, что и мы, люди, живущие в заботе и треволнении, должны тоже завидовать беззаботному и невинному счастию небесных птиц, — ну, и остальное все такое же, сему же подобное; то есть я все такие сравнения отдаленные делал. У меня там книжка есть одна, Варенька, так в ней то же самое, все такое же весьма подробно описано. Я к тому пишу, что ведь разные бывают мечтания, маточка. А вот теперь весна, так и мысли все такие приятные, острые, затейливые, и мечтания приходят нежные; все в розовом цвете. Я к тому и написал это все; а впрочем, я это все взял из книжки. Там сочинитель обнаруживает такое же желание в стишках и пишет —

Зачем я не птица, не хищная птица!

Ну и т. д. Там и еще есть разные мысли, да бог с ними! А вот куда это вы утром ходили сегодня, Варвара Алексеевна? Я еще и в должность не сбирался, а вы, уж подлинно как пташка весенняя, порхнули из комнаты и по двору прошли такая веселенькая. Как мне-то было весело, на вас глядя! Ах, Варенька, Варенька! вы не грустите; слезами горю помочь нельзя; это я знаю, маточка моя, это я на опыте знаю. Теперь же вам так покойно, да и здоровьем вы немного поправились. Ну, что ваша Федора? Ах, какая же она добрая женщина! Вы мне, Варенька, напишите, как вы с нею там живете теперь и всем ли вы довольны? Федора-то немного ворчлива; да вы на это не смотрите, Варенька. Бог с нею! Она такая добрая.

Я уже вам писал о здешней Терезе, — тоже и добрая и верная женщина. А уж как я беспокоился об наших письмах! Как они передаваться-то будут? А вот как тут послал господь на наше счастье Терезу. Она женщина добрая, кроткая, бессловесная. Но наша хозяйка просто безжалостная. Затирает ее в работу словно ветошку какую-нибудь.

Ну, в какую же я трущобу попал, Варвара Алексеевна! Ну, уж квартира! Прежде ведь я жил таким глухарем, сами знаете: смирно, тихо; у меня, бывало, муха летит, так и муху слышно. А здесь шум, крик, гвалт! Да ведь вы еще и не знаете, как это все здесь устроено. Вообразите, примерно, длинный коридор, совершенно темный и нечистый. По правую его руку будет глухая стена, а по левую все двери да двери, точно нумера, все так в ряд простираются. Ну, вот и нанимают эти нумера, а в них по одной комнатке в каждом; живут в одной и по двое, и по трое. Порядку не спрашивайте — Ноев ковчег! Впрочем, кажется, люди хорошие, все такие образованные, ученые. Чиновник один есть (он где-то по литературной части), человек начитанный: и о Гомере, и о Брамбеусе,¹ и о разных у них там сочинителях говорит, обо всем говорит, — умный человек! Два офицера живут и все в карты играют. Мичман живет; англичанин-учитель живет. Постойте, я вас потешу, маточка; опишу их в будущем письме сатирически, то есть как они там сами по себе, со всею подробностию. Хозяйка наша, — очень маленькая и нечистая старушонка, — целый день в туфлях да в шлафроке ходит и целый день все кричит на Терезу. Я живу в кухне, или гораздо правильнее будет сказать вот как: тут подле кухни есть одна комната (а у нас, нужно вам заметить, кухня чистая, светлая, очень хорошая), комнатка небольшая, уголок такой скромный… то есть, или еще лучше сказать, кухня большая в три окна, так у меня вдоль поперечной стены перегородка, так что и выходит как бы еще комната, нумер сверхштатный; все просторное, удобное, и окно есть, и все, — одним словом, все удобное. Ну, вот это мой уголочек. Ну, так вы и не думайте, маточка, чтобы тут что-нибудь такое иное и таинственный смысл какой был; что вот, дескать, кухня! — то есть я, пожалуй, и в самой этой комнате за перегородкой живу, но это ничего; я себе ото всех особняком, помаленьку живу, втихомолочку живу. Поставил я у себя кровать, стол, комод, стульев парочку, образ повесил. Правда, есть квартиры и лучше, — может быть, есть и гораздо лучшие, — да удобство-то главное; ведь это я все для удобства, и вы не думайте, что для другого чего-нибудь. Ваше окошко напротив, через двор; и двор-то узенький, вас мимоходом увидишь — все веселее мне, горемычному, да и дешевле. У нас здесь самая последняя комната, со столом, тридцать пять рублей ассигнациями стоит. Не по карману! А моя квартира стоит мне семь рублей ассигнациями, да стол пять целковых: вот двадцать четыре с полтиною, а прежде ровно тридцать платил, зато во многом себе отказывал; чай пивал не всегда, а теперь вот и на чай и на сахар выгадал. Оно, знаете ли, родная моя, чаю не пить как-то стыдно; здесь все народ достаточный, так и стыдно. Ради чужих и пьешь его, Варенька, для вида, для тона; а по мне все равно, я не прихотлив. Положите так, для карманных денег — все сколько-нибудь требуется — ну, сапожишки какие-нибудь, платьишко — много ль останется? Вот и все мое жалованье. Я-то не ропщу и доволен. Оно достаточно. Вот уже несколько лет достаточно; награждения тоже бывают. Ну, прощайте, мой ангельчик. Я там купил парочку горшков с бальзаминчиком и гераньку — недорого. А вы, может быть, и резеду любите? Так и резеда есть, вы напишите; да, знаете ли, все как можно подробнее напишите. Вы, впрочем, не думайте чего-нибудь и не сомневайтесь, маточка, обо мне, что я такую комнату нанял. Нет, это удобство заставило, и одно удобство соблазнило меня. Я ведь, маточка, деньги коплю, откладываю: у меня денежка водится. Вы не смотрите на то, что я такой тихонький, что, кажется, муха меня крылом перешибет. Нет, маточка, я про себя не промах, и характера совершенно такого, как прилично твердой и безмятежной души человеку. Прощайте, мой ангельчик! Расписался я вам чуть не на двух листах, а на службу давно пора. Целую ваши пальчики, маточка, и пребываю вашим нижайшим слугою и вернейшим другом

