Вероника

Автор Андрей Халов

Роман «Вероника» - один из 28 романов гиперромана «Ад Министр @ Тор», литературно-стилистического изобретения автора, где каждый роман является законченным по смыслу литературным произведением, имеющим некоторые временные, сюжетные и образные связи с другими, входящими в гиперроман, книгами. Однако это нисколько не мешает считать каждый из них отдельным, самостоятельным, законченным литературным произве­дением. По замыслу автора гиперроман отличается от других видов лите­ратурных конструкций, таких, как серии, циклы тем, что имеет объёмную конструкцию, представленную на рисунке ниже, а окружающие каждую из книг этой пирамиды соседние произведения наиболее близко сочетаются с нею по хронологии, героям, имеют некоторое переплетение сюжетов. Так, например, роману «Вероника» хронологически предшествуют нижележа­щие в пирамиде книги «Возвращение к истине», «Джунгли мегаполиса», «Долгая дорога в никуда», «Взлом», «Охромов», а продолжают хронологию повествования вышележащие в пирамиде «Лондон», «Шах@Иды», «Светлый Князь», «Красное Зеркало», «Гольфстрим» и т.д. В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.

• Язык: Русский
• Издатель: Aegitas
• Дата выпуска: 9 окт. 2018 г.
• ISBN: 9785000711835

Андрей Халов

Родился в городе Волгограде в 1966 году. Тяга к литературе появилась в 12 лет. В 1982 году окончил Казанское суворовское училище. С 1984 по 1988 год проходил обучение в Сумском артиллерийском командном училище, которое окончил с отличием. Служил в Монголии, в Иркутской области. В 1993 году уволился из рядов вооружённых сил, пытался заниматься бизнесом. За годы службы объездил весь Советский Союз. Написал несколько романов, в том числе гиперроман «Ад Министр @ Тор», состоящий из 28 романов, фантастический роман «Сын Неба», продолжение романа Алексея Толстого «Аэлита». Является автором многих стихотворений. Продолжает заниматься литературным творчеством.

Предварительный просмотр книги

Об авторе.

Андрей Владимирович Халов родился в городе Волгограде в 1966 году. Тяга к литературе появилась в 12 лет. В 1982 году окончил Казанское суворовское училище. С 1984 по 1988 год проходил обучение в Сумском артиллерийском командном училище, которое окончил с отличием. Служил в Монголии, в Иркутской области. В 1993 году уволился из рядов вооружённых сил, пытался заниматься бизнесом. За годы службы объездил весь Советский Союз. Написал несколько романов, в том числе гиперроман «Ад Министр @ Тор», состоящий из 28 романов, фантастический роман «Сын Неба», продолжение романа Алексея Толстого «Аэлита». Является автором многих стихотворений. Продолжает заниматься литературным творчеством.

О книге.

Роман «Вероника» — один из 28 романов гиперромана «Ад Министр @ Тор», литературно-стилистического изобретения автора, где каждый роман является законченным по смыслу литературным произведением, имеющим некоторые временные, сюжетные и образные связи с другими, входящими в гиперроман, книгами. Однако это нисколько не мешает считать каждый из них отдельным, самостоятельным, законченным литературным произведением. По замыслу автора гиперроман отличается от других видов литературных конструкций, таких, как серии, циклы тем, что имеет объёмную конструкцию, представленную на рисунке ниже, а окружающие каждую из книг этой пирамиды соседние произведения наиболее близко сочетаются с нею по хронологии, героям, имеют некоторое переплетение сюжетов. Так, например, роману «Вероника» хронологически предшествуют нижележащие в пирамиде книги «Возвращение к истине», «Джунгли мегаполиса», «Долгая дорога в никуда», «Взлом», «Охромов», а продолжают хронологию повествования вышележащие в пирамиде «Лондон», «Шах@Иды», «Светлый Князь», «Красное Зеркало», «Гольфстрим» и т. д.

Краткая предыстория романа «Вероника» (из романа «Джунгли мегаполиса»): Вероника со своим мужем Бегемотом в сопровождении Димы Гладышева, которого Бегемот, авторитет из украинского города Сумы, захватил с собой для массовки, приезжает в Москву. По замыслу Бегемота Гладышев должен составить компанию Веронике, пока он будет заниматься своими делами. В ходе схватки со столичным преступным кланом Бегемот терпит поражение, поскольку у него не осталось людей, привлекает к своим делам Гладышева. К тому же, он не может его больше оставлять наедине со своей молодой супругой, потому что обнаруживает, что она закрутила с недотёпой Гладышевым роман. Удирая от погони, Бегемот укрывается в каком-то заброшенном доме, где Дима, нечаянно выстрелив из пистолета, убивает своего патрона. Вероника остаётся одна…

Совет читателю:

Произведение в оригинале написано для литературных гурманов, в «шахматном» порядке расположения глав. Поэтому, если так трудно воспринимать смысл, читайте сперва нечётные главы, а потом – чётные.

