Жажда жить. Девять жизней Петера Фройхена

Электронная книга688 страниц6 часов

Жажда жить. Девять жизней Петера Фройхена

Name: Жажда жить. Девять жизней Петера Фройхена
Author: Рейд Митенбюлер
ISBN: 9785389254190

Автор Рейд Митенбюлер

Рейтинг: 0 из 5 звезд

()

Читать отрывок

Об этой электронной книге

«Жажда жить» – биография эксцентричного датского исследователя ХХ века Петера Фройхена. Завораживающая, масштабная история героического гиганта, неутомимого искателя приключений, очевидца и участника величайших событий двадцатого века – от путешествий по томительно бесконечным смертоносным льдам Арктики до активной работы в подпольном сопротивлении времен Второй мировой войны. Жизнь Фройхена, - это безусловный приключенческий роман, послуживший основой для многих его собственных книг. Эксцентричный датчанин с невероятным чувством юмора, он был участником и руководителем тяжелейших экспедиций, выжил в нацистском лагере для военнопленных, и преодолел тяжелую травму, которая лишила его ноги и едва не лишила жизни. Фройхена заставляла идти вперед не только собственная неугомонность, но, главное, идеалы, которые значительно опередили его время: отстаивание интересов коренных народов, забота об окружающей среде, дискуссии, которые продолжаются и по сей день. «Жажда жить» – это незабываемая история о смелости и открытиях, неугомонности и выдержке, а еще серьезное размышление о наших отношениях с планетой и людьми.

Пропустить карусель

Искатели приключений и исследователи

ЯзыкРусский

ИздательКолибри

Дата выпуска23 мая 2024 г.

ISBN9785389254190

Автор

Рейд Митенбюлер

Связано с Жажда жить. Девять жизней Петера Фройхена

Связанные категории

Пропустить карусель

Отзывы о Жажда жить. Девять жизней Петера Фройхена

Рейтинг: 0 из 5 звезд

0 оценок

0 оценок0 отзывов

Предварительный просмотр книги

Жажда жить. Девять жизней Петера Фройхена - Рейд Митенбюлер

9785389254190.jpg

«Жажда жить» — биография эксцентричного датского исследователя ХХ века Петера Фройхена. Завораживающая, масштабная история героического гиганта, неутомимого искателя приключений, очевидца и участника величайших событий XX века — от путешествий по томительно бесконечным смертоносным льдам Арктики до активной работы в подпольном Сопротивлении времён Второй мировой войны.

Жизнь Фройхена — это безусловный приключенческий роман, послуживший основой для многих его собственных книг. Эксцентричный датчанин с невероятным чувством юмора, он был участником и руководителем тяжелейших экспедиций, выжил в нацистском лагере для военнопленных и преодолел тяжёлую травму, которая лишила его ноги и едва не лишила жизни. Фройхена заставляла идти вперёд не только собственная неугомонность, но, главное, идеалы, которые значительно опередили его время: отстаивание интересов коренных народов, забота об окружающей среде, дискуссии, которые продолжаются и по сей день.

«Жажда жить» — это незабываемая история о смелости и открытиях, неугомонности и выдержке, а ещё серьёзное размышление о наших отношениях с планетой и людьми.

КоЛибри®

Лорен и Майло посвящается

Бассейн Фокса,

Канадская Арктика, весна 1923 года

Обычно он походил на героя экшена: в трудный час не терял голову, был остёр на язык... Вот только сейчас нервничал. Он был один в приполярной пустыне, до лагеря — несколько километров, над головой — толстый слой снега.

Уходить из лагеря в одиночку, чтобы забрать запасы, которые экспедиция бросила днём раньше, было глупо. Запасы бросили, потому что ездовым собакам стало совсем тяжело тянуть сани под сильным снегопадом. Но оставлять запасы насовсем было нельзя, вот он и решил вернуться за ними как можно скорее. В подобных предприятиях была опасна даже маленькая задержка: маленькие задержки складывались в большие, из-за которых всё могло пойти прахом. Несмотря на мороз в минус пятьдесят пять, когда плевок замерзает, не долетев до земли, отправился он за запасами один. Что поделать, такой он был человек: его разум бунтовал против бездействия. А выспаться и потом можно.

Он нёсся в санях по снежным просторам, когда вдруг налетела жестокая пурга. Понадобилось укрытие: он выкопал небольшое углубление в снегу и сверху свалил перевёрнутые сани. Заполз внутрь, заткнул выход мешком из тюленьей кожи и на несколько мгновений сомкнул глаза… Когда проснулся, не смог определить, сколько продлился сон. Попробовал было пинком отодвинуть тюлений мешок, но тот не поддался: глухой удар подсказал, что мешок застрял накрепко. Видно, пока он спал, ветер свалил на сани неподъёмную снежную громаду.

Было тесно, как в гробу. От стен веяло морозом, дыхание оседало на них влажным туманом и холодило лицо.

Оставался до смешного крохотный шанс, что кто-нибудь найдёт его, пока он не замёрз насмерть. Уже цепенела нога: скоро ему обморозит всё тело. Он подумал о том, что будет дальше: о ней, о детях, о том, что они подумают, когда узнают, что он пропал… а может, ещё удастся выбраться? Положение было отчаянное. «Какая прекрасная смерть», — подумал он.

