Судный день Англии. Книга третья. Казнь

Автор Григорий Борзенко

Историческая трилогия «Судный день Англии» является продолжением романа «Премьера века». Поэтому мы искренне советуем вам сначала прочитать роман «Премьера века», после чего вам более ясными и понятными будут казаться события, которые будут разворачиваться в трилогии «Судный день Англии».
В самом масштабном произведении автора рассказывается о событиях Великой английской буржуазной революции семнадцатого века. О противостоянии Оливера Кромвеля и короля Англии Карла Первого. В романе очень интригующе описаны судьбы людей, увлеченных в круговерть происходящих вокруг них эпохальных событий.
 
© Г. Борзенко, 2002
© Т. Крючковская, иллюстрации, 2002

• Язык: Русский
• Издатель: Strelbytskyy Multimedia Publishing
• Дата выпуска: 20 февр. 2023 г.
• ISBN: 9780880044622

Предварительный просмотр книги

1

К концу августа 1648 года война в Англии была завершена. Если народ и армия ликовали, упиваясь сладким мигом своего триумфа, то парламентские пресвитериане этот факт воспринимали отнюдь без энтузиазма. Их, впрочем, нетрудно понять. Годами и десятилетиями их окружали тишина и спокойствие, они были у власти, имели возможность приумножать свои, и без того немалые, богатства. Респектабельные дельцы из Сити прекрасно понимали, что революции всех времен и народов заканчивались призывами упоенной своим триумфом толпы: «Грабь награбленное!» Поскольку такая перспектива не очень «грела» роялистов, поэтому, чтобы избежать худших для себя опасений, они в дальнейшем повели себя так, словно победу одержал не Кромвель и его армия, а они и их союзники. Палата лордов даже отказалась объявлять шотландцев врагами, а пресвитериане палаты общин вернули снова в свои ряды удаленных ранее по настоянию армии десятерых вожаков пресвитерианского большинства.

24 августа палата отменила утвержденное ранее решении о разрыве сношений с королем, и направила к венценосцу на остров Уайт депутацию, состоящую из пятнадцати человек, с твердым намерением возобновить переговоры.

Каждый в этом деле проявлял активность. Как только в Лондоне стало известно об итогах знаковой для окончания войны битвы у Престона, общины сразу же начали предпринимать все, чтобы намерение возобновить переговоры с королем стали свершившимся фактом. Чтобы опередить пресвитериан и самим держать руку на пульсе событий, наиболее ретивые индепенденты поспешно постарались сами войти в состав только что созданного комитета для переговоров. В их числе был и Вэн-младший, слывший человеком несгибаемого характера и другом Кромвеля, который, тем не менее, воспользовался моментом отсутствия в столице своего друга.

Возмущению многострадального народа не было границ. Он снова был против переговоров с этим кровавым преступником. Так многие назвали короля. Лондон опять стал бурлить, то тут, то там собирались толпы простолюдинов, где итогом возмущенных разговоров было осознание того, что результатом переговоров между парламентом и королем будет определение: чьим же рабом в итоге должен стать народ. Кто из этих двоих держателей власти в итоге возьмет в руки хлыст, чтобы и далее понукать этим народом.

Одиннадцатого сентября левеллеры подали в парламент петицию, под которой стояли подписи нескольких тысяч человек! Бытовало мнение, что автором ее был член парламента Генри Мартон, убежденный республиканец. Демократические реформы — вот чего настойчиво требовала петиция. Свободы личности, неприкосновенности имущества, установления равенства всех перед законами, отмена церковной десятины, монополий, акцизов, разрыв каких бы то ни было отношений с королем и привлечении его к суду. На фоне таких приятных фактов, где авторы петиции пеклись o народе, выделяется требование неприкосновенности имущества и обращение к палате общин объявить себя верховной властью в стране…

А что же Кромвель? Тот, кто выиграл войну, кто был самой яркой фигурой в круговерти происходящих событий. Тот, кого любили и ненавидели, обожествляли и боялись. Именно из-за этой боязни персвитериане и торопились начать переговоры с королем, пользуясь удаленность Кромвеля от столицы. Так где же тогда, спрашивается, был тот, кто просто обязан был держать руку на пульсе событий, и не пропустить того, что происходило в Лондоне, и что могло кардинально повлиять на дальнейших ход исторических событий? Да, Кромвель был неплохим политиком, но он столь же в полной мере был и отменным полководцем, поэтому армейские дела ему в данную минуту были важнее всех остальных. Впрочем, и мы с вами в этом далее убедимся, он прекрасно сочетал военную стратегию с политикой.

После судьбоносной для итогов войны победы под Престоном Кромвель не почил на лаврах, а продолжил поход на север. Отправив Ламберта с двумя тысячами кавалеристов вдогонку за Гамильтоном, сам он повернул назад, с твердым намерением отрезать путь англо- ирландским роялистам под предводительством Монро, которые бежали из-под Престона. Кромвель знал, что в этом городе роялистских пленников скопилось больше, чем солдат гарнизона, поэтому старался не допустить того, чтобы это шеститысячное войско попало в город. Но не зря кавалеристов Кромвеля, (да и его самого), называли непобедимыми. Монро и не собирался искушать судьбу. Он предпочел скрыться в горах Шотландии. Этим он избежал участи Гамильтона, Миддлтона и Лангдейла, которые с последними жалкими отрядами своих приверженцев были вскоре разбиты и пленены.

