Тайна Садовой башни

Автор Рут Фландерс

1483 год, Англия. Почти тридцать лет идёт борьба за власть. Ветви королевского дома спорят о том, чей цветок должен красоваться на гербе державы. Внезапно умирает король Эдуард Четвёртый. Череда дворцовых интриг оканчивается заключением его детей в Тауэре. В романе «Тайна Садовой Башни» эта история выступает инструментом политических манипуляций, которые совершаются различными лицами на протяжении нескольких лет. Каждое из этих лиц представляет судьбу детей Эдуарда Четвёртого в некоем выгодном для себя свете.
Тайна Садовой Башни — движущая сила событий в жизни героев. Двое молодых людей психологически взрослеют, а пожилой человек вынужден ломать устоявшиеся, удобные для себя взгляды.
Один из героев, потомок древнего рыцарского рода, верит в силу оружия и в торжество справедливости. Его друг предпочитает держаться в стороне от гущи боевых действий, веря в силу разума, способного распутать гордиевы узлы большой политики. И, наконец, главный герой, слуга нескольких королей — стоик и фаталист, который чуждается любых привязанностей. Он пережил ряд тяжёлых потерь и разочарований. Он умело приспосабливается к быстро меняющейся политической ситуации, храня в сердце некую тайну. Её разгадкой вынуждает заняться сама жизнь.
Об авторе:
Рут Фландерс (р.1980) — писательница, специалист по медиакоммуникациям, автор нескольких авантюрных романов, сборников повестей и антиутопий. Острый психологизм с оттенками социально-политической сатиры и небанального юмора — отличительные черты её произведений, в которых автор предоставляет читателю предельную свободу оценок происходящего. События исторического романа «Тайна Садовой Башни» предшествуют событиям уже изданного произведения «Дочь мытаря» и раскрывают то, что было едва упомянуто во второй книге цикла, посвящённого эпохе правления первого Тюдора в Аглии (1483 — 1509).

• Язык: Русский
• Издатель: Strelbytskyy Multimedia Publishing
• Дата выпуска: 7 дек. 2022 г.
• ISBN: 9780880043694

Предварительный просмотр книги

ПРОЛОГ

Июль 1483

Сети сизых туч опутали ущербную луну. Воздух июльской ночи налился предгрозовой тяжестью. Ветер перемежал вздохи нытьём, бормотал заклинания у скрипучей оконницы. Играя решётчатой створкой, он порывался задуть свечи на длинном столе посреди комнаты.

Пламя вздрагивало и шипело; скудные восковые слёзы капали на выщербленное крыло ангела-подсвечника. Кривобокие тени танцевали по сводам низкого потолка, по бурому сукну на небеленых стенах.

За столом сидели четверо мужчин: обнажённые головы, неподвижные лица, опущенные плечи, руки, скрещенные на коленях. Одеяния почти не отличались: короткие тёмные плащи, под ними — стальные пластины легких доспехов.

Пятый человек стоял у окна, созерцая беспокойный сумрак. Фигуру скрывал коричневый упленд[1], голова пряталась под мешковатой маской.

— Злая ночь. Быть грозе, — он захлопнул створки, обернулся к четверым. — Кервуд, вы сделали, как я велел?

— Да, милорд, — тот мотнул головой, откидывая со лба непокорную смоляную прядь. Густые брови свелись в линию, тень легла на жёсткие черты.

— Эллиот, подайте мне карту.

Коренастый, полнолицый человек вздрогнул и стал суетливо шарить за пазухой. Краска волнения залила его щёки. На лбу выступили бисеринки пота, рыжеватые волосы взмокли у висков.

Наконец, Эллиот достал свиток и отдал его человеку в маске.

— Сент-Чайлд, мне нужны ключи от третьей, пятой и шестой двери.

Тот достал из связки ключи, с гулким стуком положил их на середину стола. Лицо на миг оживилось улыбкой. Крупные, тяжёлые очертания смягчились, глаза просветлели. Вслед за тем печать отрешённости вновь сковала это лицо, угашая взгляд. Голос прозвучал глухо, выговор — небрежно, как у хворающего или чрезмерно усталого человека.

— Милорд, я могу попасть в Тауэр прямым путём, — он рассеянным жестом пригладил седеющие, чуть растрёпанные волосы.

Человек в маске молча глядел на Сент-Чайлда, — словно прицеливался, чтоб отыскать у него брешь в холодной броне спокойствия.

