Американская леди

Автор Петра Дурст-Беннинг

Продолжение невероятной, волшебной книги «Дочь стеклодува»! Это романтическая история о семье, о любви и о том, на что мы способны ради своих близких… Прекрасная и отважная Ванда Майлз устала от метаний души и поисков себя. Встреча с тетей Марией, легендарным стеклодувом, поначалу не производит на девушку впечатления, но со временем в корне меняет привычный уклад ее жизни. Когда тетя Мария неожиданно раскрывает тайну родителей Ванды, девушка понимает, что пришло время узнать, кем на самом деле был ее отец. Пока Мария погружается в мир нью-йоркской богемы и принимает ухаживания красавца итальянца, ее племянница отправляется в старинную немецкую деревеньку Лаушу. Здесь Ванда встретится с загадочным прошлым семьи знаменитых стеклодувов. Эти поиски навсегда изменят жизнь девушки, ведь она наконец обретет то, о чем давно мечтала… Об авторе: Петра Дурст-Беннинг — немецкая писательница, автор более 15 исторических романов, ставших настоящими бестселлерами в Европе. Некоторые ее произведения легли в основу потрясающих экранизаций, а цикл о стеклодувах принес писательнице всемирную популярность и любовь поклонников. Prodolzhenie neverojatnoj, volshebnoj knigi «Doch' stekloduva»! Jeto romanticheskaja istorija o sem'e, o ljubvi i o tom, na chto my sposobny radi svoih blizkih… Prekrasnaja i otvazhnaja Vanda Majlz ustala ot metanij dushi i poiskov sebja. Vstrecha s tetej Mariej, legendarnym stekloduvom, ponachalu ne proizvodit na devushku vpechatlenija, no so vremenem v korne menjaet privychnyj uklad ee zhizni. Kogda tetja Marija neozhidanno raskryvaet tajnu roditelej Vandy, devushka ponimaet, chto prishlo vremja uznat', kem na samom dele byl ee otec. Poka Marija pogruzhaetsja v mir n'ju-jorkskoj bogemy i prinimaet uhazhivanija krasavca ital'janca, ee plemjannica otpravljaetsja v starinnuju nemeckuju dereven'ku Laushu. Zdes' Vanda vstretitsja s zagadochnym proshlym sem'i znamenityh stekloduvov. Jeti poiski navsegda izmenjat zhizn' devushki, ved' ona nakonec obretet to, o chem davno mechtala… Ob avtore: Petra Durst-Benning — nemeckaja pisatel'nica, avtor bolee 15 istoricheskih romanov, stavshih nastojashhimi bestsellerami v Evrope. Nekotorye ee proizvedenija legli v osnovu potrjasajushhih jekranizacij, a cikl o stekloduvah prines pisatel'nice vsemirnuju populjarnost' i ljubov' poklonnikov.

• Язык: Русский
• Издатель: Family Leisure Club
• Дата выпуска: 5 авг. 2020 г.
• ISBN: 9786171253636

Предварительный просмотр книги

мечтала…

Петра Дурст-Беннинг

Американская леди

Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»

2018

© Ullstein Buchverlage GmbH, Berlin, 2002

© Depositphotos.com / zastavkin, обложка, 2018

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2018

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2018

ISBN 978-617-12-5363-6 (epub)

Никакая часть данного издания не может быть

скопирована или воспроизведена в любой форме

без письменного разрешения издательства

Электронная версия создана по изданию:

Прекрасна і відважна Ванда Майлз втомилася від душевних мук і пошуків себе. Зустріч із тіткою Марією, легендарним склодувом, спочатку не надто вражає дівчину, але згодом докорінно змінює звичний триб її життя. Коли тітка Марія несподівано розкриває таємницю батьків Ванди, дівчина розуміє, що настав час дізнатися, ким насправді був її батько. Поки Марія занурюється в світ нью-йоркської богеми і приймає залицяння красеня італійця, її племінниця вирушає до старовинного німецького селища Лауші. Тут Ванда зустрінеться із загадковим минулим сім’ї уславлених склодувів. Ці пошуки назавжди змінять життя дівчини, адже вона нарешті знайде те, про що давно мріяла…

Дурст-Беннинг П.

Д84 Американская леди : роман / Петра Дурст-Беннинг ; пер. с нем. М. Зимы. — Харьков : Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2018. — 400 с.

ISBN 978-617-12-5052-9

ISBN 978-3-548-61369-7 (нем.)

Прекрасная и отважная Ванда Майлз устала от метаний души и поисков себя. Встреча с тетей Марией, легендарным стеклодувом, поначалу не производит на девушку впечатления, но со временем в корне меняет привычный уклад ее жизни. Когда тетя Мария неожиданно раскрывает тайну родителей Ванды, девушка понимает, что пришло время узнать, кем на самом деле был ее отец. Пока Мария погружается в мир нью-йоркской богемы и принимает ухаживания красавца итальянца, ее племянница отправляется в старинную немецкую деревеньку Лаушу. Здесь Ванда встретится с загадочным прошлым семьи знаменитых стеклодувов. Эти поиски навсегда изменят жизнь девушки, ведь она наконец обретет то, о чем давно мечтала…

УДК 821.111.2

Переведено по изданию:

Durst-Benning P. Die Amerikanerin : Roman / Petra Durst-Benning. — Berlin : Ullstein Buchverlage GmbH, 2017. — 476 s.

