Книга пиратов

Автор Говард Пайл

Книга знаменитого романтика и книжного иллюстратора Говарда Пайла посвящена пиратам, которые промышляли у берегов Америки в 17—18 веках. Легендарные схватки, походы и несметные сокровища — все эти прекрасно иллюстрированные истории собраны нами в одной книжке, которая была впервые переведена на русский язык специально для вас.

• Язык: Русский
• Издатель: Aegitas
• Дата выпуска: 24 авг. 2023 г.
• ISBN: 9780369410023

Предварительный просмотр книги

Говард Пайл

КНИГА ПИРАТОВ

Перевод с английского, комментарии и примеRight click for menu to add groups and entries. Edit or re-order any item. Use right click in editor to select which entry to paste.чания Л.И.Зданович

© Л. И. Зданович, 2022

Иллюстрации Говарда Пайла, 1903 г.

62fe3c8d54c88bd2dab3a6cf

Вы — смелый пират, каким его представлял себе джентльмен-квакер на фермерских землях Пенсильвании.Говард Пайл — Чадс Форд

13 сентября 1903 года

62fe3c8c54c88bd2dab3a6cc

Нападение на галеон

62fe3c8b54c88bd2dab3a6c962fe3c8a54c88bd2dab3a6c6

КНИГА ПИРАТОВ

Сочинения, факты и фантазии о

пиратах и буканьерах Карибского побережья:

сочинил и нарисовал Говард Пайл

62fe3c8954c88bd2dab3a6c362fe3c8954c88bd2dab3a6c062fe3c8854c88bd2dab3a6bd

ПРЕДИСЛОВИЕ

Пираты, корсары, буканьеры — эти жестокие, но колоритные морские волки, которые когда-то наводняли Карибское море и Атлантику, в значительной степени живут в современных концепциях, нарисованных пером и карандашом Говарда Пайла

[1]

.

Говард Пайл (1853—1911) — художник-писатель, живший во второй половине XIX века и в первом десятилетии ХХ, обладал прекрасной способностью переноситься в любой выбранный им период истории и снова представлять его людей во плоти и крови, а не просто лепить исторических марионеток. Его персонажи были нарисованы как словами, так и картинками; и в письме, и в картинках он считается мастером с богатой индивидуальностью, что делает его работу неповторимой и привлекательной в любой среде.

Он был одним из основателей современной американской иллюстрации, а его ученики и внуки по сей день работают в этой области. Хотя он не сыграл такой важной роли в мире литературы, его рассказы современны по трактовке и, тем не менее, широко читаются. В его ассортименте были исторические трактаты о его любимых пиратах (хотя он и был правоверным квакером); художественная литература, в которой главными героями были те же пираты; американизированная версия сказок Старого Света; рассказы о мальчиках Средневековья, которые до сих пор являются бестселлерами для подрастающих мальчиков; истории об оккультизме, такие как «Тенебрас» и «К центру Земли», которая, если бы была недавно опубликована, была бы расценена как значительный вклад в литературу.

Во многих областях работы Пайла могут быть сравнимы и превзойдены, за исключением одной. Маловероятно, что кто-то другой когда-либо привнесет свое сочетание интереса и таланта в изображение этих старых пиратов, так же как не может быть второго Ремингтона, чтобы нарисовать ныне вымерших индейцев и стрелков-покорителей Великого Запада.

Важнейшие и интереснейшие для любителя истории, фаната приключений и художника, эти пиратские истории и рисунки были разбросаны по многим журналам и книгам. Здесь, в этом томе, они впервые собраны вместе, возможно, не совсем так, как это сделал бы Говард Пайл, но с полнотой и пониманием реальной ценности материала, которую скромность автора осуществить ему не позволила.

Мерл Джонсон.

62fe3c8754c88bd2dab3a6ba62fe3c8654c88bd2dab3a6b7

[1] Говард Пайл (5 марта 1853 г. — 9 ноября 1911 г.) был американским автором и иллюстратором книг, написанных в основном для молодежи. Он был уроженцем Уилмингтона, шт. Делавэр, и последний год своей жизни провел во Флоренции, в Италии.