— Можете, и попадёте, а лучше на Тауэр-Хилл, где рубят умные головы. Храните уста и пути, Джон Сент-Чайлд. И вы, лорд Уильям Кервуд, и вы, сэр Бертрам Эллиот, и вы, сэр Гарри Хэмильтон.

Названный Хэмильтоном тронул кончик острого носа, торчащего из-под засаленной чёлки, окинул цепким взглядом тёмный силуэт. На сухом, узком лице мелькнула ироничная ухмылка.

— Вы люди почтенные, в зрелых летах, имеете семьи, немалое состояние, — продолжал человек в маске. — Будете болтать лишнее — рискуете не только своими жизнями.

Он выдержал длинную паузу, глядя на каждого из четверых. Те не отводили глаз, но смотрели сквозь фигуру без лица.

— Что сделано, то сделано, или, как говорил Понтий Пилат, «что написал, то написал», — человек в маске положил на стол руку в перчатке. — Мне нужна от вас клятва молчания. Вы не должны говорить никому ни единого слова о поручении, которое выполняли. Обязаны молчать обо всех обстоятельствах этого дела.

— Я так понимаю, что без клятвы живыми не уйти, — Сент-Чайлд отмерял слова медленно, с ноткой фатализма. Человек в маске взял его мрачноватый тон.

— Угадали, сэр. Молчать будет нелегко. Вам захочется, искренне захочется поведать о происшедшем. Повторяю: никому. Ни ребёнку, ни слуге, ни священнику. Жду вашего обещания.

— У нас нет иного выхода, — буркнул Кервуд.

Под кивок Хэмильтона Сент-Чайлд усмехнулся — с горечью, скривившей губы. На понуром лице Эллиота веки дрогнули, словно от боли. С прерывистым вздохом он стал чертить пальцем на столешнице.

— Жду клятвы, — напомнил человек в маске. Его рука в чёрной перчатке по-прежнему лежала на середине стола, вверх ладонью.

— Я клянусь, — Кервуд, вынув меч, плашмя положил его на эту ладонь.

— Клянусь, — ровным голосом вымолвил Сент-Чайлд, кладя свой меч. Присоединились Эллиот и Хэмильтон. Затем воцарилась тишина, будто все ждали огня с неба.

Человек в маске накрыл свободной ладонью лезвия четырёх скрещённых мечей.

— Обещание дано и принято. Возьмите оружие. Сейчас вы уйдёте, куда вам пожелается. Может случиться так, что ваша помощь понадобится снова.

— Мы, как всегда, должны соглашаться? — уточнил Сент-Чайлд.

— Господь наш Иисус Христос в таких случаях говорил «Ты сказал», — мягкий тон человека в маске звучал убедительнее доводов.

Кервуд забарабанил по столу пальцами. В глазах сверкнул огонёк подавленного гнева..

— Я согласен, — отрезал он. Трое повторили то же самое. Человек в маске, неторопливо обойдя стол кругом, занял место во главе.

— Вы дали слово рыцарей, господа. Вы дали слово тому, кто в силах требовать его выполнения. Теперь моя очередь благодарить за службу. Сколько она стоит?

Кервуд нахмурился.

— Служба господину ценится не золотом, а кровью.

— Предлагаю золото за кровь, хоть знаю, что вы люди не бедные. К тому же я, в определённом понимании, не ваш господин.

— Мы несли свою службу не во имя вас, милорд, — отозвался Сент-Чайлд.

— Помню об этом. Итак, от денег вы отказываетесь?

— Отказываемся, — раздался тихий голос Эллиота; Хэмильтон молча кивнул.

— Чего же вы хотите?

— Уйти, — Кервуд бросил нетерпеливый взгляд в сторону дверей.

— Не задерживаю, — человек в маске подошёл к стенным занавесям и дёрнул за шнур колокольчика. Тот завизжал, будто мышь, попавшая в капкан. Эллиот, перестав чертить на столе, вздрогнул всем телом и съёжился.

В комнату вошёл слуга, неся на серебряном подносе длинные полосы чёрной ткани. Человек в маске внимательно следил за тем, как гости надевают повязки на глаза.

Слуга, взяв руку Кервуда, повёл его к двери. Остальные, держась друг за друга, пошли следом — без единого слова, почти беззвучными шагами.

Шествие походило на нелепую фантасмагорию, где злой шутник ослепил четверых сильных мужчин и заставил гуськом, как малых детей, идти за поводырём.

