Взрослая жизнь

Автор Дмитрий Беркут

«Взрослая жизнь» - история трёх молодых людей, которые ищут своё место в мире.

 

В забытом богом карельском городке, в долине то ли Свири, то ли Стикса, то ли Леты, с мечтами о не менее мифической Латинской Америке, герои проходят через сложные перипетии, принимают правильные и неправильные решения и не представляют, насколько по-разному сложатся их судьбы.

• Язык: Русский
• Издатель: Dmitry Berkut
• Дата выпуска: 9 нояб. 2023 г.
• ISBN: 9798223859710

Дмитрий Беркут

Dmitry Berkut, a writer and photojournalist, has authored three novels in Russian, including 'Clochard,' which was translated and published in English. Born in northwest Russia and based in Porto, Portugal, Dmitry's diverse experiences include publications by various media agencies worldwide, as well as curating a photoblog for the BBC Russian service. His photography book, titled 'Under the Asian Sun,' won the Zhar-Kniga Russian National Book Design Competition in 2020.

Предварительный просмотр книги

1. Идеальный день 

Лера сидела на берегу широкой реки и наблюдала, как оранжевое солнце, пройдя дневной путь, завершает его в хвойных лесах, за сверкающими в отблесках заката, многотонными двухстворчатыми воротами судоходного шлюза местной гидроэлектростанции. Летнее марево, остывая и отпуская августовский день, уже позволяло ясно воспринимать все окружающие запахи и разнообразные звуки, гулко передаваемые по гладкой поверхности прохладной воды. Лера любила это место, несмотря на местные легенды о том, что под дамбой и земляной плотиной, ещё с тридцать седьмого года, лежит не менее чем по одному покойнику на каждых пятерых жителей современного городка. С одной стороны, рассказы о заключённых строителях «Свирьлага» на неё нагоняли жуть, с другой — Лере нравилось приходить ближе к закату на заброшенный, усыпанный мелкой галькой песчаный пляж и сидеть, не обращая внимания на назойливую мошкару, которая со временем и на её присутствие тоже переставала реагировать. Вечерний воздух радовал теплом и свежестью, а поблизости не было ни души. Чаще всего это случалось, когда отец напивался и она, спрятав его охотничье ружьё в чулан, потихоньку сбегала из дома. В такие дни Лера чувствовала себя ужасно одинокой. Говорят, что одиночество прекрасно, — размышляла она, — что оно мобилизует, даёт подумать, приближает к себе, к богу. Но это неправда, этим люди лишь пытаются оправдать себя, свой стыд и неловкость за то, что они одиноки. За свою невостребованность. Одиночество давит, разъедает, и приводит к отчаянью. Последнее время она всё чаще об этом думала, чувствуя себя в этом городке чужой и совершенно ненужной.

Лера встала с камней, стянула в хвост спадающие на плечи волнистые русые волосы, скинула босоножки и не спеша двинулась к излучине реки, к тому месту, где сразу начиналась глубина, чтобы окунуться, не подвергаясь процедуре медленного погружения в холодную воду. Окружающие считали её привлекательной, и Лера всегда легко сходилась с людьми, но в тоже время тяготилась зачастую излишним, с их стороны, вниманием. «Невидима и свободна!» — эта реплика героини Булгакова была её жизненным кредо. Ещё с детского сада Лера помнила ощущение, когда вокруг полно народа, а в голове только звук: «у-у-у», и очень хочется домой, к маме, человеку, который тебя любит. Любит безусловно. Уже четыре года как мамы нет, а отец начал пить. Это для Леры и стало настоящим одиночеством. 

Она шла к воде, скороговоркой привычно проговаривая оберег, которому её когда-то научила бабушка, а дойдя до камней на излучине реки, скинула короткие шорты с маечкой и, оставшись в купальнике, бултыхнулась в прохладную тёмную воду. Течение в реке было быстрым, а вода, даже когда солнце раскалялось до предела, — по северному холодной. Но к закату температура воды всё же заметно поднималась, и Лера, сливаясь с ней, уже с трудом понимала, где кончается тело и начинается река. Как это ни парадоксально, но безлюдный берег был единственным местом, избавляющим её от щемящего чувства заброшенности. Лера сделала несколько энергичных гребков в направлении каменной гряды, отсыпанной посреди реки параллельно течению, затем перевернулась на спину и расслабилась, рассматривая проплывающие по небу ватные облака.