От автора

Почему небольшая приправа дьявольщины не придает неприятного щекочущего привкуса огромной массе респектабельной муки, которая идет на пудинг нашей современной цивилизации? К этому же вопросу имеет отношение другой — почему пират имеет и всегда имел определенное мрачное очарование героического, окутывающего его вымысла? Есть ли глубоко под накопленными обломками культуры скрытый фундамент древнего дикаря? Есть ли даже в эти хорошо отрегулированные времена непокорная природа в респектабельном образе жизни каждого из нас, которая все еще сопротивляется уколам закона и порядка? Чтобы сделать мою мысль более ясной, спрошу, разве каждый мальчик, то есть мальчик любого уровня, не предпочел бы быть капитаном пиратов, а не членом парламента? И мы сами — разве мы не предпочли бы прочитать такую историю, как история захвата капитаном Эйвери Ост-Индского корабля с сокровищами, с его прекрасной принцессой и грузом драгоценностей (которые, как гласит история, он горстями продавал бристольскому торговцу), чем, скажем, историю епископа Аттербери или религиозный роман «Феодора и Дидим» доброго автора Роберта Бойла? Следует понимать, что для невозделанной природы большинства из нас может быть только один ответ на такой вопрос.

В приятной теплоте, которую испытывает сердце в ответ на рассказы о безрассудных сражениях адмирала Нельсона, все они очень интересны, но, даже несмотря на свидетельства о его великолепной храбрости, я полагаю, что большинство из нас предпочли бы вернуться к истории, чтобы прочитать, как Дрейк захватил испанский корабль с сокровищами в Южном море и о том, как он разделил такое количество добычи на острове Плейт (названном так из-за объявленных там огромных дивидендов), что его нужно было измерять в квартовых чашах, поскольку оно было слишком значительным, чтобы его можно было сосчитать.

Смелость и отвага, какими бы безумными и безбожными они ни были, всегда имеют избыток энергии и жизни, чтобы рекомендовать их простому человеку, который сидит глубоко внутри нас, и, без сомнения, его отчаянная храбрость, его битва против огромных возможностей всего цивилизованного мира закона и порядка, многое сделали для популярности нашего друга черного флага. Но не только смелость и отвага делают его любимым в наших сердцах. В этой жажде богатства есть еще одно и, возможно, большее родство, которое заставляет нас фантазировать на более приятные темы вроде истории о разделе сокровищ на пиратском острове, о том, как капитан пиратов прячет свои безбожные доходы где-то на песчаном участке Тропик-Бич до той поры, пока не придет время откопать свои дублоны и потратить, их как лорд в приличном обществе, чем в самых захватывающих историях о его чудесных побегах с королевских крейсеров по извилистым каналам между коралловыми рифами.

И, конечно же, его жизнь полна приключений! Жизнь, полная постоянной бдительности, постоянной опасности, постоянного бегства! Океанский рыцарь, он вечно бродит бесцельно, бездомный; то о нем месяцами ничего не слышно, то он кренит свою лодку на каком-то одиноком необитаемом берегу, то внезапно появляется, чтобы напасть на какое-нибудь торговое судно с грохотом ружей, криками, воплями и адом необузданных страстей, выпущенных на волю, чтобы рвать и метать. Какой карлайловский герой! Какая атмосфера крови, похоти, пламени и насилия для такого героя!

Пиратство, каким оно практиковалось в расцвете своей эпохи, то есть в начале XVIII века, не возникло внезапно. Оно произошло в результате эволюции от полулегального пиратства XVI века, точно так же, как пиратство со своей стороны, было в определенном смысле, эволюцией от неорганизованной, несанкционированной войны периода Тюдоров.

В антииспанских авантюрах елизаветинских дней было много пиратского привкуса. Многие авантюристы — например, школы сэра Фрэнсиса Дрейка — на самом деле снова и снова переступали границы международного права, вступая в сферу фактического пиратства. Тем не менее, хотя их действия не были официально признаны правительством, виновные не были ни наказаны, ни осуждены за их действия против испанской торговли ни дома, ни в Вест-Индии; скорее их хвалили, и считалось, что не совсем зазорно для человека разбогатеть на добыче, взятой с испанских галеонов во времена номинального мира. Многие из самых уважаемых граждан и торговцев Лондона, когда почувствовали, что королева не справилась со своим долгом по продвижению борьбы с великой католической державой, снарядили флоты за свой счет и послали их, чтобы навязать помазаннику Папы хорошую протестантскую войну частного характера.

