Могучий Русский Динозавр No4

Автор Издательство Чтиво

В начале было Чтиво. Затем родился Русский Динозавр. Вместе они плечом к плечу стоят на защите современной малой прозы, публикуя для вас исключительные произведения. Перед вами все номера ежегодника: каждый год двенадцать избранных публикаций, двенадцать авторов под одной обложкой — итог двенадцати месяцев работы литжурнала. Выпуски также включают рассказы победителей конкурса рок-прозы «Гроза» радио Овердрайв. Держись, читатель, ибо Русский Динозавр воистину могуч!

• Язык: Русский
• Издатель: Издательство Чтиво
• Дата выпуска: 13 мар. 2024 г.
• ISBN: 9798224691906

Издательство Чтиво

Существует много книг, которые вы никогда бы не прочитали, поскольку они не подходят под формат «большой» издательской системы. Кроме того, крупные издательства почти не печатают рассказы. Настало время заполнить эту нишу.Чтиво начало работу в Санкт-Петербурге в качестве издательства одной книги осенью 2017, сегодня мы трудимся над расширением библиотеки. Идея довольно проста: те электронные книги, чьё издание себя окупит, выйдут на бумаге. Так мы снижаем исходные затраты и риски, а вместе с тем получаем возможность публиковать больше новых книг.

Предварительный просмотр книги

В начале было Чтиво. Затем родился Русский Динозавр. Вместе они плечом к плечу стояли на защите интересов современной малой прозы, публикуя для вас лучшие рассказы современников. Журнал вырос и который год находится в свободном плавании. Перед вами все номера ежегодника: каждый год двенадцать избранных рассказов, двенадцать авторов под одной обложкой — итог двенадцати месяцев работы журнала. Держись, читатель, ибо Русский Динозавр воистину могуч!

---

Содержание

Очень красиво | Олег Золотарь

Мать | Тумен Монгуш

Мне путь укажите... | Дарья Сомова

Расписание погромов, или Синий дым Китая, или Наш человек в Гаване | Эдуард Диа Диникин

Другое солнце | Марина Глазачева

Монстр из стекла, бетона и асфальтной крошки | Василий Подкованный

Тревожный человек | Николай Гиливеря

Ягодки | Кирилл Фирсов

Тварюга | Игорь Галилеев

Сигарета длиною в жизнь | Оганес Мартиросян

Травма | Валера Дагим

Пропажа | Кирилл Комаров

Читайте также

---

Очень красиво | Олег Золотарь

Тот день я хорошо запомнил. Запомнил в самых мельчайших подробностях. И неудивительно. Ведь это был самый важный день в моей жизни. Самый важный. Вот прямо самый.

Жили мы тогда с отцом у бабули с дедулей. На постоянной основе жили, хотя и считалось, что временно. Дом низколобый и сейчас перед глазами стоит: сени, четыре комнаты, образа по углам, кусты алкоголий у крыльца.

Цветы почему-то особенно в память врезались. Тёмно-зелёные стебли, жёлтые бутоны с крупными лепестками, капельками росы. Красивые цветы. Очень красивые. За ними бабуля всё увивалась — лишь бы не засохли, лишь бы не вымерзли. Столько заботы на них перевела, что для прочей жизни и вовсе не осталось.

Строгая бабуля была. За словом в карман не лезла, в ответ церемоний не требовала. Вот и в тот самый день — всё цветы подвязывала да отца материла. Крепко материла, самыми последними словами. За жизнь его недалёкую, за то, что только хуем о перспективах думает, за то, что раньше их семья зажиточной считалась и уважением пользовалась, а нынче люди разве что головами при встрече кивают. И ведь не поймёшь, что у этих людей на уме. Но вряд ли что-то хорошее. А всё из-за отца. Из-за него. Только из-за него.

Отец на брюзжание бабули внимания не обращал, со двора собирался. В широкой шляпе, лёгких туфлях парусиновых. Улыбался, усы расчёсывал, мне подмигивал.