— Привет! — вывел её из задумчивости приглушенный поверхностью воды мужской голос.

Не шевелясь, Лера скосила взгляд в сторону камней на берегу. Возле её одежды стоял молодой парень.

— Купаешься? — снова крикнул он.

— Нет, купаюсь, — нехотя отреагировала Лера, перевернулась в воде и поплыла в противоположную от берега сторону.

— Ааа, а я думал купаешься, — с деланным сожалением ответил парень.

Она улыбнулась. Сзади послышался всплеск, Лера повернулась в воде и увидела, как парень плывёт по направлению к ней. Когда они поравнялись, она смогла рассмотреть его уже более внимательно. Парень был постарше неё, с короткими чёрными волосами и прямым любопытным взглядом, от которого даже в воде она сразу немного смутилась. Показалось, что в нём есть что-то неуловимо знакомое. Лера явно его где-то уже видела.

— Тебя зовут Эрик? — вспомнила вдруг она.

Парень удивлённо посмотрел на Леру и бултыхая под водой ногами завис на одном месте. 

— Да, а откуда ты знаешь?

— Мой папа, Сергей Тугаев, работает с твоим отцом, Станиславом Валерьевичем.

— Ааа, он мне не отец, — буркнул парень, отведя взгляд, — мой отец умер, а Стэн это новый муж моей матери.

— Извини, — смутилась Лера.

— Ничего страшного, ты же не знала.

Они синхронно развернулись в сторону берега и вместе поплыли к камням.

На берегу оказалось, что Эрик сантиметров на десять выше Леры. Он пришел с большим полотенцем, которое сразу же накинул на её плечи. Лера хотела было отказаться, но обычное внимание вдруг стало таким желанным, что она просто махнула на всё рукой, улыбнулась и обернула полотенце вокруг талии. Эрик пригладил мокрые волосы и уселся на тёплые камни.

— А тебя как зовут?

— Ой, извини, Лера. Меня зовут Лера.

— Да что ты извиняешься, всё нормально же.

— Да уж, извини...

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Это разрядило атмосферу, и Лера сразу же почувствовала себя гораздо лучше.

— Часто сюда приходишь? — спросил Эрик.

— Каждый вечер.

— Здорово. Тоже буду, можно?

— Конечно, — кивнула она, — это же не моя река, каждый может приходить.

— Ну тогда ладно.

Повисла пауза. Эрик достал из кармана джинсов пакет с табаком, свернул аккуратную самокрутку и закурил. Лера непроизвольно принюхалась. К тёплому воздуху с древесно-смолистыми нотками, доносящимися из ближайшего сосняка, добавился терпкий табачный дух.

— Хочешь покурить? — спросил он, заметив её реакцию и выдыхая дым как можно дальше от Леры

— Я балуюсь, конечно, но не часто.

— А травы? У меня дома есть.

— Так прям сразу и домой? — недоверчиво посмотрела на него Лера.

— А что в этом такого? Я не маньяк. Ты даже моего отчима знаешь. Как сказал Хемингуэй: «Лучшая возможность узнать, можешь ли ты доверять человеку, — довериться ему».

Неожиданно, последняя фраза на неё подействовала. И даже не столько сама цитата, сколько то, что Эрик воспользовался ей в их разговоре.

— Окей, пойдём, — решилась вдруг Лера, почувствовав при этом возбуждающий прилив смелости, — только я не то, чтобы что-то понимаю в этом, так, пару раз в общаге курила с подругами.

— Да, конечно, посидим музыку послушаем, поболтаем. Скучно тут.

— Да уж. А с тобой весело? — она насмешливо посмотрела на Эрика.

— Со мной не знаю, но вместе точно не должно быть скучно, — нисколько не смутившись, парировал тот.

— Тогда ладно.

Они собрались и неторопливо пошли от реки через перелесок в сторону района с одноэтажной застройкой, видневшегося на горке. Редкий кустарник, усыпанный зелёным бутылочным стеклом, сразу же наводил на мысль, что вечером по этим местам лучше бы не гулять. Но сейчас Лера была со своим новым знакомым и быстро расслабилась, без задней мысли отдавшись под его защиту.

