Lavka drevnostej. Tom 1: Russian Language

Автор Charlz Dikkens

Нелл Трент живёт с дедушкой в его антикварной лавке и не знает особых бед. До тех пор, пока из-за чрезмерного пристрастия к азартным играм дедушка не влезает в долги к злобному и хитрому ростовщику Квилпу . Старик и внучка вынуждены покинуть свой дом — впереди их ждёт множество увлекательных, интересных, а зачастую и страшных и опасных приключений.

Charlz Dikkens – Lavka drevnostej. Tom 1.

• Язык: Русский
• Издатель: Glagoslav Epublications
• Дата выпуска: 13 мая 2014 г.
• ISBN: 9781784374600

Предварительный просмотр книги

XXXVII

I.

Я гуляю обыкновенно ночью. Летом я, чуть-свет, выхожу из дому и по целым дням, а иногда даже и по неделям, брожу за городом, по полям, по проселочным дорогам. Зимою же я никогда не начинаю своих прогулок -- по улицам Лондона -- раньше сумерек, хотя я очень люблю дневной свет и, как и всякое живое существо, ощущаю радость и благодать, которую солнце, при своем появлении, разливает по всей земле.

Эти ночные прогулки вошли у меня в привычку. Они представляют для меня некоторые удобства: во-первых, темнота скрывает от людских глаз мои физические недостатки, затем ночью несравненно легче и свободнее наблюдать уличную жизнь и характер людей. По-моему, гораздо интереснее схватить выражение иного лица, когда оно из темноты внезапно попадает в яркую полосу света, падающего или от ночного фонаря, или от освещенного окна в магазине, чем видеть то же самое лицо среди белого дня. По крайней мере, в виду тех целей, какия я преследую, я предпочитаю первый способ наблюдения; да и, к тому же, дневной свет безжалостно разрушает всякия иллюзии, часто в ту самую минуту, когда вам кажется, что вот-вот ваши мечты осуществятся.

Боже, что за движение, какая жизнь кипит везде!

Просто уму непостижимо, как могут люди, которым приходится жить на узких улицах, выносить весь этот шум, всю эту трескотню. От ежедневного, безостановочного шмыганья взад и вперед тысячей ног, камень на мостовой поистерся и отполировался. Подумайте, какую муку должен терпеть больной в такой местности, как, например, Сент-Мартин-Корт.

Он изнемогает от болезни, от физических страданий, и в то же время, волей-неволей, точно по заказу, прислушивается к беспрерывной ходьбе под его окном. Его привычное ухо почти безошибочно различает поступь дельца от поступи праздношатающагося; тяжелые шаги несчастного парии бродяги от легкой стремительной походки жуира. Вот бежит ребенок, а вот идет взрослый человек; навстречу ему плетется нищий в истоптанных калошах, а нищего обгоняет франт в изящных башмачках. Больной всё это слышит и нет ему спасения от этой неугомонной суетни, от этого вечно бушующего живого потока, преследующего его даже во сне, и лежит он, беспомощный, на своей постели, словно Господь приговорил его быть погребенным на шумном кладбище и не терять сознания, не успокоиться во веки веков.

A что делается на мостах, по крайней мере на тех, где не взимают пошлины за проезд. Под вечер все останавливаются у перил: одни -- чтоб поглазеть на реку и помечтать хоть бы, например, о том, куда несутся эти воды: как эти зеленые берега всё расширяются и расширяются и, наконец, поток сливается с морем; другие -- чтоб передохнуть немного от тяжелой ноши и позавидовать тем счастливцам, которые целый день курят да греются на солнышке, лежа на брезенте в неуклюжих, неповоротливых баржах. Останавливаются и иного сорта люди: серые, обездоленные, гонимые судьбой. Те, глядя на воду, не задаются никакими светлыми мыслями, а лишь вспоминают, что где-то, от кого-то слышали, или читали, будто стоит только свеситься через перила, и всем мучениям конец, и нет будто бы более легкой и быстрой кончины.

