Параллель

Автор Elena Vaytsel

В 2006 году я бежала из дома и страны, а потом и за два моря и океана на парусной яхте, чтобы убраться подальше от нашего общества. Я пишу о своём освобождении и нашем с Мег странствии к ней домой в Британской Колумбии в моей первой книге "Говорящая с луной". "Параллель" - продолжение нашей с Мег истории, которая вовсе не закончилась Канадой. В ней я отвечаю на вопрос, который не перестаёт меня мучить: что стало бы со мной, не встреть я Мег и не убеги от людей, которые меня уничтожали.

• Язык: Русский
• Издатель: Elena Vaytsel
• Дата выпуска: 26 февр. 2020 г.
• ISBN: 9780463580820

Elena Vaytsel

My planet crossing escape from Russia and years of travel and discoveries with the woman I love prompted me to observe the world, to truly live, and to write.

Предварительный просмотр книги

ПАРАЛЛЕЛЬ

ЕЛЕНА ВАЙЦЕЛЬ

В основу книги положены реальные события, произошедшие с автором.

Параллель Copyright © Елена Вайцель, 2020

Все права защищены. Без письменного разрешения автора текст произведения, будь то полностью или частично, не может быть размножен и распространён ни в в электронном, ни в физическом виде, в том числе с помощью фотокопирования, аудиозаписи или мобильных устройств хранения и передачи электронной информации.

Книга основана на воспоминаниях автора.

Диалоги воссозданы из воспоминаний автора.

Иллюстрация обложки - Елена Вайцель

ISBN: 9780463580820

ЧАСТЬ 1

1 - Первый контакт

Реальность Элены

Тихий океан, близ побережья штата Орегон, 2012

Хотелось плакать, но слёзы не наворачивались - они не на кого бы не подействовали, потому что вокруг никого не было. Где-то слева, на востоке, прятался берег Орегона, а вокруг был сплошной бесцветный туман - проклятый туман, к которому Элена теперь испытывала глубокое, интимное чувство ненависти, смешанное со страхом. Океан подгонял волнами сзади, ветер не ослабевал и изменений в погоде не предвиделось. Будь то зима или лето, здесь всегда властвовали сильный холодный ветер и огромные волны, что разбивались о берег там, в трёх-пяти километрах слева.

Это был Тихий океан. Шесть лет после того, как Мег с Эленой влетели в пролив Хуан да Фука, несомые штормом, они снова бились с ним, следуя на этот раз на юг: из Канады к штату Калифорния.

Элена глянула влево: в сплошной бледной серости образовался прорыв, там что-то желтело. Полосы песка сливались с тёмной растительностью. Это был берег Орегона. По какой-то причине здесь и сейчас в тумане образовалась брешь и Элене были дарованы эти несколько минут видимой земли. О том, чтобы ступить на землю, мечтать не приходилось. Эта часть тихоокеанского побережья Северной Америки из-за частых штормов, низкой температуры и огромных волн была смертельно опасной. Кроме того, в смысле бухт здесь не было ни сучка ни задоринки - одна сплошная, почти прямая, береговая линия.

До следующей якорной стоянки или хоть какого-то человеческого поселения было ещё несколько дней и ночей всё в том же обволакивающем холодном тумане. Казалось, время остановилось и, кроме белой яхты и холодно-бесцветного тумана, обволакивающего её, на свете ничего нет и больше никогда не будет.

Страшные мысли о бесконечной безысходности сами лезли в голову. Это состояние походило на бред, когда ты часами смотришь на волны и вглядываешься в туман. Когда они с Мег вышли в Тихий океан из пролива, когда впервые окунулись в эту полосу тумана, Элена перепугалась - она потеряла всякую ориентацию. Вокруг не было абсолютно ничего, что она знала до этого момента, мир с его континентами и цивилизациями исчез. Лишь очертания берега на дисплее, линия их курса и треугольник позиции яхты подтверждали, что Элена с Мег всё же существовали, что были на Земле, а не зависали в безграничном пространстве незнакомой планеты, где единственной субстанцией была вода, воплощённая в океане и капельках тумана.

Чтобы хоть как-то скоротать время и напомнить себе о мире людей, о земле, Элена вернулась в кокпит с наушниками и телефоном, на котором хранила несколько песен. Слева всё ещё желтел берег, было за что зацепиться глазам, можно было отвлечься от страха и одиночества и представить земную жизнь, растения, тепло солнца.

