Рыжий Чау-чау: Маленькие Повести И Большие Рассказы

Автор Marat Baskin

В книгу вошли маленькие повести, герои которых краснопольцы, евреи из маленького местечка в Беларуси, судьба которых разбросала их по миру.  Они, как могут борются за свое счастье, никогда не сдаются перед трудностями, и всегда, как это не удивительно, побеждают, веря в еврейское счастье.

 

 

 

 

 

 

• Язык: Русский
• Издатель: Marat Baskin
• Дата выпуска: 23 июл. 2023 г.
• ISBN: 9798223386698

Предварительный просмотр книги

РЫЖИЙ ЧАУ-ЧАУ 

Из края в край, из града в град

Судьба, как вихрь, людей метет,

И рад ли ты или не рад,

Что нужды ей? Вперед, вперед!

Федор Тютчев

Часть первая.

Там

Я вам расскажу маленькую историю, которая началась там и закончилась здесь.  Я вам могу все рассказать за один раз, но как говорила наша краснопольская тетя Хана, если тебе все рассказать сегодня, то о чём мы будем говорить завтра?  Поэтому я не буду спешить, мистер Баскин, и расскажу вам всё по порядку.  С самого начала.

Вы знали нашего Наума?  Если меня не подводит память, он с вами учился в институте.  Так вот, он потом, как говорит его мама и моя тёща Фрида Залмановна, женился на двух роялях.  Я вам сейчас всё объясню.  Когда Фрида Залмановна вернулась из Могилева, куда ездила знакомиться с родителями невесты, первое, что она сообщила нам, было:

-У них в доме два рояля!  Вы когда-нибудь видели такое?! Две дочки и два рояля.  Наш Наум попал на «золотое дно».  Я вам просто не могу передать, что это за семья.  У нас, в Краснополье, таких нет, и не было.  Мама,- она сияющими глазами посмотрела на свою маму Добу-Двойру и восторженно произнесла: - Твои Брагины по сравнению с ними - бедняки.

Доба-двойра до революции работала кухаркой у Брагиных, и для неё богаче и умнее Мойши Брагина не было никого на свете. Но тут она развела руками:

Если у них два рояля, то я молчу.  У Брагиных было только старое пианино из Вены.  Но как Мойша часто повторял своим детям: «Блестящее любит только сорока». Ты, Фридочка, целый час нам говоришь о двух роялях, но ещё ничего не сказала о невесте.

-Невеста как невеста,- успокоила нас Фрида. - Если она не писаная красавица, то это еще лучше.  Она больше будет любить нашего Наумчика. Она Наумчику нравится, и это уже хорошо.  В этой семье он не пропадет.

И я вам скажу, так оно и стало.  Они устроили Наумчика в исполкоме каким-то подпихайлой, и он стал большим человеком. В Краснополье приезжал проверять сельхозтехнику.  А свадьба у них была лучшая в Могилеве.  На ней присутствовал «весь цвет» города, как говорят у нас.

-Когда Мойша Брагин женил свою дочку, ничего подобного на столах не было,- сказала Доба-Двойра.

А она, как я уже вам говорил, толк в кухарском деле знает.  А вы представляете, сколько человек было на этой свадьбе? Я вас скажу - не поверите. А скажу просто: было очень много!  И ещё я вам скажу: им сразу купили кооператив.  И как сказано в умных книгах, «живите и размножайтесь». И они так и делали. А потом пошли разговоры об Америке. И что вы думаете? Наум уехал туда первым. У них здесь тоже оказалась большая и хорошая мишпоха, родня.

В Краснополье Фрида Залмоновна всем сказала, что Наум пошёл на повышение и переехал жить в Москву. Вы же знаете, в Краснополье хорошие новости приходят самыми последними, и поэтому великий исход отсюда начался на пять лет позже. Письма Наум отправлял не на наш адрес, а на адрес какой-то их родственницы в Москву, и она пересылала их нам. Не дай Бог узнают, что Наум в Нью-Иорке! Сейчас такое кому-нибудь рассказать - не поверят.  Но вы же знаете наших краснопольских евреев.  Они привыкли жить тише воды, ниже травы.  И не в том смысле, что они все хорошие. Они все разные. Но в смысле принять большое решение они одинаковы: ждут, кто первым это сделает, а потом смотрят, что из этого выйдет. Так что, как только первый уехал в Америку, в тот же день собрались все.  И если теперь там, в Краснополье, остались две еврейские семьи, то это хорошо.  Кстати, и я такой.  Как говорит Доба-Двойра, если Арону не подставить под зад горячую сковородку, он и с места не тронется.  И я на неё не обижаюсь: что есть, то есть.  Вы извините, что я немножко отклоняюсь в сторону от этой истории, но это профессиональная привычка: как-никак я столько лет проработал учителем географии - говорил без остановки все рабочее время. Как говорит Доба-Двойра, Арон языком обошел весь мир. И я всегда добавлял: слава Богу, что не ногами.

Но вот пришлось и ногами. Краснополье - Нью-Йорк с пересадкой во Франкфурте-на-Майне. Но это было потом.  А вначале были письма от Наума. И это уже относится к истории, которую я вам рассказываю.

Слава Богу, дела у них пошли хорошо: мишпоха взялась за дело, и где-то через год наш Наум заимел «хардвеар». Сначала мы подумали, что он получил диплом Гарварда. И Фрида Залмонавна торжественно воскликнула: «Наум с детства был гениальным ребенком!»  А потом из следующего письма мы узнали, что этот «хардвеар» - просто хозяйственный магазин. И Фрида Залманавна с тем же торжеством сказала:

-Наум с детства был деловым человеком.  Ты помнишь, Сонечка,- обратилась она к моей жене,- как Наум покупал на базаре семечки? Он десять раз попробует и потом только купит. Если он купил магазин, это выгодное дело.