— А я думала вы на проспекте Ленина живёте, — сказала Лера, когда они, пройдя перелесок, вышли к частному сектору.

— Мы сейчас в своём доме живём в районе Калмисто, отчим строит. Я на чердаке базируюсь. А квартира была отцовская, мать ждёт полгода чтобы вступить в права наследства и продать. Мой отец недавно умер, инфаркт.

— Сожалею.

— Ну я в принципе из-за этого сюда и приехал из Питера. Мать, правда, меня даже на похороны не позвала.

Лера поняла, что Эрику нужно выговориться, и сочувственно посмотрела на него.

— У вас плохие отношения?

— Да вроде нормальные, но всё же не такие какие должны быть у матери с сыном. — нахмурился Эрик, под её взглядом осознав, что слишком уж сильно раскрывается перед только что встреченным человеком, — ладно, Лер, давай сменим тему?

— Так давай, меняй, ты же мне сам начал это рассказывать, — легко согласилась она.

— Да, точно. Слушай, а ты знала, что тот самый австралийский Вомбат, о котором ничего не писал Кастанеда, – срёт кубиками?

Лера засмеялась.

— Нет, не знала.

— А ещё самки вомбатов, когда возникает сексуальное желание, кусают самцов за зад. И его единственные враги — автомобили, дикая собака динго и тасманийский дьявол.

Лера улыбнулась:

— А ты смешной.

Они свернули на улицу, целиком застроенную новыми частными домами. Постройки были настолько различных конструкций, что начинало рябить в глазах. Эрик протянул руку в сторону двухэтажного дома из свежего бруса, задиристо возвышающегося над остальными.

— Вот он. Дом. —  произнёс он.

— Я так и подумала, Станислав Валерьевич начальник, как-никак.

Искорки в глазах Эрика тут же угасли.

— Вот именно, никак. Давай не будем о нём? И ещё, пожалуйста, не зови его при мне по отчеству, а то меня неровен час стошнит. Просто Стэн, хорошо?

— Окей, извини.

— Ты как вежливый ёжик, все время извиняешься.

Лера улыбнулась.

— Окей.

Возле дома никого не было, но дверь была открыта. По лестничному маршу, расположенному в прихожей, они поднялись, минуя второй этаж, на чердак.

Эрик подмигнул Лере.

— Второй в процессе, даже полы ещё не настелены.

Она понимающе кивнула, и юркнула вслед за ним в приоткрытую дверь чердака. Из-за разогретой за день крыши, в комнате стоял аромат свежеструганного дерева. Интерьер оказался довольно стильным и уютным. Косые стены и асимметрично расставленные небольшие книжные стеллажи. Маленький диванчик возле одной из стен. В углу разместилась пара деревянных паллетов с установленной на них стереосистемой, двумя внушительными колонками, двухкассетной декой и виниловой вертушкой, а посреди комнаты располагалось лежбище из нескольких матрасов с накинутым на них огромным ворсистым покрывалом в крупную клетку. Прямо над кроватью, по центру крыши, было врезано большое окно, из которого открывался вид на проплывающие по синему небу облака.  

— Как же круто у тебя! — восхищённо выдохнула Лера.

Эрик слегка смутился от неожиданного комплимента.

— Да, по-быстрому обустроился, а книги отца из квартиры перетащил.

Лера подошла к стене, и взяла с полки наугад одну книгу.

— Паустовский, Золотая роза, — произнесла она и посмотрела на Эрика, — Читал эту книгу? О чём она?

— Да, конечно. Она о писательском мастерстве.

— Интересно. А кем твой отец был по профессии?

— Художником. У него была своя студия, на территории речного порта.

— Вот как. А я было подумала, что писатель. 

Эрик усмехнулся.

— А ты кто по профессии? 

— Окончила медицинское училище, и с девятнадцати работаю медсестрой. Сейчас тут, в верхнесвирской районной больнице.

— А дома у тебя, все книги, наверное, по медицине? — прищурившись съязвил Эрик.

Лера улыбнулась.