С уважением, Андрей Халов.

Глава 1.

— Вероника! Вероника!

Она не отзывалась.

Он догнал её.

— Почему ты не захотела отвезти урну с прахом домой, на родину? — спросил её Дима.

Он, видимо, даже и не догадывался, что в эту минуту Вероника его терпеть больше не могла….

После похорон мужа она вдруг особенно остро почувствовала дикое, нестерпимое отвращение к своему примелькавшемуся уже спутнику. Теперь Гладышев был ей противен так, как никогда прежде. Отвращение было нестерпимо! Так нестерпимо, что она даже вида его не выносила.

«Боже, как я с ним ещё и в постель ложилась?! — Вероника старалась не смотреть в сторону, как ни в чём не бывало вышагивающего рядом с ней по дорожке от угрюмого здания крематория к красной кирпичной стене кладбищенской ограды вдали, Гладышева. — Куда мои очи глядели?!»

Её душила какая-то горькая, подспудная обида.

Нет, конечно же, не на Гладышева, — она, хотя и была чрезвычайно зла, понимала, что он просто дурак, шут гороховый…. Хотя шут этот застрелил её мужа, пусть даже и нечаянно! А теперь вот разглагольствует, будто ни при чём, идёт рядом с ней, и ему ничего от того, что только что в печи крематория, как мусор, сожгли останки её супруга, не сталось.

Больше всего Вероника злилась сейчас даже не на себя, а на свою судьбу.

Ведь всё было так хорошо!..

И — на тебе!..

Что-то подсказывало ей, что теперь всё будет не так, как прежде! Не будет уже той беззаботной жизни, к которой она успела привыкнуть, когда можно было тратить направо и налево, не задумываясь, столько денег, сколько хотелось. Вероятно, ей, как и прежде, до замужества, придётся считать копейки, выбирая мучительно и долго, что нужнее дорогущая, — но престижная, — губная помада или кусок колбасы….

Всё возвращается?!.. Да, несомненно! Всё возвращается куда-то туда, откуда она только что сбежала, стремительно поднявшись как на лифте за счёт положения Бегемота на недосягаемую прежде высоту! А что теперь?! Теперь лететь ей с этой вот кручи вниз! И как бы не расшибиться в пух и прах! Но она не хочет этого! Она к этому не готова! Да и не желает вновь оказаться там, откуда едва выкарабкалась! И она будет защищаться!..

Да, она злилась на свою судьбу. И Гладышев был частью этой судьбы. Если бы не он, то Бегемот до сих пор был бы жив, и её беззаботному существованию, как и прежде, ничто бы не угрожало. Поэтому неосознанной частью нестерпимого отвращения к Гладышеву была та угроза её пошатнувшемуся положению, которая, — ей казалось, — исходит от него. Она её чувствовала всем своим существом. И хотя угроза эта вроде бы уже осуществилась, у Вероники было такое ощущение, что она ещё находится где-то в будущем, где-то впереди по судьбе, и угрожает ей оттуда. И, если сейчас она не избавиться от Гладышева, в будущем её ждут большие неприятности.

Провинциальная беспечность толкала её на новые необдуманные и легкомысленные шаги….

— Я смотрю, у тебя повышенная разговорчивость сегодня, — вдруг прервала своё ничего хорошего не обещающее молчание Вероника и, повернувшись к надоевшему ей спутнику, гневно осадила его беспечную прыть. – Но, так уж и быть, я отвечу. Надеюсь, это твой последний вопрос! Думаю, ему будет лучше покоиться здесь, где его убили, чем лежать в той земле, по которой ходит его убийца-недоделок.

Она обернулась, бросила последний взгляд на оставшееся вдалеке надгробие, а затем решительно пошла прочь, к выходу с кладбища крематория….

Гладышев всё следовал за ней, и теперь все её мысли были заняты тем, как отвязаться от этого опротивевшего ей эскорта.

Он поотстал, и потому ей пришлось ждать его в воротах глухого забора кладбища.

Она остановила его жестом руки.

— Мы сегодня же съезжаем из гостиницы: мне нужны деньги, — бросила ему, глядя в сторону, Вероника. — К тому же, я не собираюсь тебя содержать, как это делал Жора…. Так что, Гладышев, в гостиницу можешь даже не возвращаться…. Впрочем, нет, заберёшь свои пожитки и — сваливай. Меня ты больше не интересуешь! Как, впрочем, никогда и не интересовал. Надеюсь, с завтрашнего дня наши пути никогда больше не пересекутся, мой маленький идиотик. Честно говоря, я ожидала от тебя всего, только не такой свиньи, которую ты мне подложил: лишить сразу и мужа, и средств к существованию. Кому я теперь нужна? Я сейчас не плачу лишь потому, что выплакала все слёзы в эти последние ночи! Свинья! Ты сделал меня сиротой и оставил моего ребёнка без отца.