И дело вправду оказалось выгодным.  Пока мы созревали для отъезда. Наум заимел компаньона и открыл ещё три магазина.

-Хватит,- сказала тогда Соня. - Ты видишь, кем стал за это время Наум?  Америка - страна больших возможностей.  Кем бы он стал за это время здесь? Самое большое - начальником какой-0нибудь канторы. Хватит. Мы едим тоже. Я тоже хочу жить человеческой жизнью.

-Сонечка,- подала голос бабушка Доба-Двойра. Потом оказалось, что она как в воду глядела. - Человеческая жизнь бывает разная.  Моя жизнь - это человеческая жизнь, и жизнь Мойши Брагина - тоже человеческая жизнь. Так какую ты хочешь?

-Я хочу ехать! - ответила Соня.

-Вот так и говори, детка,- сказала Доба и добавила: - Какая там жизнь будет - увидим! Как говорил Мойша, не надев сюртук, не узнаешь, какие в нем карманы.

И вот такие разговоры каждый день. А потом пришёл вызов, и за ним пошли другие разговоры: а что с собою взять?

И я вам скажу, это были непростые разговоры.  Когда мы надумали ехать, как всегда, всё усложнилось.  Как говорила Доба-Двойра, пришло время еврею жениться, так ночь стала коротка. Багаж перестали брать, рубли перестали менять на доллары и вдобавок ко всему, когда мы поехали в Москву на интервью в американское посольство, нас встретили танками.  Вы догадываетесь почему? Правильно: в этот день надо было случиться ГКЧП.  И что вы думаете, по этому поводу сказала Двойра?

-Не волнуйтесь,- сказала она. - Пусть будет лучше трудно вначале, чем потом.  И вообще, переезжать из дома в дом тяжело, а вы переезжаете другую страну и хотите, чтобы это оказалось булкой с маком.  Где вы такое видали?

В общем, нам хватило в Москве и булок с маком, и, слава Богу, интервью мы прошли и вернулись в Краснополье героями дня.  Все нас расспрашивали: как там вы Москве и были ли мы на баррикадах у Белого дома?

Главной рассказчицей была Доба-Двойра. Она с утра до вечера сидела на скамейке возле дома и отвечала всем любопытным. И не просто отвечала, а комментировала.  Я своими ушами слышал, как она говорила нашей соседке:

-Когда Брагины делали ремонт дома, Мойша не ездил на дачу.  Он за всем смотрел сам.  А здесь идёт ремонт страны, а они уехали отдыхать.  И вот результат.

Я опять немножко отклонился в сторону, но мы уже почти у начала этой истории.

Вы же знаете, какое у нас еврейское счастье: что за жизнь без проблем.  Не успели мы успокоиться после интервью в посольстве, а у нас уже опять болит голова.  У нас скопилось немножко денег, и их надо было срочно потратить. Наши рубли никому там, в Америке не нужны. И тут, слава Богу, приходит письмо от Наума, и все проблемы для моей тещи оказались решенными. Ибо слово Наума для нас – закон.  А Наум пишет: мой компаньон Фима купил дом, и он мечтает иметь собаку породы чау-чау. У него в Ленинграде была такая собака, а там, в Америке, он не может её найти.  Так что купите за любые деньги и привезите в Нью-Йорк.  Фима в долгу не останется.  А у него огромные связи.

-Значит, там, как и здесь! - сказала Доба-Двойра.

-Мама,- перебила ее Фрида,- там не так, как здесь, но связи, как говорят умные люди, нужны и в Африке.  Сынок,- повернулась она ко мне,- послушай, что Наум пишет о тебе,- и она процитировала письмо: - Фима обещал помочь Арону!  Так что собаку надо купить, во что бы то ни стало!

-Хорошо сказано, но как это сделать? - подлил я масла в огонь.

И огонь вспыхнул.

-Ты никогда ничего не можешь, - сказала Соня.

-Не могу,- согласился я.- Откуда я знаю, где найти эту собаку?  Я что, специалист по собакам?!

-Сходи сначала к своему другу Еврею Федоровичу и посоветуйся! - как всегда умнее всех оказалась Доба. - Он же ветеринар.  Когда у Мойши заболел пудель, его возили к ветеринару в Могилев.  Я думаю, нынешние ветеринары разбираются не только в коровах.

И я пошел к Косте, которого все в Краснополье за глаза зовут Евреем Федоровичем.  Я вам скажу, мистер Баскин, если бы я не знал, что, Костя чистокровный белорус, тоже сказал бы, что он еврей.  Во-первых, он на идиш говорит лучше нас с тобой - всю жизнь прожил на самой еврейской улице Краснополья, а во-вторых, у него наша душа.  Как говорит Двойра, это самое главное.

-Арон,- спрашивает она меня, - кто был Адам?  Еврей, белорус, американец?  Ты не знаешь, и я не знаю. Когда я была маленькой, я спрашивала про это у нашего ребе.  И что ты думаешь?  Он тоже не знал.  А я сама себе думаю, что Адам был просто человеком.  А потом уже придумали евреев, белорусов, американцев.  Мойша часто говорил своим детям, не смотрите, какой у человека нос и что у него написано в бумаге, смотрите, какая у него душа. Когда он погорел на акциях в Пинске, и побежал к банкиру Розенблату, и что, вы думаете, он ему дал?  Дырку от бублика. А помещик Филиппов дал бублик.  И сверху положил еще масло. И он выкрутился. Так у кого из них еврейская душа?