— Нет, конечно, по медицине разве что несколько справочников, — будто не заметив сарказма, ответила она. — К тому же мы недавно в Верхнесвирск переехали. С Кубани. Не получилось много вещей с собой взять, да и папа сказал: «там всё купим».

— А почему переехали?

— Отец так решил. — Лера снова подняла взгляд на Эрика. — Мама умерла, и папа сказал, что нужно перебраться куда-то поближе к её родине. Она из этих мест, из вепской деревни, ближе к Вологодчине. Хотя, после Краснодара для меня и Верхнесвирск деревня.

— Сорри, — тихо произнёс Эрик.

Лера снисходительно улыбнулась и уселась на диванчик, внезапно оказавшийся удивительно мягким.

— Ну вот, теперь и ты извиняешься, — сказала она, — не нужно.

— Так ты, стало быть, у нас на половину вепса? — усмехнулся Эрик. 

— Если тебя это не смущает, то да... Я вообще не понимаю, отчего к вепсам тут такое отношение. 

— Нет, конечно, — спохватился Эрик, сообразив, что сказал что-то лишнее, — тут вероятно все вепсы, просто никто не признаётся. Люди никогда не любили то, чего не понимали. Можно даже сказать, боялись. А вепсы, они же в духов верят, да в лесу с нечистью общаются. Но ведь это же просто штамп. Никто из них на самом деле с духами не общается. 

Лера приподняла брови и чему-то улыбнулась

— Скажи-ка лучше, чем ты сам занимаешься? — решила перевести она тему на Эрика.

— Учусь в Петербурге, в Институте кино и телевидения. Мастерская Арановича, режиссура художественного и документального фильма.

— Вот это класс! — воскликнула Лера, — как тебе удалось туда поступить?

— Очень хотелось, плюс деньги отца, вот и поступил. Правда после армии. Но, нужно признаться, я уже не учусь, — смутился Эрик, — взял академ.

— Ого, ты и в армии был. А почему академ? 

— Разные причины. Поживу немного в Верхнесвирске, займусь собой, подумаю над своим проектом.

— Ладно, не буду тебя пытать, — сказала Лера, меж тем подумав, что скоро он и сам ей все это расскажет, и может быть даже не один раз. «Вероятно я буду часто здесь бывать» — пронеслось у неё в голове. Лера подошла к маленькому окошку в торце чердака, и выглянула через него во внутренний двор. Небольшое картофельное поле, окаймлённое кустами смородины и деревянным забором, с бревенчатой баней под яблонями по правому краю. И сараем, наполовину построенным за пределами участка на «ничьей земле». Все как у людей.

С верхней книжной полки, на которой расположились различные словари, Эрик достал толстенный том с вызолоченной объёмной надписью «Генеалогия морали. Фридрих Ницше», который на поверку оказался искусно сделанным вместительным муляжом-шкатулкой. Внутри обнаружился латунный портсигар, вероятно ещё времён Великой Отечественной. Портсигар был наполнен пахучими, мелко перемолотыми конопляными бошками.

— Может не будем? — засомневалась Лера.

— Да всего чуток, по затяжке. Считай, что это знахарская трава, чтобы оперативно посовещаться с духами, — Эрик рассмеялся своей же шутке, — кстати, я там ненароком услышал, как ты что-то говорила, когда в реку входила. Это типа заговор?

Лера спокойно улыбнулась.

— Следил за мной? Да. Заговор.

Эрик окинул взглядом Леру, пытаясь понять шутит она или нет. Лера же, не задумываясь, монотонно быстро и не сбиваясь запричитала:

— Быстра реченька, ты очищаешь остры камни, песчаны берега, зеленые луга, очисти с меня скорби, болести, все прищы и призоры, окрики и оговоры, худые разговоры и дай мне водицы на сон на покой, на доброе здоровьице. Во веки веков, аминь.

Эрик застыл с портсигаром в руке, тупо уставившись на Леру. Теперь уже засмеялась она, так беззлобно, как будто не он пытался её задеть, а напротив, она подшутила над ним.

— А ты забавная, — улыбнулся Эрик.