Интересно посмотреть на Ковенть-Гарденский {На Ковент-Гарденском рынке продают цветы, фрукты и птиц.} рынок в весеннюю или летнюю пору, когда с наступлением дня, чудный аромат цветов, разлитый в воздухе, заглушает даже вредные испарения, всю ночь носившияся над этим притоном разгула. Этот опьяняющий запах с ума сводит от радости дрозда, что заливается вон там, в клетке, с вечера вывешенной за окно чердачка. Бедная пташка! Одна-одинешенька! Нет у неё пернатых соседок, кроме тех, что лежат внизу, на дорожке, опустив крылышки и еще трепещут от недавнего прикосновения пылающей руки пьяного покупателя, или задыхаются, лежа в куче, друг на дружке. Но вот через минуту их сбрызнут водой и освежат, чтобы показать товар лицом более трезвой публике, и при виде этих птичек, расправляющих свои перышки, проходящие старички-писцы, отправляющиеся на службу, невольно вспоминают о полях и лесных тропинках.

Но довольно об этом. Я распространился о моих прогулках лишь потому, что во время одной из них со мной случилось происшествие, которое я и собираюсь рассказать читателю. Пуст это маленькое отступление послужит как бы предисловием к моему рассказу.

В одну из таких-то ночей, когда я бродил по улицам Сити, размышляя о разных разностях и, по обыкновению, двигался медленно, шаг за шагом, я вдруг услышал, близехонько около себя, нежный детский голосок, поразивший меня своей мелодичностью. Меня о чем-то спрашивали, но о чем именно -- я в первую минуту не мог разобрать. Я повернул голову и увидел, чуть не у самого моего локтя, прехорошенькую маленькую девочку. Она повторила свой вопрос: как пройти ей туда-то и назвала мне отдаленнейшую улицу совсем в другом конце города.

—Это очень далеко отсюда, дитя мое, ответил я.

—Знаю, сударь, что далеко, робко подтвердила она,-- Сегодня я еще засветло вышла из дому.

—Как! ты одна пришла сюда? изумился я.

—Да, сударь, одна. Я вовсе не трусиха; вот только теперь мне немного страшно, потому что я сбилась с дороги.

—A почему ты, милая, обратилась именно ко мне? Разве я не мог бы тебя обмануть, показать не ту дорогу?

—О, нет, сударь, вы этого не сделаете, вы сами такой старенький и так тихо ходите.

Не могу вам сказать, как меня тронули её слова. Она вся дрожала, и на глазах у неё были слезы, когда она заглянула мне в лицо.

—Ну, так пойдем, дитя мое, я тебя провожу.

Она без малейшего колебания подала мне руку, как будто с колыбели знала меня. Мы пустились с ней в путь, и если бы вы видели, с какой заботливостью она старалась приноравливать свои шаги к моим, вы подумали бы, что не я её проводник и покровитель, а она ведет куда-то меня, старика, и оберегает от всяких случайностей. Я заметил, что она повременам вскидывала на меня глаза, как бы желая удостовериться, не обманываю ли я ее, и после каждого такого взгляда -- глазки у неё были живые и проницательные -- она становилась доверчивее и смелее.

Признаюсь, и я, с своей стороны, с любопытством осматривал девочку: она была так минꙗтюрна, что казалась еще моложе, чем была на самом деле. По её чистенькому, хорошо сшитому, хотя и скромному, платьицу видно было, что она не из бедной семьи.

—Кто тебя послал так далеко? спросил я ее.

—Тот, кто очень меня любит, сударь.

—A что ты тут делала?

—Этого я вам сказать не могу, отвечала она решительно.

Было что-то особенное в её ответе и я просто недоумевал, какое могли ей дать поручение и почему она так осторожно отвечает. Она как будто угадала мою мысль и поспешила прибавить, что она ничего дурного тут не делала, но не может рассказать мне всего, потому что это тайна, большая тайна, которой она и сама не знает.

Слова её дышали такой искренностью, что я ни на минуту не усомнился в том, что она говорила правду. Чем дальше мы шли, тем развязнее и веселее она становилась, однако ни разу не упомянула о своем доме, а только заметила, что мы шли по другой дороге, и интересовалась знать, короче ли она той, по которой она шла из дому.