Макаром Девушкиным.

P. S. Об одном прошу: отвечайте мне, ангельчик мой, как можно подробнее. Я вам при сем посылаю, Варенька, фунтик конфет; так вы их скушайте на здоровье, да, ради бога, обо мне не заботьтесь и не будьте в претензии. Ну, так прощайте же, маточка.

Апреля 8-го

Милостивый государь, Макар Алексеевич!

Знаете ли, что придется наконец совсем поссориться с вами? Клянусь вам, добрый Макар Алексеевич, что мне даже тяжело принимать ваши подарки. Я знаю, чего они вам стоят, каких лишений и отказов в необходимейшем себе самому. Сколько раз я вам говорила, что мне не нужно ничего, совершенно ничего; что я не в силах вам воздать и за те благодеяния, которыми вы доселе осыпали меня. И зачем мне эти горшки? Ну, бальзаминчики еще ничего, а геранька зачем? Одно словечко стоит неосторожно сказать, как например об этой герани, уж вы тотчас и купите; ведь, верно, дорого? Что за прелесть на ней цветы! Пунсовые крестиками. Где это вы достали такую хорошенькую гераньку? Я ее посредине окна поставила, на самом видном месте; на полу же поставлю скамейку, а на скамейку еще цветов поставлю; вот только дайте мне самой разбогатеть! Федора не нарадуется; у нас теперь словно рай в комнате, — чисто, светло! Ну, а конфеты зачем? И право, я сейчас же по письму угадала, что у вас что-нибудь да не так — и рай, и весна, и благоухания летают, и птички чирикают. Что это, я думаю, уж нет ли тут и стихов? Ведь, право, одних стихов и недостает в письме вашем, Макар Алексеевич! И ощущения нежные, и мечтания в розовом цвете — все здесь есть! Про занавеску и не думала; она, верно, сама зацепилась, когда я горшки переставляла; вот вам!

Ах, Макар Алексеевич! Что вы там ни говорите, как ни рассчитывайте свои доходы, чтоб обмануть меня, чтобы показать, что они все сплошь идут на вас одного, но от меня не утаите и не скроете ничего. Ясно, что вы необходимого лишаетесь из-за меня. Что это вам вздумалось, например, такую квартиру нанять? Ведь вас беспокоят, тревожат; вам тесно, неудобно. Вы любите уединение, а тут и чего-чего нет около вас! А вы бы могли гораздо лучше жить, судя по жалованию вашему. Федора говорит, что вы прежде и не в пример лучше теперешнего жили. Неужели ж вы так всю свою жизнь прожили, в одиночестве, в лишениях, без радости, без дружеского приветливого слова, у чужих людей углы нанимая? Ах, добрый друг, как мне жаль вас! Щадите хоть здоровье свое, Макар Алексеевич! Вы говорите, что у вас глаза слабеют, так не пишите при свечах; зачем писать? Ваша ревность к службе и без того, вероятно, известна начальникам вашим.