Он ловко свернул самокрутку из специальной табачной бумажки и принялся искать спички, шаря по карманам и заглядывая на разные полки. Лера, смекнув в чём дело, вытащила из своего джинсового рюкзачка и протянула Эрику бензиновую Zippo. Зажигалка была из чёрного металла с нарисованным на ней всевидящим оком — глазом, вписанным в треугольник, и исходящими из него золотистыми лучами. Эрик присвистнул и, взяв её в руку, принялся рассматривать детали рисунка.

— Нравится? — спросила Лера.

— Люблю старые бренды. Они приятны на ощупь, хорошо лежат в руках, смотрятся потрясающе добротно и желанно. Это уже уровень религии. Каждая из этих вещей светится изнутри от вложенной в неё энергии вожделения.

— Я так и подумала, увидев твой портсигар, — покачала головой она. А зажигалку папа подарил, когда узнал, что я покуриваю. Странно, да?

— Ну, в какой-то мере, — согласился Эрик.

С характерным звуком чиркнув большим пальцем по колёсику, он прикурил от горящего ровным пламенем фитиля, затем щелчком захлопнул крышку зажигалки и вернул её Лере.

— Ты знаешь, что значит этот рисунок?

— Какой-то масонский символ. Папа любит такие штуки. Хотя, скорее всего, и не понимает их значения.

— Да, точно, он и есть, — лучезарная дельта, символ Великого Архитектора Вселенной, наблюдающего за трудами вольных каменщиков. Треугольник — знак огня и просвещения. А открытый глаз символизирует первопричину всего сущего, совершенное добро и победу над злом.

— Очень интересно, хочешь подарю?

— Не нужно, Лер, это же твоё, подарок. К тому же твой отец явно не оценит такую щедрость.

— Ну эта зажигалка подарена мне, и значит я вольна делать с ней всё, что захочу. Я не чувствую себя её хозяйкой, значит она не моя.

— Нет, спасибо. Пусть лучше она будет у тебя. Красивой девушке — красивые вещи.

Лера улыбнулась.

— Ты такой милый. Пусть она будет моей, но живёт у тебя.

Они по очереди сделали по затяжке и увидев напряженные лица друг друга, снова рассмеялись.

— Знаешь, Эрик, ты мой первый знакомый в Верхнесвирске. Не считая, конечно, тёток с отделения, Люську и патологоанатома дядю Фёдора.

Эрик, делая вторую затяжку, поперхнулся.

— Господи, у тебя ещё и дядя патолог?

— Нет, просто его все дядей Фёдором зовут, — улыбнулась она, — он добрый и всё время немного подшофе.

Они замолчали, и в затянувшейся паузе у Леры вдруг промелькнула отчетливо-тревожная мысль, что ничего на самом деле не произойдёт, она так и уйдёт от этого, в самый ответственный момент потупившего взгляд, парня. Интересного, но недостаточно решительного. Эта мысль, словно скачок давления, тоскливо засвербела в её барабанных перепонках. Затем, повинуясь внутреннему импульсу, Лера посмотрела Эрику прямо в глаза и мягко, но отчётливо произнесла:

— Ты мне нравишься. 

Это вышло как-то неловко, неуклюже, но зато очень искренне, и её сразу же отпустило.

— А не слишком быстро? — смутился Эрик, и не выдержав взгляда Леры, уставился на мошку, ползущую по стене.

— А кто вообще устанавливает сроки? — уже спокойно возразила она.

Эрик подошел к вертушке, поставил Transformer Лу Рида, и чердак наполнился негромкими бархатными звуками «Just a perfect day». Они уселись на покрывало в широкий луч света, падающий с потолочного окна, затянулись ещё по разу и снова взглянули друг на друга. В этот момент и Эрику, и Лере в голову пришла одна и та же мысль: «А, может быть, это и правда идеальный день?»

