Разбойник Чуркин. Народное сказание от "Старого Знакомого". Том 2

Автор Николай Пастухов

Вторая часть похождений Василия Чуркина переносит нас на далёкий Урал. Атаман почувствовал, что столичный климат становится для него слишком жарким и вместе со своей семьёй переселяется в Зауралье, выправив себе для пущей конспирации паспорт турецко-подданного (это вам ничего не напоминает, читатель?). Начав свой кровавый путь в Верхотурье (север нынешней Свердловской обл.), он затем оседает в деревне Реши (ныне в Горноуральском гор. округе Свердловской обл.). Несмотря на то, что ему удаётся задёшево стать хозяином постоялого двора и даже выправить себе лицензию на продажу спиртного, его не прельщают лёгкие деньги. Его, как и его друга и помощника Осипа, манит к себе нелёгкое призвание «работников ножа и топора, романтиков с большой дороги»...
    В наши дни этот основательно подзабытый народный герой обретает вторую жизнь. Отдельные тома похождений продаются в бумажном варианте от 2000 до 80 тысяч рублей. Почему? Читайте все 6 томов похождений Василия Чуркина в наших электронных изданиях по цене 144 руб за 1 том

• Язык: Русский
• Издатель: Aegitas
• Дата выпуска: 16 нояб. 2018 г.
• ISBN: 9781773139739

Предварительный просмотр книги

Николай Иванович Пастухов

Разбойник Чуркин. 

Народное сказание

от „Старого Знакомого"

Часть 2-я

---

osteon-logo

ООО Остеон-Групп

Вторая часть похождений Василия Чуркина переносит нас на далёкий Урал. Атаман почувствовал, что столичный климат становится для него слишком жарким и вместе со своей семьёй переселяется в Зауралье, выправив себе для пущей конспирации паспорт турецко-подданного (это вам ничего не напоминает, читатель?). Начав свой кровавый путь в Верхотурье (север нынешней Свердловской обл.), он затем оседает в деревне Реши (ныне в Горноуральском гор. округе Свердловской обл.). Несмотря на то, что ему удаётся задёшево стать хозяином постоялого двора и даже выправить себе лицензию на продажу спиртного, его не прельщают лёгкие деньги. Его, как и его друга и помощника Осипа, манит к себе нелёгкое призвание «работников ножа и топора, романтиков с большой дороги»...

    В наши дни этот основательно подзабытый народный герой обретает вторую жизнь. Отдельные тома похождений продаются в бумажном варианте от 2000 до 80 тысяч рублей. Почему? Читайте все 6 томов похождений Василия Чуркина в наших электронных изданиях по цене 144 руб за 1 том.

© Л.И. Моргун. Литобработка, редактирование текста, примечания. 2018.

© ООО «Остеон-Групп». Вёрстка в эл. форматах fb2 и ePub. 2018

РАЗБОЙНИК ЧУРКИН

Народное сказание

от «Старого Знакомого» (Н. И. Пастухова).

в пяти частях с дополнением

Часть 2-я. В Сибири

Оглавление

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 35.

Глава 36.

Глава 37.

Глава 38.

Глава 39.

Глава 40.

Глава 41.

Глава 42.

Глава 43.

Глава 44.

Глава 45.

Глава 46.

Глава 47.

Глава 48.

Глава 49.

Глава 50.

Глава 51.

Глава 52.

Глава 53.

Глава 52.

Глава 55.

Глава 56.

Глава 57.

Глава 58.

Глава 59.

Глава 60.

Глава 61.

Глава 62.

Глава 63.

Часть 2-я.

В Сибири

Глава 35

— Ну, брат, не ожидал, чтобы ты из мёртвых воскрес! — сказал Чуркин Осипу, расцеловавшись с ним по-приятельски. — Значит, я похоронил тебя заживо? — прибавил он.

— Так это ты меня хворостом завалил? — спросил каторжник.