Перевод с немецкого Михаила Зимы

О книге

Мария и Ванда — две женщины, две судьбы и извечное знание того, что любовь, как и стекло, — хрупкая вещь. Во время коренных переломов в обществе и введения новшеств стеклодувный мастер Мария из тюрингской Лауши и ее богатая молодая племянница, выросшая в Америке, пытаются обрести и удержать свое счастье.

Повествование этого необычного романа включает элегические панорамы Тюрингского леса и светского Нью-Йорка двадцатых годов, виды горы Монте-Верита у озера Лаго-Маджоре и древнего роскошного портового города Генуя — так читатели смогут проследить жизненный путь этих двух удивительных женщин.

Об авторе

Петра Дурст-Беннинг, автор бестселлеров, известна по всему миру. С первого же романа ее волевые героини приглашают читателей окунуться в удивительный мир приключений. Многие из ее книг были экранизированы. Петра Дурст-Беннинг живет вместе с мужем в Штутгарте.

Больше информации о ней в Facebook и на сайте www.durst-benning.de.

Хорошего чтения сердечно желает вам Петра Дурст-Беннинг.

Для Мими — this one’s for you

Пролог

Блестящий хоровод, стеклянный мир наделили мою тоску смыслом. Ненасытная нежность, хранящая сладкое обещание, укажет дорогу ко мне.

Лауша в Тюрингском лесу, март 1910 года

Поздним вечером Мария еще сидела на своем рабочем месте, у стеклоплавильной печи. Справа перед ней стоял ящик со стеклянными заготовками, а слева — боронка, на которой лежали готовые выдутые шары, ожидающие, что их понесут на другие рабочие места и там посеребрят и разрисуют. Мария уже чувствовала усталость во всем теле, но по-прежнему, концентрируясь на деле, сохраняла в себе толику энтузиазма. Энтузиазм был уже не такой сильный, как в то время, когда она, семнадцатилетняя Мария Штайнманн, добилась от мужчин Лауши привилегии заниматься стеклодувным промыслом. Но все же это чувство никуда не ушло — воспоминания оживали всякий раз, когда она наблюдала, как привычно присаживается ее племянница Анна к стеклоплавильной печи и уверенным движением открывает газовый кран.

Женщина-стеклодув? Теперь в Лауше это не новость, теперь даже в стеклодувной школе как ни в чем не бывало рядом сидят девочки и мальчики. Мария улыбнулась. Двадцать лет… В каком-то другом месте — мимолетное мгновение в череде исторических событий, но в Лауше — словно прошли века.

«Цш-ш-ш…» — давно знакомый звук!

«Пламя должно петь, если стекло удается», — будто вчера сказанные, все еще звучат в ее ушах слова отца. И в который раз она задалась вопросом, что бы на все это сказал Юст. Мария занимается стеклодувным промыслом, Йоханна ушла в коммерцию, а тысячи стеклянных шаров превратились в рождественские украшения.

Мария распрямила спину. Затем совсем прикрыла огонь и, вздохнув, встала с табурета. Время отправляться в постель.

Это случилось совершенно неожиданно. Кто-то вдруг набросил ей что-то на голову. Ударили по носу, а правое ухо больно зажали. Она вертелась, пытаясь высвободиться, но ничего не получалось.

— Что это значит? — испуганно вскрикнула она.

Ее слова прозвучали как-то глухо и странно, словно маленький ребенок говорил в железную кастрюлю. Вот только перед ее ртом появилось нечто стеклянное. Громадный колпак для сыра, стекло которого стало мутно-белесым от ее дыхания.

Что за глупая шутка? Неужели близнецы Йоханнес и Анна еще недостаточно повзрослели в свои шестнадцать лет, чтобы совершать подобные проделки?

Мария разозлилась и хотела сорвать стеклянную штуку, но ее ладони вспотели и все время соскальзывали с гладких стенок. Те имели идеально круглую форму и оказались такими накаленными, словно их только что обжигал огонь.

Стеклянные стенки отражали жаркое дыхание Марии.

Да это же стеклянный шар! Его отверстие было вырезано идеально, но все же стекло вскоре начало врезаться в кожу Марии в том месте, где шея переходила в туловище. Напрасно она пыталась просунуть в отверстие два пальца. Шар словно присосался к ней, сидел очень плотно, не пропуская воздух из-за вспухшей кожи, которая начала болеть от врезавшегося стеклянного канта.

Паника Марии нарастала. Это не шутка: она между жизнью и смертью! Она прерывисто, с трудом могла дышать, изо рта вырывались небольшие облачка, которые тут же влагой оседали на стекле. Чем больше она мотала головой, стараясь сбросить шар, тем меньше оставалось воздуха. На языке чувствовался привкус страха — металлический, как от медного пфеннига. Мария хотела облизнуть губы, но заметила, что во рту больше нет слюны.

— На помощь! Почему мне никто не помогает? — донесся ее голос откуда-то издалека.

В тот же миг Мария вдруг снова оказалась вне стеклянного шара. Она уже хотела облегченно вздохнуть, как вдруг вновь обнаружила себя за стеклом. Внутри? Снаружи? Она все еще была в плену, ее глаза из-за толщины стекла казались чрезмерно большими, будто у лягушки. Щеки раздувались, как у рыбы жабры. Смешно. Патетично. Убого. Холодные капли пота стекали по бледному лбу вниз, по шее, и не могли просочиться из-под стеклянной темницы.