Пролог

Впервые я увидел его на портрете маслом. Это была забавная работа, казалось, будто её написал пьяный матрос во время болтанки: мазки кисти были непрофессиональные, пропорции неуклюжие, перспектива никуда не годилась. Но несмотря на неумелость художника, человек на портрете притягивал внимание: безукоризненно одетый, он носил нечёсаную бороду, одна нога у него была деревянная, как у пирата, а на лице играла лёгкая озорная усмешка. В его внешности я почуял историю — интересную, может, даже фантастическую. Подойдя ближе, чтобы рассмотреть портрет как следует, я заметил внизу рамы маленькую латунную плашку, а на ней имя: Петер Фройхен.

Портрет этот висел в старом нью-йоркском особняке на Манхэттене. Здесь располагался Клуб исследователей — организация, основанная в 1904 году, когда на карте ещё хватало белых пятен. В особняке стоял дух ушедшей эпохи: стены, обитые деревом, большие камины, кожаные клубные кресла, персидские ковры… Здесь всё напоминало книги Редьярда Киплинга — или фильм «Отель Гранд Будапешт». В одной комнате на полу стоял старинный глобус по меньшей мере метр в диаметре: и я представил, как вокруг него собираются важные усатые джентльмены и каждый рассказывает о великих путешествиях своей юности. Вот кто-то пускает глобус вращаться, подушечки пальцев скользят по гладкой поверхности, а рассказ продолжается. Когда глобус останавливается, джентльмены, должны быть, наливают себе ещё по бокалу и устраиваются у камина, наперебой рассказывая о своих приключениях громкими, ворчливыми басами.

Мой друг Джош недавно вступил в клуб (сегодня организация занимается скорее исследованиями, чем открытиями земель) и пригласил меня посмотреть штаб-квартиру. Он сказал, что проведёт мне экскурсию после рабочего дня, когда в особняке, старом причудливом доме, где теснились воспоминания о славном прошлом его былых обитателей, спокойно, и мы сможем беспрепятственно поболтать и выпить виски.

Когда я переступил порог дома, уже темнело, и в окнах играло блёклое закатное солнце. Взяв по бокалу виски, мы с Джошем поднялись по скрипучей лестнице в Зал трофеев: нас окружили старые экспонаты, чучела животных, в том числе был и амурский тигр, съевший, по слухам, сорок восемь человек. Далеко не сразу я заметил портрет Петера Фройхена, который висел над величавым кирпичным камином. Меня заинтересовал этот эксцентричный человек, и стало любопытно, что такого замечательного он совершил, коль его портрет повесили на почётном месте. В Клубе исследователей состояло много замечательных личностей: Теодор Рузвельт, Тур Хейердал, Джон Гленн, сэр Эдмунд Хиллари, Рой Чапман Эндрюс — один из прототипов Индианы Джонса… Так почему здесь висит Фройхен?

Я решил почитать о жизни Петера Фройхена. Передо мной развернулась история, богатая на приключения, фоном которой служил неспокойный двадцатый век, беспощадно расшатывающий старые устои. И даже самые бурные годы этого века, когда на обломках старого строилась новая политика, экономика и культура, меркнут перед масштабом жизни Петера Фройхена. Жизнь эта кажется беспорядочной, но в её течении есть свой неуловимый ритм. Судьба носила Фройхена по белому арктическому безмолвию и джунглям Южной Америки, забрасывала в нацистскую Германию и Советский Союз, в Голливуд и Белый дом; Фройхен побеждал и в постели, и в борьбе за права чернокожих, и в игровом телешоу. На своём пути он встречал столько знаменитостей — политиков, писателей, художников, журналистов, шпионов, — что любой охотник за связями взорвался бы от восторга. Фройхен уже тогда предупреждал об изменении климата (это словосочетание ещё даже не вошло в обиход) и был близок к первым исследователям экстрасенсорного восприятия. Вечный странник, который появляется в самых неожиданных местах и участвует в крупных исторических событиях, словно приглашённая звезда в популярном сериале.

Фройхен прожил жизнь, полную приключений и треволнений. Однако привлекло меня даже не это, а то, что Фройхен искренне принимал человеческую жизнь во всей её полноте, со всеми ужасами, чудесами, красотой и причудливостью. Безыскусную, неприглядную, подлинную человеческую жизнь. Фройхен и ему подобные — бесстрашные авантюристы, которых манил горизонт, — сейчас, пожалуй, вышли из моды, и его биография, быть может, придётся не по вкусу некоторым современным читателям. Однако самое важное в его истории — её обыкновенная, красивая человеческая неприглядность. В особенности если держать в голове исторический контекст. Фройхен не был идеален — никто не идеален, а тем более интересный человек, — однако в итоге он оказался «по верную сторону истории»: он защищал тех, кто не мог защитить себя, выступал за терпимость, призывал относиться к людям с эмпатией и беречь нашу планету. Его биография — это редкий шанс вспомнить: в истории человечества, полной событий, которые злят и расстраивают нас, встречаются вещи и люди, способные нас утешить. Можно вспомнить слова писателя Джулиана Барнса: «Почему настоящее так рвётся безапелляционно судить прошлое? Настоящее — это такое тревожное время, когда люди ставят себя выше своих предков, но не могут отделаться от ужасного подозрения: а вдруг они не правы».