Кервуд — высокий, широкоплечий — шагал размашисто, будто силился сохранить уверенность. Сент-Чайлд не тратил сил на поддержание реноме. Приземистый, кряжистый, чуть полноватый, он ступал расслабленной походкой, мягко и размеренно. Сухощавый Хэмильтон шёл строго ему вслед, выверяя шаг. Пухлый коротышка Эллиот плёлся, волоча ноги, вздыхал и шевелил губами.

Раздался гулкий звук закрывающейся двери. Сент-Чайлд, сделав ещё несколько шагов, осторожно подвинул повязку чуть выше. Теперь, приподняв голову, он мог осмотреться.

Сквозь полумрак узкого коридора другой слуга вел за собой человека в синем шёлковом плаще и шляпе с высокой тульей, украшенной пышными перьями. Из-под полей шляпы виднелась повязка для глаз, крючковатый нос и вдавленный подбородок.

Сент-Чайлд едва не рухнул, угодив ногой в камень, и тихо выругался.

— Осторожно, ступеньки! — объявил слуга.

Ночная прохлада овеяла разгорячённое лицо. Звенящую тишину прорвал громовой раскат. Перекрестившись, Сент-Чайлд следом за друзьями сел в экипаж, готовясь ехать долгой, замысловатой дорогой. Желание отгадать её больше не терзало душу, и вовсе не потому, что в повозке, кроме кучера, находился человек, наблюдавший за ездоками.

Усталость, глухая, давящая боль в груди вынуждали хранить уста и пути мыслей. Ливень бил по плечам. Если бы Темза вышла из берегов, ни Сент-Чайлд, ни его спутники не противились бы плену мутных вод.

После остановки экипажа наблюдатель велел снять повязки.

Улица Бишопсгейт тянулась от Лондонского моста до ворот Епископа. Безмолвная гряда сонных домов зияла немою чернотой подворотен и решётчатых окон госпиталя святой Марии Вифлеемской. Он приютил десяток счастливцев с клеймом безумия. Вывески ремесленных лавок казались фигурами химер. Запертые двери хранили секреты цеховых шедевров.

Ливень утих так же внезапно, как и начался. О нём напоминал только бурный поток. Он смыл грязь мостовой и нёс зловонное месиво вниз, к иссиня-чёрным водам Темзы.

Вдали, над рекой, темнели зубчатые стены. Башни Тауэра высились, будто гигантские глотки.

Кервуд отвернулся, громко плюнул. Сент-Чайлд некоторое время созерцал сурового хранителя судеб — крепость, в которую теперь можно войти единственным путём и никогда больше не выйти.

Господи, дай сил покинуть проклятый город и отряхнуть с обуви его прах….

— Я видел герцога Бэкингема.

— Когда?! — удивился Кервуд.

— Мы шли по коридору, — ответил Сент-Чайлд. — Я приподнял повязку, чтобы осмотреться. Он как раз проходил мимо. На нём были шляпа и такая же повязка, но я всё равно узнал его. Эту птичью рожу ни с кем не перепутаешь!

Кервуд насупился.

— Бэкингем — фаворит герцога Глостерского! Что ему делать в том доме?

— Стало быть, у Глостера на одного друга меньше, — заметил Хэмильтон с лукавой улыбкой.

— Ну и пусть, — выдохнул Эллиот. — Лучше обо всём забыть!

— Чего я сейчас хочу, — протянул Хэмильтон, — так это полпинты брандвейна[2], жареного барашка в миндальном соусе и два дня беспробудной спячки.

— А я хочу напиться так, чтобы неделю не видеть белого света! — Кервуд затопал ногами. — Ненавижу, ненавижу их всех! Подлые, продажные скоты! Дьявол их разорви! Что теперь-то делать?!

Его друзья молчали. Сент-Чайлд устремил глаза к небу, словно пытался по звёздам прочитать дальнейший путь.

— Можно забыть обо всём, словно это произошло не с нами. Только чувствую, однажды вновь придётся войти в тот неизвестный дом. Коготок увяз — всей птичке пропасть. Идёмте, господа!

Они зашагали тёмной улицей. Над Бишопсгейт плыли гнилостные запахи помойных стремнин, обрывки грозовых туч. Одинокое рыданье вифлеемского безумца, лай собак и перекличка стражников пронзали тишину предрассветного часа….