Я вам скажу: Добе-Двойре за девяносто, но нам бы такую память и такой ум. Послушав ее, подумаешь, что Ленин был прав и кухарка может управлять государством.

Костю она любит:

-С ним можно поговорить по душам.  Он не считает меня старой дурой.  И мне от этого приятно. И еще он понимает шутку.  Как говорил Мойша, если тебе плохо, не плачь, а смейся. И тот, кто сделал тебе плохо, подумает, что тебе от этого хорошо.  И отцепится!

Вообще, я вам скажу, мистер Баскин, Костя и баба Двойра очень похожи друг на друга. Им обоим, чтобы пошутить и сказать мудрое слово, не надо лезть в карман за словом.

Если хохмес Добы-Двойры повторяю только я, то Костины шуточки повторяет все Краснополье.  Я вам скажу: кого мне здесь не хватает, так это Кости. И Доба всегда просит, когда я пишу ему письмо:

-Не забудь пару слов от меня.  Напиши, что я давно с ним не говорила и потому забыла, как надо смеяться.

И тогда мы с Двойрой начинаем вспоминать Костины разговорчики.

-Арон, ты помнишь, что он говорил, когда взял в жены агутэ мейделе из Княжина? Вы знаете, тетя Двойра, почему за меня вышла Люба?  Потому что она думала, что я такой же обрезанный, как ваши.  Ей мама сказала: хочешь иметь хорошую жизнь – выйди замуж за еврея. И что мне теперь делать, чтобы она меня не бросила? Я думаю, надо делать брис (обрезание)!

А потом мы вспоминали случай в клубе.  После Чернобыля к нам наехало столько профессоров из Москвы - больше, чем на какой-нибудь симпозиум в Париже. Местную интеллигенцию собрали в клубе для «доверительной» беседы.  Вместе с профессорами пришел и новый первый секретарь, который всего за день до этого сменил нашего старого добродушного «дедушку Калинина», как прозвали у нас старого секретаря.

-Партия бережет ценные кадры, - заметил по этому поводу Костя,- теперь секретарей будут менять, как светская барышня перчатки.  Кому хочется долго сидеть на горячем горшке?  Можно кое-что обжечь.  Как говорит тетя Доба, были хорошие времена в Иерусалиме, да прошли.

Ведем мы так беседу и слушаем выступления.  Молодой секретарь сообщил, что в районе все спокойно и никакой опасности нет.  Партия контролирует ситуацию после Чернобыля.  И сейчас товарищи ученые сами вам обо всем расскажут.  И засуетились ученые. Один сказал, что ему так понравилось у нас, что он на будущий год приедет сюда отдыхать с внучкой.  Второй признался, что он холостяк, и, если ему найдут тут хорошую невесту, он останется жить здесь навсегда.  А третий вынул из портфеля банку с молоком и сказал, что вкуснее молока, чем в Краснополье, он не пил. И вот даже на ужин баночку взял.

-Не посчитайте за взятку, - пошутил он. - Отказаться не мог, очень вкусное молоко, - и отхлебнул из банки.

И тут Костя не выдержал.

-Первый секретарь правильно сказал, что партия контролирует ситуацию.  Я это по выступлениям товарищей профессоров сразу понял.  Как говорят у нас, з елi цукеркi, з ядуць I паперкi!  Я не профессор, конечно, а простой ветеринар, но я бы не советовал ученому человеку брать подобные взятки и пить такое молоко. От него может быть икота в сто рентгенов.

Первый вскинул брови и повернулся к инструктору Гришке - выпивохе:

-Кто это у нас тут выступает?

И Гришка, опешив от Костиных речей и ошалев оттого, что к нему обратился Сам, пролепетал:

-Да это Еврей Федорович, как всегда, завелся.

И молодой секретарь, притянув к себе микрофон, пробасил:

-Когда весь советский народ сплотился перед нависшей чернобыльской бедой, некий Еврей Федорович сеет в наших рядах панику.  Не место ему среди нас.

И замер в ожидании аплодисментов.

Но зал разразился смехом.  Впервые Костю официально назвали Евреем Федоровичем.

-Все, - сказал я Косте. - Ищи новую работу.

-Арон, ты ошибаешься.  Где они найдут другого дурака, чтобы работал сейчас в Краснополье. Двойра же тебе говорила, были времена в Иерусалиме, да прошли!

И что вы думаете? Он-таки оказался прав.  Его никто не тронул.

И еще Доба вспоминает, что Костя любит хремзлах.

-Я дала его Любке рецепт, но где они возьмут мацу! - беспокоится Доба-Двойра. -  А с простой мукой это не хрэмзлах, а неизвестно что.  Мойша Брагин говорил, что такие хрэмзлах, как готовлю я, можно подавать самому царю Соломону.  И если ему придется выбирать между Суламифь и хрэмзлах, он остановится на последних.

А я вспоминаю драники Любки. Когда бы я ни зашел к Косте, на столе сразу появлялись драники.  Кстати, когда я пришел к нему со своим «собачьим вопросом», Костя скомандовал:

-Любка, готовь нам драники.

-Да я на минуту, -  сказал я.

-Вот на минуту и посидишь за драниками.

Я отнекиваюсь. Отнекиваюсь - и сажусь за стол.  Я вам скажу - таких драников здесь не найти. Мы с Добой пробовали делать их здесь, - не то. То ли картошка не та, то ли мы неумехи. Не скажу, не знаю. Но – не то. Однако рассказываю я вам не про драники, а про собаку, и поэтому вернемся к ней.