Некоторые из сокровищ, захваченных в таких предприятиях, были огромными, колоссальными, просто невероятными. Например, вряд ли можно поверить в правдивость «приза», полученной Дрейком при знаменитом захвате галиона в Южном море.

Один из старых писателей-пиратов столетия спустя говорит: «Испанцы и по сей день утверждают, что в то время он брал по 12 тонн посуды и по 16 чаш с монетами на человека (всего их было тогда 45 человек), так что им приходилось вываливать большую часть этого добра за борт, потому что его корабль не мог унести всего этого».

Возможно, это очень сильно преувеличенное заявление автора и его испанских властей, тем не менее в нем было достаточно правды, чтобы убедительно доказать смелым умам того века, что огромные прибыли — «призы», как они их называли, — действительно могли быть получены от пиратства. Западный мир полон имен отважных мореплавателей тех давних времен, которые пересекали великий бескрайний океан на своих маленьких лодках, похожих на рыбацкие шхуны, водоизмещением в несколько сотен тонн, частично для исследования неизвестных морей, частично — возможно, в значительной степени — в поисках испанских сокровищ: Фробишер, Дэвис, Дрейк… и множество других.

В этой необъявленной войне против католической Испании многие авантюристы, без сомнения, были возбуждыемы и подстрекаемы мрачным, кальвинистским, пуританским рвением к протестантизму. Но в равной степени, несомненно, золото, серебро и посуда «Алой женщины»

[1]

во многом связаны с настойчивой энергией, с которой эти отважные моряки отважились на покорение таинственного, великого, неизвестного океана, который простирался до заката, там, в далеких водах, чтобы атаковать огромные, громоздкие, нагруженные сокровищами галеоны, которые сновали вверх и вниз по Карибскому морю и через Багамский канал

[2]

.

Из всех ужасных и неправедных вещей религиозная война в старые времена была самой ужасной и наиболее крвавой. Сегодня трудно поверить в холодную, бессердечную жестокость тех времен. Как правило, смерть была наименьшим наказанием, которое влекло за собой захват корабля. Когда испанцы брали в плен англичан, они передавали их в руки инквизиции, а что это на самом деле означало, знает весь мир. Когда англичане захватывали испанское судно, заключенных пытали, либо ради мести, либо чтобы заставить их раскрыть, где спрятаны сокровища. Жестокость порождала жестокость, и трудно было бы сказать, кто из англо-саксов или латинян показал себя наиболее опытным в пытках своих жертв.

Когда Кобхэм, например, захватил испанский корабль в Бискайском заливе, после того, как все сопротивление было прекращено и жар битвы остыл, он приказал своей команде связать капитана, всю команду и каждого испанца на борту — с оружием или без — чтобы зашить всех их в грот и выбросить их за борт. В парусе нашли около двадцати мертвых тел, когда спустя несколько дней его выбросило на берег. Конечно, такие действия вряд ли оставались неотмщенными, и многие невинные жизни были принесены в жертву, чтобы заплатить долг жестокости Кобхэма.

Ничто не может быть более пиратским, чем всё это. Тем не менее, как было сказано, на это замахнулись, закон попустительствовал пиратству, если не санкционировал, и заниматься этим не считалось ниже достоинства людей из благополучных и респектабельных семей. Но мало-помалу протестантизм и католицизм начали испытывать несколько менее смертельную вражду друг к другу; религиозные войны все еще были далеки от завершения, но ножны мечей уже не отбрасывались, если лезвия было обнажены. И так последовало время номинального мира, и появилось поколение, для которого больше не считалось респектабельным и достойным — можно сказать, делом долга — сражаться со страной, с которой твоя собственная земля официально не воевала. Тем не менее, семя вражды было посеяно; было продемонстрировано, что заниматься пиратством против Испании было возможно и при этом безнаказанно. Проливалась кровь и практиковалась жестокость, и, однажды удовлетворенная, никакая похоть не кажется сильнее, чем пролитие крови и практика жестокости.