Как я ни старался, я не мог объяснить себе этой загадки, но, конечно, у меня не хватило бы духу воспользоваться наивностью девочки и её признательностью ко мне, чтобы выпытать у неё тайну, которую она так тщательно скрывала. Я люблю детей и дорожу их расположением, и ни в каком случае не решился бы обмануть доверие девочки ради удовлетворения моего любопытства.

Но всё же я не видел причины, почему бы мне не взглянуть на того, кто не побоялся послать ребенка так далеко и в такое позднее время; а для того, чтобы девочка, почуяв знакомые места, не побежала скоренько домой и не расстроила моего плана, я старался вести ее самым дальним путем, по глухим улицам и переулкам. Моя хитрость вполне удалась, маленькая незнакомка только тогда поняла, что мы приближаемся к её дому, когда мы вошли в улицу, где она жила, и надо было видеть, с каким восторгом она захлопала в ладоши и побежала вперед. Пробежав несколько десятков шагов, она остановилась у какого-то дома, поджидая меня, и постучалась в дверь, когда я уже был у крыльца.

Верхняя, стеклянная часть двери не была ничем завешена. В первую минуту я не обратил на это внимания, так как в доме было совершенно темно и тихо, да и мне было не до того: я желал только, чтобы нам поскорее отворили дверь. Девочка постучала еще раза два или три. Наконец послышался шорох за дверью, а вместе с тем показался и свет: кто-то, медленным шагом, приближался к нам со свечой в руках и я мог на свободе рассмотреть и комнату, и старика, с трудом пробиравшагося между разбросанными по полу вещами.

Старик был маленького роста, с длинными седыми волосами. Достаточно было одного взгляда, чтобы заметить некоторое сходство между ним и моей молоденькой спутницей; те же светлые голубые глаза, та же маленькая фигура; но на этом сходство и оканчивалось. Всё лицо старика было изборождено морщинами и носило следы удручавших его забот.

Комната служила складом для старинных вещей. Такие склады еще попадаются в разных уголках Лондона, где эти запыленные сокровища ревниво оберегаются от взоров людских. У стен, словно привидения, стояли рыцарския кольчуги; на полу валялось разное оружие, поржавевшее от времени; на полках и столах были разбросаны безделушки из разного дерева, вывезенные из старых монастырей; безобразные китайския фигурки из железа, дерева и слоновой кости; в углу торчали куски обоев самых причудливых узоров; тут же стояла разная мебель, точно также отличавшаяся причудливым фасоном, и всё это, как нельзя более, гармонировало с наружностью старого хозяина, с его озабоченным, блуждающим взором. Глядя на него, так и представлялось, что вот он, собственной особой, ощупью, пробирается в полуразрушенную церковь или гробницу, в покинутый развалившийся замок и собственными руками выносит оттуда награбленные сокровища.

Он отворил дверь и посмотрел на меня с некоторым удивлением, но еще больше изумился, когда увидел девочку около меня.

—Здравствуй, дедушка!

Она бросилась к старику и в нескольких словах рассказала ему о нашей встрече.

—Да хранить тебя Господь, дитятко мое, промолвил старик, гладя ее по головке. -- Как же это ты могла сбиться с дороги? Господи, что бы со мной сталось, если бы ты пропала, Нелли?

—Не беспокойтесь, дедушка, уж я как нибудь добралась бы до вас, бойко проговорила она.

Старик поцеловал ее и попросил меня войти в комнату. Он запер за нами дверь на ключ и, со свечой в руках, провел нас через знакомый уже мне склад редкостей в заднюю комнату, из которой дверь была открыта в крошечную спальню. В спальне стояла такая маленькая, нарядная кроватка, что она годилась бы даже для феи. В эту-то горенку девочка и скрылась, оставив меня наедине со стариком.

—Вы, должно быть, очень устали, сударь, и я, право, не знаю, как мне благодарить вас, сказал он, предлагая мне сесть около камина.

—Я сочту себя вполне удовлетворенным, если вы вперед будете больше заботиться о своей внучке.

—Больше заботиться о моей внучке, о моей дорогой НЕЛЛИИ Что вы говорите! пронзительно вскричал старик.-- Да разве можно любить ребенка больше, чем я люблю Нелли?

