Происшествие в гостинице «Летучий дракон»

Автор Эрнест Ролле

Во второй том сочинений Эрнеста Ролле вошли две остросюжетные повести. Молодой англичанин, отправившийся в деловую поездку по Франции, где только что было свергнуто правление Наполеона Бонапарта и восстановилась королевская власть, едва не пал жертвой самого настоящего заговора группы проходимцев, решивших поохотиться за капиталом молодого человека.Можно было бы только подивиться находчивости тогдашних мошенников, если бы... современные мастера не поставили аналогичные проделки буквально на поток.
Мистическая повесть о призраках Крайтонского аббатства поведает читателю одну из классических историй о призраках-предвестниках фамильных трагедий и других несчастий...

• Язык: Русский
• Издатель: Aegitas
• Дата выпуска: 25 июн. 2023 г.
• ISBN: 9780369409720

Предварительный просмотр книги

ПРОИСШЕСТВИЕ В ГОСТИНИЦЕ „ЛЕТУЧИЙ ДРАКОН"

Глава I. НА ДОРОГЕ

Вобильный событиями 1815 год мне исполнилось ровно двадцать три года и я только что получил в наследство значительный капитал в государственных и других денежных бумагах. Первое падение Наполеона открыло континент для английских туристов, желавших довершить свое умственное образование заграничным путешествием, и я присоединился к этой жаждущей высшего развития гурьбе после того, как гений Веллингтона на полях Ватерлоо устранил маленькое препятствие в виде ста дней.

* * *

Катил я из Брюсселя в Париж на почтовых; по той же самой дороге, я думаю, по которой шла союзная армия несколько недель назад. Нельзя представить себе, какое множество экипажей теперь неслось по одному со мною направлению. Стоило оглянуться назад или поглядеть вперед и глазам вашим непременно представится растянутая линия пыльных облаков, поднятых нескончаемым рядом экипажей. То и дело на встречу попадались обратные лошади, измученные и все в пыли. Тяжелое то было время для этих терпеливых общественных деятелей! Ни дать, ни взять, точно весь мир пустился на почтовых в Париж.

На всё это мне следовало бы обратить особенное внимание, но с головою, наполненною одними помыслами о Париже и о том, что меня ожидает впереди, я небрежно и с нетерпением относился к окружающему меня на пути. Полагаю однако, что мили за четыре до живописного городка—название которого я забыл, подобно названиям многих других городов более значительных, через которые мчался очертя голову — и часа за два до заката мы увидали пред собою потерпевший крушение экипаж.

Карета не то, чтобы опрокинулась, однако две коренные лежали врастяжку. Ямщик и форейтор в высоких сапогах, возились вокруг лошадей, а двое слуг, по-видимому ничего не смысливших в подобных вещах, силились помочь им. Из окна кареты высунулась хорошенькая шляпка на маленькой головке. Меня пленило нечто в общем её абрисе и в форме плеч, также показавшихся на минуту. Я тотчас решился разыграть роль сострадательного самарянина. Остановив мой кабриолет, я поспешно выскочил из него и вместе с моим слугою принялся поднимать лошадей на ноги. Увы! на хорошенькую шляпку была наброшена густая чёрная вуаль. Кроме узора на кружеве я ничего и не увидал, когда головка опять скрылась.

Почти в одно и тоже время в окне показался сухощавый старик, вероятно, больной. Несмотря на жаркий день, вокруг его шеи был обмотан черный шарф, скрывавший всю нижнюю часть его лица до самых ушей и носа. Он проворно опустил складки шарфа и разразился потоком благодарственных речей на французском диалекте, сняв шляпу с чёрного парика и сопровождая излияния благодарности оживленной мимикой.

Кроме боксёрского искусства, я, подобно всем англичанам того времени, не мог похвалиться большими знаниями, но в числе их находился и французской язык; итак, я ответил по-французски — надеюсь и полагаю, что правильно. После усердного обмена поклонами голова старика скрылась и скромная, хорошенькая шляпка снова появилась в окне.

Должно быть, незнакомка слышала, как я говорил с моим слугою; она поблагодарила меня по-английски таким милым ломанным произношением и таким сладким голоском, что я пуще прежнего проклинал чёрную вуаль, полагавшую преграду моему романтичному любопытству.