Воздуха! Ей бы сейчас глоток воздуха. Громкий гул нарастал вокруг головы, становясь все сильнее. Мария хотела заткнуть уши, но под руками по-прежнему было лишь стекло.

Вдруг она осознала, что может задохнуться.

Она кричала, кричала и кричала…

В тот же миг она очнулась у себя в кровати: сидела в ночной рубашке, насквозь мокрой от пота. На ее плече лежала рука Магнуса. Он шептал ей на ухо успокаивающие слова.

Это сон. Это всего лишь сон. И все же дыхание Марии долго не успокаивалось, и лишь через время она смогла отвести руку от все еще сдавленного горла.

Было пять часов утра.

В изнеможении она легла на постель, не уверенная, сможет ли снова заснуть.

Магнус озабоченно взглянул на нее.

Мария закрыла глаза, чтобы не пришлось начинать разговор. Вот уж замечательно начался ее день рождения!

***

— Мария! Я и не подозревал, что удастся вас сегодня поздравить, — раскланялся Алоис Завацки. — От чистого сердца желаю всего наилучшего в ваш праздник. — Он помог ей снять пальто и повесил его на хлипкий крючок за дверью.

— Неужели вы еще помните о моем дне рождения…

Она стерла несколько капель дождя со лба. Мокрые пятна на плаще от просочившейся дождевой воды, казалось, вовсе не волновали ее.

Продавец книг еще ни разу не видел, чтобы она приходила с зонтом. Таскать его с собой для Марии Штайнманн было явно хуже, чем просто промокнуть под дождем.

— К сожалению, погода сегодня не соответствует праздничному дню. С вами ничего дурного не приключилось, не считая этого надоедливого мартовского дождя?

— К сожалению, это не единственное, что омрачает сегодняшний праздник, — вздохнув, заметила Мария. — Мне стоит вас сразу предупредить: мое настроение оставляет желать лучшего.

Завацки удивленно поднял брови. Но Мария не стала пояснять свои последние слова, и он спросил:

— Не желаете ли стаканчик чая? Я как раз заварил свежий.

— Чай, пожалуй, не повредит.

Мария, недолго думая, плюхнулась в потертое кожаное кресло, которое продавец книг выставил для клиентов. Завацки с улыбкой заметил, что и в день рождения на ней была привычная рабочая одежда. Брюки Марии Штайнманн составили бы конкуренцию самым эпатажным дамским нарядам Берлина или Мюнхена. Но — удивительно! — людей не так смущал ее наряд, как профессия. А может, просто в Марии Штайнманн, кроме этого, не было ничего удивительного?

Алоис ловко пронес два стакана по узким проходам, не задев ни одной (высотой в человеческий рост) стопки книг. Поставив стакан на столик возле Марии, он присел напротив нее и вздохнул. Артроз так измучил его со вчерашнего утра, что Алоис уже подумывал, не закрыть ли на сегодня лавку. Теперь он радовался, что не поддался слабости. Мария уже давно была его хорошей клиенткой. За девятнадцать лет, что они знали друг друга, Мария стала для него вроде младшей сестры, которой у Завацки никогда не было.

Он задумчиво помешивал чай, Мария делала то же самое. Некоторое время, кроме позвякивания таявших кусочков сахара о стекло, ничего не было слышно.

В этой части комнаты, где было так же уютно, как и во всем магазине, клиент мог почитать или просто полистать книгу. Люди захаживали сюда, чтобы не только насладиться Гете и Шиллером, но и горячо поспорить о произведениях молодых современных поэтов. Да, литературный клуб Алоиса Завацки был знаменит далеко за пределами Зонненберга. То же касалось и выбора книг, которые своим изобилием и качеством могли бы затмить многие книжные магазины больших городов.

— Вы выглядите несколько уставшей, — заметил он, глядя на девушку поверх края чайного стакана. — Неужели вы успели отпраздновать заранее? Это ведь к несчастью, разве нет?

— Я бы охотно примирилась с несчастьями, если бы они чаще чередовались с чем-нибудь другим, — отмахнулась Мария. — Если не учитывать того, что Йоханна и другие настояли на том, чтобы я сделала сегодня выходной, этот день такой же, как и все предыдущие.

Он снова удивился отсутствию беззаботности у молодой девушки. Он бы с большей охотой наблюдал сегодня, как Мария Штайнманн весело празднует день рождения! Эх, если бы она завила каштановые волосы, надела красивое платье и уехала куда-нибудь с возлюбленным, а не сидела бы сейчас со стариком!

— Нам это нужно срочно исправить!

Он встал и снова исчез в недрах магазина. Но уже в следующий миг вернулся с бутылкой и двумя бокалами.

— Еще только утро, однако позвольте предложить вам немного хереса.

И, не дожидаясь ответа Марии, он налил на два пальца золотисто-коричневого напитка в оба бокала. Если чай не действовал, то херес чаще всего помогал.

— Ваше здоровье!

Мария тоже подняла бокал и ответила:

— И вы будьте здоровы.

Потом Алоис наклонился к ней:

— Вот так. А теперь рассказывайте, что у вас накопилось на душе. Вы не отделаетесь от меня обычной фразой, что якобы все в порядке!