Она говорила быстро, без запинки, с такой уверенностью, будто давно уже отрепетировала и эту речь, и эту сцену.

— Какого ребёнка? — удивился Гладышев. — У тебя будет ребёнок?!

Он обрадовался и от того стал ей ещё омерзительней.

— Да, к сожалению, — ответила она, мысля, как бы поскорее закончить с ним. — Но, — слава Богу, — не от тебя!

Вероника развернулась и пошла быстрым шагом прочь по узкому тротуару вдоль забора. Её каблучки цокали металлом по асфальту. Каким-то шестым чувством она ощущала, что он в растерянности и смятении остался стоять на месте, провожая её взглядом.

Ей показалось, что она отделалась от него навсегда, и потому Вероника вздохнула с несказанным облегчением.

На шоссе она по старой привычке подняла руку, чтобы поймать такси, но тут же опустила её, вспомнив, что теперь деньги надо считать и экономить, а потому направилась в сторону автобусной остановки.

Гладышев плёлся где-то сзади.

Через час, взяв в фойе гостиницы ключи, она вошла в номер, который они занимали с Гладышевым. В голове уже вертелись мысли: что, куда положить, что взять с собой, а что выбросить на помойку.

Вошёл Гладышев.

Он молча собрал свои пожитки и через некоторое время, невнятно буркнув под нос: «До свиданья!» — исчез за дверью номера.

— Вали! Вали! — на ходу, даже не обернувшись, бросила ему на прощанье Вероника, деловито и быстро прошагиваясь по номеру и подбирая то тут, то там разбросанные вещи.

Когда дверь за Гладышевым закрылась, она подошла, заперла её на ключ, чтобы он вдруг не вздумал вернуться.

Теперь она плюхнулась на постель и позволила себе расслабиться, раздумывая, как добираться домой.

Несколько минут, может быть даже, полчаса она лежала, просто и бездумно глядя в потолок, изредка прислушиваясь к глухим шагам в коридоре за дверью. Её всё-таки беспокоило, что Гладышев может вернуться и начать ныть, что у него нет денег….

«Кстати, надо подбить бабки!» — вдруг решила Вероника и потянулась за сумочкой.

Присутствовавшие на похоронах друзья, знакомые и родственники Бегемота, — правда, не все, — были добры к ней, и теперь у неё в руках было три десятка сотенных долларовых купюр. На Украине это были безумные деньги.

Вероника стала прикидывать, сколько ей придётся поменять прямо сейчас внизу, в пункте обмена валюты в фойе гостиницы, на дорогу и на расходы на первое время дома. Остальные деньги убрала подальше, спрятав их в небольшой потайной карманчик сумочки.

«Видимо, всё-таки придётся взять такси, — решила она, окинув взглядом свои вещи: два больших чемодана и сумку. — В автобусе или метро я сама с этим не доеду!»

Набрала по телефону номер администраторши.

— Будьте добры, на шесть часов вечера закажите мне такси на Киевский вокзал, — попросила она дежурную.

— А вы что, съезжаете? — поинтересовалась та.

— Да, — беззаботно ответила Вероника. — Мне ещё билеты надо на поезд заказать и деньги поменять, доллары.

— Я сейчас к вам поднимусь, — раздалось в ответ в трубке.

Вероника пожала плечами и стала переносить чемоданы в прихожую номера. До поезда оставалось ещё два часа.

Управившись со всеми делами, Вероника подошла к окну и стала смотреть вниз, на улицу.

Вокруг была словно глубокая осень, но кое-где лежал уже небольшими островками мокрый, таящий снег.

Около станции метро суетилась огромная толпа народа. Дальше в тумане угадывались контуры центрального входа на ВДНХ….

Дверь попытались открыть, но она была заперта изнутри. Тогда раздался настойчивый, требовательный и властный стук, будто бы Вероника забаррикадировалась в номере и никого не пускает. Стук был такой наглый и неприятный, что это полоснуло Веронику по нервам.

— Иду, иду! — закричала она через весь номер, стараясь успокоить кого-то за дверью. — Да кто там такой нервный?!..

За дверью стояла администраторша, которой Вероника только что звонила по телефону. Её лицо было каким-то напряжённым. Она внимательно и пристально всматривалась в глаза Вероники, будто та что-то у неё украла. За спиной администраторши маячил портье.

