Убийство на поле для гольфа

Автор Агата Кристи

Получив отчаянный призыв о помощи от французского мультимиллионера Поля Рено, Эркюль Пуаро и его давний приятель Гастингс – немедленно отправляются в путь. Однако, когда они прибывают во Францию, месье Рено уже лежит в свежевырытой могиле посреди поля для гольфа – с ножом в спине. Полиция считает, что в деле замешана супруга убитого, ведь незадолго до трагедии Рено изменил свое завещание и теперь женщина становится наследницей огромного состояния. Но Эркюль Пуаро знает, что поиски убийцы только начались ...

• Язык: Русский
• Издатель: Союз
• Дата выпуска: 28 авг. 2023 г.
• ISBN: 9785604916834

Предварительный просмотр книги

Глава 1

Попутчица

Полагаю, многим известен анекдот о молодом авторе, который решил во что бы то ни стало сразить наповал пресыщенных редакторов и начал рассказ оригинальной и захватывающей репликой:

« — Чёрт побери! — вскричала герцогиня».

Как ни странно, мое повествование начинается практически в том же духе, разве что особа, употребившая столь экспрессивное восклицание, отнюдь не герцогиня!

Это был обычный день в начале июня. Закончив кое-какие дела в Париже, я возвращался утренним поездом в Лондон, где мы с моим старинным другом — удалившимся от дел бельгийским сыщиком Эркюлем Пуаро — по-прежнему вместе снимали квартиру.

Экспресс до Кале был совершенно пуст — кроме меня в купе находилась всего одна пассажирка. Гостиницу я покинул в некоторой спешке, и когда поезд тронулся, был поглощен пересчитыванием багажа и попытками убедить себя в том, что должным образом собрал все свои пожитки. И почти не обращал внимания на попутчицу до тех пор, пока она не напомнила о своем существовании весьма решительным способом. Вскочив с места, она рывком открыла окно, высунула голову наружу, а мгновение спустя втянула ее обратно, издав краткий и мощный вопль:

— Чёрт!

Да, я старомоден. Я считаю, что женщине надлежит вести себя женственно. И мне претит образ современной невротической девицы, которая с утра до ночи слушает джаз, дымит, как паровоз, и употребляет такие словеса, от коих торговка рыбой с рынка Биллингсгейт [Биллингсгейт — столичный рыбный рынок вблизи Лондонского моста. Рынок существует с XVI века и примечателен виртуозной бранью, которую городской фольклор приписывает местным торговкам рыбой. (Здесь и далее — прим. перев.)] покраснела бы как рак!

И вот, я слегка нахмурил брови и воззрился на миловидное, дерзкое личико под лихо заломленной красной шляпкой. Густые черные кудри скрывали оба уха. На вид я дал бы ей не больше семнадцати, хотя физиономия девушки была чересчур густо напудрена, а губы алели просто-таки нестерпимо.

Она выдержала мой взгляд безо всякого смущения и скорчила в ответ весьма выразительную гримасу.

— Господи боже, я повергла в ужас добропорядочного джентльмена! — объявила она воображаемым зрителям. — Ах, прошу прощения за мой дерзкий язык! Недостойно леди и все такое прочее, но, ради всего святого, у меня есть веская причина волноваться! Представляете, моя единственная сестра пропала!

— Правда? — вежливо произнес я. — Какое несчастье.

— Они не одобряют! — заметила девушка. — Крайне не одобряют — и меня, и мою сестру, хотя даже в глаза ее, бедняжку, не видели. Какая несправедливость!

Я открыл было рот, но она меня опередила:

— Ни слова больше! Никто меня не любит! Пойду в вишневый садик, наемся червячков! Ыыыыы! Горе мне, горе!

Она уткнулась в широченный разворот французского юмористического листка. Минуту-другую спустя я заметил, что ее глаза украдкой следят за мной поверх газеты, и улыбнулся помимо воли, а еще через минуту она отшвырнула газету, рассмеявшись весело и звонко.

— Я знала, знала, что вы не такой остолоп, каким кажетесь! — крикнула она.

