TriPsyX. Book 1: ParaEmpathy

Автор Stepan Tzarev

TriPsyX - a book about creativity. In TriPsyX creativity is considered as a treatment for congenital empathy, as an attempt to escape from reality into a world of contrived, as a way of spiritual guerrilla war on its own territory with the accumulated subconscious phobias and fears. Crazy book, novel phantasmagoria. Pages permeated madness. And madness, as you know, is contagious. Language: Rus

• Язык: Русский
• Издатель: Stepan Tzarev
• Дата выпуска: 28 окт. 2010 г.
• ISBN: 9781452356679

Stepan Tzarev

Степан Царёв - модный в виртуальной Азиопии сукин сын, писатель и ЛТПисец хроник Азиопии. ФИО Стивена Кинга, а если точнее - Стефана Кинга, в русском переводе прозвучит как Степан Царёв. А с учетом того, что в романе Стивена Кинга "Темная половина" фигурирует зловещая сущность писателя, который вылез из могилы забвения и разъезжает на чёрном автомобиле с безумно-желтой наклейкой "модный сукин сын", невольно напрашиваются некоторые параллели... Тем не менее, тот модный сукин сын не имеет никакого отношения к популярному азиопскому писателю Степану Царёву. Степан Царев, выдающийся азиопский писатель и ЛТПисец Азиопских Хроник (и сам азиопский хроник с пожизненным стажем) родился в коллективном сознании соАвторов. Сущность Степана Царёва - хомо псевдонимус (Homo Pseudonymous). Более подробную информацию о Степане Царёве можно будет получить из романа "Степаниада"... Если "Степаниада" когда-нибудь будет дописана.

Предварительный просмотр книги

Глава 1А: С ИЗВИЛИНАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ

1.

Родион Власович Угрюмов в тяжких раздумьях скреб зарождающуюся лысину.

С одной стороны, жена обещала - если он и сегодня задержится на своих профсоюзных прениях, не миновать сковородкой по лбу. Но с другой стороны, как мог потомственный - в пятом поколении - рабочий отмахнуться от ответственного мероприятия?

Хотя, если честно, и без Родиона Власовича обошлись бы. Требования обмусолены на двадцать раз. Месяц потели-думали, кричали, ругались... В итоге составили длинный список. На первом месте стояла незамедлительная выплата зарплаты за полтора года. Иначе назначенная на следующую неделю сидячая забастовка - когда все сидят на рабочих местах, но не работают - затянется надолго. Итальянская - авторитетно объяснил сходняку зам профорга, учёный малый, с высшим столичным образованием.

Чем нравились Власычу профсоюзные сходки - среди активистов обязательно сыщется инициатор кинуть клич скооперироваться на пару огнетушителей портвейна. А уж гонцы-добровольцы мухоментально слётать в лавку за проходной - тем более найдутся. И обсуждать чаяния коллектива становится сразу веселее, требования смелее и радикальнее получаются. Цеховые профсоюзные вожаки инициативе снизу не препятствовали - вышли мы все из народа, боссы семьи трудовой. Даже сами, бывало, расщедривались на лимитный спирт из заначки профактива.

Однако маячила перед глазами сковородка - она жене от матери досталась, здоровенная, чугунная. Аргумент весомый. Жене ее ворочать - пара пустяков при Алининой-то комплекции. И если такой дурой в морду прилетит…

- Родя, ну ты идешь? - вывел Власыча из раздумий товарищ и собутыльник, бывший сосед по общежитию Фоня Сямычев. - Уснул, что ли?

- Дык, ёп-тыть, такая история, понимаешь… - Родион всё еще сомневался. - Алька, ведьма, прибить грозилась. Ты ж ее знаешь.

- Серьезная женщина, - уважительно кивнул Фоня и почмокал губами. Такие габариты… - Так ведь она ж не со зла, любит тебя, охламона, вот и грозится... Заботится.

Сямычев затянулся Примой, сплюнул и задумался. Внезапно возникшая проблема требовала незамедлительного решения. Угрюмов с молчаливой надеждой смотрел на товарища - вдруг тот что-нибудь придумает и найдет отмазку.

- Не, не прибьет, она отходчивая, - наконец-то уверенно заключил собутыльник, нахлобучив на голову Родиона промасленную кепку, и стукнул себя по груди. Во внутреннем кармане замызганного пиджака что-то отчетливо булькнуло. - Идем-идем, моя вчера премию получил, гуляем, однако.

У Родиона шевельнулись усы - альтернативный довод был не менее весомый. Образ грозной Алины отступил, заслоненный перспективой халявной выпивки.

- А и хрен с ней. Кто в доме хозяин? - махнул рукой Власыч и первым двинулся к выходу.

2.