— Можно войти? — поинтересовалась администраторша.

— Конечно, — Вероника пропустила служащих гостиницы внутрь.

Администраторша зашла в прихожую номера, окинула взглядом собранные и готовые к выносу чемоданы. Портье, следовавший за ней, мялся в нерешительности. Женщина прошла в комнату и остановилась посередине, видимо, ожидая, когда зайдёт Вероника.

Девушка плюхнулась на кровать перед ней, развалившись и подперев голову локтем.

Администраторша долго смотрела на неё всё так же пристально, потом сказала:

— У вас долг за номер, вы должны рассчитаться!..

Веронику точно холодным душем окатили. Она поднялась и села ровно. Где-то в глубине её души неприятно засвербело нехорошее предчувствие. От наглости администраторши у неё пропал даже на какое-то время дар речи, но внутри всё отчётливее росло возмущение, которое вот-вот должно было выплеснуться наружу справедливым возмущением, скандалом и записью в жалобную книгу: она-то уж точно знала, что ничего не должна!

Вероника решила, что спуску этой наглой тётке не даст.

— Вообще-то, за номер, включая обеды из гостиничного ресторана, оплачено было сразу, при поселении, до конца года, насколько я знаю! — медленно, со сдерживаемым гневом произнесла она, рассчитывая увидеть в следующую минуту гримасу извинения за недоразумение и доставленное беспокойство на лице служащей гостиницы.

Но лицо той вопреки ожиданиям наивной провинциалки и не думало меняться. Ни один мускул не дрогнул на её щеках. И оно было по-прежнему суровым и даже злым.

— Повторяю! У вас долг за номер! Вы, прежде чем съехать, должны оплатить ещё вот столько! — она протянула Веронике расчётный лист.

Вероника взглянула на сумму, и её брови высоко взлетели от удивления: на оплату счёта ушла бы вся её заначка, все те доллары, что были припрятаны у неё «на чёрный день». И из Москвы уехала бы она с пустым кошельком.

Это раздосадовало и возмутило её. Она не считала, что этот чёрный день настал! Тем более – всё давным-давно оплачено её покойным супругом.

— С какой это стати?! — возмутилась Вероника. — Откуда эта сумасшедшая цифра?! Вы хоть представляете, сколько это денег?!..

— Ровно столько, сколько стоит номер, который был у вас в распоряжении по сегодняшний день!

— Но мой… мой муж при мне оплачивал номер до конца года. Да я вам сейчас квитанцию об оплате покажу! — Вероника принялась лихорадочно рыться в сумке, чувствуя, как ситуация выходит у неё из-под контроля.

Ей очень хотелось, чтобы всё вернулось в нормальное русло и продолжало идти спокойно и размеренно, как несколько минут назад.

— Мне не надо ничего показывать! — остановила её жестом администраторша. — У вас долг за проживание в номере люкс! Будьте добры оплатить его до отъезда!

— Но… объясните мне! Я ничего не понимаю! — взмолилась в растерянности Вероника, чувствуя в словах администраторши какую-то нерушимую уверенность в своей правоте.

— А что тут понимать?! — администраторша открыла блокнотик, который подал ей портье. — Да, у вас был оплачен номер до конца года, в котором вы сейчас находитесь! Но этот номер оплачен на фамилию Гладышев. У вас фамилия — Бегетова, насколько я понимаю, если верить данным вашего паспорта. Это, во-первых! К тому же за вами числится другой номер, насколько мне известно.

— Да, но мы давно сдали тот номер, и неиспользованная плата за него, — ведь ещё не Новый год, правда?! — должна перейти на покрытие долга за этот номер, если чего и не хватает! — парировала довод администраторши сконфуженная Вероника.

Она нутром чувствовала, что её пытаются развести самым наглым образом, и лихорадочно искала пути защиты.

— А какое, собственно говоря, отношение вы имеете к Гладышеву Дмитрию и к его деньгам? Вот он пусть подходит и получает возврат суммы! Мы ему выплатим! Вы же никакого отношения к этим деньгам не имеете. К тому же, по правилам нашей гостиницы, которые вы нарушили, вам, гражданка Бегетова Вероника, выписан штраф за проживание в одноместном номере с посторонним мужчиной, поскольку, как теперь выяснилось, это вовсе не ваш супруг-молодожён, как вы нам тут представляли целый месяц. Вы нарушили правила социалистического общежития. У нас тут что, дом свиданий или публичный дом?!.. У нас порядочная, высоко разрядная гостиница высшего уровня качества! И нам не всё равно, что тут у нас в номерах делают постояльцы! По правилам проживания в гостинице, — она потрясла вдруг невесть откуда взявшейся невзрачной брошюркой, — мы имеем полное право вас оштрафовать! Что мы и делаем!..