Он был, очевидно, поражен моими словами. Меня даже смутило озабоченное выражение его лица: теперь оно было полно глубокой мысли, что так плохо вязалось с его старческим, дряхлым видом, и я должен был сознаться, что я ошибся в своем предположении, приняв сначала старика за сумасшедшего или идиота.

—Мне кажется, что вы недостаточно обращаете внимания... начал было я.

—Не обращаю внимания! резко перебил меня старик.-- Не обращаю внимания на мою маленькую девочку! О, как вы ошибаетесь, сударь! Моя милая, моя дорогая Нелли!

Этот крик любви, вырвавшийся из самой глубины души старого продавца редкостей, был красноречивее всяких слов и уверений. Я ожидал, не скажет ли он еще чего нибудь, но он только покачал раза два головой и уставился на огонь, опираясь подбородком на руку.

Во время этой паузы, дверь горенки отворилась, и девочка скорехонько вошла в комнату и стала накрывать стол для ужина. Каштановые волосы её были распущены, щечки горели; видно было, что она изо всех сил торопилась вернуться к нам. Пока она возилась у стола, я следил за ней глазами; старик внимательно смотрел на меня. Меня удивило, что девочка всё делала сама; казалось, кроме нас троих, в доме не было ни души, и я высказал мое удивление старику, воспользовавшись первым удобным случаем, когда она за чем-то вышла из комнаты. На это он ответил мне, что его маленькая внучка лучше и заботливее самой опытной хозяйки, и что на нее можно вполне положиться.

—Я всегда с сожалением смотрю на детей, которых слишком рано посвящают во все заботы и мелочи жизни, промолвил я, возмущенный его эгоизмом. Заставляя их разделять наши горести в то время, когда они еще не могут принимать участия в наших радостях, мы преждевременно развиваем в них недоверчивость к людям и убиваем их детскую простоту и наивность.

—С ней этого не случится, возразил старик, глядя на меня в упор.-- У неё слишком глубокая натура. Да и что вы хотите: нам, беднякам, даже и детския удовольствия не по карману.

—Извините, пожалуйста, что я так откровенно с вами говорю, но, мне кажется, вы не так бедны, чтобы...

—Позвольте, сударь, объяснить вам: она не дочь моя, а внучка: дочь моей дочери. Мать её не имела никаких средств, и я не в состоянии хоть что нибудь откладывать на черный день, не смотря на то, что живу, как видите, не роскошно. Но скоро, прибавил он шопотом, наклонившись ко мне и дотрогиваясь до меня рукой,-- скоро она будет богатой и знатной. Не осуждайте меня за то, что она ведет у меня хозяйство. Вы сами видите, с каким удовольствием она это делает, и я несказанно огорчил бы ее, если бы взял кого нибудь в услужение; если бы кому нибудь другому позволил ухаживать за собой и исполнять ту работу, которая под силу её маленьким ручкам. A вы говорите, что я недостаточно обращаю на нее внимания! вдруг закричал он жалобным голосом. -- Видит Бог, что этот ребенок всё для меня в жизни и, однако, Он не благословляет моих трудов: ни в чем, решительно ни в чем, я не вижу удачи.

В эту минуту девочка вошла в комнату, и наш разговор прекратился.

Не успели мы сесть за стол, как послышался стук в выходную дверь.

—Это, вероятно, Кит, сказала Нелли, заливаясь веселым детским смехом: от этого смеха даже у меня на душе стало светло.

—Экая проказница, шалунья! Она вечно потешается над бедным Китом, любовно молвил старик, играя её локонами.

Нелли рассмеялась пуще прежнего, а я невольно улыбнулся. Старик взял свечку, пошел отворить дверь и возвратился к нам в сопровождении неуклюжого, краснощекого, курносого парня, у которого рот был чуть не до ушей, а волосы стояли копной над головой. Выражение лица его было до того комично, что я едва удержался от смеха, когда взглянул на него. При виде незнакомого человека он остановился у притолки, не решаясь войти; переминался с ноги на ногу, вертя в руках изношенную круглую шляпу, на которой не осталось и следа от полей, и как-то странно, искоса поглядывал на нас. Я в ту же минуту почувствовал расположение к этому мальчику, служившему забавой для Нелли и развлекавшему ее в этом мрачном доме, который казался совсем непригодным для такого живого, милого ребенка.