Костя выслушал мой вопрос и развел руками:

-Честно скажу тебе, Арон, не слышал я про такую породу собак. Может быть, нам что-то в институте и рассказывали. Но я уже не помню. Сам знаешь, мои пациенты -  это в основном лошади и коровы. И кошке нашего прокурора рвотные таблетки приписываю, вот и все. Но я полистаю учебники. Может, что-нибудь и найду. А вот где ее купить - не знаю. А вообще, где собак покупают?

-Слушай, Кастусь. - сказала Люба, - когда мы после свадьбы ездили в Гродно, то на толкучку ходили. И там собак продавали. Помнишь, мопсика плюшевого? Ты мне хотел его подарить.  Еще сказал, посмотришь на эту мордочку и поймешь, какой у тебя красивый муж!

-Правильно,- обрадовался Костя. - Может быть, там и найдем Чавика.

-Кого? - переспросил я.

-Твою собаку,- хмыкнул Костя. - А что - разве Чавик плохое имя для собаки породы чау-чау.

-Хорошее имя,- согласился я.

-Ваш ответ меня радует, как говорил наш доцент по политэкономии, но до хорошей оценки еще далеко.  Нас могут облапошить, как Любку из Княжина.

-Кого? - переспросила Люба.

-Тебя. Но это не большая беда.  Ну, подумаешь, превратилась итальянская кофточка после первой стирки в половую тряпку. Но куда денется Арон с дворняжкой в Америке?  Фрида Залмоновна отправит его обратно в посылке по нашему адресу.  Нам, конечно, будет хорошо. Но ему?

-Ему плохо!

-Любочка, ты, как всегда права! - согласился Костя. - И потому я сажусь за собачью теорию.  А потом мы поедим в Гродно. Жди.

И я стал ждать.  И я вам скажу, ждать - это совсем не простое дело.  Каждый вечер за ужином Фрида Залмоновна вздыхала и говорила, не обращаясь ни к кому:

-Наум там не спит ночами, думает о нас, а мы себе спим спокойно. И на соседа надеемся. Соня, ты помнишь, как перед твоей свадьбой, Наум чуть ли не весь район объездил - искал тебе туфли?  У него один характер, а у вас - другой.

-Мама,- не выдержала Соня, - если бы мы знали, где есть такая собака, Арон поехал бы и купил!

И что ты хочешь, Фридочка? - вступила в разговор Двойра. - Хочешь, и Арон помчится, как угорелый искать эту собаку!  А вот найдет ли он ее - это другой вопрос. Как говорил Мойша Брагин, спешка нужна при ловле блох, а в остальных случаях, прежде чем делать, надо хорошенько подумать.  Арону пообещал помочь Костя. Так для чего надо прыгать, как рыба на сковородке?

В этих разговорах я участия не принимал.  Я ждал, когда Костя скажет: «Идем!»

... В Гродно мы приехали ни свет, ни заря и чуть ли не первыми оказались на толкучке.  И что вы думаете? Весь день проторчали там впустую.

-Все, - сказал Костя, - придется ехать в Вильнюс.  Может, там найдем.  А теперь пора к поезду.  Не наевшись, не налижешься.

И представляете, в эту минуту нас окликнули.

-Молодые люди, я вижу, вы что-то ищите?

Вы бы посмотрели на нас в эту минуту. Это не передать словами: немое кино!

Прямо перед нами стоял старый еврей в широкополой шляпе и длинном черном пальто.  А рядом с ним стояла рыжая мохнатая собака и умильно смотрела на нас.

-Это он! - сказал Костя. - Даю голову на отсечение.  Это то, что нам надо.

-А что вам надо? - поинтересовался старик.

-Это... - от неожиданности я потерял голос и стал, будто глухонемой, пальцами тыкать в сторону собаки.

-Это как раз сегодня продается, - старик улыбнулся. - Хорошая Еврейская собака Чавик.

-Чавик! - в один голос воскликнули мы с Костей.

-А что вас так удивляет, - хмыкнул старик. - Как может иначе называться собака породы чау-чау?!

-Никак, - согласились мы.

-Как я понимаю, эта собака нужна вам, - еще больше удивил нас старик, обратившись ко мне. - Это очень хорошая порода. Хоть это и собака. Но характер у нее наш, еврейский. Она, как и мы, совершенно не поддается дрессировке.  Но если она поверит тебе, то будет преданна до самопожертвования. Кстати, эта черта много раз подводила наш народ, - старик вздохнул и погладил пейсы, - но это - судьба! Кстати, как я догадываюсь, вы едете туда?

-Да, - кивнул я.

-И ей захотелось посмотреть мир, - старик кивнул в сторону собаки. - Она не понимает, что свою судьбу везешь с собой.  И пролетая над океаном, ее не бросишь в воду.  Но ей, как и всем нам, кажется, что там лучше! Может быть, для кого и так, а для кого - наоборот.  Но нам не дано заглянуть в Книгу Судеб.  И в этом, может, наше счастье, - старик поправил шляпу. - Молодой человек, не считайте деньги в кармане. Сколько ни дадите, будет хорошо.  Я бы отдал вам собаку просто так, но вы подумаете, что старый Алтер сошел с ума.  Поэтому дайте, сколько вам не жалко.

Я вынул из кармана перевязанную ленточкой пачку денег, которые мне дала на собаку Соня, и протянул ее старику.

-Большие деньги, - сказал старик. - Но раз даете, я беру.  Как говорят наши мудрецы, не отказывайся от того, что само идет в руки.  Ибо второй раз ждать такого случая - дело бесполезное.