I. ГОТОВЬСЯ К ВОЙНЕ

(октябрь — ноябрь 1483)

* * *

Из дневника Джона Сент-Чайлда:

Двадцать восьмой день июня, лето Господне одна тысяча четыреста шестьдесят первого года. Писано в Лондоне. Hosanna in excelsis [3]

В году одна тысяча четыреста пятьдесят третьем от Рождества Христова Англия проиграла Франции в Столетней войне. Через два года между потомками королевского рода Плантагенет вспыхнула кровавая усобица.

Тринадцать лет Йорки с Ланкастерами сражались за престол. Наконец, объявился победитель, — юный король Эдуард Четвёртый из рода Йорков — храбрый и добронравный рыцарь…

Двадцать шестой день мая, лето Господня одна тысяча четыреста шестьдесят пятого года. Писано в Лондоне. Jhesu [4].

Сибарит, презирающий светские условности, правит Англией в своё удовольствие, — любимый народом, уважаемый врагами. Он любит услаждаться обильной пищей и женскими ласками.

В третий год своего правления король объявил о тайной женитьбе на леди Элизабет Грей Феррерс, урождённой Вудвилл. Грядет коронация….. Двор шокирован. Будущая королева привела к государственной кормушке свое многочисленное семейство — сыновей, братьев и сестер.

Одиннадцатый день апреля, лето одна тысяча четыреста восемьдесят третье от Рождества Христова. Писано в Ньюпорте, Уэльс. Requiem.

Два дня назад король скоротечно умер. Доктора говорят о разлитии желчи от объедения.

Мой друг Гарри Хэмильтон твердит о том, что Неда отравили Вудвиллы.

Наследнику трона, принцу Эдуарду Уэльскому, всего двенадцать. Он не сможет править мятежным государством. Регентом станет Ричард Глостерский.

Король Эдуард заповедал беречь его детей, как зеницу ока. Я, их воспитатель, нахожусь в величайшем смятении. Вместе с Уильямом Кервудом спешу в замок Ладлоу. Мы везем принцу Эдуарду известие о смерти отца. Нам нужно привезти наследника в Лондон для коронации.

Эллиот и Хэмильтон остались в Лондоне, при дворе. Герцог Глостерский находится в своих северных владениях. Королева не спешит отсылать ему весть о кончине Его Величества. Лорд-камергер Хэстингс негодует. Он готов тайно противостоять Вудвиллам на стороне Глостера. Они захватили монетный двор и королевскую сокровищницу….

Пятнадцатый день мая, писано в Лондоне. Jhesu.

Через неделю после смерти короля Ричард Глостерский получил тайное письмо. Королева и ее семейство хотят свергнуть лорда-протектора. Они отказали Ричарду во встрече с племянником. Тогда лорд-протектор завязал переписку с кузеном, герцогом Бэкингемом.

Войска Глостера и Бэкингема перехватили процессию наследника в четырнадцати милях [5] от Лондона. Мы с Кервудом остались в окружении принца. Глостер настроен к нам доброжелательно и не выдвигает никаких обвинений.

Хэмильтон с Эллиотом в Вестминстере. Они остались при королеве, чтобы наблюдать за воспитанием младшего принца.

В первые дни мая наследник трона торжественно въехал в Лондон — с Глостером, Бэкингемом и многочисленной свитой. Коронация отложена до восстановления порядка в государстве.

Принца поселили в королевских покоях Тауэра и лишили всех прежних слуг. Даже меня и Кервуда к нему не допустили….Герцог Бэкингем, обретает всё большее влияние.

Восемнадцатый день июня. Писано в Сент-Чайлдхуд, графства Уилтшир. Requiem.

Позавчера королева отдала протектору младшего принца, Ричарда Йоркского. Его поселили в Тауэре, вместе с братом. В народе ходят тревожные слухи. Мальчиков, скорее всего, убьют. Я боюсь этому верить…

Неужели Ричард Глостер, преданный сторонник своего брата, поднимет руку на его детей? Тех, кого учил верховой езде, битве на мечах и секирах, кому дарил игрушечных солдат и конницу? Тех, кто всегда с нетерпением ждал приезда дяди Ричарда и доброй леди Анны, его супруги?

В ушах звучат слова принца Уэльского: «Вот приедет наш дядя Дикон и во всём разберётся. С ним я ничего не боюсь, он научит меня царствовать!».

Я боюсь верить, но помню о том, в какое время живу…

Шестой день июля. Писано в Сент-Чайлдхуд. Adveniat regnum Tuum [6].