Ещё одно привлекло меня в биографии Фройхена — качество, которое, уверен, многие оценят. Я разглядел в нём неутолимую жажду, которую, пусть и не всегда так сильно, испытываем мы все, — жажду странствий. Фройхен был неутомимый искатель, вечно неудовлетворённый, вечно стремящийся к большему. Это стремление приводило его в опасные ситуации, где приходилось обнажать уязвимые места, разочаровываться в себе и терять близких. Испытания закаляли Фройхена, и он принимался за дело с новой силой. Для меня самое важное и самое привлекательное в истории Фройхена — то, что затмевает все его недостатки, — не бравада и не страсть к приключениям, а его оптимизм — вера, что завтра мы будем лучше, чем вчера.

Часть первая

Если вы не измените направление,

вы можете оказаться там, куда направляетесь.

Лао-цзы

1. «Я дрожал с головы до ног»

В больницу привезли мертвеца: треснутый череп, весь в крови, порванные связки, конечности едва не болтаются отдельно от тела. «Его сюда по кусочкам тащили», — прокомментировал свидетель.

Никто толком не знал, что случилось с этим человеком: знали только, что случилось это в доках. Из доков многих привозили в больницу Его Величества короля Фредерика: это было благотворительное учреждение, здесь лечили бедняков. Так было заведено в Копенгагене.

Раз пациента привезли уже мёртвым, торопиться было некуда. Каталку, на которой он лежал, оставили в углу, а врачи и медсёстры принялись обсуждать, кому везти его в морг.

За разговором кто-то бросил на тело случайный взгляд — и заметил, как едва-едва вздымается грудная клетка. Мертвец слабо дышал.

Тут же поднялся переполох. Врачи отдавали распоряжения, перекрикивая суету, медсёстры срочно повезли пациента в операционную. Скрип колёсиков гулко отдавался в коридоре.

Эту сцену наблюдал и Петер Фройхен, студент-медик двадцати двух лет. До сей поры учёба была ему в тягость. В медицину он пошёл не по призванию, а из расчёта получить стабильную работу, которая, впрочем, не обещала быть увлекательной. Случай портового рабочего заставил Фройхена воспрять духом. Доктор Торкильд Ровсинг, его наставник в Копенгагенском университете, наперекор скептикам настаивал, что рабочего можно спасти. «Кости можно срастить, оторванную плоть пришить на место!» — утверждал он. И принялся за дело, намеренный доказать свою правоту с помощью прорывных врачебных методик. В Копенгаген съехались доктора со всей Европы, желая своим глазами увидеть пациента. Они рассматривали его вдоль и поперёк, скрупулёзно изучали показатели, обсуждали состояние. Медленно, но верно пациент поправлялся. Случай признали медицинским чудом 1905 года. И чудо это творилось у Фройхена на глазах.

Прошёл год — портовый рабочий уже стоял на ногах так крепко, что почти обходился без трости, когда его всей больницей провожали домой. В числе провожавших был и Фройхен. Благодарный пациент произнёс прощальную речь, тронувшую его спасителей до слёз. Врачи и медсёстры махали на прощание знаменитому подопечному. Тот вышел из дверей, обрамлённых каменными арками, замешкался на секунду на обочине, а потом аккуратно перешёл улицу. Провожающие вернулись в больницу, гордые великим достижением.

Увы, очень скоро портовый рабочий вернулся — на сей раз действительно мёртвый. Бродя по копенгагенским улицам, он, несомненно, наслаждался своим вторым шансом — и не заметил автомобиля, который выскочил из-за угла на большой скорости.

Фройхен в смерти портового рабочего увидел знак от Вселенной. Он сделал открытие, которое изменило его будущее. Фройхен решил, что «не годится в доктора».

Открытие это напрашивалось давно. В детстве Фройхен только и делал, что бродил по лесам, измерял глубину ручьёв, искал птичьи гнёзда и выкапывал растения, чтобы посмотреть, какие у них корни. На природе ему нравилось больше, чем в классной комнате, хотя учился он хорошо. Он рос сообразительным, читал со страстью, если тема интересовала его. Однако всю жизнь Фройхену казалось, что в учёности он не дотягивает. Позже он решит, что этот комплекс неполноценности у него развился из-за детской дружбы с братьями Бор — уже тогда гениями. Харальду было суждено стать знаменитым математиком, а Нильсу — получить Нобелевскую премию по физике и создать квантовую теорию. Братья никогда не дразнили Фройхена и не хвастались своим выдающимся умом. Но всё же учиться с ними в одном классе было всё равно что тягаться в скорости с океанским лайнером. Поэтому к концу учёбы в школе Фройхен чувствовал себя не в своей тарелке. Выглядел он тоже не слишком уместно: на университетской фотографии он возвышается над однокашниками во все свои два метра, буйные белокурые волосы торчат. Конечно, врача делает не внешность — и всё же Фройхен выглядел скроенным для иной судьбы.