Хотя Испания, возможно, всегда жила в мире дома, в Вест-Индии она всегда была в постоянно в состоянии войны со всем миром — с англичанами, французами, голландцами. Для нее почти всегда было вопросом жизни или смерти — сохранить власть над Новым Светом. Дома она была банкротом, и после землетрясения Реформации ее власть уже начала шататься и разваливаться на куски. Америка была ее сокровищницей, и только из нее она могла надеяться сохранить и пополнить свой прохудившийся кошелек, полный золота и серебра. Так получилось, что она изо всех сил, отчаянно пыталась не допустить весь остальной мир к своим американским владениям — бесполезная задача, поскольку старый порядок, на котором покоилась ее власть, был сломан и рухнул навсегда. Но все же она боролась, борясь с судьбой, и так получилось, что в тропической Америке это была одна непрерывная война между ней и всем остальным миром. Так получилось, что спустя долгое время после того, как пиратство перестало разрешаться у себя дома, оно с неослабевающей энергией продолжалось в тех далеких морях, привлекая на свою службу весь тот беззаконный злобный элемент, который собирается вместе в каждой недавно открытой стране, где единственным законом является беззаконие, где сила — это право, а жизнь — это жизнь, и получить ее не сложнее, чем перерезать чьё-то горло.

62fe3c8654c88bd2dab3a6b462fe3c8554c88bd2dab3a6b1

Книга пиратов

62fe3c8454c88bd2dab3a6ae62fe3c8354c88bd2dab3a6ab

Ты — смелый пират.

Я восхищаюсь этим одним из моих любимых героев не из-за его полной приключений и отваги жизни; и не из-за дующих ветров, синего океана или благоухающих островов, которые он так хорошо знал; и не из-за золота, которое он захватил и потратил, и не из-за сокровищ, которые он спрятал. Он был человеком, который знал, что у него на уме и чего он хочет.

Говард Пайл

62fe3c8254c88bd2dab3a6a8

[1] У автора букв. «Scarlet Woman».

[2] Старый Багамский канал (исп.: канал Вьехо-де-Багама) пролив в Карибском регионе, между Кубой и Багамскими островами.

Глава I. Пираты и буканьеры Испанского Мэйна

К северо-западу от северо-западного берега старого острова Эспаньола — современного Санто-Доминго — и отделенный от него лишь узким каналом шириной около пяти или шести миль, лежит причудливый островок, известный из-за отдаленного сходства с этим животным как Тортуга де Мар, или Морская Черепаха. Островок этот не более двадцати миль в длину и, возможно, семи или восьми в ширину; всего лишь маленький клочок земли, и, если посмотреть на него на карте, его почти накроет булавочная головка; и все же из этого места, как из очага воспаления, исходил пылающий огонь нечеловеческой злобы, безжалостность и похоть захватили мир и посеяли ужас и смерть по всей Испанской Вест-Индии, от Сент-Августина на острове Тринидад и от Панамы до самых берегов Перу.

Примерно в середине XVII века некие французские авантюристы с укрепленного острова Сент-Кристофер на баркасах и шлюпках, отправились на запад, чтобы открыть новые острова. Увидев Эспаньолу, они «с избытком радости» высадились и отправились покорять страну, где нашли большое количество дикого скота, лошадей и свиней.

Теперь суда на обратном пути в Европу из Вест-Индии нуждались в обновлении, а продукты питания, особенно мясо, были в большом почете на островах испанского архипелага Мэйн

[1]

; поэтому большую прибыль можно было получить, консервируя говядину и свинину и продавая мясо судам, направляющимся домой.

Северо-западный берег Эспаньолы, лежащий у восточного выхода из старого Багамского канала, проходящего между островом Куба и большой Багамской банкой, лежит почти в самом главном потоке путешествий. Французы-первопроходцы не замедлили обнаружить двойное преимущество, которое можно извлечь из дикого скота, добыча которого им ничего не стоила, и рынка готовой плоти, как бы приготовленного для них. Итак, они явились на Эспаньолу на лодках и баркасах, набросились, как рой москитов, и заполонили всю западную оконечность острова. Там они утвердились, проводя время попеременно в охоте на дикий скот и добыче мяса

[2]

, а также растрачивая свои с трудом заработанные доходы на дикий разврат, возможностей для которого было сколько угодно.