Из всех этих скитальческих мореходных лет, когда бежала из России, и потом, когда они с Мег переехали на яхту окончательно после продажи дома, сейчас Элене было особенно тяжело. Год странствия в Канаду почему-то таким страшным не был. Тогда они с Мег были вместе и этого было достаточно. Тогда море и яхта были для них новшеством и казалось, впереди их ждут лишь победы, триумф и сплошное безоблачное счастье.

Изменения стали приходить постепенно. Любовная лодка разбивалась. Только она разбивалась не о быт, а о бездушие системы и даже людей, населявших страну под названием Канада. Столкнуться с ним Элена никак не рассчитывала, потому что целый год существовала только с Мег, знала только любовь, уважение и взаимопонимание. Компания друг друга никак не подготовила их с Мег к реальности, которая поджидала их на земле, среди людей. Задумываться о будущем тогда, по дороге в Канаду, было просто некогда, нужно было бежать: сначала из России, а потом, кажется, от всего мира, только чтобы быть собой, чтобы быть вместе.

Вглядываясь в бежевую полосу вдали, которая была берегом, Элена усмехнулась: Красивый он... Ей вспомнились слова матери Мег о побережье Орегона. Двое редко переписывались и в последнем своём письме Мег мать выбрала эту безопасную тему. На всякие упоминания неприятностей, то есть реальной жизни дочери, мать Мег отвечала укором или меняла тему. Так в последнем письме, когда узнала, что дочь пробиралась на юг побережьем, которое было гибельным местом для небольших судов, она писала Мег о том, как побережье Орегона было красиво.

Чёрные мысли продолжали лезть в голову. Надо подумать о чём-то хорошем, - Элена держалась одной рукой за ворот куртки, чтобы не пустить вовнутрь ветер. Но как трудно найти что-то хорошее в голове, когда тебя трясёт от холода, когда вокруг лишь белая бездна тумана и бездушные волны в двадцати метрах видимости. Как же невыносимо страшно осознавать, что у тебя нет дома, что на целой планете тебя никто не ждёт, что идти, в сущности, некуда и что твоим пристанищем на всё видимое будущее стал океан.

Хорошо, что была Мег. Как и прежде, Элена с Мег были неразлучны и выживали, кажется, только потому что были вместе. Элена боялась подумать что бы с ней сталось, исчезни однажды Мег. Это был бы конец. Кроме Мег, никого и ничего у Элены на свете не было. Только Мег, да она сама. И пожалуй, всё также - вот эта яхта.

Песни в наушниках сменялись одна другой. После очередной паузы зазвучала музыка из фильма Возвращение Будулая.

Чёрт подери... - у Элены заныло сердце. Она полюбила эту мелодию давно, лет с семи. Тогда фильм шёл по советскому телевидению и Лена застывала на месте каждый раз, когда кончалась очередная серия. Это была какая-то неведомая, но реальная сила. Это было чудо. От него было хорошо и тепло: у Лены были мама и папа, был дом. Девочка млела от музыки, от безопасности, от уверенности, что завтра будет прекрасным и что её любят. Кажется, всё чудесное, что Лена испытала к своим семи годам, воплощалось в этих вкрадчивых, манящих, многообещающих звуках музыки. Это был мир любви.

Слёзы потекли потоком, Элена их не останавливала, знала, что не сможет остановить. Мама, мамочка, где же ты? - кричала Элена про себя, чтобы не выдать своего отчаяния Мег. - Где ты?

Неужели всё пропало, неужели признание, участие её матери никогда не вернутся, не проявятся снова? Сколько бы, кажется, лет не проходило, а Элена всё верила, что придёт день и мать дотянется до неё, скажет слова, которые изменят всё, снесут урон, который та ей нанесла, потому что это больше будет не важно. Потому что самое-то главное, что детство не было ложью, что мать по-настоящему беспокоится за Элену и хочет ей счастья.