Двенадцатого сентября Кромвель подошел к шотландской границе, разместил солдат, и сразу же приступил к началу переговоров с шотландцами, чтобы добиться сдачи Бервика и Карлайла. Оливер понимал, что переговоры могут быть трудными. Шотландцам, по его мнению, никогда нельзя было доверять. Могущественные кланы в этой стране вечно враждовали между собой, союзы между ними то заключались, то распадались, они всегда были готовы выступить против неугодной им власти. Но Кромвеля больше всего беспокоил тот факт, что, невзирая на это, шотландцы в любой момент могли, забыв о вечной вражде и распрях, объединится против общего и вечного для них врага, и столь же ненавистного — Англии.

В последнее время здесь властвовала партии знати — партия Гамильтонов, Ланарков, Лаудердейлов. Тогда их желанием было стремление договорится с королем путем несущественных уступок. (Это именно их послы были в свое время отправлены к королю на остров Уайт, результатом чего стало подписание тайных декабрьских соглашений). Но теперь, разбив Гамильтна на поле сражения, Кромвель тем самым оказал неоценимую услугу его врагам: партии пресвитерианской «кирки», партии фанатичных, едва ли не диких «виггаморов», позже называемых вигами.

Возглавлял их Арчибальд Кэмпбелл, маркиз Аргайл. Глава древнего разветвленного клана, ярый приверженец «шотландского Кальвина». Он яростно противился попыткам Карла 1 навязать Шотландии англиканство, за что и был, еще в далеком 1638 году, подвергнут опале. Теперь он понимал, что его час настал. Как только стало известно о поражении Гамильтона, сразу же поднялись с оружием в руках дружественные ему западные кланы. Они стремительно овладели Эдинбургом, низложили сторонников враждебной партии, разогнали парламент, и сразу же созвали новый, фактически взяли власть в стране в свои руки, и теперь взирали на визит Кромвеля с любопытством. Мол, что же тот предпримет?

Аргайл понимал, что его час настал. Но, в то же время, и Кромвель прекрасно отдавал себе отчет в том, что сейчас как никогда сложилась благоприятная обстановка для того, чтобы мирно обо всем договорится, и вечных врагов превратить в своих союзников. Он еще не знал, что происходит в Лондоне, как сложится обстановка, поэтому возможная поддержка в дальнейшем тех, с кем он будет сейчас договариваться, была бы ой как не лишней.

Мы уже говорили, что Оливер был не только отменным политиком, но и полководцем. Понимая, что в данном случае можно объединить эти два своих дара, и вести переговоры с шотландцами не только с позиции «пряника», но и «кнута», он решил перед второй «договаривающейся стороной» поиграть своими «военными мышцами». Двадцать первого сентября он со своей внушительной армией форсирует Твид. Иронически говоря, армия служила для Кромвеля как бы «почетным эскортом», который сопровождал его на переговоры с шотландцами, и не двусмысленно давал понять, что Оливер в этом процессе не должен быть той стороной, корму горцы могут навязывать свои права.

Навстречу ему выехал маркиз Аргайл, вместе с лордами и представителями «кирки». В начавшихся переговорах Кромвель потребовал сдачи английских крепостей: Бервика и Карлайла. Настаивал он также и на том, чтобы шотландцы отказывали в предоставлении убежища для беженцев-роялистов. Аргайлу эти требования показались пустячными, которые он без тени смущения удовлетворил. Тут же комендантам этих крепостей были отосланы приказы с требованием сложить оружие.

После такой, взаимно устраивающей обе стороны, мировой, Кромвель был торжественно приглашен в Эдинбург, куда он и ступил 4 октября. Ему был оказан прием как руководителю дружественной державы. Банкеты, хвалебные речи, представители духовенства выражали ему благодарность и величали «божьей милостью охранителем Шотландии», «кирки» и комитет сословий уверяли в своей искренней любви к братнему английскому народу. Вся обстановка говорила о том, что шотландские власти желают мира с революционной Англией. На фоне этого горцы не могли не удовлетворить последнюю просьбу Кромвеля: чтобы те отстранили с государственных постов всех врагов соглашения. Нетрудно догадаться, что эта просьба с готовностью была исполнена, и останки роялистских войск в Шотландии сами сложили оружие. Этим была поставлена точка в шотландском «мятеже».