Мария скривила губы:

— Собственно, все так и есть. На самом деле это смешно, но… — Девушка секунду колебалась, но потом рассказала о своем сне.

— Мне в самом деле казалось, что я задохнусь, — закончила она.

Мария все еще была под впечатлением от сна.

— Бедный Магнус до смерти испугался, так громко я кричала! — вздохнула она. — Слава богу, это был всего лишь сон. Мне все еще жутко, когда я об этом вспоминаю.

Завацки почесал голову.

— Вы стали бы настоящей находкой для Зигмунда Фрейда, — сухо произнес он.

— Только не начинайте снова рассказывать о господине Фрейде и о бессознательном! Я задаюсь вопросом: ну почему этот человек не мог открыть действительно что-нибудь полезное? — В каждом ее слове слышалась ирония.

Завацки ничего не сказал, и она продолжила:

— Например, вещи, которые облегчат жизнь людям. Машины и тому подобное…

«Странно, что Мария так резко реагирует, когда я пытаюсь завести речь об этом психоаналитике, — уже не в первый раз подумал продавец книг. — Впрочем, она всегда скептически относилась к людям с новыми идеями!»

— Если понять, что творится в бессознательном, это как раз и может облегчить жизнь людям, — менторским тоном ответил он. — Но оставим это. Мы же не хотим спорить в ваш день рождения. А если и будем спорить, то лишь по конструктивным вопросам.

Он вскочил.

— А знаете что? Вы сейчас подыщете книгу, которая вам понравится, и я вам ее подарю!

Было бы странно, если бы ему не удалось вызвать на бесстрастном девичьем лице хоть тень улыбки! Заметив сомнения Марии, он добавил:

— Это может быть и один из тех дорогих фотоальбомов, которые вы так любите. Нет, нет, я не приму никаких возражений! — Завацки в знак протеста поднял обе руки, когда Мария хотела отказаться.

Женщина нерешительно встала. Она не просмотрела и первой стопки книг, как вдруг повернулась к Завацки и произнесла:

— В этом нет смысла.

Она покачала головой и вернулась к своему креслу, едва сдерживая слезы.

— Я не знаю, что со мной происходит. Я испортила вам радость…

Он молчал.

Мария с трудом подняла голову.

— Еще совсем недавно я думала, что в книгах мне откроется целый мир. Я проглатывала каждую строчку, каждую картинку рассматривала по несколько часов! Часто казалось, что я даже как-то связана со всеми этими художниками и писателями. Но что это мне дало? Я хотела учиться дальше. Способствовать собственному культурному развитию. Ха!

На самом деле Алоис уже давно ожидал подобной вспышки. Даже простофиля мог заметить, что Мария Штайнманн несчастна. И все же Завацки испугала ее горячность.

— Ради чего открывать этот мир? Это делают другие. Ваш Зигмунд Фрейд занимается бессознательным, Франц Марк рисует голубых лошадей, Альфред Дёблин, книгу которого вы давали мне почитать на прошлой неделе, пишет об убийстве одуванчика. Как можно додуматься до такой странной идеи? — Она с упреком взглянула на продавца книг. — А я рисую звездочки, гирлянды и новогодние колокольчики на елочных шарах. И так до бесконечности. — Она тяжело сглотнула. — Это совсем плохо.

Мария уставилась в точку перед собой.

Мария Штайнманн. Младшая из трех сестер Штайнманн, отважившихся встать к стеклоплавильной печи и выдувать стекло. Прочие женщины Лауши довольствовались тем, чем занимались столетиями: выходили замуж за стеклодувов, серебрили и разрисовывали готовые изделия. Мария еще маленькой девочкой тайком села у стеклоплавильной печи умершего отца и под покровом ночи стала учиться ремеслу, пока не овладела им. Со временем она создала самое красивое елочное украшение, которое когда-либо видели в Лауше. Это были стеклянные шары, блестящие, искусно выполненные, — настоящая поэзия, которая могла осветить даже самую темную лачугу в Святую ночь. Зависть и недоброжелательство не заставили себя ждать, однако и успех пришел: зародилось маленькое семейное дело. Мария работала стеклодувом, а сестры Йоханна и Рут ей помогали. На сегодняшний день у них было более двадцати работников. Десятки тысяч шаров из стеклодувной мастерской Штайнманн-Майенбаум ежегодно рассылались по всему миру, заставляя радостно блестеть детские глаза. Пока большинство стеклодувов жаловались на упадок и отсутствие заказов, «женское хозяйство», как прозвали мастерскую, даже шло в рост благодаря предприимчивости Йоханны и неиссякаемым творческим идеям Марии. Средняя сестра, Рут, много лет назад перебравшаяся вслед за возлюбленным в Америку, тоже заботилась о благосостоянии семейного предприятия, налаживая деловые связи за океаном.

Многие жители Лауши вынуждены были смотреть, как их дети переезжают в город, чтобы обеспечить себе существование. Одна за другой, как грибы после дождя, там вырастали фабрики. У близнецов, которые родились у Йоханны и Петера Майенбаумов, не возникало даже сомнений в том, что они должны остаться и продолжить семейную традицию.