Хохотала она так заразительно, что я не смог удержаться и тоже рассмеялся, хотя слово «остолоп» мне совершенно не понравилось. Девица определенно была воплощением всего того, что я терпеть не мог, но это же действительно не повод вести себя как последний дурак. Я был готов смягчиться. Тем более, что девушка-то оказалась прехорошенькая…

— Ну вот, мы и подружились! — объявила кокетка. — Признайтесь, вы сожалеете, что моя сестра….

— Я безутешен!

— Вот и умница!

— Позвольте мне договорить. Я хотел сказать, что, хоть я и безутешен, но постараюсь как-нибудь смириться с ее отсутствием, — сказал я с легким поклоном.

Но в ответ эта самая непостижимая на свете девица нахмурилась и тряхнула головой.

— Да бросьте вы. Я предпочитаю открытое «благопристойное неодобрение». А лицо-то, лицо! На нем прямо так и написано: «Не нашего поля ягода». И тут вы правы — хотя, имейте в виду, в наши дни так сразу и не скажешь. Не всякий сумеет отличить кокетку от кокотки. Ну вот, даю голову на отрез, я снова вас ужаснула! Вас будто в лесной глухомани откопали, не иначе. Но я совсем не против. Побольше бы этому миру таких как вы. Вот что я по-настоящему ненавижу, так это когда парень начинает клеиться. Я просто впадаю в бешенство.

Она яростно тряхнула кудрями.

— А какая вы в бешенстве? — с улыбкой спросил я.

— Сущий черт в юбке! Что угодно могу наговорить или сделать! Одного нахала как-то раз чуть не прибила. Правда-правда! И поделом ему. Во мне ведь течет итальянская кровь. Подведет она меня однажды под монастырь, как пить дать.

— Умоляю вас, только не впадайте в бешенство в моем присутствии.

— Уговорили. Вы-то мне нравитесь — понравились с первого взгляда. Но у вас был такой чопорный вид поначалу — я и не думала, что мы поладим.

— Ну, раз уж мы поладили, расскажите немного о себе.

— Я актриса. Нет — не из тех, о которых вы подумали. Те увешаны драгоценностями, ходят обедать в «Савой», во всех газетах их фотографии, и под каждым снимком сообщается, что они в восторге от мадам Такой-то и мадамтакойтиного крема для лица. А я на подмостках с шести лет — кувыркаюсь.

— Простите, не понял, — сказал я озадаченно.

— Вы что, детей-акробатов никогда не видели?

— А, теперь понятно.

— Я родилась в Америке, но большую часть жизни провела в Англии. А теперь мы подготовили новое представление…

— Мы?

— Мы с сестренкой. Песни там, танцы, репризы всякие, ну и старая добрая акробатика — куда же без нее. Совершенно оригинальная программа, публика всякий раз прямо на ушах. И сборы наверняка будут…

Моя новая знакомая подалась вперед и начала посвящать меня во все подробности, причем многие термины и понятия были мне в диковинку. Но неожиданно я почувствовал возрастающий интерес к этой девушке. В ней причудливо сочетались ребячливость и женственность. Она старалась казаться умудренной опытом, способной, по ее словам, «постоять за себя», и все же было что-то удивительно наивное в ее целеустремленном отношении к жизни и отчаянной решимости «преуспеть» во что бы то ни стало. Я будто бы одним глазком заглянул в совершенно неведомый мир, не лишенный, однако, своего очарования, и мне нравилось смотреть, как озарялось светом ее живое личико, пока она говорила.

Тем временем мы миновали Амьен [Амьен – город на севере Франции на р. Сомма; во время Первой мировой войны в августе 1918 года англо-французские войска провели при Амьене широкомасштабную операцию, которая привела к поражению Германии и ее последующей капитуляции], всколыхнувший во мне множество воспоминаний. Моя попутчица, похоже, интуитивно поняла, что творится у меня на душе.

— Вспоминаете о войне?

Я кивнул.

— Довелось понюхать пороху, а?

— Да уж, еще как. Сперва был ранен, а после Соммы меня вообще объявили негодным к службе. Какое-то время я занимал армейскую должность на полставки. А теперь — что-то вроде личного секретаря у одного члена парламента.

— Божечки! Это ж как надо мозгами шевелить!

— Вовсе нет. По правде сказать, делать практически нечего. Работа отнимает у меня от силы пару часов в день. И скучно к тому же. Просто не знаю, что бы я делал, если бы не нашел для себя по-настоящему увлекательное занятие.