Еще раз умоляю вас, не тратьте на меня столько денег. Знаю, что вы меня любите, да сами-то вы не богаты… Сегодня я тоже весело встала. Мне было так хорошо; Федора давно уже работала, да и мне работу достала. Я так обрадовалась; сходила только шелку купить, да и принялась за работу. Целое утро мне было так легко на душе, я так была весела! А теперь опять все черные мысли, грустно; все сердце изныло.

Ах, что-то будет со мною, какова-то будет моя судьба! Тяжело то, что я в такой неизвестности, что я не имею будущности, что я и предугадывать не могу о том, что со мной станется. Назад и посмотреть страшно. Там все такое горе, что сердце пополам рвется при одном воспоминании. Век буду я плакаться на злых людей, меня погубивших!

Смеркается. Пора за работу. Я вам о многом хотела бы написать, да некогда, к сроку работа. Нужно спешить. Конечно, письма хорошее дело; все не так скучно. А зачем вы сами к нам никогда не зайдете? Отчего это, Макар Алексеевич? Ведь теперь вам близко, да и время иногда у вас выгадывается свободное. Зайдите, пожалуйста! Я видела вашу Терезу. Она, кажется, такая больная; жалко было ее; я ей дала двадцать копеек. Да! чуть было не забыла: непременно напишите все, как можно подробнее, о вашем житье-бытье. Что за люди такие кругом вас, и ладно ли вы

Отзывы о Bednye Ljudi

[hemlokgang · Рейтинг: 4 из 5 звезд]

Well, this was Dostoevsky's first novel. Not bad! The novel consists of a series of letters between a middle aged man, Makara, and a distant relative who is a young woman living near to him, Vavara. They are both poverty-stricken. As time passes and their circumstances ebb and flow, the reader comes to know them through each other's eyes. Frankly, it is an odd situation. Their lives are so bitter, and at times they come close to destitution. In the end, one remains destitute both financially and emotionally, while one finds an out, although the reader is left to wonder which one is the real loser in the situation. Themes include: poverty, love, sacrifice, loss, grief, social class differences, and envy.

[kidzdoc_1 · Рейтинг: 4 из 5 звезд]

This first novel by Dostoevsky, published in 1846, consists of a series of letters between two distant cousins, who happen to live across the street from each other in squalid apartments in St. Petersburg. Makar Dievushkin, by the older of the two, works as a copyist, and lives in the kitchen of an apartment that he shares with another impoverished family. He is completely devoted to his cousin and correspondent, Barbara Alexievna, a young woman who has experienced great tragedies and is in poor health. Dostoevsky is able to vividly portray mid-19th century St. Petersburg and the abject poverty through Makar's letters, and both cousins effectively describe the desperation that they face. Despite their dismal conditions, the story is infused with humor, irony, and wit. I thoroughly enjoyed it, and finished it in one sitting.

[gbill_7 · Рейтинг: 4 из 5 звезд]