С каждым произнесённым словом голос администраторши повышался всё более угрожающе, и Вероника чувствовала, как та пытается пригвоздить её своим натиском и не дать ускользнуть ей от расплаты.

— Кстати, такой же штраф выписан на имя снимавшего этот номер Дмитрия Гладышева! Но поскольку он съехал, — я видела, как этот товарищ выходит с вещами из гостиницы, — а вы остались, то платить оба штрафа будете вы! — администраторша ткнула в её сторону своим корявым длинным пальцем, потом достала из блокнота какие-то две квитанции и потрясла у той перед носом.

— Это безобразие! — возмутилась уже как-то не совсем смело Вероника. Чувствовалось, что аргументы наглой тётки, её стремительный натиск и всё более повышающийся тон голоса возымели на неё, неопытную в житейских делах девчушку, своё действие: она начала ломаться. — Я ни за что платить не буду! Я требую, чтобы мне предоставили книгу жалоб!..

Возникла небольшая пауза, словно обозначив кульминацию разговора.

Затем администраторша уже более низким и спокойным тоном победителя, только что прикончившего жертву, спросила:

— Может быть, вы, гражданка Бегетова, с милицией хотите разговаривать?.. Я её сейчас вызову!..

Мысли, путаясь друг с другом, лихорадочно закрутились в голове Вероники. И хотя она чувствовала, что её пытаются надуть, но понимала, что формально администраторша права: доказать обратное ей вряд ли удастся. И наверняка, — если та вызовет милицию, — дело примет скверный оборот.

Вероника лихорадочно пыталась что-нибудь придумать, пока администраторша молча ждала от неё ответа, стоя посреди комнаты и нагло глядя сверху вниз. Мысли сталкивались в голове, путались и мешали бежать друг дружке.

Самый простой и, возможно, правильный выход из сложившейся ситуации был бы заплатить деньги, которые требовала эта тётка. Но, как нарочно, сумма, которую та обозначила, совпадала с имеющейся у неё наличностью. И если бы она сейчас рассчиталась, то на дорогу ей, возможно, ещё и хватило бы, но на перрон вокзала родного города она сошла бы без копейки за душой….

Веронику бросило в жар от одной только мысли расстаться со всеми деньгами, которые у неё ещё оставались от прежней роскошной жизни! И отдавать их, эти дающие надежду на будущее крохи, остатки былой роскоши, этой ловкой тётке, которая будто узнала, сколько может с неё получить, и вдруг наехала на неё по совершенно надуманному предлогу, она не собиралась!

Вероника глянула на часы. Скандал длился уже целый час.

Мысли продолжали лихорадочно крутиться в её голове, ища выход из опасной ситуации.

Администраторша смотрела на неё, как удав на кролика.

Рядом, чуть позади неё, посматривая по сторонам и зыркая то и дело в потолок, видимо, чтобы не встретиться с Вероникой глазами, тёрся портье. Видно, присутствовать при подобном ему приходилось регулярно.

— Хорошо! — сдалась Вероника. — Я заплачу! Только у меня нет с собой таких денег!.. Я буду звонить родственникам и знакомым. Сами понимаете, что собрать такую сумму непросто: у вас день проживания стоит как их месячная зарплата!

— Дело ваше! — более дружелюбно произнесла администраторша. — Но пока вы не рассчитаетесь, мы вас не отпустим — сами понимаете!.. Вот! Подписывайте квитанции: с долгом согласна! Крайний срок расчёта — завтра до двенадцати ночи!

Она протянула Веронике квитанции, а портье, вдруг переставший глазеть по сторонам, участливо подставил поднос, на котором взятая ими в оборот девчушка могла бы в них расписаться.

«Ты подписываешь себе смертный приговор!» — кричало что-то внутри Вероники, но она, проигнорировав это голос, стала писать под диктовку администраторши….

— И учтите, — добавила в дверях та, покидая победительницей поле битвы, — пока вы живёте здесь, — никого не волнует, по какой причине, — плата за номер продолжает начисляться!..

Когда дверь в коридор за незваными гостями захлопнулась, Вероника обессилено рухнула на кровать словно подкошенная и долго лежала так, раскинув руки и бездумно глядя в потолок.

«Беги! — кричало что-то теперь внутри неё. — Спасайся! Беги! Тебя до нитки разденут!»

Эта беспокойная мысль больно сверлила сердце тревогой.

Будущее, которое ещё час назад казалось пусть и безрадостным, но всё же брезжащим неким подобием надежды, теперь выглядело неопределённо и даже мрачно. Без этих денег будущего для неё не было вообще! Никакого! Поэтому вдруг Вероника решила, что рассчитываться непонятно за что она не станет.