Вот на фоне таких исторических событий мы возвращаемся к главным героем нашего повествования. Мы расстались с ними в конце второго тома этой трилогии, когда после битвы под Престоном страна радовалась окончанию гражданской войны, а наши герои после долгих мытарств и лет разлуки встретились на южном побережье Англии, радуясь счастливому завершению их злоключений в заморских колониях. Учитывая, что Нед Бакстер, Мартин и Джейн считали Эндрю Сунтона, отца Мартина, и Элизабет Каннингем, мать Джейн, умершими, все искренне радовались общему счастью, что поначалу позабыли обо всем на свете. Однако, чем больше проходило время, тем сильнее наши герои свыкались с мыслю, очень приятная и вполне объяснимая эйфория не может длиться вечно, и рано или поздно нужно принимать решения о том, что же будет дальше. После такой благополучной развязки будущее могло видеться им в розовом безоблачном свете, однако все они прекрасно понимали и то, что не все так просто. Разве что одна Джейн могла сейчас же, смело отбросив в сторону все условности, отправится назад в Лондон, домой, к привычной и уютной обстановке. Хотя и ей предстояли бы в таком случае сложные объяснения со строгим отцом по поводу того, почему она так внезапно исчезла в свое время, никого об этом не предупредив.

Смело могла точно также поступить и мать Джейн, но… Элизабет прекрасно поминала, кто и как отправил ее из глаз долой подальше от дома, кто за эти годы, за эти бесконечно длинные годы, которые показались ей вечностью, так и не предпринял ничего, чтобы встретится, узнать, как ей живется, а узнав о страшной участи, которая ее постигла, выручить из беды. Все это было похоже на заговор, и она боялась, что дома, вместо радостной встречи, ее ждет вторая попытка ее же устранения. На этот раз окончательная и бесповоротная.

Не заказана дорога в родной город была и для Мартина. Но в то же время юноша не сомневался, что после его отбытия на Барбадос святой отец рано или поздно должен был явиться к леди Кэлвертон за расчетом. Само по себе это самоуправство Мартина непременно разозлило мстительную даму, но еще большим будет ее гнев по поводу письма, в котором он как бы украл у интриганки ее идею, ее тайну, заставил ее людей работать не него, на Мартина. Причем, за ее, леди Кэлвертон, счет. Тогда, в порыве эмоций, подгоняемый лишь желанием поскорее покинуть Лондон, и устремится к Барбадосу, Мартин был не в том состоянии, чтобы до конца проконтролировать свои действия и лучше все обдумать. Можно было сделать так, чтобы не «сжигать за собой мосты». Придумать для святого отца какую- нибудь историю, не вовлекая в нее леди Кэлвертон. Можно было, в конце концов, самому рассчитаться за письмо, (деньги ведь были!), или попросить святошу скопировать почерк на поддельном письме лично для него, постараться убедить старика, что это его личное дело, и он умоляет его не говорить об этой личной просьбе ее хозяйке. Но время не терпит сослагательных наклонений, поэтому возможная, (почти неизбежная), встреча с леди Кэлвертон могла быть не просто неприятной, а и опасной. Крайне опасной и для безопасности, и даже жизни Мартина.

А уж за Эндрю и Неда и говорить было нечего. Они прекрасно понимали, что для всесильной интриганки вопрос мести стоял едва ли не на первом плане, поэтому не было дальнейших сомнений в том, что та предпримет все, чтобы физически уничтожить своих обидчиков.

Сложилась прилюбопытнейшая ситуация. Не нарушив никаких законов, никого не обманув и не обидев, наши герои, сами того не желая, оказались изгоями для родного города. Впрочем, пока что они не знали, как обстоят дела в Лондоне, (кроме общих слухов), какое положение занимает сейчас леди Кэлвертон, и стоит ли ее опасаться. Впрочем, то, что ее нужно опасаться в любом случае, если она даже и не в фаворе у тех, кто ныне при власти в столице, и она при любом раскладе из шкуры вон вылезет, лишь бы отомстить давним обидчикам, в этом друзья не сомневались. Но все равно, чтобы принимать дальнейшие и окончательные решения, нужно было тщательно разведать: что и как происходит в Лондоне.

Полностью насытившись эйфорией по поводу чудесного возвращения в Англию, друзья с этой минуты начали условную операцию, под столь же условным названием «путь домой». Тобеш, в Лондон. Для этого наши герои отправились в Уинчестер, где один из друзей Неда Бакстера приютил их у себя. И, хотя гостеприимный хозяин был искренне рад гостям, Нед твердо сказал, что селятся они временно, и на условии, что будут пребывать в статусе инкогнито. Что, впрочем, и не удивительно: понятно, что нашим героям пока отнюдь не стоило афишировать свое пребывание не только в этом городе, а вообще в пределах страны. Впрочем, с таким же успехом можно внести в этот список и определение: пребывание на этом свете. Поскольку мстительная леди, возможно, считала, что Эндрю и Неда (второго это касается в меньшей степени) уже нет в числе живых. Поэтому, такое приятное для нее заблуждение могло бы друзьям значительно упростить свои дела и передвижения по возвращению в столицу. Поэтому благо разумнее было оставлять ее в этом неведении.

Нетрудно догадаться, что с началом «боевых действий» именно Мартин, чувствовавший себя тем, кто и так долго засиделся без дела на одном месте, больше всех «рвался в бой». Однако Нед, взявший бразды правления этого дела в свои руки, строго приказал юноше пока что потерпеть, не проявлять активности, как, впрочем, и Эндрю. Руководствуясь не лишенным здравого ума принципом «Береженного Бог бережет», он логично рассудил, что пока не стоит рисковать всем вместе. Первую разведку проведет он, старый проныра, обладающим кучей друзей, связей и знакомств. Такое положение вещей Эндрю поначалу не только удивило, но даже возмутило.