Герб на дверцах кареты отличался крайнею своеобразностью и врезался в мою память. Особенно поразило меня изображение красного журавля на так называемом в геральдике золотом поле. Птица стояла на одной ноге, а в другой держала камень в сжатых когтях. Кажется, это эмблема бдительности. Вокруг были ещё украшения, но я не помню, какие именно.

Изящное обращение путешественников, вид их слуг, богатый дорожный экипаж и герб, щит которого окружало множество различных изображений, служили мне ручательством в их дворянском происхождении.

Незнакомка вовсе не показалась мне менее интересной по этому поводу, смею вас уверить. Удивительное обаяние заключается в титуле! Я не говорю о его влиянии на снобов или нравственных холопов. Знатный титул имеет сильное и естественное влияние на любовь. С понятием о знатности сопряжена мысль о высшей утончённости. Небрежное и мимолетное внимание сквайра на сердце хорошенькой скотницы влияет больше, чем долгие годы искренней преданности честного Доббина, и так далее. В несправедливом свете мы живем!

Но в настоящем случае оказывалось нечто ещё могущественнее. Про себя я знал, что, как говорится, не в угол рожей. Кажется, я действительно был собою не дурён; касательно же того, что во мне было шесть футов роста, никто усомниться бы не мог. Зачем же было незнакомке благодарить меня? Разве муж — я решил, что старик должен быть мужем таинственной красавицы — не поблагодарил меня за двоих? Я безотчётно сознавал, что незнакомка смотрит на меня не без удовольствия и взгляд её я чувствовал на себе даже сквозь её вуаль.

Вскоре она укатила в облаке пыли, поднятой колесами и позлащенной лучами солнца, а премудрый молодой человек следил за нею пламенным взором и глубоко вздохнул, когда расстояние между нею и им стало увеличиваться.

Я строго запретил ямщику перегонять карету, но велел ему не терять её из вида и остановиться, где бы ни остановилась она, у станции или у гостиницы. Скоро мы очутились в городке и экипаж, за которым мы ехали следом, остановился у двери «Прекрасной Звезды», спокойной старой гостиницы. Путешественники вышли из кареты и скрылись в дверях дома.

Мы также подъехали медленным и степенным шагом. Я вышел из кабриолета и стал подниматься на лестницу с равнодушным видом человека ничем не интересующегося.

Как ни был я тогда смел, однако не хотел спрашивать, в какой комнате я смогу найти приезжих. Я заглянул в комнату направо, потом в другую, налево. Но тех, кого я искал, нигде не оказывалось.

Я поднялся на лестницу. Предо мною была отворённая дверь. Войти с самым невинным видом было для меня делом мгновения. В обширной комнате, куда я попал, оказалось только одно живое существо, кроме меня — и прехорошенькое, изящное создание. Вот предо мною та самая шляпка, в которую я влюбился. Поднята ли досадная вуаль, я решить не мог; незнакомка стояла ко мне спиной и читала письмо.

С минуту я простоял, вперив в нее пристальный взор, со смутной надеждой, что она обернётся и доставит мне. случай увидать её черты. Не тут-то было; однако, сделав шага два, она подошла к столу у стены, над которым висело большое зеркало в потускневшей золотой раме.

Я легко мог бы принять его за картину; оно отражало в эту минуту портрет молодой женщины редкой красоты.

Она стояла, опустив глаза на письмо, которое держала в миниатюрных пальчиках. Оно, по-видимому, поглощало все её внимание.

Лицо красавицы, несколько продолговатое, имело выражение грустное и кроткое. Тем не менее, в нём отражалось нечто неуловимое, но изобличающее горячую натуру. Нежные черты и ослепительный цвет лица не могли опасаться соперничества. Глаза, правда, были опущены и цвета их рассмотреть я не мог, но зато любовался длинными ресницами и тонкими бровями. Незнакомка всё читала. Вероятно, в письме заключался глубокий для неё интерес; никогда я не видывал живого существа, до того неподвижного — точно будто я глядел на раскрашенную статую.

Будучи в то время наделён отличным зрением, я рассмотрел очаровательное лицо: это со всеми его подробностями, даже подметил голубые жилки, которые извивались по матовой белизне её полной шеи.

Мне следовало отретироваться так же тихо, как я вошел, прежде чем моё присутствие будет замечено. Но я был так сильно заинтересован, что ноги мои на мгновение словно прикованы были к полу.

Мгновение же это ещё не миновало, когда незнакомка подняла глазам Они были велики и того цвета, который новейшие поэты называют фиолетовым.