— Погода хороша! Сегодня все красавицы у окон будут да на крыльце! Скоро мамку тебе новую приведу! Хочешь? Хочешь новую мамку?

Я на лавке сидел, отцу не отвечал, хмурился. Знал, чем всё закончится. Временами и вправду приводил блядей, жизнь с дешёвой тушью перепутавших. На день-другой задерживались, редко дольше. Да и не каждый раз подобное отцу удавалось. Чаще один приползал, под утро, соплями по земле. Страдал день-другой чувствами неразделёнными, а после снова — на выгул.

Лишь только отец калиткой хлопнул, из виду скрылся, бабуля за кур принялась. Созвала, собрала пернатых вокруг себя, вздохнула тяжко. Ох, больны куры! Очень больны! Жрут, кудахчут, а яиц не несут!

Вот и решила бабуля аспирином их отпоить, чтобы пропотели они и поправились. Словит куру, между колен зафиксирует, одной рукой клюв приоткроет и прямо в горло испуганному пернатому существу микстуру вливает. Вливает, а сама на меня косится.

— На батьку дуешься? Ну дуйся, дуйся! Вырастешь — сам таким же будешь!

Закипели мои мысли горькими клятвами: усов таких себе не отращу, шляпы с полями не надену. Да и не отец он мне вовсе! Не отец! Какой же отец, если всегда от нас с мамой уходил? Даже когда ещё в городе жили. Встанет утром, на балкон выйдет. «Хорошо-то как! — скажет. — Погода!» А потом оденется и уйдёт. Когда вернётся — неизвестно. Но обязательно пьяный, в помаде и без денег.

Мать не перечила — смирилась к тому времени. Компот часто варила яблочный. Я не любил, но пил. Наверное, чтобы мать не расстраивать.

— Вот и ты таким будешь! Ровно таким же! — бабуля сказала, птицу очередную оздоравливая.

— Хуй тебе! Хуй угадала! — не сдержался я. — Не буду таким, как этот! Да и не отец он мне, слышишь?! Не отец!

Бабуля в ответ улыбнулась только.

— Отец, не отец... Мордами-то одинаковы! А морды с судьбой всегда переплетаются.

— На свою морду лучше посмотри!

С лавки вскочил, ведро пустое ногой подфутболил, кур испугал, в дом убежал. Долго после отдышаться не мог. Понимал, что к реке после подобных восклицаний не отпустят. И без того редко отпускали. Всё боялись, что утоплюсь. Сам слышал не раз, как за спиной моей шептались: мол, если к реке отпустить — обязательно утопится. Утопится, как пить дать! И что потом люди подумают?

Шептались, надо сказать, не просто так, не из вымысла. Я и вправду несколько раз топиться убегал. Но только давно, когда из города сюда переехали. Почему-то казалось мне, что утопиться — идея в самый раз. Но так и не утопился. Однажды в воду зашёл и понял, что не в смерти дело, а в жизни. А раз так, то и мешать их воедино смысла нет.

Но бабе объяснять подобное смысла не было. Знал, что не поверит. Кроме Бога вообще никому не верила, хотя Бог у неё какой-то очень странный получался — всё знал, всё видел, всё мог, но при этом не считал нужным вмешиваться в судьбы человеческие. Мол, как проживёте — так с вас и спрошу. Я даже интересовался у бабули: зачем верить в такого Бога? Какое ему дело до нас? И какой в таком случае с нас может быть спрос? Но ответа так и не дождался.

А дома делать нечего — тоска, полумрак, сожаления.

К деду в комнату заглянул, воды стакан старику принёс.

Без ног дедуля наш был, на кровати всё время, в тишине и одиночестве. Баба целыми днями хозяйством пернатым и цветами занималась, к деду редко заглядывала. Батька к старику и вовсе неделями не показывался — смрада старческого на дух не переносил. Я в основном и заходил.