—Что, Кит, небось, далеко было идти? спросил старик.

—Ничего, конец добрый.

—Скоро нашел дом?

—Не очень скоро; долгонько пришлось его искать.

—Должно быть, ты очень проголодался?

—Да, порядком-таки есть хочется, хозяин.

У Кита была какая-то особенная манера говорить: он непременно становился к вам боком и кивал головой через плечо, как будто без этого движения ему трудно было справиться с своим голосом. Мне кажется, что он всякого рассмешил бы своей уморительной физиономией и жестами. Девочка же просто заливалась от смеха, глядя на него; и что всего забавнее, он сам был очень доволен тем, что возбуждал общее веселье: сначала он старался казаться серьезным, но не выдержал и громко расхохотался, да так и оставался несколько минут с открытым ртом и прищуренными глазами.

Старик снова задумался и уже не обращал внимания на то, что делалось вокруг него. Я заметил, что, когда девочка переставала смеяться, на глазах у неё появлялись слезы: в них сказывалась и тревога, пережитая ею в эту ночь, и радость при виде своего потешного любимца. A Кит, между тем, нахохотавшись до слез, удалился в уголок. Он взял с собой огромный ломоть хлеба с мясом и кружку пива и с жадностью принялся за еду.

—Ах, Боже мой! молвил старик, оборачиваясь в мою сторону и как бы продолжая начатый разговор.-- Вы сами не знаете, что говорите. Уж я ли не берегу ее!

—Не придавайте, пожалуйста, такого значения моим словам, я сказал их сгоряча, успокоивал я его.

—Нет, нет, вы ошибаетесь, задумчиво говорил старик.-- Нелли, поди сюда, дитя мое.

Девочка тотчас же встала с своего места, подошла к деду и обвила его шею руками.

—Скажи по правде, Нелли, люблю я тебя или нет?

Девочка отвечала удвоенными ласками и поникла головой на его грудь.

—О чем же ты плачешь, дорогая моя? Дед еще крепче прижал ее к своему сердцу и взглянул на меня.-- Ты знаешь, что я тебя люблю... тебя огорчил мой вопрос. Ну, ладно, ладно. Скажи же, родная, что я горячо тебя люблю.

—Да, это правда, вы меня любите! вскричала девочка с увлечением.-- Вот и Кит знает, как вы меня любите.

Кит еще не управился с ужином, хотя ел огромными кусками, с ловкостью настоящего фокусника засовывая чуть не всю вилку в рот. Услышав, что Нелли обратилась к нему, он бросил еду и гаркнул во всё горло:

—Только сумасшедший может говорить, что он вас не любить,-- и затем еще с большим усердием стал набивать рот хлебом.

—Теперь у неё ничего нет, снова заговорил старик, трепля девочку по щеке,-- но, повторяю вам, скоро она разбогатеет. Я долго ждал этого времени, но оно скоро настанет. Другие всю жизнь ничего не делают, только сорят деньгами, да безобразничают, и всё-таки добиваются своего; добьюсь и я: будет и на нашей улице праздник! Только когда-то это будет?

—Я, дедушка, и теперь совершенно счастлива, промолвила Нелли.

—Ладно, ладно, перебил ее старик,-- Ты в этом ничего не понимаешь, дитятко. Да как тебе и знать-то всё!-- Да, да, придет время, бормотал он про себя,-- я уверен, что оно придет, и будет тем приятнее, что так долго заставило себя ждать.

Он глубоко вздохнул, снова задумался, всё еще держа внучку на коленях, но ко всему остальному казался безучастным. Было около полуночи. Я встал, чтобы проститься с хозяевами. Старик встрепенулся.

—Прошу вас, сударь, подождать одну минуту, остановил он меня.-- Кит, дружище, уже полночь, а ты всё еще здесь. Ступай скорей домой, ступай домой, а завтра приходи раненько: работы будет по-горло. Простись с ним, Нелли, и пускай он идет с Богом!

—Прощай, Кит, сказала девочка и глаза у неё сверкнули, а личико осветилось веселой, доброй улыбкой.