Эти великолепные задумчивые глаза остановились на мне в зеркале с выражением надменности, и путешественница; поспешно опустив свою чёрную вуаль, повернулась ко мне.

Я вообразил, что она полагает, будто я не видал ее. За малейшим её движением, за каждым взглядом я следил с напряженным вниманием, точно жизнь моя зависела от того, что произойдёт в следующую секунду.

Глава II. ЗАДНИЙ ДВОР «ПРЕКРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ»

Влицо это можно было влюбиться с первого взгляда. Действительно, в моем любопытстве преобладало нечто похожее на то чувство, которое мгновенно овладевает молодыми людьми. Смелость изменила мне в её присутствии; я стал подозревать, что мoё появление в этой комнате просто дерзость. Вопрос этот незнакомка скоро привела в ясность. Тот же сладостный голосок, который я уже слышал, холодно сказал мне, но теперь по-французски:

   — Вы, вероятно, не знаете, милостивый государь, что эта комната не общая.

С низким поклоном я пробормотал какое-то извинение и попятился к двери.

Должно быть, я имел смущенный вид кающегося грешника. По крайней мере таково было мое состояние духа. Чтоб неколько смягчить, надо полагать, неприятность моего положения, незнакомка прибавила:

   — Однако, я рада случаю вторично поблагодарить вас, милостивый государь, за быструю и своевременную помощь, которую вы оказали нам сегодня.

Меня ободрили не столько слова, сколько тон, которым они были произнесены то правда, ведь ее ничего не обязывало выказывать, что она узнала меня, и наконец, даже узнав, не представлялось никакой надобности вторично изъявлять благодарность. Всё вместе несказанно льстило моему самолюбию, тем более еще, что любезность последовала непосредственно за легким укором.

Голос её вдруг понизился и в нем зазвучала робость; она быстро повернула голову к другой двери в комнате и я подумал, что старик в чёрном парике, ревнивый муж, вероятно, появится в ней сию минуту. Почти одновременно за дверью раздалось брюзжание глухого, однако тем не менее и гнусавого голоса; очевидно, говорящий отдавал приказания слуге и приближался. Голос был тот же, которым старик рассыпался предо мною в изъявлениях признательности из окна кареты около часа назад.

— Прошу вас, уйдите, милостивый государь, — обратилась ко мне дама с выражением, скорее похожим на мольбу, и рукой указывая на дверь, в которую я вошел.

Отвесив опять глубокий поклон, я отступил назад и затворил за собою дверь.

В совершенном восторге я сбежал с лестницы и отыскал хозяина гостиницы.

Описав ему комнату, из которой сейчас вышел, я сказал, что она мне понравилась, и выразил желание занять ее.

Он очень, очень жалел, что не может исполнить моего требования, но эта комната и две смежных с нею заняты...

— Кем?

— Знатными господами.

— Но кто же эти знатные господа? У них должно быть имя или титул.

— Без сомнения, но в Париж теперь стремится такая вереница путешественников, что мы не спрашиваем более фамилии и звания наших посетителей — мы их просто обозначаем номерами комнат, ими занимаемых.

— Надолго ли они у вас останутся?

— Даже на это я не могу вам ответить. Вопрос для нас безразличен. Пока дела будут обстоять так, как теперь, у нас угла не останется пустым ни на минуту.

— Как, бы мне хотелось занять эти комнаты! Они пришлись мне как раз по вкусу. Одна из них должна быть спальня?

— Точно так, сударь, и заметьте, редко кто берет номер со спальней, если не намерен ночевать.

— Но какие-нибудь комнаты я, вероятно, могу у вас получить где бы то ни было в этом доме?

— Конечно, две комнаты к вашим услугам. Они только что освободились.

— Так я займу их.

Очевидно путешественники, которым я оказал помощь, намеревались остановиться здесь на некоторое время; по крайней мере, до утра. Мне казалось, что я уже герой романтического приключения.

Заняв свободный номер, я поглядел в окно и увидел перед собою задний двор. Со множества взмыленных и усталых лошадей снимали сбрую, а свежих выводили из конюшен и запрягали. Пропасть разных экипажей — и собственные кареты, и род тележек, подобно моему кабриолету, заменяющих старинную перекладную, стояли тут, ожидая своей очереди. Суетливо сновали взад и вперед слуги, а другие бродили в бездействии или смеялись между собой; картина была забавна и полна оживления.