Сегодня Англия обрела нового короля, Ричарда Третьего из рода Плантагенет.

О нём ходят самые невероятные слухи. Сплетничают враги, особенно Вудвиллы; злословят его разочарованные друзья, да и народ пробавляется домыслами.

Кем убит блаженный король Генрих Шестой? Кто содействовал гибели его сына, Эдуарда Вестминстера? Не тот ли, кто взял в жёны его супругу? Не тот ли, кто отобрал права у детей короля Эдуарда и заточил их в Садовой Башне?

Принцы живут в затворничестве, их имён стараются не упоминать в придворных беседах.

Бедные мои мальчики! Старший, Эдуард, впал в тоску, не желает ни умываться, ни причёсываться, ни менять платья. Целыми днями сидит у окна, выходящего в Лейтенантский сад — молча, без слёз и жалоб. Младший, Ричард, каждый раз молит его принять пищу и питьё. Какой же бессердечный страж в силах выдержать эти детские рыданья?!

Прошел слух, что принцев хотят уморить голодом. О, я бы сам дал им яду, лишь бы избавить от таких ужасных мук!

Люди не спешат признавать Ричарда королём. Они боятся разделить с ним страшный грех детоубийства….

* * *

Погожим октябрьским днём в поместье Уайлдернесс привезли записку. Назревал бунт против короля Ричарда.

В уэльской крепости Брэкнок войска добровольцев собирались под знамёна герцога Бэкингема. Он призывал в Англию Генри Тюдора, графа Ричмонда — надежду рода Ланкастеров.

Сегодня Артур Уайлд Кервуд говорил больше, чем за весь последний месяц. Спозаранку готовил речь для вассалов, а в полдень затеял полемику с лучшим другом.

— Уилл, я тебе говорю, быть войне!

— Артур, какая война? Обычный бунт, стычка. Их было сотни и будет тысячи!

— Возьми людей и бегом сюда. Прошу тебя, это важно.

— Нет, нет, ещё раз нет, — Дэнтон стукнул ребром ладони по парапету. — Хочешь в семнадцать лет пропасть почём зря — выступай в поход. Я воздержусь.

Кервуд бессильно прислонился спиной к стене. Проклятье! Остаётся снять сапог и запустить в умную голову со светлыми локонами.

Он опустил глаза к своей кольчуге, к пыльной обуви с истрёпанными отворотами. Эх, рыцарь, пропащая твоя душа…. А дружок, ишь, вырядился! Жакет из голубого шёлка с рукавами, похожими на вышитые мешки. Пояс, отделанный серебром, белые штаны без единого пятнышка. В них виден каждый мускул — мыслимое ли дело? Что баба в чулках….

Вчера этот поганец привёз из Бристоля новые подошвы — острые и длинные до невозможности. Теперь ходит, как цапля, считает каждую выбоину на полу.

— Уилл, ведь мы друзья! Всегда и во всём были вместе. А ты сейчас думаешь только про Клариссу!

Дэнтон снисходительно улыбнулся, расправил полы жакета.

— Да, я собрался жениться на твоей сестре, свадьба через месяц. О чем еще мне думать, скажи на милость? Об идиоте Бэкингеме или о короле Ричарде, который боится собственной тени? А может, о дураках, ищущих справедливости у черта лысого?

Его спокойный тон хуже гневных криков. Кервуд еле сдерживался, чтоб не наговорить лишнего. Рука невольно легла на эфес меча.

Ладонь обжег холод беспощадной стали. Кервуд взглянул через крепостную стену — туда, где за жёлто-бурыми лугами раскинулась голубоватая дымка леса.

— Ладно, хватит сорить словами. Вали к чертям собачьим!

Он посмотрел вниз, на подвесной мост. Ворота открылись, впуская первые отряды из ближних поселений. Конница, пешие, на подводах — оружие и амуниция. Люди ждут войны. И точка.

Дэнтон положил руку ему на плечо.

— Бэкингем — неудачник, он все провалит. Подожди другой возможности.

Кервуд обернулся, фыркнул.

— Ждать! Чего ждать, Уилл? Нужно использовать любую возможность, лю-бу-ю!

Он взглянул на друга с высоты шести футов[7]. Разница в росте на семь дюймов[8] для Дэнтона — нож острый. Сразу делает шаг назад, лишь бы не задирать голову.

— Смотришь, будто все грехи до единого считаешь. Шёл бы в попы, а не в рыцари! А лучше в шпики, там твое место!