— Ты хотя и лучший мой друг, Нед, — искренне негодовал тот, — но с чего ты взял, что это только у тебя душа болит за исход дела? Что только ты преисполнен желанием действовать. Если бы такое тебе предложил я, усидел бы ты на месте, зная, что твой друг в это время подвергает себя опасности?

— Вот это ты хорошо сказал, — не полез в карман за ответом Нед, — насчет опасности. Ты ведь прекрасно помнишь, каким исчадием ада является наша старая знакомая. Выйдя из тюрьмы, она, лишившись, казалось бы, за годы, проведенные в заточении, всего и вся, не опустила руки, а тут же возобновила кипучую деятельность. Что уж говорить о нас, если, уверен, в ее планы изначально включен план поквитаться также и с королем. Чтобы ей легче было это осуществить, мне кажется, именно поэтому она сразу же стала делать все, чтобы ближе сойтись с Кромвелем, главным оппонентом короля. До нас ведь сейчас доносятся только слухи. О Кромвеле и короле нам все известно лишь в общих чертах. Но нам ведь неизвестно, каких успехов в своих начинаниях за это время достигла наша дама. Может она, действуя в тени Оливера, с ее-то активностью и иногда с не желанием афишировать себя, приобрела в столице такую власть, такое количество полезных знакомств и связей, что стоит нам проявить какую-то опрометчивость, и неосторожно выказать себя пред ее ясны очи, как тут же свора ее вездесущих ищеек вмиг упрячет нас в тюрьму Элиот, с которой мы в свое время с таким трудом выбрались. Чудом избежав смерти, смею напомнить.

И, видя все еще бурлящий в Эндрю энтузиазм, не желавший внимать его доводам, Нед скороговоркой продолжил свою тираду, не давая другу возможности отрицать что-либо:

— Пойми меня правильно, друг. Мне очень хочется, чтобы ты и сейчас, и потом, когда подключишься к активным действиям, строго анализировал происходящее вокруг и контролировал свои действия. Твое желание вполне объяснимо и понятно. Но, поверь мне, я лучше знаю этого злого гения, чем ты. Не забывай, что я, как и наша оппонентка, тоже люблю окружать себя массой тех, кто добывает мне информацию, оказывает какие-то услуги и т. д. Ты ведь в последние годы нашей мирной жизни в Лондоне вел в основном семейную оседлую жизнь. Я же, старый холостяк, меньше всего сидел дома, и именно эта моя сноровка, сноровка проныры, надеюсь, мне сейчас поможет все сделать так, чтобы минимально обезопасить все, что будет предпринято. В случай неудачи лучше я один попаду в беду, и будет надежда, что вы меня выручите из передряги. Если мы вместе окажемся в переплете, то это будет гораздо хуже. Помощи ждать будет не от кого.

На том и порешили. Наклеив пышную бороду и усы, Нед отбыл в столицу.

Пока Нед отсутствовал, друзья часто собирались вместе, и обсуждали план дальнейших действий.

— Я согласен с Недом, — говорил Эндрю, — что кто-то один действительно должен координировать план общих действий. И в этом плане я вполне полагаюсь на него. Я прекрасно помню, что именно он в свое время срежессировал знаменитое представление в театре «Белая лилия», которое тогда всколыхнуло весь Лондон. Благодаря которому мы спасли короля от неминуемой гибели. Помню, что Нед тогда выудил такие тайны наших врагом, и в первую очередь леди Кэлвертон, что это даже для меня было сюрпризом, и обо всем я узнал вместе с переполненным залом «Белой лилии» уже в процессе театрального действа. Надеюсь, и теперь, чтобы сделать то же самое, т. е. спасти короля и оградить себя, всех нас, от своих недоброжелателей, Нед проявит не меньшую смекалку. Но все же… Некоторые вещи не вправе решать даже он. К примеру. Я глубоко убежден, что, как бы не слаживались обстоятельства, вы, миссис Каннингем, и вы, мисс Джейн, вправе сами решать, возвращаться вам домой или нет. У вас, в отличи от нас, в Лондоне нет врагов, вам ничто не мешает уже сейчас, разумеется, дождавшись возвращения Неда, и посоветовавшись также и с ним, отправится домой. Я прекрасно понимаю, что вам давно хочется отоспаться на привычных постелях, а не в чужих домах, которые, пусть и гостеприимны, но все же не сравнимы с привычным домашним уютом. Понимаю, что вам хочется встречи и общения с родственниками, друзьями и знакомыми. Что вы на это скажете, дамы?