Смерть портового рабочего заставила Фройхена посмотреть на свою жизнь критически. Какое будущее его ждало, реши он строить медицинскую карьеру? Утром встал, пошёл на работу, обошёл больных, вернулся домой. Следующим утром снова: встал, пошёл на работу... И так до бесконечности? Не жизнь, а замкнутый круг.

Но куда податься? к чему лежит душа?

Одно из самых счастливых детских воспоминаний у Фройхена — как родители, Лоренц и Фредерикке Фройхен, подарили ему, восьмилетнему, лодку. Он поставил на ней паруса и отправился в плавание недалеко от родного Нюкёбинга — портового города в ста километрах от Копенгагена. Воздух в Нюкёбинге был солёный, звенели колокола на бакенах, смеялись моряки, рассказывая друг другу байки. Да, вот что он любил: романтику открытого моря. Бросив учёбу, Фройхен решил, что жизнь на море лучше ему подходит. Осталось только найти благоприятную возможность.

Пытаясь понять, чего хочет от жизни, Фройхен рассматривал разные дисциплины, которые предлагал Университет Копенгагена, и сблизился с театральными студентами: Фройхену нравилось выступать на сцене, и он нашёл себе друзей по интересам. Вскоре он познакомился с комедийной труппой, которая хотела поставить сатирическую пьесу о датском полярном исследователе Людвиге Мюлиус-Эриксене. Мюлиус-Эриксен возглавлял арктическую экспедицию, из которой недавно вернулся, и теперь выступал с лекциями в Копенгагене.

Фройхен вырос на мемуарах путешественников, как следующие поколения вырастут на комиксах. Он уже успел побывать на лекции Мюлиус-Эриксена, которая произвела на него неизгладимое впечатление. Мюлиус-Эриксен привлёк Фройхена — студента, ищущего себе непроторённую дорогу, — ещё и своим образом нонконформиста: Мюлиус-Эриксен часто писал в популярную газету Politiken, где критиковал отношение образованного общества к церкви и правящим элитам. Богемность исследователя проявила себя и в его последней экспедиции: два года он путешествовал на собаках по неизведанному северо-западному побережью Гренландии в поисках поэтического вдохновения, а экспедицию назвал «Литературной». Путешественники десять месяцев прожили с группой инуитов, следуя их обычаям и традициям: как исследователи, а не как завоеватели. Группа инуитов была особенно интересна тем, что жили они в Эта — поселении, расположенном севернее любого другого известного места, где обитал человек. От основного острова Эта отделял залив Мелвилл, водная преграда шириной в триста километров, почти круглый год заполненная айсбергами. Природный барьер помог сохранить древний жизненный уклад инуитов: они охотились так же, как их далёкие предки, соблюдали те же традиции и верили в своих богов, не испытывая на себе влияния христианства. Эта редко посещали чужаки. Когда Мюлиус-Эриксен со своей командой вошли в поселение, испуганные дети попрятались за хижинами и санями и только опасливо поглядывали на чужестранцев. После их вышли встречать взрослые и подали им с десяток замороженных сердец моржа в знак гостеприимства. Стараясь не сломать зубы, путешественники откусили по кусочку бордового мяса и согрели его у себя во рту, прежде чем прожевать и проглотить. Захватывающий рассказ Мюлиус-Эриксена об этой встрече поразил воображение Фройхена.

Фройхену не понравилось, как его друзья-театралы изобразили Мюлиус-Эриксена на сцене. Получилось местами забавно, но уж слишком много там было клише. Путешественников легко высмеивать: достаточно нацепить на актёра моржовые усы, и пусть он со сцены прославляет дерзание и клеймит лень, да ещё втыкает в землю флаг и объявляет чужую землю своей во имя Исторической Неизбежности. Но Фройхен чувствовал, что Мюлиус-Эриксен не такой, а подобная сатира на него — всего лишь поверхностная карикатура. Постановка ему так не понравилась, что он решил выяснить, каков Мюлиус-Эриксен на самом деле. Через некоторое время Фройхену удалось разыскать его адрес.

«Я дрожал с головы до ног, стоя у него под дверью», — позже вспоминал Фройхен. Ответив на стук, Мюлиус-Эриксен обнаружил у себя на пороге молодого человека, сложённого как цирковой силач, с руками как у портового грузчика (хотя Фройхен в порту никогда не работал). Путешественника не раздражил незваный гость: ему стало любопытно. Он пригласил Фройхена войти и предложил присесть. Вскоре студент и полярный исследователь разговорились и беседовали уже по-приятельски, словно и прежде были знакомы. Мюлиус-Эриксен, должно быть, удивлялся, что у такого крепкого детины такой мягкий голос: словно у священника. Фройхен объяснил своему герою, что ему нравится учиться, только не в университетской аудитории: и Мюлиус-Эриксен разглядел в нём родственную душу. Приметил он, должно быть, и крепкие предплечья своего гостя, и его широкую грудь, осанку спортсмена и решительность во взгляде — качества человека, с которым не страшно разделять приключения.