— Не на дороге же оставлять тебя мне было, замертво поднял я тебя, уложил в телегу, проехал несколько, гляжу, ты не дышишь, ну, и спрятал тебя под хворост.

— А за меня не отомстил?

— Всех уложил, после расскажу; пойдём, ты, небось, устал, да и не оправился ещё.

— Куда же, в избу?

— Нет, в светлицу[16], там тебе покойней будет.

Осип, едва передвигая ноги, взобрался на крылечко и вошёл в сени. Чуркин отворил ему двери светёлки, постелил своему приятелю кафтан, дал под голову свой казакин, и Осип улёгся, издавая стоны от боли в голове.

— Василий Васильевич, расскажи, чем у вас в лесу дело порешилось?

Чуркин передал ему все подробности и затем попросил его, чтобы он никому о том ничего не рассказывал.

— Если Ирина Ефимовна будет спрашивать, что мне сказать ей?

— Расшибся, мол: у телеги ось сломалась, вот и всё. Баба ведь дура, всем расскажет.

— Она у тебя, кажись, не болтунья какая, чай, знаешь.

— Всяко бывает, по забывчивости, кому проговорится, а потом, «слово не воробей, выпустишь, не изловишь», пойдут благовестить, начальство узнает, а там суд, да дело, поди, расхлёбывай кашу-то. Ты усни, а утром я к тебе приду.

— Вот что, ты перевяжи мне голову, да примочи её водицей, а то смерть, так её всю и воротить.

Чуркин достал чистое полотенце, намочил его водой и перевязал зияющую рану каторжника, затем удалился в избу.

Ирина Ефимовна, во все время отсутствия мужа из избы, прислушивалась к каждому движению на дворе и к тем разговорам, которые невнятно долетали до её слуха. При входе Чуркина в избу, она не вытерпела и спросила у него:

— Вася, с кем ты там говорил?

— Осип приехал, с ним неблагополучие случилось: голову расшиб об ось, говорит, в телеге сломалась, вот и всё.

— Где же он? Что в избу нейдёт?

— В светёлке я его оставил. Спи покойно, укладываясь на лавке, окончил он свою речь.

Ирина Ефимовна удовлетворилась словами мужа и тоже уснула.

* * *

Так прошёл день, другой и третий. Здоровье Осипа хотя и поправлялось, но не на столько, чтобы он мог подняться на ноги. Разбойник ухаживал на ним, как за малым ребёнком, ежедневно по два раза перевязывал ему рану. Ирина Ефимовна, в свою очередь, поила его чаем и не отказывала, по возможности, ему ни в каких требованиях относительно пищи. Между тем лавка и кабачок были отделаны почти заново, не доставало только патента, да товара, чтобы открыть в них торговлю.

— Вот, писарь, знать, обманул тебя, обещался привезти патент, а не доставляет, — сказала Ирина Ефимовна своему благоверному.

— Привезёт, знать, что-нибудь его задержало, — сухо ответил разбойник и подумал: «а что, если и в правду он проведёт меня? Дорого же он за то поплатится».

На самом деле, писарь был верен своему слову.

Однажды вечером, когда уже Осип оправился от раны и сидел у ворот на завалинке, в конце деревни послышался стук колёс и лай собак. «На кого бы это им кидаться, знать, чужой кто едет: на своих лаять не станут», — думал он, вглядываясь вдаль улицы. Соображения его не обманули: он увидал приближавшуюся одноколку и я ней сидевшего человека, который остановил лошадь, вылез из экипажа и, подойдя к окну одной избы, постучался в него.

— Что нужно? — откликнулся хозяин.

— Где здесь Наум Куприяныч живёт?

— Подальше туда, зелёные окна увидишь, это его изба будет.

При этих словах Осип поднялся с завалинки, сделал несколько шагов вперёд и крикнул:

— Здесь Наум Куприяныч!

— А, здравствуй, дома он? — отозвался тот, подъехав к Осипу.

Каторжник пристально вгляделся в него и ответил:

— Дома, он вас уж заждался.