2. Взрослая жизнь 

Прихватив с собой десятикубовый шприц, иглу с маленьким кануриком и горсть карамельных конфет, Ваня вышел на лестничную площадку. Он дождался, пока затихнут шаги мужика с первого этажа, который шумно выходил во двор со своей собакой, и хлопнет подъездная дверь. Снизу доносился запах жжёных волос и затхлый канализационный дух, просачивающийся в подъезд из затопленного подвала. Взглянув по привычке между перил в лестничный пролёт, чтобы убедиться, что его никто не пасёт, Ваня стремглав, перепрыгивая через несколько ступенек, сбежал вниз по лестнице, про себя между тем отметив появление новой размашистой надписи на стене. Вчера этого не было, — подумал он. «Идите нахуй!» — кричало корявыми буквами, сложенными из глубоких канавок, оставленных второпях чем-то острым. Ване не нравилось, когда стену его подъезда превращали в средство массовой информации. Чьё это было творчество, он примерно догадывался, и внутренне сразу же пометил галочкой пункт «при случае вломить пиздюлей». Добежав до дверей, Ваня шумно выдохнул из лёгких воздух, закинул за щеку кисло-сладкий карамельный леденец и намеренно неторопливо вышел из подъезда. Среднего роста, худой, но вполне энергичный, в штанах-каргах цвета хаки, рубашке с длинным рукавом, с тёмно-русыми волосами и стрижкой «под Бобби Фишера», он выглядел лет на пять младше своего возраста. Ваня всегда следил за внешним видом, это являлось необходимым элементом для выживания в этом, как он его называл, «скорбном верхнесвирском мирке». Ещё в те времена, когда он шалопаем гонял во дворе мяч, страстно желал стричься как нормальные люди под «канадку». Но стоила «канадка» сорок копеек, а мать давала лишь двадцать на прическу под названием «покороче», а то и десять, чтоб «под ноль» — для профилактики, как она выражалась, педикулёза. «Будешь взрослым, подстрижешься как захочешь», — отрезала мать, на чём все обсуждения закончились. И теперь, наконец-то взрослый, он, как следует раскумарившись, мог фанатично зависнуть, словно какой-нибудь Элвис Пресли возле зеркала, выдёргивая волоски из ноздрей и укладывая причёску, а то и сделать приличную стрижку, с которой возникает шанс легко найти деньжат на следующую вмазку. 

Быть взрослым. Взрослая, сука, Жизнь. Взрослая жизнь — это когда ты отчётливо понимаешь, что в детстве было всё-таки лучше, каким бы отстойным оно ни казалось. В детстве все были одинаковые, и дети, и их родители. Но потом пришло осознание, что у одних предки еле концы с концами сводят, а другие своих детей легко в престижные ВУЗы определяют. Хотя, Ваня к окончанию восьмилетки уже ясно понимал, что дальше местной путяги ему пойти не суждено. Да и не нужно. Для тех, кому необходимы реальные знания — библиотеки до сих пор бесплатны. Сейчас же он шёл через до боли знакомые дворы, и его начинало слегка подкумаривать. С деньгами, как, впрочем, и всегда, был напряг, и единственным для Вани способом найти их сегодня, было сходить к его другу Эрику и просто, без обиняков, попросить у него лавэ на раскумариться. Хоть Эрик и пил в последнее время безбожно, но всё же деньжата у него водились, а когда заканчивались, то он просто продавал что-то из вещей недавно умершего отца. Эрик не так давно вернулся в Верхнесвирск, и для Вани это было настоящей отдушиной в жизни. Ни у Вани, ни у его родителей никогда не было того, что можно было бы продать хоть за какие-то вменяемые деньги. Самой дорогой вещью в доме был, вероятно, ковёр с оленями, да ламповый телик, который и даром никому не был нужен. Причислял себя Ваня к наркоманам или нет, но в употреблении веществ он мог уже спокойно считаться местным ветераном, впервые узнав, что такое маковый раствор из прокипяченных бинтов, ещё в семнадцать лет. Сейчас ему было почти двадцать пять, что на восемь лет больше, чем семнадцать и на два года меньше двадцати семи. А восемь лет, это уже бесконечность, которая в два раза длиннее, чем Великая Отечественная Война. 

Родители знали, что Ваня торчал, но давно уже плюнули на его жизнь, так же как, впрочем, и на свою, неуклонно спиваясь разбодяженным шилом, берущимся в долг, до аванса, на местных ямах.