Исследователь рассказал Фройхену, что планирует новую экспедицию в Гренландию и надеется достичь нескольких целей: картографировать неизвестный отрезок земли на северо-востоке острова; поискать там остатки древних поселений (в этом регионе исторически отсутствовали жители) и провести научные изыскания, в том числе важную метеорологическую работу. Эту экспедицию он планировал назвать «Датской». Изложив свои намерения, Мюлиус-Эриксен спросил у Фройхена, хотел бы тот к нему присоединиться. Молодой человек выпалил «да!», не раздумывая ни секунды.

Когда Фройхен был маленький, погиб его друг: утонул, катаясь на лодке. Тело мальчика вынесло на берег через несколько дней. Несчастный случай заставил взрослых в городке призадуматься, стоит ли отпускать детей кататься на лодке без присмотра. Фройхен до смерти боялся, что ему запретят ходить под парусом, но родители успокоили его. «Не ты виноват, что твой друг не умел плавать», — сказали они ему.

Эта история — одна из многих, и все они иллюстрируют разрешительный подход Лоренца и Фредерикке к воспитанию сына. В те времена родители ещё не запрещали детям всё, не так боялись за них и не стремились защитить от всего на свете. И когда в 1906 году Фройхен объявил родителям, что бросает учёбу и едет в арктическую экспедицию вместе с Мюлиус-Эриксеном, они отнеслись к этому философски.

Конечно, родители переживали за Фройхена. Но они были уверены, что необходимо развивать в сыне независимость, учить его полагаться на себя и любить природу. у Лоренца и Фредерикке было семеро детей: родители бы, наверное, с ума сошли, не отпускай они детей гулять, чтобы те потратили лишнюю энергию. Фредерикке, узнав о замысле сына, предположила, что он унаследовал неспокойный дух от её отца-моряка. Петер плохо знал дедушку, но всегда любил слушать рассказы о его приключениях. В этих рассказах было мало конкретного: они рисовали смутную фигуру отважного морехода — а может, кого-то и более опасного, наёмника или пирата. Подобные семейные легенды воспламеняют детское воображение: дети начинают мечтать, как сами бороздят океаны, берут штурмом города, идут по доске на корм акулам, но в конце выбираются живыми и невредимыми и сами рассказывают о своих приключениях. Если верить слухам, дед Фройхена участвовал в нескольких революциях, которые гремели в Парагвае в XIX веке. Неясно, на чьей стороне он сражался: известно лишь, что он ходил по мутным рекам через джунгли, в одну сторону возя войска и амуницию для правительства, а обратно — для бунтовщиков. Возможно, однажды дед Фройхена и правда оказался на виселице, но выпутался из петли и, раскачавшись на верёвке, спрыгнул с эшафота, а пули свистели ему вслед. Поговаривали ещё, что дом в Дании он купил, продав трофей с парагвайской эскапады — двухметровую статую орла из чистого серебра.

Поскольку отца никогда не бывало дома, большую часть детства Фредерикке провела в Крагескове — на ферме дяди Кристена, брата матери. У дяди Кристена в прошлом тоже были приключения: видимо, в семье и правда жил беспокойный дух. До того как остепениться и стать фермером, Кристен был старателем — добывал золото в Австралии. Он мог часами рассказывать истории о разнообразных бандитах и разбойниках с большой дороги. Он даже утверждал, что нашёл самый большой самородок в Австралии — величиной с грейпфрут и такой же красный. Но тут одного из его напарников застрелили на пыльной дороге под Мельбурном, и Кристен решил, что настала пора возвращаться в Данию и перейти к более мирным занятиям. В детстве Фройхен часто ездил в Крагесков к двоюродному дедушке на лето, где с восторгом слушал байки Кристена и его работников — экстравагантных кочевников, которые пили виски прямо из бутылки и у которых в карманах редко водились деньги. Все они, без сомнения, были горазды преувеличить, приукрасить и присочинить, чтобы их истории получились цветистыми и захватывающими. Уверен, что Фройхен перенял у этих людей науку, как быть хорошим рассказчиком. В дальнейшем он сам научится первоклассно удерживать внимание слушателей, рассказывая истории в такой же разухабистой манере.

Узнав о намерении Петера присоединиться к Датской экспедиции, Фредерикке написала сыну, что он «поступает правильно» и что «неуёмная тяга к приключениям» у него в крови. И она, и отец Петера, видимо, догадались, что жизнь их сына наконец-то начинается по-настоящему, а всё прежнее было только предисловием к ней. Петер был счастлив, что родители поддерживают его. «Я был на седьмом небе от счастья и считал, что будущее моё обеспечено», — позже напишет он.

2. «Справлюсь!»

Попасть в Гренландию оказалось не так просто, как надеялся Фройхен: на экспедицию нужны были деньги, предстояла долгая бумажная волокита. Не помогали делу и слухи о непристойных отношениях Мюлиус-Эриксена с какой-то женщиной. Один из богачей, финансирующих экспедицию, прослышал об этом и явился к путешественнику в кабинет. «Мне сообщили, что прошлым летом вас видели купающимся на Скагенском пляже в обществе женщины, — заявил он. — Разумеется, я понимаю, что это только пустые слухи, но для порядка я должен просить вас: дайте слово, что это не так. Иначе я не смогу выписать вам чек».