Pre-exile Dostoevsky without the depth and full wisdom of the man who emerged from Siberia later in life to write monumental classics of the 19th century, but shows his brilliance, originality, and humanity. Correspondence through letters between Makar a copyist and Varvara a poor seamstress is a far cry from today's email, facebook, and twitter. Dostoevsky shows his empathy for the wretched and the book rises to a crescendo at the end; though only 24 when he wrote it, it's fitting that it was acclaimed and put him immediately on the literary scene in Russia.Quotes:On literature, a picture and a mirror...:"Literature is a picture, that is, in a certain sense, a picture and a mirror: it's the passion, the expression, the subtlest criticism, edifying instruction and a document."On fickle fate:"Ah, my darling, my own! When I think of you my heart begins aching! Why are you so unlucky, my Varinka? You are every bit as good as any of them. You are good, lovely, well-educated - why has such a cruel fortune fallen to your lot? Why does it happen that a good man is left forlorn and forsaken, while happiness seems thrust upon another?"On the rich:"...only it's a pity there is no one at that wealthy person's side, no man who could whisper in his ear: 'Come give over thinking of such things, thinking of nothing but yourself, living for nothing but yourself; your children are healthy, your wife is not begging for food. Look about you, can't you see some object more noble to worry about than your boots?'"On saying good-bye:"...I know how you love me! You were happy in a smile from me and a few words from my pen. Now you will have to get used to being without me. How will you do, left alone here? To whom am I leaving you my kind, precious, only friend! I leave you the book, the embroidery frame, the unfinished letter; when you look at those first words, you must read in your thoughts all that you would like to hear or read from me, all that I should have written to you; and what I could not write now! Think of your poor Varinka who loves you so truly."On true love:"I shall die, Varinka, I shall certainly die; my heart will never survive such a calamity! I loved you like God's sunshine, I loved you like my own daughter, I loved everything in you, my darling, my own! And I lived only for you! I worked and copied papers, and walked and went about and put my thoughts down on paper, in friendly letters, all because of you, my precious, were living here opposite, close by; perhaps you did not know it, but that was how it was."Lastly, one to bring a somewhat sad smile:"I sent you twenty kopecks. Buy yourself tobacco or anything you want, only for God's sake don't spend it on what's harmful."

[ctpress_1 · Рейтинг: 4 из 5 звезд]

This is Dostoevsky’s first novel, written when he was 25. It’s a short epistolary novel and I think a good introduction to this russian literary giant. It’s essential Dostoyevskian in style and theme - the random thoughts and extreme emotions - the exploration of the destitute people - the solitary underground man who seems on the brink of insanity. We follow the correspondence between two very poor people - Makar, an old clerk, and his distant relative, the young orphaned girl Varvara - in a period of about eight months in Sct. Petersburg. It is painful, even embarrassing to read their honest, desperate letters - they are exposed in their most vulnerable state of mind, pleading for help at one point - loosing all their dignity in the process, then trying to cover up and apologize and trying to hold the head up high.The old Makar is clearly in love with Varvara - but trying to brush it of as fatherly affection - Varvara has deep affection for Makar seek a solution to be free and not dependent on him.The novels conclusion - well, it felt unfinished - I wanted to read on, knowing more about their fate, and yet, maybe it was the right time to end it. Very thought-provoking, very intense, very sad novel.

[katesherrod · Рейтинг: 5 из 5 звезд]

t first glance, there would appear to be just two characters in Dostoevsky's epistolary first novel, Poor Folk, but really there are four. We have the two letter-writing doomed lovers, Barbara (Varvara) Dobroselova and Makar Devushkin, and we have the pair's mental models or emulators of one another. The story told in the letters of this pair of chastely loving neighbors, in which they live out their lives of privation and longing for one another, is thus given an almost unbearable tension as they all but scream at one another for understanding. "Ah, little angel, you are a perfect child! I know well you are weak as a blade of grass," Makar might say to the decidedly not weak Barbara, for instance, projecting quite forcefully his distorted ideal of femininity on the woman he has decided he must protect even though it is obvious from the very beginning that, sad as Barbara's straits are, she is doing a much better job of taking care of herself than Makar is.*

It's this tension, rather than the horrible living conditions described or the novel's famed status as a possible satire on Gogol's "The Overcoat" and other works, that kept me reading this**; it's the same inter-character tension that I love best about Dostoevsky in particular, and Russian novels in general, after all. There is a perverse streak in me that loves to watch characters willfully misunderstanding each other while claiming (usually dismissively) to understand each other perfectly. I say perverse because nothing makes me angrier than when this happens to me in real life. In fiction, however, it's my crack.

So, while earlier this year I decided, after having thoroughly loved the first volume of Joseph Frank's giant biography of Doestoeversky, that I needed to read Poor Folk right away, I kind of put it off, largely out of a feeling of obligation to others. I am comrades with lots of writers who released new fiction this year and whose work could benefit from what small light I could shine on it; I finally allowed some friends, new and old, to talk me into reading all the Harry Potter and all the Dark Tower novels.... the year slipped away.