Казалось, что вопрос это был не простой. За ним должен был последовать не просто ответ, а, если можно так выразиться, судьбоносный ответ. Ведь от того, что они сейчас ответят, какое решение примут, и зависит то, как сложится их дальнейшая судьба, по какому руслу потекут события. Эндрю казалось, что сейчас последует долгая пауза размышлений, но Элизабет ответила на удивление быстро. Первые же ее слова прояснили ситуацию, почему ее ответ был быстрым, и последовал столь незамедлительно:

— Я и сама в последнее время много думала над тем, как нам с Джейн поступить. И не только я сама думала. Джейн также. Мы вместе не раз подолгу обсуждали эту тему, когда оставались одни. Да, мистер Сунтон, вы правы. Быстрейшее возвращение домой — это наиболее логической решение проблемы и, надеюсь, счастливое завершение всех наших мытарств. Но….

Элизабет тяжело вздохнула, то ли собиралась с силами, то ли не осмеливаясь говорить задуманное, то ли еще раз хотела подумать, верно ли она все решила.

— Да, и мне, и моей девочке очень хочется окунуться в привычный уклад жизни. Да, я сгораю от неимоверного желания увидеться с теми, и обнять тех, за кем так истосковалась. Мне очень много чего хочется сделать по возвращению с того света. Да, я это называю именно так! Ибо то, с чем я столкнулась с того момента, когда покинула Англию, и до того часа, пока моя нога снова не ступила на ее блаженную землю, можно назвать только адом! И ничем иным! И весь ужас состоит не только в том, что в пустую потрачен не один год жизни. Столь бы нелепо это не звучало, но с этим я уже как-то смирилась. Вернее не смирилась и никогда не смирюсь, но, в то же время, прекрасно осознаю тот факт, что все это уже произошло, все это уже случилось, и ничего уже не вернешь назад и не изменишь. Меня волнует сейчас больше другое. Почему это произошло?! Ведь это не была какая-то нелепая случайность, недоразумение, из-за чего все пошло кувырком. Ужасает то, что все это было спланировано! Кто-то спровадил меня на этот Богом проклятый Барбадос. Ну, кто — понятно. Мой дражайший супруг. Но ведь кто-то надоумил его посоветовать мне обратиться на этом острове к какому-то мифическому господину, которого и в природе-то не существовало! Кто-то умышленно завлекал меня в какую-то западню. Или это была задумка и инициатива только моего мужа и никого более, или все же кто-то за ним стоял. Точно я не могу утверждать. Но чует мое сердце, что за этим что-то кроется! И, уж тем более, женское чутье подсказывает, что далеко не последнюю роль во всей этой истории играет пресловутая, многократно вами упомянутая, леди Кэлвертон.

Элизабет еще раз тяжело вздохнула. Разговор об этой женщине был ей особо неприятен.

— Может, во мне заговорила элементарная женская ревность, но я почти уверена, что эта дамочка не просто знакомая моего мужа. И связывают их далеко не деловые контакты. Здесь в единый клубок сплелось все. И злоба в том числе. Мне запомнился рассказ Мартина о случае, когда он застал моего мужа выходящего из дома леди Кэлвертон. Этот бедолага, что тогда так некстати попался им тогда на глаза, был просто атакован шквалом их гнева. Они едва ли не приговорили его к смерти! Нет, чует моя душа, что не все так просто. В относительной безопасности может чувствовать себя лишь Джейн. Я так переживаю за свою девочку, что у меня душа разрывается от мысли, что это все может в будущем как-то коснуться и ее. Ведь она, бедняжка, уже и так неимоверно пострадала. Да, я понимаю, что в том, что с ней случилось на Барбадосе, не было злого умысла кого-либо. Никто специально не планировал для нее такой участи. Пусть она стала невольной жертвой нелепых случайностей и совпадений, но это не меняет сути дела! Она мучилась и страдала в застенках этой жуткой тюрьмы, о которой я и сейчас не могу вспоминать без содрогания, именно из-за того, что кто-то изначально задумал заговор против меня, и беда ниточкой потянулась и к моей дочери. Сейчас снова она может стать мишенью для рикошета от осколков заговора, который может повториться в мой адрес. Я почти не сомневаюсь, что тот, кому я мешала раньше, сейчас, видя, что первая попытка относительно моего устранения, не удалась, предпримет вторую. И одному Богу известно, смогу ли я воспрепятствовать этому. Я понимаю, что вы предложите нам свою помощь, но где гарантия того, что беда не нагрянет неожиданно, когда вас не будет рядом, или вы окажетесь не в то время, не в том месте, чтобы предотвратить непоправимое.

В комнате воцарилась томительная тишина. Эндрю не спешил со словами утешения, понимая, что бы он сейчас не сказал, это не будет служить твердой гарантией того, что будет именно так, а не иначе. Элизабет, видимо, не очень то и ожидала от него каких-то заверений. Она просто изливала душу своим собеседникам, как это делали люди в тяжелую для себя минуту везде и во все времена.

— Да, — вдруг бодро, словно очнувшись от сна, твердо молвила она, — мы с Джейн, скорее всего, и несмотря ни на что, отправимся домой. Возвратится Нед, мы еще раз посоветуемся с ним, послушаем, какие новости он привезет, и все равно рано или поздно устремимся туда, куда влечет нас душа. Но… — Голос ее стал менее твердый. — Я так боюсь за Джейн. — Голос ее начал дрожать. — Я так не хочу, чтобы с моей девочкой не случилось нечто подобное, что ей, бедняжке, довилось претерпеть на Барбадосе.