— Только не говорите, что собираете коллекцию жуков и бабочек!

— Нет. Дело в том, что я снимаю квартиру вместе с одним очень интересным человеком. Раньше он служил сыщиком в бельгийской полиции. А теперь поселился в Лондоне и стал частным детективом — причем, непревзойденным. Он поистине великий человек, даром что ростом маловат. Раз за разом ему удается докопаться до правды там, где полиция совершенно бессильна.

Глаза у моей попутчицы стали как блюдца.

— Это ведь так интересно! Обожаю преступления. Не пропускаю ни одной детективной картины. А когда случается убийство, так я газеты прямо пожираю.

— Помните «Дело об отравлении в Стайлзе»? — спросил я.

— Погодите-ка, там еще старушку прикончили? Где-то в Эссексе, что ли?

Я кивнул.

— Это было первое крупное дело Пуаро. Если бы не он, убийце несомненно удалось бы выйти сухим из воды. Да уж, потрясающая была работа!

Усевшись на любимого конька, я проскакал по основным пунктам этого расследования до неожиданной и триумфальной развязки. Девушка слушала затаив дыхание. Вообще мы оба настолько увлеклись, что даже не заметили, как поезд подкатил к станции Кале.

— Матерь божья! — вскрикнула моя попутчица. — Где моя пуховка?

Она нанесла на щеки новый слой пудры, затем щедро намазала губы помадой и оценила результат, глядя в карманное зеркальце — причем без малейшего стеснения.

— Осмелюсь заметить, — начал я нерешительно, — это, конечно, нахальство с моей стороны, но к чему вам все это?

Девушка прервала свое занятие и уставилась на меня с нескрываемым удивлением.

— Такая красивая девушка вполне могла бы позволить себе обходиться без пудры и прочего, — запинаясь произнес я.

— Дружочек мой! Без этого никак. Все девушки обязаны следить за собой. Уж не думаете ли вы, что я хочу выглядеть отсталой деревенщиной? — Она в последний раз посмотрелась в зеркальце, одобрительно улыбнулась своему отражению и спрятала косметичку в сумку. — Так-то лучше. Согласна, следить за своей внешностью — довольно хлопотное дело, но если девушка себя уважает — нельзя распускаться!

Мне было нечего ответить на эту в высшей степени нравственную сентенцию. Как много порой зависит от точки зрения!

Я подозвал двоих носильщиков, и мы сошли на платформу. Попутчица протянула мне руку.

— Ну, до свиданьица, и впредь обещаю следить за речью.

— Но вы, конечно, позволите мне составить вам компанию на борту парохода?

— А до парохода дело может и не дойти. Я должна выяснить, не отчалила ли моя сестричка куда-то по суше. Но все равно, спасибо вам.

— Мы, конечно же, еще увидимся с вами, правда? Я… — Тут я запнулся. — Я хочу познакомиться с вашей сестрой.

Мы оба рассмеялись.

— Это и правда очень мило с вашей стороны. Я передам ей ваши слова. Но вряд ли мы свидимся снова. Вы были так добры ко мне всю поездку, особенно учитывая мои выходки. Но то, что было написано у вас на лице с самого начала — истинная правда. Не вашего я поля ягода. Чуть что — беды не оберешься, я это слишком хорошо знаю…

Лицо у нее вдруг изменилось. На миг легкомысленная веселость померкла. Оно показалось гневным — даже мстительным…

— Так что прощайте, — сказала моя попутчица, и голос ее снова звучал легко и непринужденно.

— И вы даже не скажете, как ваше имя? — крикнул я ей вслед.

Девушка обернулась, поглядела на меня через плечо. На щеках заиграли ямочки. Она будто сошла с очаровательной картины Грёза [Жан-Батист Грёз (1725–1805) — французский живописец и рисовальщик. Ведущий жанрист и портретист позднего рококо].

— Синдерелла, — сказала она и засмеялась.

Я не думал и не гадал, когда и при каких обстоятельствах встречу вновь свою Золушку из поезда.

Глава 2

Призыв о помощи

На следующее утро, когда я вышел к завтраку в нашу общую гостиную, на часах было пять минут десятого.