Теперь её беспокоила только одна мысль: как незаметно из гостиницы улизнуть.

Глава 2.

Веронику раздели догола.

Всю одежду и нижнее бельё, что на ней были, порвали прямо на теле, и, оставив ей высокие сапоги, вывели из кабинета администраторши, а потом долго прогуливались с нею по коридорам гостиницы.

Впереди шла «мама». В руке она держала поводок, который был пристёгнут к ошейнику на шее девушки.

Веронике было нестерпимо стыдно. Она никогда не чувствовала себя прежде униженной настолько как сейчас и просто сгорала от стыда. И, хотя навстречу попадались случайные, совершенно незнакомые ей люди, — по большей части иностранцы, — низко опускала голову, чтобы её лица не было видно.

Хотя был уже первый час ночи, в коридорах то и дело кто-нибудь встречался.

Люди, не ожидавшие такое увидеть, испуганно шарахались в стороны от дамочки, медленно, будто бы победно, словно на каком-то фееричном шоу-параде, вышагивавшей по самому центру прохода.

Это была фантасмагорическая картина.

Впереди странной кавалькады шла, гордо выпятив грудь и подняв подбородок, — вся из себя расфуфыренная, — помпезная дама лет более чем средних, в красном платье с глубоким до неприличия декольте. На ногах у неё были ярко-красные чулки в очень крупную сетку с большими, словно руками вязаными узлами, белые полусапожки на высоком каблуке с золотистыми цоколями над подковками.

В руке у дамы был поводок, на котором та будто какую-то собачку вела за собой следом ослепительной красоты совершенно голую девушку, стыдливо прикрывающую своё лоно руками. Поводок был пристёгнут к широкому ошейнику с шестью конусообразными металлическими шипами, навинченным на него по периметру, который кожаным обручем опоясывал красивую шейку юной прелестницы.

Та низко опускала голову, отчего её лица почти не было видно. Только на щеках рдели пятна густого пунцового румянца стыда. Локоны шелковистых, переливающихся оттенками русого волос играющими в свете галогеновых светильников волнами ниспадали на её хрупкие, обворожительнее плечики, а с них стекали на спину и вперёд, на грудь.

Красивые, изящные, сочные и в то же время упругие, девических форм и размеров, груди слегка колыхались при ходьбе девушки. Их линии, плавно изгибаясь от вертикального пике с её хрупких плечиков к двум пересекающимся гиперболам, заканчивающимся сосцами, очерчивали собой притягательные, невиданной, роскошной, чрезвычайной, неправдоподобной красоты круглые, налитые книзу формы, образующие две увесистые, словно наполненные гроздьями спелого винограда чаши, упруго пружинящие на своей подвеске при каждом шаге. Каждая из них цвета слоновой кости маняще сияла большим ярко-розовым как красная медаль соском, ослепляя и завораживая своей неправдоподобной красотой, великолепием и неожиданностью встречи там, где этого по разумению любого добропорядочного бюргера или постояльца другой цивилизованной породы вроде англичанина, француза или американца, — всех случайных мужчин, видевших это чудо, — и быть не могло.

Позади процессии следовало несколько мужчин кавказской наружности с суровыми лицами, одетых в строгие костюмы и белые рубашки-косоворотки, внимательно озирающих, обшаривающих колкими взглядами чёрных глаз перепуганных, заворожённых и озадаченных очевидцев происходящего.

А те и понять не могли, что такое видят. Быть может, это было чудачество администрации гостиницы, которая таким образом в эти нелёгкие посткоммунистические времена привлекала на постой клиентов, наслушавшихся от своих уже посещавших Россию знакомых о творящихся в этой гостинице невероятных, экзотических и даже экзальтированных ночных чудесах вроде этой прогулки вызывающе одетой, в возрасте, дамы с совершенно голой, завораживающей красоты девушкой на поводке вместо собачки.

У иных наблюдавших эту сцену бюргеров, случайно оказавшихся в эту минуту на пути процессии, были с собой фотоаппараты. Иностранцам вообще теперь было свойственно находиться здесь, куда бы они ни направлялись, с аппаратурой, поскольку в посткоммунистической России можно было внезапно наскочить на такой сенсационный, апокалипсический материал, который за весьма приличные деньги, сразу не только окупавшие с лихвой все расходы на поездку в эту дикую и странную страну, но и позволявшие моментально сделать состояние, с удовольствием приобрёл бы дома, в благополучной Европе или Америке, любой журнал или газета, специализирующиеся на освещении событий на постсоветском пространстве.