Старик положил деньги во внутренний карман сюртука, застегнулся на все пуговицы и обратился к Косте.

-Я чувствую, молодой человек, что вас мучает один вопрос.  Не надо мне говорить какой.  Я его вам сам задам.  Вас интересует, почему Они уезжают?  Я правильно говорю?

-Да, - сказал Костя.

-И я вам отвечу на него.  Он,- старик показал на меня,- вам не ответит.  Потому что он сам не знает, почему едет. Кто-нибудь, может быть, вам что-то скажет.  Но истины в этом ответе не будет. А я вам отвечу. Вы знаете, молодой человек, почему евреи столько лет кружили по пустыне? Вы, конечно, не еврей и не обязаны это знать.  Но вы знаете, потому что культурный человек.  Я повторю вам эту истину: они очищались от грехов.  Если бы все люди были хотя бы такие, как вы, движение бы остановилось.  Но - увы! И вечный Исход продолжается. Они думают, что куда-то зачем-то едут.  А они движутся.  Как когда-то по пустыне. - Старик вздохнул и протянул мне поводок Чавика. - Мазл тов и хорошей дороги! - Потом он протянул руку Косте. - И вам, молодой человек, мазл тов!

Потом он поправил шляпу и выпрямился.  И мы с Костей с удивлением заметили, что старик на голову выше толпы.

Когда он уходил, мы смотрели ему вслед.  Его шляпа долго виднелась над толпой.  Потом она превратилась в маленькую точку.

До Кричева мы ехали поездом.  И Костя всю дорогу молчал.  А в Кричеве, когда мы ждали автобуса на Краснополье, он неожиданно сказал:

-Моя мама во время оккупации все время была в Краснополье. Она видела, как убивали ваших, - он на минуту умолк, потом тихо продолжил: - Немцев в Краснополье было всего два, а убивали наши. Когда мама рассказывала мне все это, она спросила: «Как нам очиститься от этих грехов, сынок?»

-Причем тут вы? - сказал я. - У каждого народа есть свои люди и нелюди.

-Но вы же движетесь все - праведные и неправедные! - воскликнул Костя. - Почему?

Я ничего не ответил. Что может ответить песчинка, гонимая ветром?

Начал я вам рассказывать эту историю весело, а закончил грустно. Ну, ничего, в следующий раз сделаю наоборот: начну с грустного, а окончу веселым.  Как говорит Доба-Двойра, это еще не вся история, не спешите делать выводы, дослушайте до конца. В следующий раз я вам расскажу, что было дальше. А пока спите спокойно. Гуд бай, как говорят американцы. Шолом, как говорят евреи. Добрай ночы, как говорят белорусы.

Часть вторая.

Здесь.

И настал торжественный момент.  В аэропорту Кеннеди нас ждала большая мишпоха. Все с большим интересом рассматривали Чавика и только потом обращали внимание на нас.  Затем три лимузина покатили нас к Науму, где ждали накрытый стол и вторая половина мишпохи.  Там за столом Фрида Залмановна поинтересовалась у Наума, кому передать Чавика.  Наум хмыкнул и как-то неопределенно ответил: «Потом».  А потом Наум объяснил, что Фима все всегда дублирует (советская привычка занимать три очереди) и ему кто-то привез такую же собаку раньше нас. И вдобавок третью собаку везет родная тетя из Баку. Так что наш Чавик ему ни к чему.

-И что нам теперь делать?

-Кормить, - ответила Доба-Двойра. - Как говорил Мойша Брагин, там, где есть еда для пятерых, хватит и шестому.

-Я не говорю о еде, - обиделась Фрида Залмановна. - Я хочу вам сказать, что вообще не переношу в доме животных.  У меня от них аллергия.

-И это я узнаю только сейчас?! - удивилась Доба-Двойра.

-Мама,- вспыхнула Фрида Залмановна, - я хочу сказать, что мы не такие богатые, чтобы держать в доме собаку.

-Ну и что ты, мама, предлагаешь? - спросила Соня. - Я, например, не знаю, что нам с Чавиком делать. Спроси у Наума.

-У Наума хватает забот и без нашей собаки, - замахала руками теща.

-Почему «нашей»? - неосторожно спросил я и вызвал маленькое землетрясение.

-Ты всегда прав! Ты всегда ни при чем! - разволновалась Фрида Залмановна. - Я не сплю ночами. Думаю, что делать с собакой.  А всем все равно. Будто мне одной все это надо.

-Доченька, - заметила Доба-Двойра, - успокойся.  Это наша общая проблема. Но оттого, что ты покричишь, дело не ускорится. Когда я работала у Мойши Брагина, ко мне на кухню каждое утро прилетала экономка Берта.  И всегда с криком, как будто дом горит: «Двойра, быстрей жарь блинцы.  Цырул уже встала!» - «Хорошо»,- говорю, и она уходит. И я таки жарю блинцы, но не так быстро, как ей хочется.  Я же не брошу на средине цимес. Всему свое время. Мы все думаем, и я думаю. И Арон думает, и Сонечка.  Но нам есть обо что думать, кроме собаки...

Во время этих разговоров Чавик жался к моей ноге. И замирал, как будто прислушивался к нашим словам.  Кстати, я вам скажу, мистер Баскин, это очень умная собака. В доме ее почти не было видно и слышно.  Она старалась не попадаться Фире на глаза.  И когда оставалась с ней дома одна, забиралась под письменный стол и сидела там весь день.