Ничьи участие и поддержка так не были необходимы Элене, как участие и поддержка её матери. Но их не было, Элена никак не могла этого понять. Как могла мать не признавать своих поступков, не признавать ту боль, тот урон, которые нанесла собственной дочери? Как могла не признавать переход Элены через два моря и два океана? Переход, который та вынуждена была совершить, чтобы жить свою жизнь, чтобы избежать как раз того, что делала с ней собственная мать? Как мать сейчас, годы спустя, могла полностью отрешиться от Элены, как будто та не существовала вовсе?

Только сейчас, когда они с Мег снова выживали в океане на небольшой парусной яхте, когда ни одно место в мире не было Элене домом, когда хоть какие-то безопасность и человеческое присутствие в их с Мег жизни сводились к побережью семи островов Карибского моря, куда ей, всё ещё беженке, разрешался въезд, Элену огорошило жуткое открытие: участия матери в её жизни больше никогда не будет. А домом ей были Мег и их яхта, окружённая океаном.

Брешь в тумане стала затягиваться, берег исчезал. Приличный кусок его превратился в узкую полоску, но и та скоро исчезла. Мир снова стал сплошной белой завесой. А для двоих, что пытались здесь выжить и добраться до солнца, был ещё и этот остров в тумане и жизни - их яхта, которая, поднимаясь и опускаясь на волнах, продвигалась на юг.

Серые металлические волны разбивались о камни на берегу Орегона. Сильный ветер по-прежнему нёсся с северо-запада.

* * *

Реальность Елены

Иваново, Россия, 2005

Елена почему-то проснулась. Она какое-то время смотрела в темноту, вызывая ощущения и картины разбудившего её сна. Что это было? Яхта? Океан? Какой-то берег, которого она никогда не видела? Неприятное и липкое чувство тревоги заставило её подняться и сесть на диване.

В квартире никого, кроме Елены, не было. Это была ночь с пятницы на субботу - благодатная ночь, когда Елена могла быть сама собой, поскольку вокруг не было наблюдателей, не было событий, мыслей и чувств, вызванных другими. На два дня и две ночи Елена принадлежала сама себе и могла наконец прислушаться к себе, убаюкать, успокоить себя и, пусть на несколько часов, претвориться, что её жизнь и будущее были не так страшны, что была надежда на какой-то другой, счастливый, исход.

Елена с трудом разлепила веки - она проплакала чуть не весь вечер. Что же это значит? Что всё кончено? Но кому известно, что что-то начиналось, что что-то было? Кроме её и Натальи никто этого не знает и их встречи, их такие недолгие отношения умрут, не увидав света, выплеснутые лишь в шёпоте, в полутьме, спрятанные от мира. А были ли это вообще отношения, раз им не было свидетелей? Скорее, это была обречённая на провал секретная операция продолжительностью в месяц. А Наталья с Еленой были её единственными участниками и свидетелями. Теперь всё было как прежде - пустота.

Елена поднялась с дивана и, ступив несколько шагов по ковру, села в своё офисное кресло. Сейчас было легче: сидеть вот так, в темноте, прислушиваясь к себе, выслушивая себя. Включать компьютер не было надобности - Наталья более не присылала ей ни пламенных посланий, ни планов на будущие встречи.

Елена даже почти сожалела, что вчера случайно застукала Наталью на сайте, когда та должна была быть на даче с родителями. Не узнай она, что Наталья лгала, Елена ещё несколько дней просуществовала бы в этом подвешенном, опьяняющем состоянии, когда она была связана с этой женщиной, пусть и скрытой ото всех, связью, когда всё было возможно и прекрасно, потому что они продолжали видеть друг друга.

Конечно, ничем хорошим это не закончилось бы. Будущих событий Елена предсказать не могла, но чувствовала, догадывалась об этом там, внутри себя, где разум всегда ссылается на реальность и так холодно останавливает все начинания сердца. Конечно, быть вместе им не дали бы, растоптали бы их привязанность друг к другу, унижали бы, уничтожали бы каждый по-своему. Елене пришлось бы иметь дело с родителями, а Наталью уже сживали со света её муж и родители, припугивая забрать у неё детей и рассказать о её извращённости на работе. Это поэтому, заключила Елена, Наталья была вынуждена прекратить их встречи - её припёрли к стенке, оставляя ей один единственный манёвр - капитуляцию.