Но картина эта была настолько потрясающей, что многие из очевидцев, у которых были при себе фотоаппараты, от неожиданности и удивления не могли вовремя опомниться и сообразить, что нужно хвататься за камеру и снимать, пока процессия проходит мимо. Правда некоторые, наиболее шустрые и предприимчивые, — те, кто приехал сюда специально в поисках сенсаций, — всё-таки находились и вскидывали свою технику. Но сопровождавшие процессию «абреки», заметив это, тут же быстро подскакивали к таким, закрывая ладонями объективы, и, отрицательно мотая головой, что-то произносили на непонятном бюргерам языке, пресекая все попытки заснять кавалькаду. По интонации и выражению их лиц иностранцы понимали: снимать нельзя.

Некоторые пытались присоединиться к процессии и идти следом, но чеченцы, заметив хвост, отсекали его на ближайшем повороте.

Одному из свидетелей сцены всё-таки удалось сделать снимок.

Вспышка озарила Веронику.

Всю дорогу она шла, не поднимая глаз, глядя в пол. И потому ей стали видны синеватые отсветы, озарившие её груди, живот и бёдра.

К иностранцу тут же подскочил чеченец. Что-то гыркнув, он с силой выхватил у того из рук фотокамеру. И, хотя хозяин потянулся к своему аппарату с криками «No! None...», «абрек», стремительно открыв крышку, длинным рывком выпустил из него, как кишки из убитого животного, на пол всю плёнку, а потом, вернув фотоаппарат владельцу, невозмутимо и хладнокровно вновь присоединился к ушедшей вперёд процессии.

Помпезная дама, возглавлявшая кавалькаду, совершенно не обращала внимания на удивлённых и даже напуганных такой экзотикой постояльцев. Она словно бы прогуливалась не по знаменитой и популярной у иностранцев гостинице, а по своему личному зимнему саду где-нибудь в глуши, далеко за городом.

Иногда оборачиваясь, она поддёргивала поводок, к которому был прицеплен ошейник на прелестной шейке девушки, так, чтобы он больно и сильно хлестал ту по низко опущенному лицу. При этом дама в красном что-то говорила ей. Иностранцы не знали русского, но в отличие от них Вероника хорошо понимала её слова:

— Подними харечку, симпатяшка! А не то в кровь расхлещу — нечего прятать будет! Проститутка не должна прятать своё лицо! Это её товар!..

Проститутка!!!

Вероника не собиралась быть проституткой! Она согласна была делать всё что угодно, даже мыть туалеты, чтобы отработать долг, но… быть проституткой?!!

Женщине, особенно красивой от природы, свойственна стыдливость: редко какая особа, не натренированная практикой публичного «аля — в чём мать родила» дебюта, сможет спокойно, как ни в чём не бывало, переносить своё присутствие в обнажённом виде при многочисленных одетых зрителях. И теперь у Вероники это выжигали из души пламенем стыда, от которого щёки горели как факела.

Ей было и жарко, и холодно.

В коридорах гостиницы было довольно прохладно. Ветер гулял по переходам. В другой обстановке на таком сквозняке и холоде она давно бы уже озябла и даже простыла. Но сейчас шла, отрешённая от ощущений. Стыд, горевший внутри тела жарким пламенем, не давал ей почувствовать озноб, а вся нереальность происходящего до того ошеломила её, что она вообще уже ни на что вокруг не реагировала. Единственное, что она понимала, это то, что её тело, её любимое, красивое, самое прекрасное в мире тело, изысканный храм её души, было раздето и выставлено теперь на постыдное обозрение.

Вероника потеряла счёт времени. Её всё водили и водили по коридорам гостиничного комплекса, спускаясь и поднимаясь по лестницам, проезжая на больших роскошных лифтах с этажа на этаж, пересекая залы и переходы между частями огромного здания. Ей казалось, что это длиться вечность. Но вот процессия подошла к каким-то дверям, где наготове стоял швейцар.

При подходе «мамочки» он поприветствовал её унизительным, лизоблюдским даже, поклоном и, протянув руку, услужливо распахнул перед ней двери. «Мама» вошла в них как королева в тронный зал, так и не сбавив скорости. Следом за ней в просторный роскошный номер с четырьмя огромными красными бархатными диванами в виде ракушек, занимавшими едва ли не половину всего внутреннего пространства, в сопровождении чеченцев влекомая поводком попала Вероника.

Пол номера, от стены до стены, был покрыт длинноворсовым белым ковром. Огромное окно на всю стену было зашторено тяжёлыми зелёными занавесами, богато отблёскивающими серебром в свете приглушенного освещения от бра в виде свечей на золотых рожках подсвечников, рядами висящих вдоль оранжевых стен комнаты по соседству с дорогими, эпического размера, картинами в больших золочёных рамах.