Чуркин в это время вышел из ворот и так обрадовался, увидав перед собою волостного писаря, что чуть не кинулся к нему в объятия. Осип принял от писаря лошадь и отвёл её к себе на двор, тем временем в избе засветили огонь, и в какие-нибудь десять минут на столе появились закуски и выпивка, и беседа Чуркина с писарем приняла самый дружеский характер; Ирина Ефимовна также приняла в ней своё участие и, как женщина с толком, не была в ней лишней. Осип исполнил роль слуги, и время от времени, хотя и отнекивался, принуждён был прикладываться к рюмочке по настоянию дорогого гостя. Говоря о том и о сём, писарь даже запамятовал сказать о самой сути дела. Чуркин избрал минутку и, чтобы напомнить ему, сказал:

— Ну, Пётр Васильевич, как на счёт патента?

— Зачем и приехал к тебе, друг сердечный, — ответил он.

— Взяли его, али нет?

— To есть, как это взяли?

— Выправили, я хотел сказать.

— Да, выправил, только не я.

— А кто же?

— Такой у меня человек есть, он по этим делам маракует. Вот тебе и патент твой, — сказал писарь, доставая из кармана бумаги.

— Благодарствую за это, — разглядывая бумаги протянул разбойник. — На, убери его, обратясь к жене, сказал Чуркин и начал ещё усерднее угощать писаря.

Пирушка продолжалась далеко за полночь, гость, испивши порядком, да к тому же и от усталости, как-то осовел и захотел отдохнуть. Ему была приготовлена в светёлке постель, и он расположился там, как у себя дома, не подозревая того, с кем имеет дело. Осип все время ухаживал за ним и ощупывал карманы. Прошло несколько минут, писарь перевернулся лицом к стене и захрапел; каторжник вынул из кармана гостя бумажник, увидал в нем пачку денег и отнёс всё это Чуркину.

— Атаман, взгляни-ка, сколько у писаря денег-то, — сказал он, подавая бумажник.

— Порядком накопил, давай, я пересчитаю.

Каторжник уселся к столу, за которым находился Чуркин, при чём глаза его страшно разгорелись на кредитки, пересчитываемые Чуркиным.

— Восемьсот сорок пять рублей, — протянул счётчик, укладывая деньги обратно в бумажник.

— Почти тысяча. Нельзя ли переложить их к тебе? — вопросительно сказал Осип.

— Можно, только осторожно, да не теперь.

— Как же это сделать?

— Придумай, если есть у тебя смекалка.

— Что думать, в лесу надо его подкараулить.

— Дельно, пусть проспится, мы его до вечера не выпустим, а ты часочка за три до его отъезда ступай в лес и подожди его там.

— Я сам так мекал.

— А теперь поди, отдохни, да и я прилягу.

Утром деревенские обитатели как-то пронюхали, что у дворника Наума Куприянова ночует их волостной писарь, и указали о том старосте, а тот, не долго думая, взял с собою несколько стариков и пошёл приветствовать начальство. Чуркин встретил православных и объявил им, что Пётр Васильевич приехал поздненько и ещё почивает.

— Один он или со старшиной? — любопытствовали мужички.

— В одиночестве, — отвечал разбойник.

— А по. каким делам приехал, не знаешь?

— Так, из города в гости ко мне заехал.

Крестьяне почесали затылки и уселись на завалинку поджидать пробуждения Петра Васильевича. Осипу было приказано Чуркиным напоить лошадку писаря и задать ей корму.

Было около восьми часов утра, когда Чуркин вошёл в светлицу, кашлянул раз, другой, после чего писарь открыл глаза, протёр их и спросил:

— Где это я нахожусь?

— У меня, в гостях, Пётр Васильевич.

— А, Наум Куприяныч! Ну, и угостил же ты меня вчера, я даже забыл, где ночую, — потягиваясь, проговорило волостное начальство.

— Хорошо ли спали-почивали?

— Ничего, выспался за первый сорт; чайком бы ты меня теперь попотчивал: было бы недурно с похмелья животы пообогреть.