Стараясь отвлечься от кумаров и шмыгая носом, Ваня бодро дотопал до Калмисто, бывшей деревни, а ныне частной застройки на окраине Верхнесвирска. Названия районов в этом городе неизвестно откуда происходили и никогда не умирали с самими районами. Менялось только их содержимое: жилые постройки и поколения их унылых обитателей.

В это время Галина, мать Эрика, стояла возле кухонного стола с массивной дубовой столешницей и тонкими кольцами сосредоточенно нарезала лук. Это была высокая статная женщина бальзаковского возраста, с короткими крашеными в рыжий цвет волосами. Она была одета в свободные летние шаровары, трикотажный пуловер и цветастый фартук. В отличие от большинства домохозяек, Галина не терпела всяческие халаты и старалась даже на кухне выглядеть более или менее прилично. После многих лет ежедневной готовки она знала кучу ухищрений, благодаря которым можно резать лук, не проливая слезы. К примеру, периодически смачивать нож холодной водой. Либо заранее положить луковицу на десять минут в холодильник, чтобы лук стал менее злым. Или же напевать простой мотив, стараясь дышать ртом, чтобы отгонять луковые пары от глаз струёй воздуха. Но сейчас, забыв про все эти хитрости, она словно под гипнозом смотрела на ровные луковые колечки, выскакивающие из-под ножа, думая лишь об одном — о своём сыне, приехавшем недавно из столицы и уже успевшем нарушить неспешный ход её жизни. Все дело было в том, что Эрик, обычно спокойный и уравновешенный, начал время от времени приходить домой поддатым. А в таком состоянии у сына развязывался язык и начинались скандалы между ним и её новым мужем, Станиславом. Поначалу все думали, что Эрик появившись в городе, сходит на могилу к отцу, поживёт ещё недельку, да и вернётся на учёбу в Ленинград. Но по каким-то известным только ему причинам Эрик делать этого явно не планировал, недавно объявив во всеуслышанье, что взял академический отпуск и намерен пожить некоторое время дома. С другой же стороны, то обстоятельство, что сын не так давно нашёл себе приличную, работающую в местной больнице, девушку, которая временами оставалась даже на ночь, вселяло надежду, что Эрик урезонится и всё наконец-то встанет на свои места.

Галина вывалила нарезанный лук в большую импортную тефлоновую сковороду и просторную кухню заполнил резкий, но аппетитный луковый запах. Она слегка приоткрыла окно, выходящее в небольшой сад во внутреннем дворе, и половником помешала в кастрюле уже почти готовый суп. 

— Эрик, — зычно крикнула Галина, задрав к потолку голову, — давай спускайся, скоро обед!

Никакого ответа за этим не последовало. Галина, перемешав деревянной лопаточкой лук, убавила огонь на газовой плите до минимума и прикрыла сковороду прозрачной стеклянной крышкой. 

— Эрик, — ещё более нетерпеливо гаркнула Галина.

Деревянные ступеньки заскрипели, и в открывшуюся дверь ввалился слегка опухший Эрик.

— Опять пил? В холодильнике, вон, рассол возьми.

— Ма, у тебя там коньяк был, налей тридцать грамм, — хрипло простонал Эрик.

— Никакого тебе коньяку! Ишь, похмеляться начал.

Галина поварёшкой зачерпнула из кастрюли суп и наполнила глубокую тарелку.

— Поешь лучше сначала. 

Эрик подошёл к шкафчику, открыл его и вытащил оттуда пузатую бутылку «Наполеона».

— Ой, положь, где взял! — Галина выхватила бутылку из рук Эрика, и сунула её обратно в шкафчик, — это на праздники!

— Мам, ну какие ещё праздники?

— Поешь сначала, я сказала, а потом уже посмотрим.

Эрик сел за стол и нехотя зачерпнул ложкой суп. Галина подошла и встала возле него.

— Ты ведь так сопьёшься, дружок, — укоризненно начала она уже заранее известный им обоим разговор.

— Ничего, не сопьюсь. 

— Отец вон твой пил и посмотри, чем всё это закончилось.

— А муж твой разве не пьёт?

— Он мужик и сам решает. А ты ещё пацан. Мы за тебя в ответе.

Эрик, предчувствуя надвигающийся поток нотаций, уже начал злиться.

— Мы? Если ты мать, то вот твой муж мне