Вместо того чтобы отрицать обвинения, Мюлиус-Эриксен признал, что всё так и было. В свою защиту он сказал, что и он, и женщина были облачены в купальные костюмы, закрывавшие их от локтей до колен.

Благочестивый инвестор, однако, отказался выписывать чек.

У инвестора, возможно, на то были и иные, политические причины. В газете Politiken Мюлиус-Эриксен нередко критиковал датское правительство, в частности администрирование Гренландии — датской колонии. Ещё с начала XVIII века Копенгаген старался изолировать огромный остров от внешнего мира. Датчане могли ездить в Гренландию — и многие ездили, но для этого требовалось получить разрешение от правительства. Это условие, впрочем, зачастую игнорировали китобои, рыбаки и охотники на тюленей. Иностранные суда неохотно пускали в гренландскую акваторию. Цель подобной изоляционистской политики была оградить коренное население Гренландии от коммерческой эксплуатации и позволить им постепенно адаптироваться к иностранной культуре. Однако Мюлиус-Эриксен считал, что политика Копенгагена недостаточно прозрачна и под её эгидой процветает коррупция. Отправившись в «Литературную экспедицию», он в том числе стремился обнародовать ущерб, который наносили Гренландии церковь и государство. Намерения у него были благие, но увы: таким образом Мюлиус-Эриксен распугал потенциальных инвесторов, в чьих интересах было сохранять добрые отношения с датской политической элитой.

К счастью, Мюлиус-Эриксен нашёл поддержку в лице Йенса Кристиана Кристенсена, главного министра Дании. Кристенсен был земляк исследователя: они оба родились в Рингкёбинге, маленьком городе на западном побережье Дании. Министр сумел утихомирить общественность, и Мюлиус-Эриксен наконец получил кое-какое финансирование. Исследователь был вправе собирать экспедицию согласно своим смелым идеалам: от него требовалось только соблюдать такт. Помимо научных и исследовательских целей экспедиции, Мюлиус-Эриксен задумал провести социальный эксперимент: предполагалось, что все участники будут жить вместе, делить трапезы и работать в равной мере. Подобный принцип равенства нравился Фройхену: он сам тяготел к эгалитарности и интересовался работой Датской социал-демократической партии. В юности Фройхен не вёл активной политической жизни, но вполне вероятно, что его взгляды начали формироваться уже тогда: ему были интересны разные методы, которыми можно организовывать общество.

Наконец финансирование было получено, и Мюлиус-Эриксен начал собирать небольшую передовую группу, которая отправилась бы в Гренландию закупить провиант и ездовых собак. Закончив с этим, группа должна была вернуться в Данию, где её дожидались бы остальные участники экспедиции. Мюлиус-Эриксен счёл, что вперёд стоит отправить и Фройхена. Он вызвал молодого человека к себе в кабинет и спросил его, справится ли он с работой кочегара: сможет ли забрасывать уголь в раскалённую топку. Это была жаркая, неблагодарная работа, и не каждый человек выдержал бы её, не надорвав спину. Но Фройхен, с его мускулистыми руками и широкими плечами, наверняка выдержит! «Я никогда не был в машинном отделении, а с огнём умел обращаться только на кухне, — написал об этом разговоре Фройхен. — Но был уверен, что справлюсь!»

Фройхен отправился в Гренландию на борту «Ханса Эгеде», корабля со следами бесчисленных плаваний по арктическим водам на обшивке. Назван корабль был именем датско-норвежского лютеранского миссионера — высокого, худого человека с острым суровым скандинавским лицом. Ханс Эгеде посетил Гренландию в XVIII веке, когда европейцы почти ничего не знали об огромном острове. Фройхен часто будет обращаться к биографии Эгеде, когда начнёт писать романы: факты и образы из жизни миссионера обогатят его собственных героев.

Отправляясь в Гренландию, Ханс Эгеде почти ничего не знал о ней, как и большинство тогдашних европейцев. Предполагали, что Гренландия находится на вершине мира, южная же оконечность её высится над Атлантическим океаном причудливым изгибом, как локон волос надо лбом. Те крохи информации, которые были доступны, накапливались постепенно. В IV веке греческий путешественник Пифей заплыл на север от Франции и рассказывал, что видел в тумане очертания берегов: предполагается, что он увидел фьорд Скорсби. После VI века, по-видимому, в Гренландии иногда устраивали логово ирландские пираты. Примерно в IX веке новые группы северных европейцев подались на запад. Они плыли на кноррах — кораблях викингов с изогнутым деревянным носом, квадратными парусами и длинными вёслами по бокам. Их приключения увековечены в сагах об Эрике Рыжем и его сыне Лейфе Счастливом: они оба отплыли из Исландии в Гренландию в X веке. История этого переселения широко известна: разнообразные группы древних скандинавов расселились по Гренландии и дали острову такое привлекательное название — Зелёная Земля, — чтобы за ними последовали и другие. Но название оказалось обманчиво, и к XIII веку многие поселения викингов обезлюдели. В этом состоит одна из самых больших археологических загадок: умерли ли гренландские викинги с голоду? Уплыли ли обратно в Европу? Влились ли в коренное население? А может быть, умерли от болезни или погибли в борьбе за территорию? Долго ходили слухи, что одна колония викингов всё-таки уцелела — забытая колония, где люди были довольны своей изоляцией и не желали контактов с внешним миром. Так или иначе, подобной колонии не нашли. (Во времена Фройхена о ней тоже не было никаких сведений, Датская экспедиция была призвана исследовать этот вопрос.)