Поначалу испанцы не обращали внимания на нескольких потрепанных путешествиями французов, которые вытаскивали свои баркасы и лодки на берег и подстреливали одного-двух диких быков, чтобы сохранить тело и душу вместе; но когда их число выросло до десятков, а десятки — до сотен, это было уже совсем другое дело, и среди первых поселенцев начали раздаваться гневные жалобы и стенания.

Но об этом беспечные пираты не думали ни на йоту; единственное, что их волновало, это отсутствие более удобного пункта доставки, чем предоставлял им главный остров. Этот недостаток был наконец восполнен группой охотников, которые рискнули пересечь узкий пролив, отделяющий главный остров от Тортуги. Здесь они нашли именно то, что им было нужно — хорошую гавань, как раз на стыке Наветренного канала со старым Багамским каналом — место, где четыре пятых испано-индийской торговли проходили мимо их причалов.

На острове было несколько испанцев, но они были тихим народом и были склонны дружить с незнакомцами; но когда всё больше и больше французов стали пересекать узкий канал, пока они не захватили Тортугу и не превратили ее в один большой дом для варки говядины, которую они стреляли на соседнем острове, испанцы забеспокоились и подняли по этому поводу шум на большом острове.

В один прекрасный день на Тортугу прибыло с полдюжины больших лодок с вооруженными испанцами, которые приземлились на спину Черепахи и отправили французов в полет по лесам и скалам, подобно тому, как летит мякина перед порывом грома. В ту ночь испанцы напились до бесчувствия и до хрипоты кричали о своей победе, в то время как побежденные французы угрюмо гребли на своих каноэ обратно на главный остров, и Морская Черепаха снова стала испанской.

Но испанцы не удовлетворились таким мелким триумфом, как освобождение острова Тортуга от назойливых чужаков; они явились на Эспаньолу, воодушевленные своей легкой победой и полные решимости уничтожить каждого француза, пока на острове не останется ни единого пирата. Какое-то время им было легко, потому что каждый французский охотник бродил по лесу один, не имея лучшей компании, чем его полудикие собаки, так что, когда два или три испанца встречали одного такого скитальца, он редко, если вообще когда-либо выходил из леса снова, потому что даже место его упокоения было потеряно.

62fe3c8154c88bd2dab3a6a5

На Тортуге. Говард Пайл. Иллюстрация из «Пиратов и буканьеров испанского Мэйна». Первая публикация в журнале Harper’s Magazine за август и сентябрь 1887 года

Но сам успех испанцев привел к их гибели, потому что пираты начали объединяться для самозащиты, и из этой комбинации возник странный союз беззаконника с беззаконником, настолько близкий, что его едва ли можно сравнить с каким-либо иным, кроме союза мужа и жены. Когда двое вступили в это товарищество, обе стороны составили и подписали статьи, все их имущество было объединено, и они отправились в лес искать счастья; с тех пор они стали как один человек; они жили вместе днем, они спали вместе ночью; и то, от чего страдал один, страдал и другой; и то, что получил один, получал и другой. Единственным, что могло разделить их обоих, была смерть, и тогда выживший наследовал всё, что оставлял другой. И теперь это было совсем другое дело с охотой на пиратов, потому что два пирата, безрассудные по жизни, быстрые на расправу и меткие на глаз, стоили любой полудюжины испанских островитян.

Постепенно, по мере того, как французы становились все более организованными для взаимной самозащиты, они стали переходить в наступление. Затем они напали на Тортугу, и теперь настала очередь жаловаться испанцев, которых выгоняли с острова, как паразитов, а французы на весь мир кричали о своей победе. Когда они прочно утвердились на острове, к французам Тортуги был отправлен губернатор, некто месье ле Пассер с острова Сент-Кристофер; Морская Черепаха была укреплена, и колонисты, состоящие из мужчин с сомнительной репутацией и женщин, в характере которых не могло быть никаких сомнений, начали толпами прибывать на остров, ибо было сказано, что пираты думали о дублоне не больше, чем о лимской фасоли, так что это было место, где бордель и коньячная лавка собирали свой золотой урожай, и остров надолго оставался французским.