Дэнтон склонил голову набок. Тонкие черты его лица стали жёсткими. Крылья носа дёрнулись и покраснели.

— Dixi et animam levavi? Benedicite![9] Даст Бог, увидимся. Буду молить, чтобы вместо свадьбы не случились похороны.

Он пошёл к выходу, помахивая хлыстиком. Кервуд, закусив губу, презрительно отвернулся.

Ну и пусть идёт, философ доморощенный! Ишь, к свадьбе готовится…. Сестрица тоже готовится, все уши прожужжала про наряды, гостей, пир, танцы. Какие, к чёрту, танцы? Решается судьба Англии, а кое-кому лишь бы танцевать!

Ничего, зато Сент-Чайлд будет рядом. Дядя всё-таки, наставник, в почтенных летах. Такие люди не разбрасываются ни дружбой, ни родством, ни обещаниями….

Где же он, почему мешкает? Обещал ведь привести уилтширских молодцев!

Скрипнула дверь, вошел долгожданный гость. На ходу он снял шлем и пригладил мокрые волосы. Лазорево-чёрная накидка, соскользнув с плеча, тотчас же вернулась на место. Неспешными движениями рук Сент-Чайлд поправил чеканную застёжку.

— Уж извини, сынок, я без доклада. Не до церемоний сейчас. Кент, Суррей, Беркшир, Уилтшир, Дорсет, Девон, северные земли — за нас. Выступаем, Бог в помощь!

Дэнтон вернулся к своему креслу.

— Ну, скептик? — Кервуд вскинул руку в жесте триумфа. — Дядюшка, он не хочет ехать со мной. Жениться надумал.

— Это его право. Не злись, пожалуйста. Прибереги гнев для боя.

Сент-Чайлд опустился в кресло.

— Господа, Бэкингем расчищает дорогу Ричмонду. Епископ Мортон оказался влиятельным советчиком. Бэкингем сам не справится, нужна помощь с того берега. А там — кто кого переиграет. Я ставлю на Ричмонда, он хитрее. Бэкингем без царя в голове, его ведут чувства. У воина и правителя так быть не должно.

Дэнтон с молчаливой усмешкой взглянул на Кервуда. Тот равнодушно перебрасывал кинжал из одной ладони в другую. Сент-Чайлд перехватил его на лету, вернул в ножны.

— Оружием не балуйся. Кого хочешь видеть королём Англии?

Кервуд взглянул исподлобья. Ну и вопросики! Словно там, наверху, спрашивают, можно ли занять трон.

— Того, кто прекратит войну.

— Ричмонд сможет её прекратить?

— Откуда я знаю! Сейчас важно скинуть Ричарда.

Сент-Чайлд отвернулся с явной досадой.

— Рассуждаешь, как балбес. Не хмурься, потом объясню. Всё, хватит болтовни. Твой бейлиф[10] ждёт приказа. Людей пруд пруди, пора к ним выходить.

Кервуд сорвался с места, но крепкая рука Сент-Чайлда удержала его за полу плаща.

— Стой, ретивый! Остановись и послушай, иначе дров наломаешь. Сейчас ты выйдешь к людям, и будешь призывать их под знамёна Ланкастеров. Ты, сын Уильяма Кервуда, который служил королю Йоркской фамилии. Местный люд недолюбливает Йорков, но его следует убедить, что Кервуды их ненавидят.

— Я ненавижу Глостера, — буркнул тот. Сент-Чайлд усмехнулся.

— Глостеров нет в игре. Не путай людей. Есть Ланкастеры и Йорки. Усек?

Кервуд угрюмо кивнул. Ох, и бесит эта продажная политическая кухня!

— Никакого сочинительства и оправданий, — продолжал Сент-Чайлд, — Йорки предали Англию. Дети короля Эдуарда в заточении. Кстати, Бэкингем утверждает, что они мертвы. Он слышал, как Ричард отдал приказ убить их.

— Cyrie eleison[11]! — Кервуд осенил себя крестом. Дэнтон подошёл к Сент-Чайлду ближе, прищурился.

— Как думаете, Бэкингем говорит правду?

— Если готовит путь Генри Тюдору, значит, уверен в том, что мальчиков нет в живых. Слышишь меня, Артур? Ты должен сказать людям: Ричард — убийца своих племянников. Требуй правды, призывай Бога в помощь!

— А Бэкингем?