У самой Елены дела обстояли не лучшим образом. Эта ночь, да ещё одна пройдут, с дачи вернуться родители и всё начнётся по-старому: настоящая Елена исчезнет, ей на смену придёт восковая кукла, которую лепила из неё мать. Восковая кукла с восковым же будущим, которое Елена каждый день, засыпая, с ужасом себе представляла. Будущее складывалось из решений матери - Елена этого ещё не осознавала, но всё явственнее чувствовала боль, которую приносил ей каждый новый день.

Но что это за парусная яхта? Елена никогда не видела яхты, никогда не была в море. Что могло вызвать этот сон?

Словно в поисках ответа Елена включила настольную лампу. Может быть фильм? Нет, ничего подобного по телевизору не показывали. О мореходстве у Елены не было вообще никаких представлений, никаких знаний. Она видела лес мачт и море лишь однажды, когда этим летом ездила в Турцию. И это тогда, когда она впервые оказалась за пределами России, вдали ото всех, кого знала, Елену впервые охватило необузданное, какое-то древнее требовательное, идущее из глубины тысячелетий, желание, необходимость свободы: когда ты, как дикая лань или птица, следуешь своему чутью, выбираешь свой собственный путь. То, что её тогда сопровождал ненавистный Дмитрий, только усиливало это ощущение.

Нет, вокруг не было ничего связанного с морем. Разве только фигурка моряка, что сидел на детских счётах. Елена взяла моряка в руки. Она купила его в Санкт-Петербурге, во время экскурсии по Авроре. Мужичок, скорее всего, был боцманом, потому восседал так вельможно, свесив одну ногу и облокотившись о колено другой, и хитро смотрел на тебя, словно знал ответы на все вопросы в мире.

Елена вернула моряка на место и выключила свет. В постели, закрывая глаза, она надеялась не увидеть снова этот страшный сон, где не было ничего, кроме моря, яхты и страха.

2 - Йорктон

Реальность Элены

Чарльстон, Южная Каролина, США, 2018

Здесь было хорошо - прохладно. Во всех же остальных отсеках корабля воздух не охлаждался кондиционерами, поэтому жара не оставляла тебя нигде. Элена закрыла за собой стеклянную дверь, но дальше не шла, на экспонаты не смотрела, всё впитывала в себя прохладный высушенный воздух, доставляемый сюда по невидимым трубам.

В этой, первой, комнате на экране показывались и воспроизводились через динамики высказывания о свободе всевозможных известных личностей и простых американцев, имевших и не имевших отношение к армии, к военному делу. Элену особенно задели за живое слова Франклина Рузвельта. Задели, потому что, к сожалению, это означало борьбу, боль, потери. Свободы не дождаться, как шоколадки в кульке подарков на Новый год, она нигде никем не выдавалась: ни за деньги, ни за заслуги. Её нужно было добывать. А добывать, бороться, кажется, больше не было сил. Были силы лишь на то, чтобы бродить здесь, смотреть на экспонаты, не понимая ничего, не вдаваясь в детали, не читая объяснений на табличках.

Элена более не знала кого винить в её с Мег несвободе и не знала, был ли смысл этим обвинениям. Будь то Канада, которая отказывалась давать Элене равные с Мег права, играя их жизнями, затягивая каждый этап процесса её иммиграции на годы и годы; российское подданство Элены, а не гражданство в какой-нибудь западной стране; или их с Мег странствие через полпланеты, которое навсегда и бесповоротно их изменило - суть дела не менялась. Элена с Мег не могли более жить без абсолютной свободы, когда они сами решали, как пройдёт их день, когда могли броситься в какой угодно уголок Земли, чтобы испытывать, познавать, испить до дна всё, что можно было испить за короткую человеческую жизнь.

Сердце требовало справедливости, переживаний, звало к неизведанным далям и уж точно не в Канаду, где на всяких мечтаниях приходилось ставить крест. Никаких позывов к жизни, никаких желаний у Элены в Канаде не было, будто сама жизнь там превращалась в комнатное растение, которое без света неизбежно загибалось и в конце концов умирало. Ощущение зовущего блистательного мира исчезало. Вокруг были лишь бесчисленные автомобили, хмурые запуганные люди, бескрайние холодные провинции, переходящие в тундру, и серые одинаковые дни, которые ни к чему, кроме смерти, не вели. Так дело обстояло для тех несчастных, у кого не было ключей к лучшей жизни - денег на собственную свободу или храбрости распознать реальность и попытаться её изменить.

