Пыль на ладонях

Автор Евгений Орлов

Если тебя кто-то ждёт, всё не зря

Ветеран войны за возвращение южных территорий Егор Клевин не находит себя в мирной жизни. Он соглашается сопровождать свою возлюбленную на студенческом митинге. Однако мероприятие оборачивается политической провокацией, и Егор попадает на объект «Рай» — новейшее отечественное изобретение на стыке системы правосудия и IT.

• Язык: Русский
• Издатель: Издательство Чтиво
• Дата выпуска: 29 сент. 2021 г.
• ISBN: 9781005381943

Евгений Орлов

Окончил Тихоокеанское высшее военно-морское училище, офицер запаса. Награждён тремя медалями «За отвагу», в 2014–2015 был добровольцем на Донбассе. Любит книги, спорт и самогоноварение. Имеет публикации в журналах «Дальний Восток», «Крещатик», в 2019 году стал финалистом национальной литературной премии «Писатель года» с рассказом «Дом».

Предварительный просмотр книги

Содержание

Часть 1

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Часть 2

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Об авторе

Читайте также

---

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Егор с грустью отодвинул штору и выглянул в окно. Весна набирала обороты, по ночам порошил снежок, а день тёк грязью и прижигал радостным солнышком. Март. Егор зачем-то ткнул простым карандашом в потрескавшуюся землю под кактусом. Колючее растение произрастало вопреки его, Егоркиной, лени. Под камешками завелись прозрачные жучки, они скалили в сторону Егора отвратительные морды и смеялись. За спиной весело зашипело масло. Жаркие брызги шрапнелью разлетелись по крохотной кухоньке — мать мучила мёртвую рыбу на чугунной сковороде. Как всегда, она затянула заунывную песню о смысле жизни и вопросах пропитания:

— Когда ты нагуляешься, кобель? — она была по-гренадерски прямолинейна.

— Летом, — скучно отозвался сын.

— Ага, — мать ответила с сарказмом, — летом, — масло зашипело, мать попробовала перевернуть рыбу. — Пригорает… Купил бы матери приличную сковороду, олух.

— Угу, — Егор постучал карандашом по краю цветочного горшка, глина гулко отозвалась. Денег не водилось, мать обречённо крякнула.

— На работу пошёл бы, что ли…

— Куда? Охранником?

— А хоть бы и охранником.

— Ма… — Егор повернулся вглубь кухни, где среди сизого дыма колдовала мать. Достаточно молодая, чтобы нравиться мужчинам, но внутри — седая и циничная. Папа, когда-то ряженый казак — лампасы, значки, кудрявый чуб — всех огорошил, погибнув в горниле «Крымского конфликта» вполне по-настоящему. Мать до сих пор не верила, что фотография бородатого удальца с легкомысленным прозвищем «Клей» и есть посмертное фото суженного. Цинк не вскрывали. Егора, ещё сопливого мальца, хлопали по спине какие-то дяденьки с православными крестами на плечах, хвалили за сухие глаза и сыпали в ладошки поминальные печеньки. А он тупо тянул щёки в улыбке да косился на пустую, как пальто на вешалке, мамочку.

Егор попробовал её успокоить, сказал именно то, что она ожидала услышать:

— Мне Сенька работу предлагал. Завтра схожу и узнаю, что за дело.

— Сенька… — недовольно протянула она с привычным сарказмом, хотя по выражению лица Егор увидел: внутри отпустило. Её внимание вновь обратилось на борьбу со сковородой. Едва он собрался покинуть кухню, как мать бросила невзначай:

— Смотри, Егорушка, Ленка родит ляльку — как жить будете?

— Как родит? — он вывернул голову, словно сова, запоздало подтягивая тело. Хлопнул глазами. Мать откровенно развеселилась, поддев:

— Не без твоей помощи, орёл.

Егор постарался выглядеть равнодушным, потёр ладонью нос, сунул палец в дырку в трениках.

— Она тебе что-то сказала?