Но теща не успокаивалась и ежедневно заводила разговоры о Чавике.  Но все оставалась по-старому. Как говорила Двойра, Чавик, как и все мы, еще не получил гражданства.  А мы закрутились, как все наши иммигранты. Меня устроили на заправку, а Соня пошла убирать квартиры в Боро-Парке.

Если кто-нибудь думает, что здесь заправщик - такая же важная персона, как в Краснополье Борух с «керосинки», то глубоко ошибается.  Боруха в Краснополье уважали все уважаемые люди. Ибо у них были машины. А у Боруха был бензин.  А здесь у каждого есть машины и на каждом углу - заправки.  И работают на них только наши и пакистанцы. И думаете - почему?  Потому что все остальные имеют лучшую работу.  Я вам сейчас скажу, что это за работа.  Это такая работа, что, если вам днем кто-то даст лишний доллар на чай, ночью он же у вас заберет у вас десять. И вы еще скажите ему спасибо, что остались живы.

А про Сонину работу я вообще молчу.  Как говорит Доба-Двойра, ехали-ехали - и приехали! Я вам расскажу один эпизодик. Она убирала у одной дамочки. И та ей показывает холодильник и спрашивает: «Софэ, ду вэйст вос ис дас? Софа, ты знаешь, что это такое?» Она убеждена, что мы там жили в шалаше и босиком ходили по снегу.  Потому что Россия - это Сибирь. Это все смешно, но от этого плакать хочется. Но, говорят, нашим детям будет лучше.  Дай-то Бог!

И вот мы так крутимся и нам не до Чавика.  И однажды я подхожу к своему дому и вижу сидящего у дома Чавика, Фрида Залмонавна вывела его на улицу и оставила: может, кто-нибудь подберет, как она потом объяснила.  Или он куда-нибудь сам убежит.  Но я вам уже говорил, что это очень умная собака.  Она сидела и ждала меня.  И тогда я стал брать Чавика на работу. Бутерброд, который я брал с собою, мы делили пополам, и целый день он сидел в моей будке, глядя на меня. И я впервые был рад своей работе.  Куда я бы дел Чавика, если бы у меня была не эта заправка, а что-нибудь получше?

И тут случилась «хорошая» история с Соней.  Она поехала утром на работу, а через два часа нам звонит ее хозяин: «Где клинервумен?  Она не пришла».

У нас волосы дыбом.  Ушел человек - и пропал.  Где искать?  Это же не Краснополье, это же Нью-Йорк.  Наум позвонил в полицию. И полицейские появились быстро.  Но они сказали, что до пяти вечера искать не будут, может к этому времени сама найдется.  А что нам делать до пяти? Я не могу вам передать мое состояние.  Если я сейчас разговариваю с вами, значит, у меня железное сердце.  И вот так сидим мы, не зная, что делать и где искать.  И тут Чавик, как всегда медленно, подходит к столику, берет зубами телефонную книгу и приносит ее мне.  Я беру ее в руки и не знаю, что делать. Тогда он лапой раскрывает книгу.  И как раз на странице, где телефоны госпиталей. И я начинаю звонить туда.  И мы находим Соню.  Оказывается, она потеряла сознание на автобусной остановке и ее отвезли в госпиталь. Вы знаете, Фрида Залмоновна поцеловала Чавика, несмотря на свою аллергию к животным. А Доба-Двойра сказала, что она испечет для Чавика собачий пирог. Соня, когда вышла из госпиталя, сказала, что последнюю корку хлеба отдаст Чавику.

В общем, как у нас говорили, живи и радуйся!  Соня дома, Чавика все любят, у меня есть работа. Вы знаете, мистер Баскин, я в тот день, когда мы искали Соню, всю свою жизнь вспомнил.  Всего хватало. Как у каждого. Но я вам скажу: все трудности, которые происходят с вами, чепуха по сравнению с болью родного человека. Эту боль перенести труднее всего. И после этого работа показалась мне хорошей. И жизнь нормальной. Главное - вернулась Соня. Вот так мы живем и не понимаем, что главное.

Моя история с Чавиком приближается к концу.  Прихожу я как-то с работы домой, а Соня мне говорит:

-Наум нашел покупателя для Чавика.

-Но мы же решили его никому не продавать!

-Но Наум сказал, что это очень нужный ему человек. И он уже обещал ему Чавика.

-Арон,- вздохнула Фрида Залмоновна,- ты же знаешь, как я теперь отношусь к Чавику.  Но у Наума плохо с бизнесом. И этот Зяма дает ему в долг миллион. Я думаю, что Чавику в новом доме будет лучше, чем у нас. Что он у нас ест?  Объедки со стола.  А там он почувствует себя американской собакой. Ему будут покупать специальные продукты,- она еще раз вздохнула и добавила. - И этот Зяма обещал устроить Соню в офис.

Доба-Двойра развела руками и сказала:

-Я не знаю, что в этой Америке хорошо и что плохо.  Но я знаю, что если все будет, как они говорят, то Сонечке будет легче.  Как говорил Мойша Брагин, никто тебе не скажет, какой на вкус лэках, пока сам не попробуешь.  Надо попробовать.

И мы поехали к Зяме.

-Арон, - сказала Соня, -  если мне не понравится хозяин, я ему Чавика не отдам.

-Хорошо, - сказал я. - Но ты же не можешь все время быть уборщицей.

-Могу,- сказала Соня, -  я уже здоровая.