А комнату дед самую малую в доме занимал. Две кровати в ней стояли — родные сёстры первым бронепоездам. На той, что у стенки, хлам кучами свален был: одежда, подушки, прочее — остатки той самой зажиточности, о которой бабуля всё время вздыхала. А уж на той, что у окна, сам дедуля обосновался. Лежал, днями фотоальбомы пересматривал, из рук своих серебряных выпустить боялся. Смирился с жизнью, которая одними воспоминаниями осталась. По молодости всю страну вдоль и поперёк исколесил по долгу службы. В какой стороне света ни фотографировался — везде ноги были. А домой вернулся — не стало ног! В лесхозе потерял, по травме производственной. Но инвалидом себя не считал. Как был в душе моряком, так им и остался.

— Дед, а баба меня со двора не пускает! — пожаловался я.

— И правильно делает! — дед ответил. — Зазеваешься — под машину попадёшь, без ног останешься. Или в реку, чего доброго, свалишься! А утопшему и от ног толку нет.

— Так я к реке и не думал, — соврал я. — В фотоателье сходить хотел.

— В фотоателье? — удивился дедуля.

— Ну да. У тебя целые альбомы фотографий, а у меня ни одной! Обидно.

Дед задумался на минуту, в окно приоткрытое, через занавеску, бабе крикнул:

— Галя! Галя! Малого со двора пусти!

— Это ещё зачем? — баба отозвалась.

— В ателье пусть сходит, сфотографируется, пока ноги есть!

— Ещё чего выдумал! Дома пусть сидит!

Я к деду на кровать присел, одеяло ему поправил, вздохнул горестно.

— Вот так, — голосом печальным произнёс. — Вроде и ног полно, а идти этими ногами некуда!

Улыбнулся дедуля ласково, рукой по шевелюре моей провёл.

— Слышь, ты сопли вытри! Моряки не плачут! Давай прямо через окно, в сад! Там — через забор. Я тебе разрешаю. Чуть что, скажу — отпустил!

— Ох и вкатит тебе бабуля за разрешения подобные!

— И что она мне сделает? — засмеялся дед. — Ноги, что ли, оторвёт? Только это, к реке — ни шагу!

— Ясное дело! — подмигнул я дедуле, на подоконник взбираясь.

Ясное дело, к реке сразу и направился.

А река Явь прямо через наш посёлок протекала. Большая, красивая, неухоженная. Коварной считалась в русле своём — тонули в ней многие. Но я всегда понимал, что реку в этом глупо упрекать. Люди любят на душу бессмертную полагаться, а чаще на смертное тело следовало бы. Ну а река — она течёт себе и течёт. Её дело именно в этом течении, а не в судьбах людских.

Вот и любил я течение это наблюдать, каждую возможность использовал. Даже место секретное у меня для этих наблюдений со временем нашлось: с моста по тропинке налево, через кусты, мимо развалин бывшего сырного комбината, к садам Юрьевским.

Ивы там красивые, осока, берег хороший. Явь наискось видно, прямо как на ладони. Тихо, хоть и посреди посёлка. Сядешь на берегу — и даже не верится, что вокруг избы, судьбы, самогон, почтальон тётя Люба на велосипеде, два дома сгоревших, четверг на календаре, клуб в аварийном состоянии, автобаза, цистерны, два кладбища, старое и новое, но мамы ни на одном нет, потому что в городе похоронили.

А на Явь глянешь — сразу спокойнее становится. Как будто лет двадцать поверх своего возраста прожил, и всё, что случилось в жизни плохого, произошло когда-то давным-давно. Так давно, что и сожалеть об этом глупо и незачем.

Вот туда и направился.

Одно смутило — фигуру заметил. Как раз на моём месте сидела.

Девица. Юная совсем. Платье простое, в клеточку.

Присмотрелся внимательнее — глазам не поверил. Варя из седьмого «Б». Та самая... Пару раз в школе взглядами встречались — оторваться от глаз её не мог. В них — та же Явь, но такая, в которой захлебнуться не страшно, потому что только с этого настоящая жизнь и начинается.

А вот ближе познакомиться с Варей у меня не получалось. В школе она редко появлялась на правах ребёнка из семьи неблагополучной. Пропадала часто, с милицией её искали. Каждый раз находили,