Мария продолжила говорить, словно уловив ход мысли Завацки:

— Разумеется, я рада и счастлива, что наши рождественские украшения, как и раньше, хорошо продаются. Особенно в нынешнее время… Но то, что моя фантазия иссякла, лишь вопрос времени, и вскоре это заметят другие. Я постоянно чувствую себя такой уставшей, просто опустошенной! Нахожу все несказанно обыденным. Если я выдумываю что-либо новое, то чувствую, что уже когда-то рисовала это. Больше всего хочется выбросить всю эту мазню в мусорную корзину, но чем-то ведь надо заполнять наш ежегодный каталог образцов! А из Америки постоянно приходят запросы на новые эскизы. Прежде всего Вулворт требует и требует… Может ли такое случиться, что я исчерпала уже весь запас идей? Нарисовала все свои эскизы шаров?

Ее глаза вдруг округлились от страха, словно она впервые решилась озвучить эту мысль. Завацки взглянул на ее напряженные плечи, на узкий упрямый нос, темно-серые глаза, в которых незаметно угасали тысячи искр.

Перед ним, словно из ниоткуда, возник образ другой Марии. Ей в то время как раз исполнилось восемнадцать лет: стройная, как фея, лоб уже тогда высокий, лицо узкое и глаза, в которых готов был утонуть любой мужчина. Но в голове у Марии было лишь ремесло, и ничто и никто не мог отвлечь ее от этого. Он улыбнулся при этих воспоминаниях. Когда Алоис впервые подвел ее к полкам, на которых стояли книги по изобразительному искусству, Мария не могла поверить, что столько народу разделяет ее страсть.

«И это все книги об искусстве?!»

Как же велика была ее жажда познания! Все деньги, полученные за первый заказ, она истратила на эти сокровища. Спустя несколько часов она в сопровождении Магнуса ушла из магазина с блаженной улыбкой и стопкой книг в руках и даже не заметила его искреннего удивления.

Внешне Мария почти не изменилась: у нее все такая же стройная девичья фигура, моложавое лицо, большие глаза и высокие скулы. Завацки озабоченно пожевал нижнюю губу. Не редкость, когда человека искусства постигал творческий кризис. Но когда книголюб добровольно отрекался от своей страсти… Тут стоило призадуматься.

Внезапно Алоису захотелось встать, подойти к Марии и хорошо встряхнуть ее за плечи. Но вместо этого он произнес:

— Вам просто не хватает источника вдохновения! Вы слишком долго бежали по лесу. Слишком долго изучали оперение синиц и зябликов. А структура шишки не может вдохновлять в течение десятилетий. Меня это не удивляет: лично я не смог бы многого достичь, наблюдая за природой!

Мария нахмурилась. Она не очень любила критику, но они были давно знакомы, поэтому продавец книг мог решиться на такое.

— Дорогая Мария, вам не хватает плодотворного влияния других творческих сил! Никто, даже великий стеклодув Мария Штайнманн, — он подмигнул, чтобы придать словам шутливый тон, — не может использовать одно лишь вдохновение.

Нуждаясь в подтверждении своих слов, он потянулся к полке и вытащил тонкую истрепанную книжицу. Это был томик стихов Эльзы Ласкер-Шюлер, которые та посвятила своему покойному другу Петеру Хилле. Алоис уже давно собирался познакомить Марию с лирикой Эльзы. В стихах и рассказах поэтесса делала со словами почти то же самое, что Мария стремилась создавать с рабочим материалом: изведать его допустимые границы, чтобы воплотить идею.

Недолго полистав, он нашел нужное место, но потом вдруг смутился. Сможет ли Мария, пребывая в таком настроении, воспринять сложный, многозначный символ? Однако в прошлом она часто радовала его способностью чутко воспринимать трудные тексты, поэтому Завацки все же решил попытаться и протянул ей раскрытую книгу.

— Будьте так любезны, прочтите этот отрывок для нас обоих!

Мария неохотно подчинилась его желанию.

«…я сбежала из города, уставшая, присела перед утесом и отдохнула капельку, которая была глубже, чем тысяча лет…»

Продавец книг с закрытыми глазами слушал голос Марии, озвучивший своеобразный выбор слов бунтарской поэтессы.

«…И его голос прозвучал с вершины утеса, и раздался крик: Что ж ты скупишься для себя! И я подняла глаза и расцвела, и покинувшее счастье приласкало меня».

Тоска Марии и поэзия повествования стали переплетаться воедино слово за словом. Сердце Завацки забилось горячо и сильно.

«…И со скалы на землю спустился мужчина с жесткой бородой и волосами, глаза его были бархатными холмами…»

Продавец книг пристально смотрел на Марию. Не сочтет ли она преувеличением, что поэтесса сравнивает своего друга Петера с утесом?[1] Эта героизация вызвала много споров в интеллектуальных кругах, но Мария прочла это место без каких-либо комментариев.

«Ночь затенила мои пути, и я не могла даже вспомнить свое имя. Воющие, голодные северные ветры разорвали его. А тот, с каменным именем, назвал меня Тино. И я поцеловала блеск его изваянной руки и отошла от него».

Продавец книг закрыл глаза. Когда он их снова открыл, то увидел, что по щекам Марии текут слезы. И он понял, что подобрал правильный текст.

— Зачем вы со мной так поступаете? Почему вы так мучите меня?