Вот так всю дорогу говорим, а Чаевик нас слушает.  И наконец, добрались до этого Замы.  Вы бы посмотрели на его дом и что в этом доме!  Мы раньше думали, что наш Наум хорошо живет.  Так вот, по сравнению с Зямой он живет плохо.  Я не знаю, сколько в этом доме комнат, мы видели одну, но нам хватило, чтобы об этом рассказывать весь день. А вы видели самого Зяму?  Внешне - как все.  Ничего особенного.  Как сказала Соня, колобок на ножках.  Низенький, толстенький.  И в пижаме.

Поздоровался, не глядя на нас.  Так здоровался наш секретарь райкома.  Вроде бы вы есть, но вас нет, вы - пустое место. Как потом сказал Наум, этот Зяма работал в комсомоле.  Итак, смотрит он мимо нас на Чавика.

-Хорошая собачка! - и ущипнул Чавика. - Жирненькая!

Потом позвал жену:

-Поля, это та самая чау-чау.  Помнишь, я тебе рассказывал, что, когда по комсомольской линии работал в Китае, нас угощали отбивной из такой собачки.  Не морщись!  Если бы ты не знала, что это собака, лопала бы за милую душу.  Когда Наумчик мне сказал, что у него есть этот деликатес, я решил - беру.  Буду всем показывать и рассказывать, как я ее кушал,- он засмеялся и дружески похлопал меня по плечу. -  Ну, как вам Америка? Хорошая страна?  Но здесь надо уметь делать деньги.  Иначе деньги будут делать из вас.

Он подошел к столу. Взял лежавшую там стодолларовую купюру и протянул нам.

-Беру вашу собаку.

-Мы ее не продаем,- неожиданно сказал я и посмотрел на Соню.

-Наум просил нас показать ее вам,- сказала Соня. - И мы показали.  А теперь забираем. Нам пора.

-Вы что? - удивился маленький человечек. -  Наум сказал, что вам надо продать эту собаку. Я сказал, что покупаю. А теперь оказывается, что это не выставка-продажа, а просто выставка!

-Да, - сказала Соня. - Это просто выставка.  А теперь мы пошли. Гуд бай!

-Бай-бай,- растерянно сказала жена колобка.

А колобок выругался. Правда, не в наш адрес, а в адрес Наума.

А потом мы сели в метро и поехали домой.

Возвращались мы за полночь, и в вагоне уже почти никого не было: мы да две черные женщины, которые вышли где-то в Нижнем Манхэттене.  В Бруклин поезд уже двигался почти пустой.  И где-то на Пасифик-стрит, к нашей радости, в вагон вошел хасид в черной шляпе, черном сюртуке и с книжкой в руках.  Нам стало спокойнее: вы сами знаете, что это такое - ехать в метро поздней ночью...

При виде хасида Чавик вздрогнул и неожиданно направился к нему. Соня вскочила, чтобы удержать собаку. Хасид повернулся в нашу сторону, и я узнал Алтера. Того само, с Гродненской толкучки.  И он меня узнал тоже.

-Молодой человек, мы с вами где-то встречались,- засмеялся он, поглаживая прильнувшего к нему Чавика. - Пути людские неисповедимы. Когда-то у вас было дело ко мне, а теперь у меня дело к вам.  Я хочу купить вашего Чавика обратно.

-Я вам его бесплатно отдам,- сказал я и сжал руку Сони. - Я вижу, и Чавик этого хочет.

-Молодой человек, мы так не договаривались. Я когда-то взял у вас деньги, теперь я их отдам назад.  Если вам дают деньги, никогда не отказывайтесь.  Я вам это говорил там и повторяю здесь.  Вам здесь, я вижу, нелегко, и лишняя копейка вам не помешает.  Как говорят наши цадики, иногда из одной копейки может вырасти рубль.

Старик полез во внутренний карман сюртука, вынул перевязанную ленточкой пачку денег и протянул Соне:

-Эти деньги когда-то дал мне ваш муж, этот приятный молодой человек, что стоит рядом с вами.  Я ему тогда сказал «спасибо». И сейчас говорю это самое слово.  Вы мне дважды сделали доброе дело. Жизнь меняется: один раз хорошо продать, а другой -  хорошо купить. Я вас понимаю, молодые люди, вам грустно расставаться с Чавиком, я вам скажу даже больше - ему грустно расставаться с вами. Но он, слава Богу, возвращается домой, и у вас от этого на душе должно быть хорошо.  Я вам скажу еще немного: мне хочется, чтобы у вас все было хорошо. Чавику это тоже хочется. И он знает, что если нам вдвоем этого хочется, то часто это сбывается.  Мазл тов вам! - старик встал, взял за поводок Чавика и пошел к выходу. - Наша остановка,- развел он руками. - Пора выходить. - У дверей он задержался, как бы вспомнив что-то, и сказал: - Когда будете писать своему другу, передайте ему привет. Я его помню!

И мы опять остались в вагоне одни.

-Ой,- сказала Соня. - А деньги перевязаны моей ленточкой.

-Он же сказал, что вернул наши деньги.  Будут на сувениры.

-Но ты же дал ему рубли, а это - доллары, - сказала Соня. - Посмотри.

И я вам скажу: это и вправду были доллары. Ровно три тысячи. Столько же, сколько я когда-то дал ему рублей.  Как потом сказала Доба-Двойра, хороший обмен!

И что вы на все это скажете?

Часть третья.

Где-то.

-Я знаю, мой друг, тебе хочется, чтобы я сразу вознаграждал добро и карал зло. Но ты знаешь мое правило: я не вмешиваюсь в людские судьбы.  Когда-то я сразу наказывал и сразу поощрял.  И что получилось? Не хочется вспоминать.  Каждый воспринимал все по-своему. Иной от награды становился лучше, а иной воображал, что он стал пупом земли. И наказания каждый принимал по-своему. И на земле стало твориться, Бог знает, что.  Поэтому теперь я милую и караю потом.  За чертой.