В бывшем Красном уголке уже собирался немногочисленный народ - кого попало не пускали на профсоюзные собрания, только заслуженных передовиков, со стажем не менее десяти лет работы на заводе. А таких становилось всё меньше. Кто-то плюнул, уволился, не выдержав хромого графика выплат зарплаты в эпоху перемен, и тихо, планомерно спивался дома... Кого-то сманили дурными деньгами расплодившиеся кооперативщики... Оставались лишь самые стойкие к алкоголю и невзгодам перестройки. В их число входил и Родион Власович - уважаемый на заводе человек.

Чинно поздоровавшись направо-налево, Родя с Фоней пристроились с краю в последнем ряду - в тени огромного мраморного лба вождя мирового пролетариата.

Зал медленно заполнялся, всё меньше оставалось свободных стульев. Красный уголок гудел, разражаясь короткими взрывами смеха и кашля. Пахло мазутом, дешевым табаком и густым пролетарским потом.

- Как народ угомонится, откроем потихоньку, - шепнул Фоня.

Родион согласно кивнул. Это он правильно решил, нечего хвостов цеплять, много желающих найдется к бутылке приложиться. Она, голубушка, одна как раз на двоих. Родион напрочь отметал утверждение, что пить надо на троих - это только губу пачкать.

Из президиума на сцене раздраженно попросили:

- Господа, господа, не скапливайтесь в задних рядах, проходите вперед, чтобы мы глаза ваши видели.

Фоня подмигнул Роде.

- В мои глаза пусть супруга моя смотрит, - выкрикнул он. - Или инженерка новая. Нам и отсюдова всё видно, всё слышно. Вот и Владимир Ильич так считает.

В зале захихикали.

На трибуну взобрался недавно избранный профорг, и зал утих.

- Как вы знаете, товарищи, выдвинутые нами требования оскорбительно проигнорированы руководством завода… кхе... кхе... в очередной раз… Так что актуальный вопрос о забастовке стоит как никогда остро…

Фоня наклонился, чтобы его не было видно из соседних рядов, осторожно вытянул из кармана бутылку, поставил на пол. Из другого кармана извлекся штопор.

Родион изумился:

- Ты чо? Зачем штопор-то? - и, согнувшись пополам, присмотрелся к бутылке. - У-у-у, ёп-тыть... Ты в уме? Это ж сушняк!

Фоня прижал губы к самому уху Угрюмова и зашептал:

- Так премия ж!

- Какой чёрт разница? Не мог водяры нормальной купить?

- На что купить? - прошипел Сямычев. - Если премию вином выдали? Ящик! Сухое, молдавское, красное…

- Пур-пу-ри-у де пур-карь… Кислятина, итить твою на бок, - огорчился Родион. - Это ж, сколько твоего пушкаря выпить надо? Соображаешь?

- Не боись, сообразим по полной, - заверил Фоня, - я же говорю: я-щи-к! У меня в раздевалке еще есть.

Угрюмов досадливо вздохнул. Но здраво рассудил: лучше что-то, чем ничего. И вытащил из внутреннего нагрудного кармана складной стаканчик.

- Да погоди ты, - осадил Фоня, - еще открыть надо.

Родион вздохнул вторично и затолкал стаканчик обратно в карман. Придумают же - нет бы запечатывать, как все нормальные люди, так они пробку впендюрят. А ее выковыривать - последнее дело. Вечно огрызки потом на зубах скрипят.

Фоня склонился над бутылкой. В правой руке штопор, левая нежно охватила стеклянное горлышко. Сямычев пыхтел, кряхтел, но пробка не поддавалась.

Родион поспешил на помощь. Скрючившись меж рядами кресел, они вдвоем пытались своевать с упрямой пробкой. Но сволочи молдаване закупорили на совесть. Еще и гнильем.

- Вот-те фокус, только расколупали пробку-то... - растерянно пробормотал Фоня, разглядывая оказавшийся бесполезным штопор. - Чё теперь делать-то?

- М-да, - Родя поковырял мизинцем раскрошившуюся пробку. - Не, не наш продукт. После смены руки чугунные, еще и с пузырем возись. Так пить бросить можно. С водярой проще.

- Сам знаю, - огрызнулся Фоня, - чё делать-то?

На друзей стали оглядываться: уж больно подозрительные звуки раздавались с их мест. Да и запах через маленькую дырочку в пробке, видно, просочился. Носы впереди сидящих чутко заворочались, засопели.

Родя придавил ладонью горло бутылки.

- Отвали, Фоня, вишь, насторожились, хвосты. Я её щас пальцем, а ты не мелькай пока. Законспирируй меня.

Пока Угрюмов, полусогнувшись, воевал с пробкой, Фоня, чтобы развеять подозрения, выпрямился, изобразил чрезвычайно серьезное заинтересованное лицо и уставился на профсоюзного лидера, что-то вдохновенно, но совершенно неразборчиво вещавшего в микрофон.