Во взгляде Марии не было надежды. Она шумно вдохнула через нос.

— Так чувствовать! Не знать больше, где находишься. Кто ты есть. «…Не могла даже вспомнить свое имя. Воющие, голодные северные ветры разорвали его», — повторила она волнующие слова. — И все же нужно понимать, что человек для чего-то избран, что нельзя разбазаривать свое время. — Ее глаза блестели. — «…покинувшее счастье приласкало меня…» Эта женщина действительно умеет ценить счастливые моменты.

Мария на мгновение замолчала. Потом снова заговорила:

— Но какое это имеет отношение ко мне? У меня нет близкого друга — не считая вас, — который бы так вдохновлял меня. И я не обитаю в большом городе и не веду жизнь, полную волнений. Кто же тогда должен «творчески» вдохновить меня? Я сижу в маленькой деревне вместе с Магнусом и семьей, которая зависит от меня и моих проектов.

— Но это зависит только от вас, — произнес Завацки с нетерпением. Он обязательно должен был добавить что-то значимое: — И Эльза тоже поначалу ушла из родительского дома, ей пришлось сбежать из города, как вы только что прочли.

Мария сердито посмотрела на Алоиса:

— Я знаю, я знаю, каждый должен идти своей дорогой. А теперь вы наверняка мне расскажете о той художнице, которая предпочла умереть непризнанной, но не подчинилась духу времени. Паула Мадерзон-Беккер, так, кажется, ее звали? — Она уперла указательный палец в лоб, словно напряженно думала. — Или о той поэтессе, у которой не было ни крошки еды, зато она писала искренние стихи.

— Насмешки вам не к лицу, — ответил продавец книг и напряженно уставился на носки своих туфель. — Я…

Она схватила его руку, прежде чем он успел договорить, и сказала:

— Простите. Я не это имела в виду, и вы знаете. Просто сегодня я веду себя ужасно глупо, вот и все. И к тому же я неблагодарная.

Мария закусила губу. Несколько смирившись, Алоис вновь посмотрел на нее:

— У вас больше нет других примеров, правда?

Мария пожала плечами.

— А чем мне поможет пример? В Лауше я так и не нашла образец для подражания. А сама я уже давно освободилась от жизни наших отцов и матерей! В этом я больше не вижу ничего революционного. Так что же у меня может быть общего с дамами из высшего света, которых вы так любите ставить мне в пример?

— Свет, например, — ответил он, небрежно махнув рукой, — весь мир.

Мария улыбнулась.

— Как вы можете такое говорить! Ведь мир не кусок пирога, который можно просто подцепить вилкой и ловко отправить в рот.

Завацки не смог удержаться от смеха. Такие сравнения были типичны для Марии. Он вздохнул.

— Нет, так просто, конечно, не бывает, и слава богу, я думаю! Но не считаете ли вы, что настало время покинуть Лаушу? Хотя бы немного посмотреть мир?

Алоису очень хотелось напомнить Марии о ее сне, указать на его глубокое значение. Но вместо этого он произнес:

— Вы только представьте себе: каждый сотворенный вами рождественский шар путешествует по миру дальше, чем вы сами. Разве эта мысль не пугает вас?

Книга первая

Когда ночь превратилась в день, А день — в мечты, Все вопросы разлетелись В блестящую пыль.

Нью-Йорк, три месяца спустя

Глава первая

«Шрафтс» был лучшим магазином деликатесов в городе. Кому не хватало денег для входа в этот рай, тот довольствовался видом на постоянно меняющиеся витрины, которые были оформлены так искусно, что могли составить конкуренцию лучшим художественным галереям города. Уборщицам приходилось выходить на улицу более дюжины раз на дню, чтобы вытереть отпечатки пальцев и носов со стекол, — так велика была тяга прохожих стать как можно ближе к сказочной стране с молочными реками и кисельными берегами. Вряд ли человек, который мог позволить себе делать там покупки, да и тот, кто был не в состоянии позволить такой роскоши, мог спокойно пройти мимо вращающейся двери, игнорируя благоухание… Всего лишь короткий визит, на минутку, чтобы купить какую-нибудь мелочь. Неужели после напряженного рабочего дня нельзя себе это позволить? Кусочек сыра. Или завернутые вручную конфеты-трюфели. Или горсть темно-лиловых блестящих слив. Зачастую невинные предлоги забывались уже после нескольких шагов за вращающейся дверью магазина, где разнообразные продукты со всего мира пленяли и соблазняли. И в результате большинство посетителей покидали заведение с туго набитым светло-синим пакетом от «Шрафтс».

Фрукты, овощи, колбаса, сыр, готовые блюда — в «Шрафтс» было практически все. В отделе хлебобулочных изделий стояли корзины с фиселями, длинными французскими булками из сдобного теста, рядом — южно-итальянские бискотти, а возле них громоздились ржаные караваи, окрашенные мелассой в темный густой цвет. В сырном отделе покупатель выбирал из 80 сортов, а в углу расположились устрицы из Блю-Пойнт, Чизпик-Бей и Пайн-Айленд. Чтобы облегчить себе выбор, клиент мог просто на месте сдобрить солью и лимоном и отправить в рот полдюжины устриц или насладиться порцией несравненного густого устричного супа. Пока сознание и рецепторы покупателя все еще занимались вкусовым букетом сливок, сливочного масла и припущенных с розмарином устриц, его взгляд уже наверняка скользнул по десятиметровой стойке, за которой друг за другом стояли блюда с холодными закусками. Обычная хозяйка даже представить себе не могла праздника без хотя бы одного вида закусок от «Шрафтс», будь то романтический ужин для двоих или застолье на тридцать человек. Блюда из магазина деликатесов считались неотъемлемой частью стильного обеда, как и салфетки или столовое серебро от «Тиффани».