But as it comes to an end, I find myself in what my good pal EssJay aptly describes as a "sneaky hate spiral" in which all fiction annoys me or otherwise fails to keep my attention. I've been here before; I know what I need, and so I keep "guaranteed good stuff" that I know I'll like against such times. Hence Poor Folk at last. AaaaaaAAAAAaaaaahhhhhhhhhhhh.

My own pecadillos notwithstanding, this book is a searingly worthwhile read even if you don't get off on the kind of tension I'm celebrating here. Doestoevsky at the kinda-faltering start of his career is better than almost anyone else at his or her peak. Listen: I hate epistolary novels. Hate them. But if all of them were like Poor Folk, I would love them. They would be my favorites.

For instance, a good chunk of Barbara's correspondence is devoted to a rather lengthy account of her childhood and upbringing, which means Dostoevsky, brand new novelist, has already set for himself the daunting task of writing convincingly in a female voice -- and a unique and specific female voice at that, for Barbara is revealed as a woman whom we would now understand as a survivor of domestic violence, both physical and emotional, whose character has been shaped/warped by terrible events that she simply understands as commonplace, as just the way the world works. Her presentation of self, not precisely from a victim mentality seeking redress but as one who subtly demands a weird blend of pity and respect for her suffering, is astonishing and uncomfortable to read, and utterly masterful. One cringes at lines like "Yet this did not arise from any WANT OF LOVE for me on the part of my father, but rather from the fact that he was incapable of putting himself in my own and my mother's place. It came from a defect of character." Isn't making excuses for one's abuser a classic sign of abuse in the modern paradigm of same? But Dostoevsky knew it and saw it from the very beginning of his career, decades before it got codified into modern social services jargon. He was that good, right from the start.

All that and a bravura depiction of the humiliations and extraordinary degree of unrewarded effort that poverty inflicts on its victims, whatever the century.

Dude. My jaw is still in my lap. And I'm thinking about opening a hot dog stand.**

*Indeed, Barbara spends a lot of the novel berating Makar for spending money on unwanted gifts for her, which he insists on doing despite her many, many protests, because as far as he is concerned, that is what men must do for women they love, and women who claim they don't want them are just being coy. This, of course, enrages Barbara further, even as it also causes her to worry because it is plain that not only can Makar not afford the bonbons and presents of cash he is constantly sending her, but that he is basically endangering his own survival to do so. Her protests just drive her to try harder to please her with gifts. And so on. It would be hilarious if it wasn't so awful. Or vice versa.

**Well, that and the "just enough" funniness, chiefly achieved in exchanges between our lovers about whether or not a writer for whom Makar serves as amanuensis is a genius (Makar's version) or a hilariously bad hack (Barbara's), complete with extensively quoted passages so ridiculously overblown that they can't even be counted as satire. When Barbara continuously declines to read more, Makar's assumption that she is simply reading them in the wrong spirit and might like them better "when you have a bonbon or two in your mouth" makes it all even funnier. If you're the type who can laugh at patriarchy and patronizing, anyway. Which I can.

***Wink again at Unca Harlan.

[gmillar_8 · Рейтинг: 4 из 5 звезд]

I was worried about whether or not I would enjoy this book. I had already read "Notes from the Underground" and I didn't find that easy or enjoyable. This story I liked. It is one of Dostoyevsky's early works and was written before he got too "literary" in the Russian sense. The use of a series of letters between the two characters (an older male and a younger female) was a clever way of telling a reader about how life in Russia was lived by poor folk at the time. Good social comment.

[markberonte · Рейтинг: 3 из 5 звезд]

Presented as a series of letters between the humble copying-clerk Devushkin and a distant relative of his, the young Varenka, this book brings to the fore the underclass of St. Petersburg, who live at the margins of society in the most appalling conditions and abject poverty. As Devushkin tries to help Varenka improve her plight by selling anything he can, he is reduced to even more desperate circumstances and seeks refuge in alcohol, looking on helplessly as the object of his impossible love is taken away from him.

[bzedan_2 · Рейтинг: 1 из 5 звезд]

It's a series of letters between two of the saddest people in the world. But hey, if you're a lady and you're wicked poor, there is always marriage! Because what is happiness anyway? Dude, Dostoevsky, you don't even have the "Heh, oh what passes for humanity!" pick-me-up of Chekhov, you just slap that serving of dour down like the thin gruel your characters are forced to eat. It is, again, a really involving and interesting story, but not like—heavy? If you feel like a light read and a dose of the sad, then there you go. At this point, I am feeling like reading Dostoevsky is a waste of my time, as I'm getting little out of it.