Между экипажами я, казалось мне, отличал дорожную карету и одного из слуг знатных господ, которыми в настоящую минуту так сильно интересовался.

Вмиг я сбежал с лестницы и направился к черному выходу; вскоре и меня можно было увидать на неровной мостовой двора, посреди вышеописанной картины, среди шума и гама, неразлучных с подобными местами во время усиленной езды.

Солнце клонилось уже к западу и золотые лучи его озаряли одни красные, кирпичные трубы надворных строений. Две бочки на высоких жердях, которые представляли из себя голубятни, горели жаром. Конечно, подобное освещение всему придаёт характер живописный и наше внимание может остановить то, что при мрачно-сером утреннем свете казалось бы далеко не красиво.

После непродолжительных поисков я напал на желаемое. Лакей запирал на ключ дверцы дормёза[1], предусмотрительно снабженные замком для полной безопасности. Я остановился, как бы рассматривая изображённого на дверцах красного журавля.

   — Очень красив этот герб, — заметил я: — и верно принадлежит знатному роду.

Лакей поглядел на меня, опуская ключик в карман, и ответил, слегка наклонив голову и улыбаясь чуть-чуть насмешливо:

   — Вы вольны делать свои заключения.

Нисколько не смущаясь, я немедленно закатил дозу того средства, которое благодетельно влияет на язык — развязывает его, хочу я сказать.

Лакей взглянул сперва на луидор, который оказался у него в руке, а потом мне в лицо с непритворным изумлением.

   — Вы щедры, сударь.

   — Об этом не стоит говорить...Кто такие дама и мужчина, которые приехали сюда в этой карете? Помните, я с моим слугою ещё помог, когда на дороге надо было поднять лошадей?

   — Он граф, а её мы называем графинею, хотя я не знаю, жена ли она ему; может статься, она его дочь.

   — Можешь ты сказать, где они живут?

   — Клянусь честью, не могу, сударь; понятия не имею.

   — Не знаешь, где живет твой барин! Уж верно тебе известно о нем хоть что-нибудь, кроме его имени?

   — И говорить не стоит, так мало, сударь. Извольте видеть, меня наняли в Брюсселе, в самый день отъезда. Мой товарищ, Пикар, камердинер графа, тот много лет был у него в услужении и знает всё; но он вечно молчит, только рот раскрывает, чтобы передать приказания. От него я ничего не узнал. Однако, мы едем в Париж и там я скоро всё выведаю о них. В настоящую минуту я знаю не более вашего, сударь.

   — А где Пикар?

   — Пошел к точильщику наточить бритвы. Не думаю, чтобы он проронил хоть одно лишнее слово.

Скудная то была жатва за мой золотой посев. По-видимому, лакей говорил правду; он честно отнесся ко мне и выдал бы все семейные тайны своих господ, если б знал их. Вежливо простившись с ним, я вернулся в свой номер.

Не теряя времени, я позвал своего камердинера. Хотя я привез его с собою из Англии, родом он был француз — преполезный малый, сметливый, поворотливый и, конечно, посвященный во все хитрости и уловки своих соотечественников.

   — Сент-Клэр, затвори за собою дверь и подойди сюда. Я не буду иметь покоя, пока не узнаю чего-нибудь про знатных господ, занявших комнаты подо мною. Вот тебе пятнадцать франков; отыщи слуг, которым мы помогли сегодня на дороге; пригласи их поужинать вместе и потом явись ко мне с подробным отчетом обо всём, что касается их господ. Сейчас я говорил с одним из них, который ничего не знает и откровенно заявил это. Другой, имя которого я забыл, камердинер неизвестного вельможи и знает про него всё. Его-то именно ты и должен ловко выспросить. Конечно, я интересуюсь почтенным стариком, а вовсе не его молодой спутницей — ты понимаешь? Ступай же, духом устрой это дело! А там — сейчас же ко мне со всеми подробностями, которых я жажду, и со всеми мельчайшими обстоятельствами, которые могут интересовать меня.

Подобное поручение вполне согласовалось с вкусами и наклонностями моего достойного Сент-Клэра. Вероятно, уже заметили, что я привык обращаться с ним с тою фамильярностью, которая встречается в старых французских комедиях между барином и слугою.

Что он посмеивался надо мною исподтишка, в этом я уверен, но вид его был безукоризненно вежлив и почтителен.После нескольких смышлёных взглядов, кивания головой и пожатия плеч, он скрылся за дверью. Я выглянул в окно и даже удивился, увидав