Мой друг Пуаро, как всегда пунктуальный до минуты, как раз принялся срезать верхушку со второго яйца.

Увидев меня, он лучезарно улыбнулся.

— Хорошо выспались, да? Оправились после ужасного морского вояжа? Это чудо чудное, нынче утром вы почти вовремя. Пардон, но ваш галстук несимметричен. С вашего позволения, я его поправлю.

Где-то я уже описывал внешность Эркюля Пуаро. Потрясающий человек потрясающе маленького роста — всего пять футов четыре дюйма! Голова яйцевидной формы и слегка клонится набок, в глазах в минуты возбуждения вспыхивает зеленая искорка, напомаженные усы закручены вверх на армейский манер, и безмерное, величавое достоинство во всем облике! Одет с иголочки, щеголеват и опрятен. Страстный аккуратист во всем без исключения. Вид криво пристегнутой брошки или булавки для галстука, или крохотная пылинка на чьем-нибудь костюме — невыносимая пытка для этого маленького педанта, если только у него нет возможности облегчить свои страдания, собственноручно все исправив. Его божества — Порядок и Метод. Он всегда испытывал некоторое презрение к вещественным доказательствам, таким как следы обуви или сигаретный пепел, утверждая, что сами по себе они никоим образом не помогут сыщику в расследовании. Бывало, постучит пальцем по яйцеобразной своей голове с каким-то нелепым самодовольством и скажет: «Истинная работа совершается вот здесь, внутри. Серые клеточки, мон ами — всегда помните о серых клеточках!»

Я проскользнул на свое место и, отвечая на приветствие Пуаро, заметил между прочим, что часовой переезд по морю между Кале и Дувром едва ли может удостоиться эпитета «ужасный».

Пуаро энергично возразил, потрясая ложечкой.

— Отнюдь! Если человек целый час испытывает ужасные чувства и эмоции, это равносильно нескольким часам ужаса! Не даром же один ваш английский поэт сказал, что время исчисляется не часами, а ударами сердца!

— Мне кажется, Браунинг имел в виду нечто более романтическое, нежели морская болезнь.

— Потому что он был англичанин, островитянин, для коего Ла-Манш — ничто. Ах, но вы ведь тоже англичанин! Мы — другие. Представьте себе, в начале войны одна моя знакомая бежала на побережье, в Остенде. И там у нее приключился кошмарный нервный припадок. Бежать дальше было невозможно, разве что пересечь море! А она испытывала ужас — панический! — перед морской стихией! Что ей было делать? Боши с каждым днем приближались. Только представьте весь ужас ее положения!

— И как же она поступила? — полюбопытствовал я.

— К счастью муж ее был, что называется, практи́к. И к тому же невозмутимый, нервные припадки его не трогали. Он просто на руках отнес ее на корабль. Естественно, по приезде в Англию она находилась в полной прострации, но все еще дышала.

Пуаро совершенно серьезно покачал головой. Я как мог старался сохранить невозмутимое выражение лица.

Внезапно мой друг напрягся и драматически указал пальцем на подставку с тостами.

— А вот это, пар экзампль, уже чересчур! — вскричал он.

— Что именно?

— Этот кусочек тоста. Заметили вы его или нет? — Он извлек нарушителя из тостера и протянул мне, дабы я смог его осмотреть во всех подробностях. — Квадратен ли он? Нет. Треуголен? И снова нет. Может, он по крайней мере кругл? Нет. Имеет ли он какую-нибудь форму, хоть отдаленно приятную для глаз? Есть ли в нем симметрия? Ни малейшей.

— Этот ломтик отрезан от домашней буханки, — объяснил я, стараясь примирить его со злополучным тостом.

— До чего разумен мой друг Гастингс! — воскликнул Пуаро с явным сарказмом в голосе. — Неужели вы не понимаете, что я отрицаю такие буханки — беспорядочные и бесформенные, ни одному булочнику не должно быть дозволено выпекать такие!

Я предпринял попытку отвлечь его.

— А не пришло ли чего-нибудь занятного по почте?

Пуаро расстроенно тряхнул головой.