— Ага, просила обалдуя на путь верный направить, потому что ей такта не хватает. Зачем девочке мозг травишь?

— Она тебе что-то говорила?

— Про что?

— Ну, про ребёнка?

Мать хмыкнула, столкнула скворчащую сковороду на другую конфорку, отключила газ и лукаво прищурилась.

— Напугался, Егорушка? Нет, не предвидится мне стать бабушкой. Хорошо, Леночка в вашей паре — вместо головы.

— Тоже мне голова, — пробурчал Егор. — А я тогда кто?

— Желудок, сынок, — мать показала рукой на окно. — Форточку открой, олух. Иди лучше мусор выброси. — Егор выдохнул, не скрывая облегчения: отцом он себя не представлял. Затем вынул из ведра мусорный пакет и вышел в прихожую. Мать бросила вдогон:

— Катьку захвати, пусть поиграет в песочнице!

— Мать, мне что, с ней стоять?! — выкрикнул он.

— Постоишь, не развалишься. Коли ваньку валяешь, хоть с мелкой помоги.

— Эй, мелочь, ты где? — спросил он, покорно бросая в угол с обувью мусорный пакет. Было тихо, только орал мультяшным шлягером телевизор, Губка Боб опять сушил квадратные штаны. Егор обречённо скинул растоптанные шлёпки и заглянул в зал.

Катька лежала на животе и калякала фломастерами мегажуть. Добавляла красок душевная озвучка: ребёнок свято верил во всё, что происходило на мятом листе ватмана.

— Тыдыщ, пиу, тыдыщ… — Катькины лоб и щёки были разрисованы разноцветными фломастерами, а русые косички растрепались над ушами. Детские пяточки, облачённые почему-то в разные носки: левый — красный, правый — ядовито-зелёный, выделывали в воздухе причудливые пируэты и, казалось, жили отдельной от хозяйки жизнью. Катюша любила одеваться сама. Вот и сейчас она натянула на себя розовую майку с покемоном да зелёные колготки. И пускай глазам представала лишь детская спина, Егор знал: покемон был. Вещи сестрёнке он покупал сам.

— Что творишь? — Егор присел на колени, мельком глянул на телевизор: мультики закончились, шла заставка «Вестей».

— Лисую, — Катька недовольно посмотрела снизу вверх, а по-детски быстро поймав недоумение, серьёзно пояснила: — Алмагедон.

— Что?! — Егор удивился — Ты слово-то откуда такое знаешь?

— Секлет! — ответ был лаконичен и не предполагал большего: Катька в скрытности была покрепче вьетнамских партизан. Егор взял красный фломастер и обвёл по контуру оранжевого чёртика.

Катька остро возмутилась:

— Ну, Егол!

Он дорисовал пламя из ушей:

— Так получше будет!

— Ну, Егол! — сестрёнка обиженно надула губы, накрыла испорченный рисунок новым листом. — Ма-а!

— Тихо, тихо, — Егор подёргал её за косичку. — С меня ириски.

— Плавда? — Катюшка недоверчиво покосилась на треники без карманов и мятую футболку, не глядя чиркнула по листу фломастером и уставилась Егору в глаза.

Егор подтвердил:

— Конечно.

— Ма-а! — ребёнок был не по возрасту мудр.

— Ну, ябеда! — Егор прижал сестрёнку к ковру, провёл костяшками пальцев по выступающим рёбрам. Она заверещала и залилась серебряным смехом.

Диктор понимающе вкрадчиво урчал:

— …превратилась из экспортёра сырья в мирового лидера информационных технологий. Экспорт вычислительных мощностей составляет основную часть федерального бюджета…

— Ма-а! — Катька повизгивала и норовила лягнуть Егора острой коленкой.

— Егор, в прихожей уже воняет, — мама выглянула из кухни, блёкло улыбнулась. — Катёнок, выведи брата прогуляться. Присмотри, чтоб не убежал. Хорошо?

Девочка быстро выбралась из захвата и показала язык:

— Дулак!

— Ябеда! — парировал брат.