До той поры Тортугианцы довольствовались тем, что получали как можно больше от судов, направляющихся домой, по упорядоченным каналам законной торговли. Пьеру ле Гран было поручено представить пиратство как наиболее быстрый и легкий путь к богатству, чем самый честный обмен, к которому они привыкли.

Собрав вместе 28 других смелых духом парней, таких же отважных и безрассудных, как он сам, Пьер ле Гран смело вышел в море на лодке, едва ли достаточно большой, чтобы вместить его команду, и, пройдя по Наветренному каналу в Карибское море, он затаился в ожидании такого приза, который мог стоить риска. Какое-то время удача была против них; провизия и вода начали у них заканчиваться, и они не видели перед собой ничего, кроме голода или унизительного возвращения впустую. В такой экстремальной ситуации они заметили испанский корабль, принадлежащий «флоту», который по какой-то причине отделился от своих спутников.

Лодка, на которой плыли пираты, возможно, могла бы послужить баркасом большого корабля; испанцы превосходили их численностью в три раза, а Пьер и его люди были вооружены только пистолетами и саблями; тем не менее это был их единственный шанс, и они решили захватить испанский корабль или погибнуть при атаке. Они понеслись на испанца сквозь сумерки ночи и, отдав приказ «хирургеону»

[3]

затопить их судёнышко, когда они покидали его, все забрались на борт ничего не подозревающего корабля и разбежались по его палубам — у каждого был пистолет в одной руке и сабля в другой. Часть из них побежала в оружейную комнату и захватила оружие и боеприпасы, стреляя из пистолетов или убивая всех, кто оказывался у них на пути или оказывал сопротивление; другая часть ворвалась в большую каюту по пятам за Пьером ле Граном, и там нашла капитана и компанию его друзей за картами. Пират приставил пистолет к его груди и потребовал, чтобы он сдал корабль. Испанцу ничего не оставалось, кроме как сдаться, поскольку альтернативы между капитуляцией и смертью не было. И так был выигран главный приз.

Прошло совсем немного времени, прежде чем новость об этом великом подвиге и огромных сокровищах достигла ушей пиратов Тортуги и Эспаньолы. Тогда поднялся такой шум и суматоха! Охота на дикий скот и вяленье мяса были заброшены, и единственно достойным занятием было признано пиратство; там, где был выигран один такой приз, должны были быть и другие.

За короткое время пиратский промысел оброс рутиной обычного бизнеса. Между капитаном и командой были составлены статьи, договоры были скреплены печатями, а соглашения заключались одной и другой стороной.

Во всех профессиях есть те, кто оставляет в них свой след, те, кто преуспевает лишь умеренно хорошо, и те, кто более или менее полностью терпит неудачу. Пиратство также не отличалось от этого общего правила, поскольку в нем были люди, которые достигли славы, и люди, чьи имена, потускневшие и заржавевшие с течением лет, дошли даже до наших дней.

Пьер Франсуа, который со своей лодкой, полной 26 головорезов, смело бросился в гущу жемчужного флота у берегов Южной Америки, напал на вице-адмирала под прицелом двух военных кораблей, захватил его корабль, хотя он был вооружен 8 пушками и на этом корабле было 60 человек, и французы благополучно бы ушли, если бы не необходимость ставить паруса… Но в последний момент что-то пошло не так… Грот-мачта свалилась за борт, после чего военные корабли поравнялись с ними, и… приз был потерян!

Но, несмотря на то, что там было два военных корабля против всего, что осталось от двадцати шести пиратов, испанцы были рады заключить с ними соглашение о сдаче судна, в результате чего Пьер Франсуа и его люди остались безнаказанными.

Бартоломью Португалец удостоился еще большего внимания. В лодке, укомплектованной 30 другими искателями приключений, он столкнулся с большим кораблем у мыса Корриентес, на котором находилось шестьдесят девять человек. На свою добычу он нападал снова и снова, отбиваясь от численного превосходства только для того, чтобы возобновить нападение, пока оставшиеся в живых испанцы, всего около