—Покойной ночи, мисс.

—Поблагодари-ка вот этого господина. Если бы не он, я бы нынче потерял мою девочку, учил его старик.

—Нет, нет, хозяин; этому не бывать, возразил Кит.

—Что ты говоришь! закричал на него старик.

—A то, что я везде бы ее нашел, хозяин. Голову даю наотрез, что я прежде всех нашел бы ее, куда бы она ни делась, ха, ха, ха!

Громко захохотав, он попятился к дверям и мгновенно исчез.

—Может быть вам кажется, что я недостаточно ценю вашу услугу, начал старик в то время, когда Нелли убирала со стола.

—Верьте, сударь, и я, и моя внучка -- а её признательность ценнее моей -- глубоко вам благодарны. Мне было бы очень больно, если бы вы составили обо мне дурное мнение и думали, что я не забочусь о ней.

—Я никак не могу этого думать после всего, что я здесь видел. Но мне хотелось бы сделать вам еще один вопрос.

—О чем это, сударь? встревожился старик.

—Неужели у этой умненькой, хорошенькой девочки нет никого, кроме вас, с кем бы она могла беседовать, делить горе и радость?

—Нет, да ей никого и не нужно, отвечал он, с беспокойством вглядываясь в мое лицо.

—Я убежден, что вы желаете ей добра, но неужели вам не приходило в голову, что для её воспитания,-- в особенности в этом возрасте,-- требуется нечто иное; что вы не в состоянии будете исполнить как следует, обязанность, принятую вами относительно неё. Я такой же старик, как и вы, и говорю вам это потому, что люблю молодость -- в эти годы живут надеждой на будущее, вся жизнь впереди и не могу скрыть от вас, что на мой взгляд, эта обстановка вовсе не пригодна для вашей милой внучки.

—Конечно, сударь, я не имею права обижаться вашими словами, возразил старик после минутного молчания.-- Это правда; скорее я похож на ребенка, за которым надо ухаживать, чем она. Но могу вас заверить, что и днем и ночью, здоров ли я или болен, я о ней только и думаю. Если бы вы знали, как безгранично я ее люблю, вы смотрели бы на меня иными глазами. Да, мне живется не легко, но я всё готов перенести ради той великой цели, к которой стремлюсь всеми помыслами моей души.

Желая прекратить разговор, повидимому, волновавший старика, я отправился за своим пальто. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что Нелли держит в руках пальто, шляпу и палку.

—Это, милая, не мое пальто, заметил я ей.

—Нет, не ваше, а дедушкино, спокойно ответила она.

—Да разве он сегодня уйдет из дома?

—Уйдет.

И она улыбнулась.

—A ты же куда денешься, моя милочка?

—Я останусь дома, как и всегда.

Я с изумлением посмотрел сначала на старика, который как будто и не слышал нашего разговора и возился с своим пальто, а потом на этого милого, нежного ребенка, и мне жутко стало при мысли, что она остается на всю ночь одна в этом пустом, мрачном доме.

A она даже не заметила, как я был удивлен её ответом, и весело помогала дедушке одеться, а потом взяла свечу, чтобы нам посветить. Так как я всё не решался уходить, она остановилась у двери, поджидая нас и попрежнему улыбаясь. Я видел по глазам старика, что он отлично понимает, почему я медлю, но он только поклонился мне, молча пропустил вперед и я, волей-неволей, должен был уйти. Нелли поставила свечу на пол и, пожелав мне доброй ночи, приподнялась на цыпочки и поцеловала меня, потом бросилась целовать деда; он горячо обнял ее и благословил.

—Спи спокойно, дитя мое, говорил он ей тихим голосом.-- Да хранят тебя ангелы небесные. Не забудь, дитятко, помолиться Богу.

—Не забуду, дедушка; мне так легко на душе, когда я помолюсь, отвечала она.

—Так и должно быть, сказал старик. -- Да благословит тебя Господь, моя милая! Я вернусь рано утром.

—Вам не придется меня ожидать, дедушка. Как бы крепко я ни спала, я всегда слышу ваш звонок.