Элизабет обняла дочь, крепко прижала к себе и горько заплакала. Через мгновение и Джейн, проникшись трогательностью момента, и не стесняясь присутствия Мартина и его отца, дала волю слезам…

Нед возвратился весь взвинченный, с огнем в глазах. Все собрались в привычной для себя комнате, такой себе сухопутной кают-компании, где они и до этого уже не раз собирались и долго беседовали, обсуждая варианты того, как им поступить дальше. Нетрудно было догадаться, что каждый из них понимал, что это была, скорее всего, их последняя посиделка в этой уютной комнате этого гостеприимного дома. И энергичным мужчинам, и покладистым женщинам одинаково надоело сидеть на одном мете. Каждый осознавал, что сейчас будут приняты ключевые решения, после которых они, скорее всего, покинут стены этого, пусть и, повторяем, гостеприимного дома, но, как говорится, отслужившим для наших героев свое дело. Давно назрела ситуация, когда нужно было сделать следующий шаг. Но каким он будет, это зависело от того, какие вести привез Нед, что сейчас решат друзья, какой дальнейший план действий они выберут.

— Надеюсь, вы понимаете, друзья, — энергично начал Нед, — что впечатлений после моего скромного, — рассказчик нарочито сделал ироническое ударение на слове «скромного», — визита в столицу — масса. Есть о чем рассказать, чем поделится. Но все же в этой массе много особой информации, которая, к примеру, для Эндрю и Мартина будет ценной, поскольку отталкиваясь от того, что я им расскажу, мы и будем планировать конкретные, отдельно взятые, действия. Если хотите — авантюры. Наших же милых дам подробнейшее описание того, что я узнал, как мы будем действовать, что и как нужно сделать в каждом конкретном случае, будут утомительными. Поэтому я сейчас опишу общую картину происходящего, а потом, уже более подробно, будем обсуждать детали.

Нед энергично набрал полную грудь воздуха, чтобы хватило духа сделать более длинной свою речь.

— Общую картину происходящего в стране, и конкретно в Лондоне, мы с вами могли представлять и здесь, вы этом городке. Бурные события, всколыхнувшие старушку-Англию, заставляют говорить о себе не только в самых отдаленных уголках государства, но и даже в ее заморских колониях. В чем мы убедились, находясь на Барбадосе. Но в самой столице все происходящее, кончено, представляется по иному. Картина там видится более полной, достоверной, все с первых рук, не искажено слухами или домыслами.

— Нед тяжело вздохнул. — Ситуация, конечно, не однозначная. Не хочу сейчас долго и утомительно пережевывать все детали, а только скажу одно: перспективы для короля весьма и весьма не радужные, и, чует мое сердце, ситуация для него будет еще более ухудшатся. А коль мы как бы находится с ним по одну сторону наших незримых баррикад, то все это не в меньшей мере касается и нас. У Кромвеля все больше развязываются руки для внедрения в жизнь своих планов, и открывается все больше и больше возможностей всецело взять ситуацию в свои руки. Наша незабвенная леди Кэлвертон, тонко чувствующая ситуацию и молниеносно принимающая решения на какую сторону склониться, чтобы в любом случае быть в выигрыше, видя, что явно нужно держаться ближе к Оливеру, так и сделала. За последнее время она более тесно сошлась с ним, и теперь, не упустит возможности, при ее-то хватке, и с помощью Кромвеля, и благодаря своим личным инициативам, поквитаться с королем. А, учитывая, что в этом невеселом списке ее злейших врагов следом за венценосцем следуем и мы, нам меньше всего стоит оставаться сторонними наблюдателями и безучастно взирать за всем происходящим равнодушным взглядом.

Нед откинулся на спинку стула. Хотя говорил он вещи, казалось бы, не утешительные, однако выражение его лица было не столько грустное, столько излучало решительность и уж ни в коем случае не уныние.

— Я прекрасно отдаю себе отчет в том, сколь опасным соперником в этой игре не на жизнь, а на смерть, является леди Кэлвертон, но, тем не менее, мною в данном случае движет не только инстинкт самосохранения, но и тщеславные амбиции. Назовите это, если хотите, азартом охотника, чем угодно, но мне все же хочется одержать победу в этом принципиальном состязании. Кто кого? Мы были триумфаторами после легендарных событий в театре «Белая лилия». Не меньше поводов злорадствовать и праздновать успех было и у нашей оппонентки. Были и застенки тюрьмы Элиот, были и наши злоключения последних лет, к которым вольно или невольно приложила руку мстительная дама. Теперь пришло время и нам сказать свое слово. Поймите меня правильно. Это не бравада. Она может только помешать общему делу. Но в то же время искренне уверен, что полыхающий в душе каждого из нас огонь и желание торжества справедливости, только поможет успеху нашего общего дела.

Возможно, многим из наших героев, тех, кто сейчас сидел молча и внимал словам Неда, самим хотелось высказаться, изложить свою точку зрения на происходящее. Но в то же время они понимали, что нужно в первую очередь дать возможность рассказчику выговорится, выплеснуть свои эмоции, выразить свою точку зрения на происходящее.