— Никаких Бэкингемов! До него никому нет дела. Еще раз повторяю: у народа есть Ланкастеры и Йорки. Заставь людей поверить тебе. Тогда они пойдут за тобой, куда скажешь.

— О Ричмонде тоже не говорить?

Дэнтон фыркнул и постучал пальцем себе по лбу. Сент-Чайлд ласково улыбнулся Кервуду, похлопал по плечу.

— Не надо. Запомни главное: это игра на весах. Одни разочаровали — идём к другим. Те не оправдали надежд — вернёмся к прежним. Авось, не так плохи, как думалось. Ну, ты понял меня?

Кервуд молча усмехнулся. Через пару мгновений звук его быстрых шагов утих за дверями.

* * *

Кервудхолл наполнился служивым людом. Крестьяне, бросив сохи и плуги, взялись за копья, луки и секиры. Оставив кутежи и куртуаз[12], рыцари приехали на боевых конях, облачённых в новую упряжь и гербовые чепраки. Эсквайры[13], надеясь на боевое посвящение, везли за своими господами вычищенное до блеска оружие.

Взорам народного доверия предпочтителен опытный бейлиф Батлер Уэлш, «правая рука» покойного хозяина. Молодой лорд совсем недавно посвящён в рыцари, с него толку маловато. Эти мысли читались в глазах собравшихся во внутреннем дворе. Кервуд стоял на балконе один, запретив Уэлшу и Сент-Чайлду маячить за спиной. Господи, какая толпа, сколько разных лиц: яростных, благостных, подобострастных, недоверчивых, весёлых, серьёзных…. О чём они думают, чего ждут нынче, что хотят услышать? Вдруг после первого же слова освищут, откажутся следовать за неопытным юнцом? Коленки немеют…. Нет, глупо, нужно собраться с мыслями. Главное — начать, зацепиться, и речь потечёт, как вода из родника. Так утверждал незабвенный учитель словесности. Натаскать потомка воинского рода — дело нелёгкое, но чтение, повторение, сочинение да крепкие розги принесли какие-никакие плоды.

Кервуд набрал в грудь воздуху, обращая взгляд поверх голов. Пусть каждый думает, что лорд смотрит именно ему в глаза.

— Доблестные воины! Сомерсетшир готов подняться против узурпатора! Долой Ричарда!

— Долой! — отозвалось громовое эхо.

Слава тебе, Господи. Что-то голос дрожит, как у школяра. Эй, Кервуд, возьми себя в руки, дай знать, что ты не мальчишка, а сын своего отца!

— Значит, Кервуды больше не служат Йоркам?! — крикнул кто-то.

— Белую розу легче перекрасить в алую! — отозвался другой. По рядам пронёсся одобрительный хохот.

Ну вот, началось. Кервуд смущённо закусил губу, сделал шаг на подножие балконного парапета.

— Ричард приказал тайно убить сыновей короля Неда! Честные Йорки мертвы, остались подлецы!

Толпа заколыхалась, хлынула ближе к балкону с нарастающим гулом. Люди освободили правые руки от оружия, снимая головные уборы и крестясь. Кто-то злобно бормотал проклятья, кто-то вытирал невольные слёзы. Гул достиг некоего пика и стал затихать, разбегаясь отдельными восклицаниями. На Кервуда устремились выжидающие взгляды. Он снова набрал воздуху в грудь. Что вещал покойный папенька, призывая вассалов под свои знамёна?

— Наш род никогда не был на стороне подлецов! Убийцы, интриганы, корыстолюбцы должны понести заслуженную кару! Им отомстит английский народ!

Он остановился; в воздухе повисло молчание. Не поверили? Смотрят как-то странно, сейчас, наверное, будут свистать. Внезапно тишину прорвали басовитые возгласы:

— Англия и Ланкастер!

— Долой Ричарда!

Толпа стала щетиниться оружием, потрясать кулаками, топать ногами. Кервуд ощутил, как обжигающая волна людского гнева доходит до него, бьёт в лицо, в грудь, наполняет кровь хмельными искрами, ударяет в голову, прорывая бастион страха и сомнений.

— Не имена любит Бог, а правду! — Кервуд поднял руку с мечом к небесам; взгляды, как один, устремились ввысь, и вновь обратились на него. Распахнутые глаза, готовые видеть, распяленные рты, готовые кричать, поднятые руки, готовые рубить.