Эгеде был амбициозен. Он задался вопросом: не изголодались ли эти викинги по слову Божьему? Если, конечно, они ещё живут в Гренландии. В 1707 году Эгеде получил приход на далёких, вечно заснеженных Лофотенских островах у северных берегов Норвегии, за полярным кругом. Там до него впервые дошли слухи. Скудные источники, к котором Эгеде имел доступ, свидетельствовали, что гренландские скандинавы когда-то были католиками, но трудно было сказать, не изменили ли они веру после Реформации в Дании. Миссионер тут же загорелся идеей найти этих людей. В 1711 году он попросил позволения у датского короля Фредерика IV отправиться на поиски забытой колонии и основать там миссию. Сначала король отказал Эгеде, но через десять лет всё-таки позволил: Фредерик понял, что миссия укрепит колониальные претензии Дании на Гренландию, тем более если там найдутся заброшенные поселения. Эгеде назначили главой Бергенской Гренландской компании — организации, похожей на Голландскую Ост-Индскую. Миссионер получил право управлять, содержать армию, собирать налоги и вершить правосудие на новых землях. В 1721 году Ханс Эгеде вместе с женой, четырьмя детьми и сорока колонистами вышел в море на корабле «Хаабет» — «Надежда».

Эгеде не было суждено найти потомков древних викингов. Вместо них он обнаружил инуитов — коренной народ, который жил в Гренландии без малого тысячу лет. Инуиты давно приспособились к суровому климату, охотились на моржей, тюленей, нарвалов и белых медведей. Язык их отражал холодный климат: он содержал много слов, описывающих снег. Например, aqilokoq — мягко падающий снег, piegnartoq — снег, по которому хорошо идут сани, matsaaruti — мокрый снег, которым можно обработать полозья саней, и pukka — снежные кристаллики, похожие на соль.

Эгеде неутомимо трудился, изучая язык, на котором говорили в его новой стране: на этом же языке он начал проповедовать. Реалии новой паствы нередко требовали от проповедника изрядной доли воображения. Например, так далеко на севере не существовало земледелия — а значит, инуиты не знали хлеба и, следовательно, не имели такого слова. Эгеде адаптировал для них «Отче наш» так: «Тюлень наш насущный даждь нам днесь». В ещё одном приступе миссионерского рвения Эгеде постановил, что слово toornaarsuk, означающее «дух», — это теперь слово ругательное, означающее «проклятие». Гренландцы его рвение не слишком оценили, поскольку ругательств в их языке не было, а недовольство они выражали неодобрительным молчанием.

Проведя в Арктике четырнадцать лет, Эгеде вернулся в Данию. И хотя в истории он остался прежде всего как миссионер — его даже прозвали «Апостол Гренландский», — многие считают его значимым исследователем. Когда составлялась карта Луны, в честь Эгеде назвали кратер. Его же имя носил корабль, на котором плыл в Гренландию Петер Фройхен: весь в поту, он целыми днями вкалывал в машинном отделении.

***

Работа в машинном отделении была тяжёлая, но интересная. Фройхен быстро освоился среди котлов, выпускавших облака пара через затейливые ряды клапанов. Остальные истопники и кочегары были здоровенные, откормленные детины с бычьими шеями, и даже самые пустяковые недоразумения решали кулаками: так проще. Фройхен прозвал своих товарищей «отбросы человечества»; впрочем, эти слова он использовал добродушно, чтобы не оскорбить, а просто поддеть по-приятельски. В свободное от драк время кочегары учили Фройхена, как поддерживать стабильное давление в котлах при «самом полном», чтобы не получить по шапке от старшего механика. Учили они его и тому, как крепко стоять на ногах во время болтанки. Работа была тяжёлая, грязная. Повсюду оседала копоть: пробиралась даже в пищу, окрашивая её в чёрный цвет; впрочем, кочегары заглатывали еду вместе с сажей не жалуясь.

Когда офицеры убедились, что Фройхен работник надёжный, они научили его смазывать машины. Через несколько дней он сидел в машинном отделении и понемногу капал масло на работающие поршни, как вдруг раздался оглушительный треск и весь корабль содрогнулся.

Офицер, неловко съехавший по трапу, объяснил, что корабль налетел на дрейфующую льдину. Таких много было в гренландской акватории: это был знак, что они близко к цели.