— Писем я еще не читал, но последнее время ничего интересного не происходит. Великих преступлений, преступников, обладающих собственной методой, больше не существует. Расследования, которые мне предлагают нынче, банальны в высшей степени. В сущности я низведен до того, что возвращаю модным дамам потерянных болонок! Последним делом, представлявшим хоть какой-то интерес, была та хитроумная история с бриллиантом Ярдли, и было это — сколько месяцев назад это было, друг мой?

Он покачал головой с таким удрученным видом, что я расхохотался.

— Приободритесь, Пуаро, удача переменчива. Прочтите письма. Как знать, может, величайшее дело уже маячит на горизонте.

Пуаро усмехнулся и, вооружившись изящным ножиком для писем, аккуратно вскрыл несколько конвертов, лежавших рядом с его тарелкой.

— Счет. Еще один. Похоже, к старости я становлюсь транжирой. Ага! Записка от Джеппа.

— И? — навострил я уши. Инспектор Скотленд-Ярда уже не раз подбрасывал нам интересные дела.

— Он просто выражает благодарность (в своей обычной манере) за то, что я немного помог ему в деле Эберстуайта, направил, так сказать, в верное русло. Я в восторге, что мог быть ему полезен.

— И как же он выражает свою благодарность? — спросил я заинтересованно, поскольку хорошо знал старину Джеппа.

— Он достаточно любезен, чтобы сказать, что для своего возраста я в отличной форме и он рад, что ему представилась возможность привлечь меня к этому делу.

В этом был весь инспектор Джепп, и я не смог удержаться от смеха. Пуаро же невозмутимо продолжал просматривать корреспонденцию.

— Предлагают прочесть лекцию местным бойскаутам. Графиня Форфанок будет мне признательна, если я навещу ее. Снова какая-нибудь собачонка убежала, не иначе! Так, а вот и последнее. Ага…

Я вскинул глаза, мгновенно уловив перемену в его голосе. Пуаро внимательно читал. Через минуту он подвинул листок ко мне.

— Это не совсем обычно, мон ами. Прочтите сами.

Письмо было написано на заграничной бумаге твердым и весьма характерным почерком.

Вилла «Женевьева»,

Мерлинвиль-сюр-Мер,

Франция

Дорогой сэр, я нуждаюсь в услугах детектива, но по некоторым причинам, о коих я сообщу Вам позднее, не желаю официально обращаться в полицию. Сведения о Вас я получил из разных источников, но все утверждают, что Вы человек не только весьма решительный, но и весьма осмотрительный, и на Вашу сдержанность можно положиться. Не могу доверить бумаге все подробности моего дела, скажу лишь, что обладаю некоторыми секретными сведениями и каждый день опасаюсь за свою жизнь. Уверен, что страхи мои не беспочвенны, надо мною нависла беда, поэтому умоляю Вас, не откладывая, прибыть во Францию. Если Вы соблаговолите телеграфировать мне о своем приезде, в Кале Вас будет встречать автомобиль. Буду чрезвычайно признателен, если Вы оставите все свои текущие расследования и всецело посвятите себя моим интересам. Я готов заплатить любую компенсацию, какую Вам будет угодно востребовать. Не исключено, что Ваши услуги понадобятся мне на более длительный период времени, поскольку может возникнуть необходимость Вашего путешествия в Сантьяго, где я провел несколько лет. Заранее согласен с любой суммой вознаграждения, какую Вы назначите.

Еще раз заверяю Вас, что дело не терпит отлагательств.

Искренне Ваш,

П. Т. РЕНО.

Внизу, уже под самой подписью, была приписка торопливым, почти неразборчивым почерком:

Ради всего святого, приезжайте!

Я вернул письмо Пуаро, чувствуя, что пульс мой участился.

— Наконец-то! — воскликнул я. — Вне всякого сомнения это что-то из ряда вон.

— Да, в самом деле, — задумчиво произнес Пуаро.

— И вы, конечно же, поедете.

Пуаро кивнул, глубоко погруженный в свои мысли. Наконец он будто бы принял решение и взглянул на часы. Лицо его посуровело.

— Заметьте, мой друг, нельзя терять ни минуты. Континентальный экспресс отправляется с вокзала Виктория ровно в одиннадцать. Но не волнуйтесь. Мы можем позволить себе еще десять минут для беседы. Вы же составите мне компанию, нес-па?

— Нуу…

— Вы же