— Повторяю, — продолжил Нед, — планов и идей много. О них, чтобы не терять время, я расскажу во время нашего путешествия в Лондон. Сейчас скажу одно. Дальнейшие планы не просто взяты мною из головы. За это время я успел встретиться со многими верными людьми в столице. Нам очень не лишней будет их поддержка, связи, возможность предпринимать какие-то действия легально. Пусть эти деяния не будут афишироваться, но и прятаться этим людям ни от кого не нужно будет. А это в некоторых моментах очень упростит дело. Ведь нам с Эндрю пока, и, возможно, это будет продолжаться довольно долго, придется действовать скрытно, инкогнито, не выдавая себя. Пусть леди Кэлвертон продолжает оставаться в неведении относительно наших с Эндрю судеб. Вполне возможно, что она считает теми, кого уже нет в числе живущих на этой земле. Пусть это радостное для нее предположение продолжает оставаться для нее фактом. Ибо это обстоятельство необычайно поможет нам в наших делах. Гораздо было бы хуже, если бы она знала, что мы не просто живем и здравствуем, а находимся в Лондоне, у нее под боком. Тут, как говорится, и комментировать нечего. Нам просто глупо терять этот козырь, который пока что находится у нас в руках.

Нед снова откинулся на спинку стула и продолжил:

— Итак, начинаем обрисовывать более конкретный план дальнейших действий. Мы с Эндрю отправляемся в Лондон инкогнито. У нас будет где остановится, нам будет от кого принять помощь в наших действиях, наши друзья поддержат нас во всем. Но, при всем при этом, мы, конечно же, не должны забывать о том, что впереди нас ждут нелегкие испытания и нужно быть готовыми ко всему. Понимаю, Эндрю твое возможное возражение. — Нед повернулся в сторону друга. — Понимаю, что ты вправе сказать, мол, поддержка и крыша над головой, предоставленная друзьями, — это хорошо, но мне хочется поскорее увидеть мою любимую Люси, обнять ее, утешить и так далее. Все понимаю. Вы с ней, конечно же, встретитесь, причтом, в самое ближайшее время. Но, надеюсь, мне и объяснять не нужно, что эта встреча должна быть тайной. Эмоции, любовь к своим самым близким людям — это, конечно, хорошо, но нельзя допустить того, чтобы радостная встреча стала причиной возможной дальнейшей горести.

Рассказчик потер в задумчивости подбородок, словно раздумывая, как лучше преподнести слушателям то, что он скажет дальше, и продолжил:

— Понимаю я и то, мой старый и добрый друг, что тебе, наверное, хотелось бы сделать для Люси сюрприз, неожиданно явившись к ней, и безумно обрадовать ее своим чудесным возвращением. Но… Мы отныне должны руководствоваться не только горячей головой, тобеш, эмоциями, пусть и приятным, но и холодной головой, рассудительным умом. Прошу простить меня, Эндрю, что лишил тебя возможности сделать сюрприз для любимого человека, но я, конечно же, встретился во время своей вылазки в Лондон с Люси.

— Как она?! — Эндрю даже привстал от переполнявшего его волнения.

Нед, видя, что и Мартин также весь напрягся в ожидании ответа, примиряющие приложил ладони к груди:

— Все хорошо, милые мои, все хорошо. Надеюсь, вы понимаете, что я встретился с ней тайком, под покровом ночи. Но и ночные сумерки не могли скрыть от меня волнение на ее лице. Впрочем, это мягко сказано. Печать грусти, и едва ли не горя, на ее лице настолько расторгали меня, что я не мог… Да что «не мог»?! Я просто не имел права хоть на секунду продлить мучения от неопределенности для этой исстрадавшейся томительным ожиданием женщины, не утешив ее, не сказав, что вы оба живы и здоровы. — Нед тяжело вздохнул. — Мне очень приятно, что с первых же минут моей встречи с ней, в глазах этой удивительной женщины горел неподдельный огонь радости по поводу того, что я жив и здоров, что худшие е ожидания по поводу моей участи не подтвердились. Но я также видел, что еще с большей силой этот же взгляд выражал тревогу и даже горе относительно неопределенности за судьбу мужа и сына. Я вынужден был открыться. Естественно, я объяснил ей суть происходящего и всю серьезность того факта, что для нашей же безопасности, и для большей вероятности в общий успех, будет лучше, если факт возвращения Эндрю Сунтона в Лондон для всех останется тайной. И в первую очередь для леди Кэлвертон. Так что, мой дорогой друг, — Нед снова взглянул на Эндрю, — вскоре вы непременно встретитесь с Люси, но, повторюсь, встреча будет короткой, и после нее тебе придется снова вернутся в ничем неприметный дом в Лондоне, который на первых порах будет нашим негласным пристанищем. Тебе же, Мартин, целесообразно будет вернуться в Лондон открыто.