Девочка отворила нам дверь -- я видел, как Кит, уходя, заложил ее ставнем -- и еще раз простилась с нами таким нежным мелодичным голоском, что он долго потом звучал у меня в ушах. Старик постоял немного, как бы прислушиваясь, хорошо ли Нелли заперла дверь и заложила засов, а затем медленно поплелся вперед. Дойдя до угла, он как-то сконфуженно пожелал мне доброй ночи, простился со мной, на том-де основании, что нам надо идти в разные стороны, и пошел скоро, скоро. Я надивиться не мог, откуда у него взялась такая прыть. Несколько раз он оборачивался назад, как бы желая убедиться, что я не слежу за ним, и вскоре, благодаря темноте, совершенно скрылся из моих глаз.

Я простоял несколько минут на одном месте, не зная что делать: оставаться тут было не для чего и уходить почему-то не хотелось. Сам того не замечая, я опять очутился перед Лавкой Древностей, несколько раз прошелся мимо неё, постоял у двери, но ровно ничего не услышал и не увидел: в доме было темно и тихо, как в могиле.

Тем не менее я продолжал прохаживаться по улице: я не мог оторваться от этих мест. Мне всё мерещились какие-то ужасы; мне казалось, что если я уйду, с ней непременно случится какое-нибудь несчастие: или дом загорится, или нападут разбойники. Чу! где-то застучала дверь, или прихлопнулось окно, и я снова перед домом антиквария, перехожу улицу и осматриваю его со всех сторон, чтобы убедиться, что там по прежнему и темно, и безмолвно.

На этой отдаленной, безлюдной улице редко попадались прохожие: два-три запоздалые театрала, спешившие домой, да какой нибудь горемыка-пьяница, из-за которого я должен был переходить на противоположный тротуар,-- вот и всё. Но и это оживление скоро стихло. На башне пробил час, а я всё еще шагал взад и вперед, уверяя себя, что сейчас уйду, и всё-таки продолжая ходить под тем или другим предлогом.

Чем более я думал о старике, чем более мысленно вглядывался в его странную физиономию и припоминал его загадочные слова, тем запутаннее мне казалась вся эта история. Меня томило какое-то предчувствие, что эти отлучки не к добру. Ведь старик был тут же, когда девочка, невзначай, проговорилась о них в моем присутствии; он видел, как я был изумлен и, однако, не нашел нужным объяснить мне эту странную тайну. A его блуждающий, беспокойный взгляд, задумчивость, в которую он повременам впадал,-- всё это только усиливало мои подозрения. При всей своей горячей привязанности к ребенку, он мог заниматься каким нибудь предосудительным, даже позорным делом: одно не исключало другого. Да и самая привязанность эта была какая-то странная, непонятная. Как мог он, любя девочку, оставлять ее совершенно одну. Однако, не смотря на то, что я склонен был видеть в нем всё дурное, я ни на минуту не усумнился в его глубокой привязанности к девочке: так ласково он обращался с ней, так нежно, любовно звучал его голос, когда он произносил её имя.

Я буду дома, как и всегда, беспрестанно раздавались у меня в ушах слова Нелли. Куда-ж, однако, он уходил по ночам, да еще каждую ночь? Воображение мое разыгралось: мне припомнились самые страшные рассказы, когда-либо ходившие по городу о темных, таинственных преступлениях, по целым годам ускользавших от правосудия, но я не мог остановиться ни на одном, которое показалось бы мне возможным в данном случае, и еще более запутывался в моих предположениях.

Занятый этими размышлениями, я и не заметил, как промаршировал еще битых два часа, но наконец пошел довольно сильный дождь. Измученный от усталости, я поневоле должен был взять первого попавшагося извозчика и отправился домой. В комнатах моих было, по обыкновению, и тепло, и светло; в камине весело трещал огонек: вся эта уютная домашняя обстановка, сразу охватившая меня, приятно подействовала на мои нервы и несколько успокоила их. Но в продолжение всей ночи, и во сне, и на яву, голова моя была занята однеми и теми же мыслями, в воображении носились всё те же картины... мрачная лавка, рыцарские доспехи, словно привидения стоявшие вокруг стен, безобразные фигурки, скалившия на всех зубы, заржавленное железо, полусгнившее