[jonfaith · Рейтинг: 3 из 5 звезд]

The boy will grow callous as he trembles with the cold, a frightened little fledgling fallen from the nest.

I joked midway through that Dickens would've used this as masturbatory material. The plausibility of the novel itself remains a spot suspect. It is challenging to accept such eloquence from those so wracked with stress and despair. That said, we are a great distance from the ontology of Czarist Russia, as David Foster Wallace noted his great confusion that febrile starved Raskolnikov could afford a servant. My best friend Joel noted that when considering that Dostoevsky pawned his underwear it isn't the desperation which is fascinating but rather the society which proffered said possibilities.

Poor Folk is an epistolary novel, a series of exchanges between a nascent romance. Unfortunately, the affair is very much an April-December tryst and thus the reader is afforded a certain distance. There is also an aesthetic reverberating in the hovels, which proves to be a theme. The lass rejects literature and instead covets material security. The old coot courts validation by attempting to join a local literary circle. One which he is woefully ill equipped, a brother can dream, can't he?

One might imagine here that we have Humbert wanting to both read the TLS and have the teenage neighbor down on her luck. Well? There is an aspect of this Nabokov relished and it isn't adolescent coquettishness, it coincidence, that Sword of Damocles which says that just as Shelley Winters must die, this scurrying pack of Mayhew's minions are about to come into some needed cash.

Despite the crippling poverty and the spiritual crisis, Poor Folk is more about hating one's neighbor, much as was illustrated 150 years later in the Russian version of Who Wants To Be A Millionaire?

[clara53_1 · Рейтинг: 4 из 5 звезд]

"Why does it happen that a good man is left forlorn and forsaken, while happiness seems thrust upon another?"...Dostoevsky's first novel!... "Poor Folk" or "Poor People" (I had the latter in my version of translation) - written in a form of letters between a man (who considers himself "old" at 47) and a young woman: the two are distantly related, both down on their luck, struggling and poor - the story slowly escalates into more and more anguish and despair - although in the midst of it all there is a bright moment of unexpected charity by Makar's boss, and yet that's overshadowed by the event that follows and that becomes the denouement of sorts.... The two maintain this awkward relationship (mostly through letters - and his short visits to her which we also learn only through letters...) - expressing their innermost thoughts and fears, their ruminations on the life of the poor: "...misfortune is an infectious disease, the poor and unfortunate ought to avoid one another, for fear of making each other worse"..., and yet they cling together, professing platonic love for each other. Varvara (in her diary, part of which she sends to Devushkin) mourns her happy life growing up in the countryside, she counteracts it to life in the city, where she has been deeply hurt, but where she is happy to find a soulmate in Makar Devushkin, who tries hard to take care of her in his small way. Even though her life changes eventually - for the best but only on the surface - she is inconsolable as she leaves the city for her married life. Makar is even more distraught losing her.I disagree with some of the reviewers saying that Varvara in the end goes materialistic and marries for money. She did agree to that marriage against her heart, but I think she did it so that not to be a constant burden to Makar; plus, it was her future husband who was making the expensive arrangements and then of course regretting the expenses and being unfair to her about it; and last but not least, in her last letter to Makar, Varvara expresses her uncanny but strong feeling that she will not live long, that she will die very soon after marriage...On the linguistic side of it, it was interesting picturing some phrases in Russian - as translation at times cannot convey exactly the same thing, especially where Dostoevsky is concerned. I found myself translating some phrases back into Russian, as I was guessing their true wording; it made my reading much more satisfying.Here are some of the poignant and heart-rending ruminations about the poor by Makar Devushkin in his letter to Varvara:"Poor people are touchy - that's in the nature of things.... The poor man is exacting; he takes a different view of God's world, and looks askance at every passer-by and turns a troubled gaze about him and looks at every word, wondering whether people are not talking about him, whether they are saying that he is so ugly, speculating about what he would feel exactly, what he would be on this side and what he would be on that side, and everyone knows... that a poor man is worse than a rag and can get no respect from anyone; whatever they may write, those scribblers..., to their thinking the poor man must be turned inside out, he must have no privacy, no pride whatever."The above so well depicts Dostoevsky's own vulnerability at that stage of his life....