-Но неужели тебе не хочется помочь доброму сразу и наказать злого... сразу!  Ведь человеку так тяжело видеть, что зло торжествует, а добро бедствует.

Старик вздохнул.

-Ну, иногда я позволяю себе маленькие радости: кого-то щелкаю по носу, кого-то глажу по головке.

-Ребе, погладьте по курчавым волосам Арона.

- Я ему заплатил за тебя.

- И вы считаете, что три тысячи долларов - это для Нью-Йорка большие деньги?

-Нет,- улыбнулся старик. - Но, если деньги никогда не будут переводиться в кармане Арона, я думаю, что это совсем неплохо, - и старик постучал по столу. - Чтоб не сглазить, как говорят наши цадики.

ГЛИНЯНЫЙ ШАР

Однажды подняв глаза к небу,

Человек увидел золотой шар:

И ему захотелось дотянуться до него...

Стивен Крейн

Вы слышите, как стучит в стенку ворона? Это моя Златка. Я им объяснил, что это говорящая ворона, и просил пропустить ее ко мне в палату.  Но они не верят мне! Они считают меня идиотом!?  Вы представляете: мы дотянулись до золотого шара! И что не делает человек в минуту радости! Мы прыгали, обнимались, танцевали, как все нормальные люди в минуты радости, а Данута подумала, что у нас приступ помешательства и вызвала амбуланцу! И вот мы здесь уже вторые сутки! Конечно, Стив может уйти, он привидение, и ему ничего не стоит пройти сквозь стены, но он не хочет бросать меня одного. Они его держат в другой палате, но, когда здесь нет никого, он приходит ко мне. И сколько мне еще здесь быть? Вы знаете, мистер Баскин, я в жизни часто падал в пропасти, но всегда выкарабкивался из них! Всегда. А сейчас не знаю! Счастье отвернулось от меня. Как будто это не мое счастье! А чье? Моя тетя Малка всегда мне говорила, за чужим счастьем не гонись, ищи свое! А как узнать где твое, а где чужое?

Я скажу вам честно, я, конечно, сумасшедший, но не такой, чтобы держать здесь в палате!  В нашей мишпохе были сумасшедшие, но они жили дома!

Страница прошлая.

Сумасшедшими были мой дедушка Шеел и мамина сестра Малка. Наши сумасшедшие вначале были умные, как все, и, может быть, даже больше, чем все, но жизнь ставила им подножку, они падали, их умные головы не выдерживали падения, и они сходили с ума.

-Умные чаще становятся дураками, чем дураки умными, - всегда говорила тетя Малка.

И так оно и есть. Дедушка Шеел до революции имел сахарный завод, и ни один лэках на еврейском столе не обходился без его сахара. И даже на гойских столах пили чай Высоцкого с дедушкиным сахаром.

-Но мы такие времена знали только по слухам, - говорила тетя Малка, рассказывая мне семейные истории. – Ибо когда твой дедушка был моим папой, он уже не имел своих заводов, и мы пили сладкий чай только два раза в год: на Пурим и на Хануку! Наш папа уже не был сахарозаводчиком, а был простым Краснопольским сумасшедшим!

Потерял свои заводы дедушка еще до свадьбы: какой-то его друг – а ганец – подсунул ему на подпись фальшивые векселя, и в одно прекрасное утро дедушка проснулся разоренным. И он не перенес этого и сошел с ума. И тогда его мишпоха привезла его в Краснополье, где никто ничего не знал о каких-то векселях и вообще никто раньше о дедушке не слышал: просто приехал молодой красивый человек с задумчивым взглядом и хорошим ихес, и засватала его за самую красивую девушку, дочку краснопольского ребе Цырул! И все, дело было сделано! Вы слышали когда-нибудь, чтобы в еврейской семье был развод! И при этом в семье ребе?!  Я вас не спрашиваю про сегодняшние дела, я вам рассказываю про тогдашние, а тогда еврей – это был еврей! И бабушка Цырул, проплакав не один день, осталась жить с сумасшедшим дедушкой.

-А бешехт эпес трефунзахс итс трефцах, - сказал ее папа реб Нохем, - Если что-то суждено, то оно случается. Надо жить, тохтерке!

Дедушка Шеел был тихим и добрым сумасшедшим. Как рассказывали моя мама и тетя Малка, он был очень молчаливым, никогда ничего не говорил о своей родне и вообще о своей жизни до свадьбы, и до сих пор я ничего не знаю о нем, кроме того, что вся дедушкина родня жила в Петербурге и Москве.

Засватал бабушку Цырул краснопольский шадхен Лейзер, но он ничего не знал о мишпохе дедушки Шеела и только сказал, что дали большие деньги и больше таких денег он никогда не видел.

-Лучше бы дали эти деньги нам! – рассказывая эту майсу, говорила тетя Малка. – Но как говорил наш дедушка Нохем, мы слышали только звон, и этого хватило, чтобы глаза наши ничего не видели!

Дедушкину родню никто никогда из нашей семьи не видел, в Краснополье она не появлялась и даже на дедушкиной свадьбе были хавейрым, но не родственники. Но до революции каждый месяц в Краснополье приходили посылки из Москвы, Петербурга и даже Берлина. Обратного адреса на них не было. В посылках были разные вещи, одежда, книги и бабушка продавала все, ничего не оставляя себе, и на эти деньги жила наша семья. Каким-то образом дедушкина мишпоха знала о нас все, ибо, когда маминому брату дяде Моне исполнилось