Сделав еле уловимую паузу, чтобы на мгновение оценить, какую реакцию вызовет это объявление у слушателей, продолжил:

— Да, понимаю, что твое возвращение тоже может быть воспринято неадекватно. Той же леди Кэлвертон. Ею в первую очередь! Ведь Кромвелю ты еще как-то сможешь объяснить свое отсутствие. Тут и придумать что-либо будет не грешно. А вот твой рассказ по поводу того, как ты от ее имени заполучил от святоши поддельное письмо с подписью короля, меня озадачил. Тем более, не рассчитался со святошей за его работу, и он наверняка успел за это время побывать у нашей дамы, где, не сомневаюсь, завел разговор о том, что не мешало бы рассчитаться за былой заказ. Представляю реакцию этой интриганки. Тут не просто досада по поводу того, что кто-то из ее людей, коими она, думаю, считала и тебя, делает что- то скрытно за ее спиной. Тут гнев будет особый. Ведь наглец творит свои личные дела, пользуясь ее именем! И не просто, к примеру, просит взаймы денег, полагаясь на ее поручительство. Факт того, что какой-то наглец позволил себе вести игру в ее же, так сказать, стиле, с тайными интригами и подделкой почерка, вне всякого сомнения, вызовет у нее больше гнева, чем все остальное, вместе взятое.

Переведя дух, Нед продолжил:

— И все же нам очень необходим человек рядом с Кромвелем. Который был бы очень близок к нему, был всегда под рукой у того, выполнял любые его приказания. И в то же время был бы в курсе всех, происходящих вокруг Оливера, дел. Наша постоянная осведомленность в этом вопросе очень бы помогла нам. Очень! Этот факт просто трудно переоценить. Нам не нужно будет начинать с нуля. Мартин уже находился при Кромвеле едва ли не в статусе его личного адъютанта, поэтому всем нам, и в первую очередь Мартину, нужно сделать все, чтобы вернуть все на круги своя. Если еще как-то удаться вернуть расположение к себе и леди Кэлвертон, это было бы еще лучше. Но, не сомневаюсь, что сделать это будет намного сложнее. Боюсь, вообще невозможно. Но попробовать это можно, даже нужно.

Видимо Неда, привыкшего к активным действиям, утомило долгое сидение на одном месте. Может, именно поэтому он поднялся, и, мерно рассаживая по комнате в зад и вперед, продолжил свои рассуждения:

— Я придумал несколько оправдательных отговорок для Мартина, которые он может вложить в уши Оливера Кромвеля и леди Кэелвертон. На мой взгляд, они настолько достоверны и даже душераздирающие, что оба упомянутые мною выше слушатели не только поверят в реальность рассказа, но разрыдаются от переизбытка чувств и даже упадут перед Мартином на колени, прося прощение его за то, что…

Видя, как все дружно подняли головы и устремили на него недоуменные взгляды, Нед остановился и позволил себе горько улыбнуться:

— Вижу, друзья мои, пережитые испытания напрочь лишили вас чувства юмора. Я, конечно же, шучу. Прошу простить меня за эту вольность и легкомыслие. Но нам, право слово, не следует окончательно падать духом. — И, вновь начав мерить шагами комнату, продолжил. — Впрочем, потом я действительно предложу Мартину несколько версий оправдания для Кромвеля и леди Кэлвертон. Но, не зря говорят: чтобы лучше всего спрятать какую-то вещь, достаточно положить ее на самом видном месте. Это можно применить и к нашему случаю. Можно будет ничего не выдумывать, ведь, на мой взгляд, достаточно убедительным может выглядеть и рассказ пылко влюбленного юноши о том, что, увидев, как взволнованная дама его сердца торопливо отбыла на Барбадос, он, потеряв голову, и не думая о последствиях, бросился вслед за ней. Не думая ни о последствиях, ни о том, что нужно было кого-то поставить в известность и т. д. Бытует ироническая поговорка, мол, кто не был молодым, тот не был глупым. Сколь искренне бы люди старшего поколения во все времена не возмущались бесшабашностью, безрассудством и даже глупостью молодых, но никогда, как мне кажется, эти укоры не были злыми и уничижающими. Ибо все в этом мире прошли через прекрасную пору жизни — юность, когда переполняемые эмоциями юноши и девушки руководствуются порывами души, любовной страстью, чем угодно, то только не здравым смыслом. Юности прощается все! Будем надеяться, что так случится и на этот раз.

Продолжая мерить шагами комнату, Нед подошел к Мартину, остановился, положил ему руку на плечо.

— Понимаю, мой мальчик, что тебе досталась на данный момент самая опасная роль. И особенно это касается леди. Но бывают в жизни моменты, когда нужно принимать решения, альтернативы которым нет. Конечно, многое зависит от твоего слова. Подумай, не спеши с ответом. Определяйся.

— А мне и определятся нечего, — с юношеским азартом в голосе ответил Мартин. — Если вы считаете, что так нужно, и это поможет общему делу, а я и сам вижу, что это действительно так, то я без колебаний сделаю так, как выскажете.

— Вот вам красноречивое подтверждение моих рассуждений по поводу юношеского задора. — Нед добродушно улыбнулся. — Спасибо тебе, Мартин, за твое решение.