— Егор! — напомнила мать.

— …за один только 2018 год, — лощёный диктор снисходительно склонил набок голову, надулся паузой и резко сменил тему. — Так называемые правозащитники призывают страну к «Маршу Несогласия» в связи с ужесточением мер Центра Против Экстремизма…

— Егор! — мать нахмурила брови.

— Иду я, — он встал с пола, натянул поверх футболки старенький свитер, убедился, что Катька ворошит «гуляльную» одежду, протиснулся между матерью и косяком в прихожую. — Иду, — действительно смердело рыбьей требухой.

Выскочила Катюшка, всунула ему в кулак потную ладошку и потащила к двери.

***

Двор жил. Пестрело на турнике старенькое ватное одеяло — оно теряло с каждым хлопко́м тонны. За ним бродили валенки с подрезанными голенищами, из которых торчали столбики бабушкиных икр в колготках бесстыдно телесного цвета. Рядом, на лавке, возлежал кот Сармат — революционно голодный, битый, но фанатично устойчивый. Он растянулся по-барски и тихо сердился: на Петровну, что кузнечным грохотом не давала покоя, на недостаток питания и на мужское горе — кошки Сармата не любили. Был он с ними груб и по-гусарски напорист, за что частенько огребал по беспризорной морде. Зато Сармата обожали дети — таскали для него из дома что ни попадя. Любил ли он детей? Он их терпел, как он их терпел!

Чистюля Галка Комарова тряслась над сыном, задумчивым бедолагой, не по годам серьёзным и забавно напоминающим Карлсона:

— Андрей, сколько можно повторять: нельзя Дашу посыпа́ть песком! Он мокрый, грязный! — мамаша вытирала салфеткой с детской мордашки сопливо-песочную смесь. При этом поглядывала на реакцию Дашкиной мамы — Феткуловой Верки. Та натянуто лыбилась. Её чадо завывало трубным басом, две слёзные реки проложили по песочным берегам розовые русла.

— Ничего, Дашенька, подрастёшь — Андрюша за тобой побегает с цветочками! — успокаивала Верка.

— Привет, мамашки, — Егор помахал мусорным пакетом, Катька воспользовалась оплошностью, выдернула ладошку из его руки и запрыгала вокруг подруги.

— Ой, какая Даська кикимолная! — ручонки заботливо отряхивали песок с пальтишка. — Андлюха плохой! Даська, у него зубы глясные…

— Чего это грязные? — обиделась Галка, обратила внимание на Егора. — Привет!

— Угу, — кивнул он. — Присмотрите за моей егозой?

— Без проблем, — согласилась за Галку Вера. — Катюша, какая у тебя курточка классная…

Егор шмыгнул носом и, перепрыгнув через лужу, пошаркал к ободранному мусорному контейнеру.

Под пасть капота дядя Миша занырнул почти полностью. «Тойота» довольно урчала, будто дед чесал её гаечным ключом. Егор обошёл авто, любопытно вытянул шею:

— У вас реактор на каких нейтронах: на медленных али на быстрых?

— И тебе не захворать. Делать нечего? — дед разогнулся, сдвинул на лоб бывалые очки с резинкой от трусов вместо дужек.

— Я в универе был большой специалист по быстрым, — усмехнулся Егор. — Пока не исключили, в больших учёных ходил.

— И шёл бы дальше, божий человек, — фронтовик покарябал артритной клешнёй небритую щёку, потянул что-то невидимое в нутре автомобиля. Раздался лязг, гайка тюкнула о железо и провалилась в глубину. — Ядрёна жопна рожа! — взорвался гений танковых атак, в сердцах обронил под ноги ключ. — Ща дам промеж рогов, Егорушка, нечего зубоскалить.

— Дык я помочь хотел!

— Иди!

— Иду-иду, — Егор подчинился, ибо знал, Палыч не выдержан: горел два раза в танке, а сколько пожёг, известно лишь легендам.