Одно было хорошо сейчас - прохлада и темнота в этом Музее Славы, устроенном на авианосце Йорктон времён Второй Мировой войны, который стал на вечную стоянку в городе Чарльстон в Южной Каролине. Элена медленно прохаживалась по комнатам музея, всё оттягивала тот момент, когда должна была потянуть за ручку и выйти в липкую духоту - в ангар с самолётами. Но делать было нечего, не оставаться же в музее навечно.

Элена с Мег могли приходить на авианосец каждый день. Заплатив совсем небольшую сумму, они стали членами фонда Йорктон и получили таким образом свободный доступ к кораблю. У Элены в нагрудном кармане рубашки сейчас лежала пластиковая карта, подтверждающая это. В одиночку и вместе с Мег Элена изучила все открытые для посетителей пространства и отсеки и в её голове постепенно сложилась полная картина - примерные планы палуб корабля. Авианосец был немаленьким даже по сегодняшним меркам и, чтобы ориентироваться в нём, приходилось нешуточно напрягать котелок. Забравшись в какой-нибудь потаённый угол корабля, Элена любила находить оттуда выход и оказывалась в конце концов в ангаре - на главной палубе, где толпились туристы.

Так, блуждая по кораблю, они с Мег нашли однажды спрятанные от посторонних глаз помещения в нижней кормовой его части. Там разобраться, что вело куда, было почти невозможно. Одна комната со ржавыми перегородками и перекрытиями вела в другую ржавую комнату, пока всё это не кончалось тупиком - бортом корабля, который во время отливов снаружи полностью обнажался, потому что судно сидело на дне.

Элена глянула на часы - была половина пятого. Народ должен был начать рассасываться, а кафе, через которое можно было пробраться в заброшенную часть, закрылось ещё в три часа.

Элена вышла из Музея Славы и направилась к спуску в кафе Воительница - так служившие когда-то здесь матросы называли свой авианосец.

Спустившись на один пролёт, Элена оказалась на палубе под ангаром. В кафе никого не было. Кухня также не работала - дверь в камбуз и окно для передач были закрыты. Только плакаты на стенах с улыбающимися лицами пилотов, моряков и их семей, продолжали убеждать тебя, что быть убитым пулей или осколком - здорово.

Дверь-люк, ведущая в прилегающий к кафе обеденный зал, была, как всегда, приоткрыта. На потолке потрескивали люминесцентные лампы. Элена пересекла зал и открыла очередную дверь. Эта дверь не была люком, как все другие проёмы на корабле, а была обычной дверью, установленной во вновь возведённой, никогда тут ранее не существовавшей, перегородке. Корабль потерпел серьёзные изменения в шестидесятые годы, когда старое оборудование заменялось новым, и теперь, когда из боевого авианосца превратился в музей.

Элена закрыла за собой дверь. Здесь, в тамбуре, можно было передохнуть, здесь её навряд ли застукали бы. Официантам, которых нанимали для образовательных вечеров, заходить сюда не было надобности: здесь кончалась цивилизация - чистота и кондиционированный воздух - и начинались облезлые стены с потрескавшейся краской минувших десятилетий, ржавчина и не спрятанная проводка.

Открыв хлипкую дверь с табличкой Только для персонала и обогнув стены тамбура, в котором только что стояла, Элена наконец оказалась у спуска. Лестница была едва заметна.

Элена на секунду задержалась, спускаться стала не сразу. Такое бывает, когда что-то манит тебя своей загадочностью и опасностью, но ты застываешь на мгновение, спрашиваешь себя Зачем мне это? Ведь не делать этого безопаснее. Но как было не спуститься, когда перед Эленой была металлическая лесенка старого военного корабля с цепями вместо перил, а внизу слабый жёлтый свет освещал соблазнительную неизвестность?

Элена двинулась вниз.

Без Мег рядом было страшновато. Во-первых, в этих тёмных заброшенных помещениях кто-нибудь мог запросто затаиться, а во-вторых, ту дверь наверху, с табличкой, могли запереть и тогда выбраться отсюда, не осрамив себя криками о помощи и грохотом, было бы не возможно. Чтобы убедиться, что лестница наверх не испарилась, Элена оглянулась. Да, вот она, там же, хоть и еле видна в пыльной полутьме.