Фройхен выбрался на палубу, чтобы бросить первый взгляд на Гренландию. Корабль качался на волнах, омывавших берега Готхоба (сейчас этот город называется Нуук). Вдалеке Фройхен увидел горную цепь с острыми пиками, покрытыми снегом: величавую и бесконечную, как опера Вагнера. Сам берег тоже притягивал взгляд — он ощетинился острыми камнями, как пила зубьями. Гренландия понравилась Фройхену с первого взгляда: но далеко не каждый путешественник, узревший эти берега, мог бы разделить его восторг. Английский исследователь XVI века Джон Дэвис назвал Гренландию «землёй запустения», а американец Джордж Вашингтон Делонг сказал о ней так: «Никогда в жизни я не видывал такой тоскливой пустыни! Уповаю, что судьба никогда не забросит меня на эту землю, поистине забытую Господом». Впрочем, нередко скептики меняли своё мнение, привыкнув к Арктике, полюбив её странный свет, глухую безлюдность, суровую, но притягательную красоту. Обратившись в новую веру, эти люди нередко становились исследователями Арктики и «пагофилами» — существами, которые лучше всего чувствуют себя на льду. И вечно их манил холодный воздух, полный запаха минералов, поднимающийся над каменными грядами, рокот волн, разбивающихся о льдины, и радостный лай тюленей… Неспокойная душа странника здесь наслаждалась переменчивостью: вечно дрейфуют айсберги, вечно меняется ледяное море, вечно кочуют инуиты.

С палубы «Ханса Эгеде» Фройхен наблюдал, как к кораблю приближается инуит на каяке. Ему сбросили верёвку, и он забрался на борт: этот человек должен был послужить капитану лоцманом, чтобы корабль благополучно встал на якорь, избежав мелководья и отмели. Вскоре к «Хансу Эгеде» приблизились другие каяки: инуиты горели желанием поделиться с приезжими, какая нынче погода и как идёт охота. Это была первая встреча Фройхена с инуитами, и его поразило, как тонко они чувствовали окружающую природу. Инуиты жили в поистине суровом климате и научились подмечать едва уловимые детали, подсказывающие, как изменяется среда вокруг. Новичок терялся в Арктике — инуиты же будто обладали внимательностью хищника, так точно они отслеживали самое незаметное поведение животных и самые незначительные перемены погоды. Фройхен большую часть отрочества провёл в сельской местности — но с инуитами не мог тягаться. Те считывали массу информации с самых заурядных вещей, в то время как Фройхен едва замечал их. Инуиты немедленно завоевали его уважение, и ему захотелось научиться премудростям, которые их заставила развить суровая Арктика.

Настроение Фройхена испортилось, когда настала пора спускаться под палубу на обед. В столовой стоял тяжёлый дух, еда была гадкой, а товарищи по команде только и говорили что о сексуальных обычаях туземцев. Не то чтобы Фройхену было неинтересно — ему было очень интересно, — но уж очень плохо сочетался низкий стиль разговора с возвышенным восторгом, который Фройхен испытал на палубе. Первые записи Фройхена о Гренландии выспренные: словно разошлись облака и свет рассеял тьму, земля поднялась из воды, а на земле настал рай. После он будет шутить в своих записях, какой резкий контраст увидел между естественной красотой Арктики и «мерзостью цивилизации, со всем этим кораблём и его командой». Фройхену не терпелось спуститься на берег, чтобы лучше узнать эту землю и людей, её населяющих.

3. «Остров моей мечты»

«С местными бабами не путаться!» — распорядился капитан «Ханса Эгеде», прежде чем отпустить команду на берег. Подобные нотации моряки слушают испокон веков, и всегда в одно ухо влетает, в другое вылетает. Вскоре команда уже гребла к берегу с поспешностью, достойной пиратов. Высадившись из шлюпок, они по подсказке местных отправились в столярную мастерскую неподалёку, где были устроены танцы. В мастерской стоял шум и гам, музыка сливалась с громкими голосами. По стенам стояли деревянные бочки, на каждой — по свече, источавшей мягкий рыжий свет. Кто-то играл на скрипучей губной гармонике, люди скакали по комнате в хороводе. Здесь были и инуиты, и европейцы, и люди смешанного происхождения: датское правительство терпимо относилось к смешанным бракам (во всяком случае, не запрещало их). Присутствующие немедленно выпытали у Фройхена, кто он и откуда, и сразу же прозвали nakursarak («доктор»): ведь он некоторое время изучал медицину.

Когда танцы закончились, один местный пригласил Фройхена к себе в дом на чашку кофе. По дороге Фройхен засыпал своего нового друга вопросами, словно он был студентом, который приехал в незнакомую страну по обмену. Его собеседник терпеливо отвечал: он оказался профессиональным фотографом и таксидермистом. Кофе у него был так себе, зато беседа завязалась долгая и приятная.

Когда Фройхен наконец посмотрел на часы, оказалось, что было уже очень поздно и команда, скорее всего, вернулась на корабль без него. Фройхен поднялся, собираясь уходить, и тут хозяин спросил, знает ли его гость дорогу к гавани. Не желая обременять нового друга, Фройхен сказал, что знает. По дороге сюда он старался запомнить ориентиры: разные валуны и так далее. По ним он и надеялся

Нравится краткая версия?

Страница 1 из 1