— Вон, лучше бы за Катькой присмотрел — они мово Дрюльку в песочницу закопают, — ветеран упёрся взглядом в детскую площадку, с посветлевшим лицом молвил: — Шантрапа. — Егор обернулся: дети разбесились, квочками порхали озабоченные мамашки. Палыч поставил точку: — Не мешай, олух. Иди, куда шёл!

— Ма-а! — Андрейка-Карлсон проигрывал из-за численного перевеса. Катька ловко орудовала совком, а Дашка набирала песок ладошками и, донеся немногое, что не просы́палось между пальцев, мстительно роняла на пацанячью голову.

— Катя!

— Даша, прекрати!

— Андрей! — и, наконец, Галка Комарова взмолилась: — Егор! Да, помоги же!

Он по-разбойничьи свистнул, дети восхищённо раскрыли рты, а мамашки принялись выбивать из крохотных пальтишек, шапок и штанов грязь и растирать платками сопливую досаду.

Егор с размаху забросил мусорный пакет, тот стукнулся о верхний угол контейнера, лопнул, перевалился внутрь. Тощие воробьи разлетелись по ветвям и, склоняя головы то в одну, то в другую сторону, потешили голодную злость птичьими ругательствами. От их щебетания и ласковых прикосновений весны домой идти не хотелось. Демонические дебри искушения призывали удариться в блуд, где в шашлычке «Дикая Орхидея» сочувствующий армянин Артур угощает гостей копчёным шашлыком да ледяной «Берёзовской». Эх, сорвёшься с цепи — обратно не приваришь: Ленка озвереет. Сознание посочувствовало напоминанием о томных взглядах курортниц из санатория Министерства обороны. Лена, Леночка, Ленуся — мой еврейский воспитатель… «Егор, не бросай университет! Егор, повзрослей! Зачем ты в армию, Егор? По твоим дружкам плачет тюрьма… Егор, читай… Егор, я договорилась с папой — он тебя пристроит…» — стучит, как метроном, кудрявая голова с активной жизненной позицией.

Детки на площадке рыдали, одна Катька деловито расхаживала между лестниц, поднимала ведёрки, самосвалы, топтала резиновыми сапожками кривые куличи из песка. Взревела надсадно «Тойота», а дядя Миша смачно выругался. Эхо поглотило остатки слов и стыдливо унесло за пределы двора. Машина чихнула. Блеск из-под очков старого танкиста вещал о внутренней борьбе. Заиграли желваки, брякнул об асфальт гаечный ключ. Палыч зашевелил губами, но озвучил только пламенное:

— …мать!!! — и грубо опрокинул капот. Схватка закончилась разгромным унижением. Егор пнул банку из-под колы, погнал её мимо деда к детской площадке. Не удержался, чтобы не поддеть ветерана:

— Не получается, дядя Миша?

В заднем кармане Егора зазвонил телефон.

***

— …хрен бычий! — дядя Миша зло пнул колесо. Егор сделал страшное лицо и приложил телефон к уху.

— Ты где был?! — он отстранился, чтобы не оглохнуть.

— И тебе привет, Чекуряшка.

— Егор!

— Ленусь, — с готовностью отозвался он.

Сейчас Ленка кусает губы, чтобы не показать хамский темперамент. Она использовала паузу максимально полезно, натянуто спросила:

— Ты где был два дня, Егор? Мы с матерью чуть с ума сошли!

— В цирке, — признался Егор. Раз, два, три…

— Что?!

— В цирке, — повторил он. Огорчала необходимость раскрывать тему полнее.

— В каком цирке? — теперь она накручивает стружку волос на мизинец. Быть разносу. — Ты пил!

Егор нашёл глазами сестру и обречённо согласился:

— Пил!

Трубка плавилась в руках.

— Ты… — Ленка захлебнулась от ярости. Стучит, наверное, ногтями по кружке, выбивая барабанную дробь. Приговорённый, встаньте… Егор встретился глазами с дядей Мишей, поискал участия — тот недобро прищурился, постучал пальцем по лбу.

— Лен, — Егор вильнул воображаемым хвостом.