- И правильно! Нечего молчать, коли сказать надо! - дождавшись паузы между затяжными бу-бу-бу с трибуны, вдруг крикнул Сямычев, подскакивая с места. Он резко взмахнул рукой со штопором и с силой опустил вниз. - Так им волчарам ваучерным, падлам павловским! Так им, буржуинам позорным! Кровопивцам нашим! - вопил, накручивая рукой, словно представляя, как накручивает хвоста начальству.

Снизу ойкнул Родион.

Фоня поначалу ничего не понял, посмотрел на пустую руку, только что сжимавшую штопор, на Власыча, жалобно скулившего матом.

- Чтой-то у тебя, Родя? - растерянно спросил он, касаясь странного предмета, торчащего из темечка Угрюмова.

- Уй, ёп-тыть... Не тронь, сволочь! - взвизгнул Родион и, нелепо взмахнув руками, картофельным мешком повалился на пол.

Фоня, согнувшись озадаченно изучал Родину лысину. Он никак не мог понять: почему в башке Угрюмова оказался штопор, всаженный по самую рукоятку?

Наконец Фоня заорал.

3.

Скоро всё собрание столпилось возле недвижимо лежащего под стульями Угрюмова. Сначала сурово молчали. Потом послышались осторожные высказывания насчет Фониной матери. Бледный профорг надрывался громче всех:

- И это накануне такого ответственного мероприятия!

Фоня затравленно огляделся и попробовал потихоньку вытащить штопор из головы приятеля. Штопор поддавался тяжело, с противным скрипом. Фоня уже до половины вывернул его. Но тут на Сямычева зашикали:

- Ты что?

- Очумел, Фоня!

- Щас в рожу двину!

Фоня, испугавшись, стал вкручивать штопор обратно. Родион судорожно дернулся, замычал тончайшим, на грани ультразвука, фальцетом, засучил ногами по полу и снова отключился.

- Дятел! Брось! - рявкнул профорг. - Скорую помощь, быстро!

Сямычев отдернул руку от штопора и опасливо покосился на безжизненно лежащего Угрюмова. Присел перед ним на корточки.

- Родя, - тихо позвал он, - ты только не умирай, а? Меня ж посадят…

- Иди к чёрту, - еле слышно проскрипел Угрюмов, внезапно открывший левый глаз … - Убери хрено… вину-уу…

Фоня, испуганно оглянувшись на толпу, снова схватился за рукоятку штопора и несколько раз повернул. Кто-то, перехватив его руки и оторвав от штопора, отшвырнул Фоню к стене.

А за окном уже резала воздух, слух и сердца очевидцев сирена скорой помощи. Угрюмова положили на носилки и с великим бережением, но бегом, отнесли в машину. Лица врача и медсестры ничего хорошего не обещали…

Машина скорой помощи летела, игнорируя светофоры и все правила дорожного движения, а за ней забыв, что курит уже больше тридцати лет, не чувствуя одышки и слёз, бежал Фоня.

4.

Врачи умилялись - произошло чудо, уникальный случай в истории травматологической хирургии. Забинтованную голову Угрюмова показывали по телевизору - не только местное Ка-Горское ОйБиСи, но и государственный ЦК ТВ.

Едва просохнув от горьких слез вины и запоя по случаю раскаяния, Фоня снова запил. Но теперь он пил и плакал от счастья - очухавшийся потерпевший претензии предъявлять отказался, инцидент списали как несчастный случай, и уголовное дело возбуждать не стали. Во дворе, под окном Сямычевской кухни, возле помойки страсти тоже кипели нешуточные - третий день шла война между воробьями и голубями за кучу сухарей, расточительно выброшенных суеверным Фоней. Пока Родя валялся в реанимации на пороге между комой и смертью, сожительница Сямычева их успела насушить впрок почти мешок. Не понадобились, пронесло!

Родионова супруга Алина прилюдно хмурилась, обещала всем направо и налево: выпишут, приползёт домой - убью алкаша на хрен, будет знать, как водку на стороне жрать… Но тоже тайком не раз перекрестилась, что муж остался жив: какой-никакой, а мужик, свой…

И только Родион выздоравливая, не чувствовал радости. Что ж с того, что остался жив? А как - жить?

Очнувшись на больничной койке Родион ощутил в своей голове внутричерепную пустоту. Сначала испугался, потом удивился и, наконец, кинулся заполнять эту пустошь. Он перечитал все книги, взятые у соседей по палате, у пациентов из соседних палат, озадачил жену до легкого ступора, потребовав принести журналы из серии Наука и техника, Философия и религия, Химия и жизнь.

Взяв список запрошеной литературы, Алина, наморщив лоб и беззвучно шевеля губами, недоуменно изучала неровные строки. Потом долго смотрела на мужа, щупала лоб, тихо беседовала с врачом, бросая тревожные взгляды на Родиона.

А Угрюмова обуяла жажда - захотелось успеть познать всё. Впервые в голове