— Правда с нами! Господь с нами! — Кервуд вновь и вновь поднимал меч, и люди, как заведённые, повторяли яростный жест и слова. Наконец, волна гнева схлынула, взгляды загорелись ровным пламенем. Кервуд вздохнул: кажется, получилось. Пойдут хоть в пекло, истосковались по войне. Эх, злой нынче народ, дай только волю, и тебе мимоходом голову снесут. Итак, жребий брошен; Артур Уайлд Кервуд поведёт отряды в свой первый бой.

Теперь нужно соединиться с войском Добени. Уж того-то здесь уважают; каждый дворянин хотел бы видеть сыновей при его дворе. Добени всегда говорил, что молодой Кервуд пойдёт дальше своего отца. Целеустремлённый, выдержанный, знает, чего хочет, и как этого добиться. В рыцари посвятили, можно сказать, под залог. Кервуд лишь два с половиной года ходил в оруженосцах и не имел опыта большого боя. Приходилось участвовать в междоусобных стычках и патрульных рейдах, подводя коней и подавая оружие. Однако в канун Успения, сразу после смерти Кервуда-старшего, Добени объявил, что новоиспечённый лорд Кервуд будет посвящён в рыцари. Тот поначалу отпирался, ссылаясь на правила[14], но наставник потребовал беспрекословно принять награду за усердие, в знак особого доверия. Кервуд повиновался, только сердце загорелось желанием доказать своё рыцарство. Однажды бейлиф Уэлш в одной из бесед заметил (как бы невзначай), что Добени будут нужны смелые и толковые командиры. Вскоре пришли вести о грядущем выступлении Бэкингема, и стало понятно, почему наставник торопился. Кервуду не приходилось командовать отрядом в бою, но Добени, Уэлш и Сент-Чайлд обещали поддержку. Последний любил учить плавать, швыряя в воду. Добрый дядюшка с безмятежной улыбкой заявил, что первый боевой урок должен быть жёстким; выплывешь — будет толк, потонешь — туда тебе и дорога. Кервуд стиснул зубы и пообещал себе выплыть.

Спустившись на веранду, он прошёл в комнату с огромным камином, уселся в любимое кресло. Покойная мать сидела здесь вечерами с вышиванием, пела и рассказывала удивительные истории. Устроишься на скамеечке у ног, прижмёшься щекой к её коленям, и весь мир кажется добрым, как его Творец….

Поднявшись, Кервуд встал у зеркала в простенке. Нет, никто не даст этому парню семнадцать лет. Неполных семнадцать; стало доброй привычкой привирать себе полгода. Шесть с лишним футов роста, плечами можно двери вышибать, облачение сидит ладно, лицо…. Главное, что не урод, а смазливым на балах место. Лицо, может, и намекает на возраст, но только намекает. В детстве он походил на мать, личико было точёное, нежное, а сейчас вылитый папенька, особенно когда так хмурится. Дэнтон прав: сущий Вулкан. Тёмные космы, взгляд исподлобья, подбородок упрямый. Все черты — камень: так и надо, нечего разводить сантименты. Война есть война!

Обернувшись к распятию, Кервуд с крестным знамением поцеловал ноги Христа и вышел.

Пройдя гостиную[15], он застыл у дверей, оглядываясь. Господи, как все ветхо, уныло, как мало света пропускают закопченные цветные стёкла! Здесь ничего не меняли с того времени, как не стало матери. Облупившиеся стены и потолок, вытертые портьеры, цвет которых, некогда изумрудный, превратился в грязно-болотный. Грубая, неуклюжая мебель побита шашелем, плитки на полу выщерблены через одну. И так по всему замку! Смутное время не оставляло ни сил, ни желания заняться собственным родовым гнездом. А может, не замечал, как сказал бы Уэлш, по молодости? Пора становиться хозяином, а не обитателем. Закончится кампания, и гостиная Кервудхолла примет новый облик, следом закипит работа в других помещениях…. Замыслы, замыслы! Кервуд провёл пальцем по пыльному, потускневшему гобелену с изображением визита царицы Савской к царю Соломону. Старьё, место которому на растопке! Неплохо вернуться живым хоть ради того, чтобы освободить замок от барахла.

Двери скрипнули, впуская Клариссу, остановившуюся на пороге.

— Гуляешь? — спросила ровным, будто безразличным тоном.

Кервуд кивнул, молча оценивая очередной наряд сестры. Сегодня юная леди решила почтить гербовые цвета предков: атласное зелёное сюрко[16], золотые волки и кресты на юбке, чёрное нижнее