— Ты…

— Лен, — протянул он. — Прости! Славка Евтюхов приехал, мы по маленькой — так и накидались. Извини.

— Мудак! Ведь можно было позвонить!

— Телефон клоунам в карты проиграл.

— Клоунам?

— А у директора цирка телефона нет. Теперь нет. Мы в его каморке пили. Сначала. Потом у тигров…

— Лучше б они тебя сожрали!

— Да они полудохлые…

— Я сейчас приеду! — резко оборвала Ленка и отключилась. Егор уставился на красочную заставку телефона: Катька, мама и Ленка в рое мультяшных ангелочков. Сейчас он сполна позна́ет радость семейного скандала, не успев дойти до ЗАГСа. Как весело было вчера, и как плохо станет минут через тридцать. Сердце сжалось от недоброго предчувствия. Егор облокотился на капот, почесал затылок.

— Есть закурить, дядя Миша?

Дед подошёл, извлёк пачку сигарет из нагрудного кармана, выбил одну, подпалил, блаженно затянулся. Выдохнул струйку дыма и только затем подметил:

— Ты же не куришь.

— Не курю, — согласился Егор.

— Не начинай.

— Не буду.

— Правда, что ли, в цирке гулял? — поинтересовался Палыч.

— Угу. Сослуживец там администратор — Славка Евтюхов. Может, помнишь, ушастый такой, вечно в школе с чернилами на лице бегал. Рисовать любил.

— Молодец, — усмехнулся дед.

— Славка? Почему?

— Ты, дурень, молодец! — Палыч похлопал по плечу. — Артисточки были? Голые такие, с перьями вместо платьев…

— Да ну тебя! — огрызнулся Егор. Поморщился от угрызений совести, припоминая, как Славка сватал престарелую дрессировщицу, а Егор гоготал, размахивал хлыстом и рычал, как рассерженный вервольф. Гимнастки обозвали халявщиком, но, памятуя, что он чей-то друг, хлопали ресницами да изощрённо острили. Потом он подвязался раздавать контрамарки прохожим… Не будь первым клиентом милицейский наряд — кто знает, когда бы отпустила Мельпомена. Нескоро, ох, нескоро… Леночка, Ленуся, Чекуряшечка моя — как стыдно!

— Ладно, дядя Миша, дай сигарету, — попросил Егор.

— Да, Егорка, драпать надо, — посочувствовал Палыч и протянул пачку.

Драпать… Куда, в Голландию? Егор неуклюже управлялся с куревом и в конце концов глотнул горечи. Надрывный кашель сложил его пополам, по щекам побежали слёзы. Ветеран не преминул воспользоваться случаем — хлопнул чугунной ладонью по спине.

— Бросай! — сказал он. — Бычок, говорю, бросай.

Егор послушно выкинул окурок.

— Не можешь срать… — плеснул яду Палыч, вытянул шею, сочувственно посоветовал: — Текать тебе надо.

— Заладил…

— Кажись, приехала. Не слышишь?

Высоко над уличным шумом заревел мотоцикл.

— Моя, — пробормотал Егор. Ленка обычно раньше всех в Берёзове открывала мотосезон. Егор вытер ладони о свитер.

— Давай, Палыч! — Егор пожал руку ветерану, поискал глазами Катьку, которая мирно копалась в песке, и направился к детской площадке праздновать труса.

***

Кольцевик «Кавасаки» урчал как табун лошадей. Детишки оторвались от игр, а молодые мамаши вглядывались в тонировку забрала шлема, кривили губы, но не отнять — завидовали. Валькирия! Ленка театрально продрала дворик рёвом газа и заглушила мотор — железный конь опёрся на подножку. Перекинула ногу сдержанно, чтобы не подбежать к Егору и не влепить шлемом по ехидной тыковке. Ленка сняла шлем. Рассыпались по плечам пружинки волос, стянутые выгоревшей банданой. Губы сжаты, чёрные глаза смотрят с прищуром, плечи напряжены. На ней был джинсовый комбинезон, бурая