— Дайте ей водки!.. Разотрите! — приказала дамочка, усевшись на диван-ракушку.

Разуваясь, она задрала ногу так, что Веронике стало хорошо видно: под платьем у неё ничего, кроме чулок, нет.

Зашедший вслед за процессией закрывший входные двери швейцар подошёл к серебристому стоявшему недалеко от входа в номер сервировочному столику на золочёных колёсиках, где были расставлены закуски и спиртное, и, налив из графина водки, протянул стограммовую стопку Веронике.

— Пей! — приказала «мама», глядя на неё снизу.

Она сказала это спокойно, но так, что Вероника даже не подумала ей перечить и тут же осушила рюмку, запрокинув её в горло.

Водка была резкая, противная, с запахом, — отвратительная! На Украине такой не было. Вероника закашляла, поперхнувшись застрявшим в горле от непривычности вкуса и ощущений спиртным, обжёгшим ей пищевод.

— Чего это ты?! — обиженно возмутилась «мамочка». — Хорошая водка, между прочим! «Распутин»! Сама такую пью!

Веронике не дали как следует прокашляться, а тут же положили ничком на ребристую поверхность бархатной красной ракушки. Кто-то принялся растирать ей спину, плечи, ноги и ягодицы той же водкой.

Сначала кожу обожгло прохладой жидкости, но потом она стала всё сильнее греть. Тело стало быстро приходить в себя от озноба, согреваемое крепкими руками и спиртным, впитывающимся в кожу. Вероника даже почувствовала какое-то странное лёгкое блаженство, словно наступила недолгая передышка во время казни.

Её спину массировала пара рук, потом к ней присоединилась вторая, и вдруг кто-то сел на неё сверху. Вероника почувствовала грузность чужого тела у себя на бёдрах, с боков её обняли чьи-то голые тёплые бёдра. Крестец и ложбинку между ягодицами защекотал чей-то лобковый волос.

Её всё ещё продолжали растирать, но вскоре на спине осталась только пара рук. Того, кто сидел на ней сверху. Вероника ощущала: это женские руки, — мягкие, нежные и маленькие, — «мамочки», поскольку больше женщин в комнате не было. Руки эти некоторое время разглаживали её спину, потом вдруг нырнули ей под мышки, схватили её груди и стали мять, с ловким умением сдавливая всё сильнее чаши сочных гроздей молочных желёз. Пальцы этих рук нащупали сосцы и, защипнув, стали покручивать и придавливать их, сжимая всё больше и больше, отчего у Вероники из глаз вдруг брызнули слёзы боли и неописуемого блаженства.

Она лежала ни жива ни мертва.

«Началось!» — думала она, хотя и не желала, чтобы её гладили по спине, чтобы кто-то ласкал её груди, чтобы это была женщина. Она не хотела, чтобы к ней прикасались и доставляли удовольствие и боль. Она этого не просила.

Но об этом её никто и не спрашивал. Её ласкали потому, что кому-то это было приятно делать, ласкали для собственного удовольствия, а не для того, чтобы доставить удовольствие ей. Для этого же ей причиняли и боль.

— Ах ты, киска! — восхищалась «мамочка», трогая её, приникая к спине своими мощными, жаркими грудями и водя ими по коже так, что у Вероники по телу бегали тысячи искрящихся электричеством мурашек, приятно покалывающих и взрывающихся словно маленькие пузырьки с газировкой. — Возможно, некоторое время ты будешь моею!..

Она продолжала одной рукой мять её грудь и щипать за сосок, отчего Веронике вопреки её желанию становилось всё приятнее. Пытаясь воспротивиться, хотя бы понять, как может быть так: и мерзко сразу, и страшно, и противно, и приятно, — та удивлялась, но волны блаженства накатывали всё сильнее, заливая мысли пожаром сладострастия.

Вторую руку «мамочка» запустила позади себя, между ягодиц Вероники, властно прорезав и разведя их своей ладонью словно ножом, потом нырнула пальцами в её вульву, нащупала клитор и стала его удивительно нежно массировать….

Кто-то взял Веронику за локоны её волос, со всех сторон окутавшие её лицо, собрал их в узел, намотав на кулак, и, приподняв за них с дивана её голову, привлёк её к себе, завернув набок.

Вероника почувствовала, что изнемогает от желания. Ей было приятно и противно.

«Если изнасилование неизбежно — расслабься и наслаждайся!» — вспомнила она сквозь угар шутливый совет из школьных времён, хотела было хотя бы про себя ухмыльнуться ему с иронией, но не смогла: волна наслаждения штормом захлестнула мысли.

В губы ей что-то уткнулось, и она учуяла характерный запах. Кто-то разгребал пальцами её волосы, скрывавшие лицо, и