У кого кошельки были полны, тот мог заказать всю организацию праздника у экспертов «Шрафтс», которые не знали слова «расточительность» и исполняли любое желание хозяина. Три дюжины польских пирогов, начиненных русской красной икрой? Нет проблем, мадам! Банкет на сто тридцать персон через пять часов? Нелегко, конечно, но вы можете на нас положиться! Лихорадочная спешка, которая начиналась после таких заказов, оставалась за кулисами: там повара бились за газовые горелки, поварята за рекордное время чистили овощи и обрывали виноград с кисточек. После таких битв блюда доставлялись, причем неизменно высочайшего качества и тщательно приготовленные, словно повара целую неделю трудились только над этими шедеврами.

Это был тот перфекционизм, который так привлекал Ванду. Ее переполняла гордость за то, что она, выполняя подобные заказы, была частью этой системы.

Конечно, ее мать поморщилась, когда Ванда заявила о решении работать в сервисной службе «Шрафтс».

— А что позорного в том, что продаешь продукты питания? — поинтересовалась у нее Ванда еще до того, как Рут успела произнести хоть слово. Может, просто потому, что она вообще не хотела ничего говорить. А может, ее до глубины души задевало то, что Ванда изо дня в день работала. Но Ванде все же хотелось думать, что Рут страдает от принятого дочерью решения.

— В продаже продуктов питания нет ничего позорного. Как нет ничего позорного и в приготовлении продуктов питания, — объяснила Рут. — Мне интересно, почему ты сразу кухаркой не пошла работать.

— Как знать, может, я ею еще стану, — ответила Ванда.

Девушку немного задевало, что мать с таким ужасом воспринимала ее новое место работы. Она себе это представляла иначе.

Ванда в последний раз поправила белоснежно накрахмаленный фартук. Она демонстративно переоделась еще дома, хотя остальные продавцы делали это только в магазине, и с нетерпением посмотрела в сторону двери.

Она работала здесь уже две с половиной недели. Пока еще каждый день казался ей сплошным сюрпризом: никогда не знаешь, что тебя ждет завтра. И что особенно важно, Мейсон Шрафт, казалось, был ею доволен. Хотя он пока еще ничего не сказал, но всегда приветливо кивал, проходя мимо ее стойки. А ведь большинство продавщиц он не удостаивал и взглядом. Неужели все дело в том, что Ванда меньше терялась во время спешки, чем другие девушки? Даже в первые дни, в суете, она хорошо ориентировалась и не ошибалась в заказах при обслуживании на кассе. А может (что еще лучше), кто-нибудь из клиентов похвалил ее за совет?

Ванда Майлз происходила из весьма уважаемой на Манхэттене семьи — от этого клиенты магазина могли только выиграть, не так ли? Ее мать считалась одной из самых уважаемых хозяек и сама была клиенткой «Шрафтс». Это ведь способствовало тому, что Ванда просто нюхом чуяла желания покупателей, правда? Кто может лучше обслуживать привередливых дам из высшего общества, как не человек, который вырос в этой среде? Такие аргументы приводила Ванда мистеру Шрафту, который побаивался, что она не сможет обслуживать дам из высшего общества. Но в конце концов энтузиазм Ванды его покорил.

— Праздники в этом сезоне стали такими скучными! Никакого остроумия! Никаких новых идей! Постоянно перенимают то, что уже происходило в каком-то другом месте, — театрально взмахнула руками Моника Демуан, жена Чарльза Демуана — одного из самых влиятельных брокеров банковского дома Стенли Финча. Она почти с отвращением осматривала витрины.

Ванда протерла идеально чистой тряпицей край блюда с фаршированными яйцами, убирая незаметные крупинки.

— Но помилуйте! Я уверена, вы не опуститесь до такого обезьянничанья.

Моника задержала взгляд на своих идеальных лакированных ногтях. Ей показалось или Ванда стала улыбаться не так искренне, как она привыкла видеть в «Шрафтс»? Неужели в ее улыбке была какая-то доля иронии?

— Твоя мать никогда бы так не поступила, — ответила она, слегка нахмурившись, и вздохнула. Она все еще не привыкла к тому, что юная дочка Майлзов с недавнего времени работает в «Шрафтс». Ее собственная дочь Минни упала бы замертво, отстояв здесь все десять рабочих часов! Но Рут Майлз считалась несколько эксцентричной, несмотря на свое легендарное гостеприимство, правда? Моника считала ее именно такой, и даже более, ведь Рут, выйдя замуж, получила дворянский титул, а потом отказалась от него! Ну да, яблоко от яблони недалеко падает… Вздохнув, она наконец вспомнила, зачем, собственно, пришла.

— Твоя мать наверняка сразу бы затянула известную песню: слишком много вечеринок, слишком много гостей, никто больше по-настоящему не ценит усилий настоящей хозяйки. — Она взмахнула рукой. — Но я всегда говорю: к чему эти причитания? Нужно что-то делать! Делать!