Здесь, в первой комнате, было не так страшно - здесь было кое-какое освещение. По правую руку вырисовывались ряды старых кресел-парт для подготовки пилотов к полётам с распоротой местами искусственной кожей, а по левую стоял стол для пинг-понга и коробки чего-то неопределённого. Страшно было впереди, в тёмном коридоре, который разветвлялся на три пути.

Элена ступила в чёрный овал проёма-люка, замечая на будущее, что здесь нужно поднимать ногу, чтобы не навернуться. Впереди был свет. Одним из трёх путей была хорошо освещённая комната, которая посещалась здешними рабочими наиболее часто. Левый проём вёл в помещение со свисающими с потолка кусками стекловаты и столом под ними. Правый же проём был самым жутким - в нём не было видно вообще ничего. Элена пожалела, что не взяла с собой фонарик.

Что-то гулко ухнуло. Элене вспомнился фильм Титаник, где корабль, разваливаясь и накреняясь после столкновения с айсбергом, производил точно такие звуки - жуткие звуки огромной распадающейся конструкции. Авианосец пусть и не был сейчас посереди океана, всё же распадался, умирал год за годом. Поэтому каждая неокрашенная поверхность здесь была покрыта ржавчиной, а кое-где была пронизана дырами.

Шаг, ещё один и единственная лампа наконец добавила в сплошную черноту мутный из-за пыли круг жёлтого света. Элена увидела зеркало и металлическую раковину под ним. В раковине лежали две лампочки и обрезок стекловаты. На месте крана зияла овальная дыра. Вокруг угадывались очертания таких же раковин, светильников с пустыми цоколями и крючков для полотенец.

Когда-то это помещение служило умывальной для десятков матросов. Сейчас их голосов здесь больше не было слышно, не было суеты, надежд, мечтаний. Не было запахов зубной пасты, крема для бритья. Воплощение былой воинской славы увядало, глубже оседало в ил.

Сколько лиц Элена здесь перевидала - стены музея пестрели фотографиями матросов, пилотов и офицеров. Это были лица людей, которые давно умерли от ран или были убиты мгновенно. Некоторые, те, кому повезло, дожили до старости и умирали уже здесь, дома, на родной земле.

Бесчисленное множество людей рождались, хватались за жизнь, думали, что впереди их ждут годы и годы успеха, почёта и благосостояния, и однажды умирали, исчезали вместе со своими мечтаниями, будто их никогда не было на земле. Вот с этим-то было трудно ужиться. Осознавать молниеносность и хрупкость жизни, которая, как подтверждали история и этот корабль, была бесценной только для тебя и тех, кто тебя любит. Объединениям же людей, пусть даже они и создавались якобы для высшей цели - государствам, партиям и армиям - до тебя не было никакого дела. Для них ты был кирпичиком в стене, которая должна была поддерживать всё ту же вековую ложь, нерушимую систему господства одних над другими. Для них ты был надоедливой букашкой, которая всё трепыхалась, всё требовала прав, достоинства, уважения к себе и своей жизни.

У Элены была Мег, а у Мег - Элена. Нужно было жить каждый день, дорожить каждым днём. Об этом говорили Элене здешние фотографии бравых мужчин и эта заброшенная тёмная комната, где они однажды умывались, брились, готовились к новому дню, который для кого-то стал последним.

Но как же здесь было жарко, майка под рубашкой липла к телу. Нужно было двигаться дальше, посмотреть что скрывала тьма впереди.

Под ногами хрустели песок и ржавчина. Значит, умывальная была реальностью, в этом Элена почти сомневалась, настолько жутко было сопоставлять прошлую жизнь этой комнаты с тем, что она видела перед собой теперь.

Элена засунула брошюру музея в задний карман шорт и взяла в руку одну из лампочек в раковине. Внезапно всё, что она перед собой видела - раковина и клочок пола под ногами - исчезли в черноте.

Что за чёрт?

Элену обдало испариной. Вокруг неё была лишь тьма. Единственная лампа, освещающая умывальную, перегорела.

* * *

Реальность Елены

Иваново, Россия, 2005

- Ха, смотри-ка ты, перегорела, - констатировал Дмитрий,