«Если у тебя нет никаких других забот, ты можешь с успехом оценить, чего стоишь!» — пронеслась в голове Ванды мысль. Но вслух она произнесла:

— Есть дамы, которые родились хозяйками. — Она расправила плечи. — Может быть, к следующему приему вы придумаете что-нибудь особенное? Возможно, у вас уже сейчас в голове созрел какой-то план? Вы же знаете: мы в «Шрафтс» всегда готовы прийти на помощь, чтобы воплотить его в жизнь. — Мы в «Шрафтс» — как чудесно звучит!

Наверное, Ванда восторженно рассказывала об одном из праздников. Моника отметила про себя, что нужно расширить список гостей, включив туда родителей Ванды, но потом вспомнила, как она напрасно ждала приглашения от Рут на ее последнюю вечеринку. В мгновение ока имена Стивена и Рут были удалены из памяти.

— Еще бы, конечно, у меня есть план! — гордо заявила она. — И не только в голове, у меня здесь все давно записано. Все до мельчайших деталей, разумеется.

Моника начала рыться в недрах сумочки. Некоторое время спустя она с нетерпеливым вздохом взглянула на руку со стопкой свернутых записок.

— Я намереваюсь заставить гостей трепетать. Да, я утверждаю: я хочу их просто шокировать!

Она поджала губы, словно ожидая возражений Ванды. Но таковых не последовало, и Моника принялась просматривать записки дальше.

Ванда терпеливо ждала.

— Разумеется, я хочу побаловать гостей, но в первую очередь мне хотелось бы показать им, насколько все мы избалованы. Нет, нет, и я не исключение! Кто в состоянии радоваться лишь одному блюду при таком изобилии? Воспринимать его как дар божий?

Она широко обвела рукой, указывая на стойки с деликатесами в «Шрафтс».

— Можно и так сказать, осмелюсь предложить аллегорическую тему «Изгнание из рая».

Моника задумчиво посмотрела вверх, словно ожидая за свое остроумие божественной похвалы прямо здесь и сейчас.

— Некое кулинарное подобие, так сказать. — Ванда напряженно кивнула. — Это наверняка очень впечатлит ваших гостей!

Господи, это было слишком даже для Моники Демуан!

— Вот оно!

Моника с победоносной улыбкой протянула через стойку свернутый листок. Но прежде чем Ванда успела его взять, Моника отдернула руку.

— Уточним некоторые моменты для лучшего понимания… Я ожидаю предельной сдержанности. В отношении этого мероприятия никто ничего не должен знать. Когда ты увидишь, чего я хочу, то поймешь, что я имею в виду…

Моника лихорадочно оглянулась через плечо, словно ожидала увидеть стаю гиен, которые только того и ждут, чтобы похитить идеи гениальной хозяйки.

Ванда приложила палец к губам:

— Я буду молчать как рыба. И я бы сделала еще кое-что: такое взрывоопасное мероприятие наверняка потребует от нас чрезвычайных мер. — Она слегка наклонилась к Монике: — Я передам ваши пожелания прямо в руки поварам, избегая отдела заказов! Я также позабочусь о том, чтобы никто и краем глаза не увидел готовые блюда. Шпионы подстерегают на каждом шагу… — шепнула она.

Ха, если бы мистер Шрафт знал, насколько она предупредительно общается с одной из самых важных клиенток! Ванда сделала вид, будто даже не решается взглянуть на заказ Моники, и сунула свернутую бумажку в карман фартука, застегнув его потом на пуговицу.

— Такого сюрприза ваши гости точно никогда еще не получали!

***

На другом конце города, в грузовом порту, куда ежедневно прибывают и где разгружаются сотни ящиков со всех концов света, двое только что заключили сделку.

Один из них, низенький коренастый мужчина, сунул в карман куртки конверт, а второй, повыше, энергичным движением захлопнул крышку кейса.

— Я очень доволен вашей работой, мистер Соджорно, — произнес он. — Ваша подготовка очень помогла нам. Не всякий начальник склада стал бы так… кооперативно сотрудничать. Мой отец и я надеемся, что так будет и впредь.

«Кооперативно — что бы значило это дерьмо?» — задумался коренастый. Он был у них на крючке, и они об этом знали! Сумма, которую он получил за услуги, оказалась немаленькой, но ведь за решеткой он вряд ли сможет воспользоваться деньгами. Вытирая со лба капли пота, он коротко прочел про себя молитву святой Лючии: до такого никогда не должно дойти. Потом он нервно огляделся по сторонам.

— Часть «поставки» была уже… ну, скажем так… немного повреждена, — прошептал Соджорно. — Что же будет, если когда-нибудь воздуха не хватит?

Франко де Лукка нахмурился.

— Ну, доставлять определенные грузы на такие дальние расстояния — дело рискованное, это мы все знаем. Климатические условия при перевозке, прежде всего таких… исключительных грузов, играют решающую роль. Но пусть это вас не волнует. Наш человек в Генуе — мастер своего дела. Пока во время перевозки никто не может снаружи добраться до ящиков, внутри хватит воздуха.

Второй кивнул. Слова Франко де Лукки немного успокоили его.

— Когда мы сможем рассчитаться за следующий заказ?