— Самовар готов, пожалуйте.

— Сейчас я встану.

— Староста деревенский с мужиками к вам пришли.

— Что им нужно?

— Повидать хотят.

— Ну, пусть их подождут.

Писарь оделся, сполоснул отёкшее своё лицо, вошёл в избу и уселся пить чай за стол, где красовалась и бутылочка крепкой настойки. Вошли мужички, староста выдвинулся вперёд, почесал затылок, откашлялся и сказал:

— Здравствуй, Пётр Васильич!

— Благодарствую, православные, — ответил тот: — Что хорошенького? прибавил он.

— Тебя, вот, с приездом поздравить, пришли.

— Спасибо, на добром слове, садитесь, да побеседуйте.

— Мы ещё побываем, а тебя уж, чайку напившись, ко мне милости прошу, — кланяясь в пояс, говорил деревенский староста.

— Зайду, вот с Наумом Куприянычем вместе побываем.

— Прощенья просим.

— Ступайте с Богом.

Крестьяне вышли. Чуркин налил две рюмки настойки и первую из них предложил своему гостю, который, конечно, не отказался. Вскоре бутылочка была опорожнена.

— Ирина, подавай нам другую; с одной, пожалуй, хромать будешь, — сказал Чуркин.

— Довольно, Наум Куприяныч, — отговаривался писарь.

— В кои-то веки заехали к нам в. гости, да от угощения отказываетесь, этого нельзя. Я ещё перед вами, Пётр Васильевич, в долгу нахожусь, позволь расквитаться, — подавая ему две четвертных бумажки, с какой-то утончённой вежливостью, сказал разбойник.

— Я и без того тобой доволен.

— Нельзя, никто даром не работает, возьмите.

— Что с тобой делать, надо уважить, — укладывая кредитки в бумажник, отвечал писарь.

Осип стоял в сторонке и, поглядывая на писаря, думал: «Убирай, брат, убирай, да только не на долго».

* * *

Около полудня, Пётр Васильевич встал из-за стола и, пригласив с собою Чуркина, отправился с ним в дом деревенского старосты. Вся деревня в это время была на ногах, желая взглянуть на волостного писаря, которого, кроме старосты, никто никогда в глаза не видал. Шествуя посреди дороги, писарь отвечал на поклоны киванием головы и шёл так важно, как не выступает перед фронтом иной генерал.

Староста встретил гостей у ворот и ввёл их в горницу; красивая, как говорится, кровь с молоком, дочка его приветствовала их низким поклоном; глаза её встретились с чёрными, как уголья, жгучими глазами Чуркина и опустились долу. По телу разбойника пробежала дрожь, — красота дочки старосты смутила его воображение. «Экая кралечка, — подумал он и уселся за стол. Писарь потрепал её рукою по лицу и спросил:

— Как тебя, милая, зовут?

— Степанидой, — ответила она и вышла в сенцы.

— Куда же ты? Побеседуй с нами, красоты твоей мы не сглазим, — крикнул ей вслед писарь.

— Она у меня такая стыдливая, — сказал староста, усаживая Петра Васильевича за накрытый стол.

Хозяйка дома начала подавать гостям обед, а хозяин потчивать, чем Бог послал; не обошлось, конечно, и без угощения «брыкаловкой», как называл водку Пётр Васильевич.

— Да позови же к нам свою дочку! — говорил старосте волостной писарь, бывший уже на «втором взводе».

— Лукерья! где Степанида-то? Пусть она сюда войдёт, — сказал староста своей жене.

— На полдня она пошла.

— Придёт ежели, тогда зови её сюда.

— Слушаю, Кузьма Сидорыч, позову.

Чуркин во всё время обеда сидел молча; заметно было, что в голове его роились набежавшие нежданно-негаданно мысли. Причиною его задумчивости была дочка старосты, краше которой он ещё не встречал во всю жизнь свою, и ему хотелось теперь ещё раз взглянуть на Степаниду и ещё раз обменяться с ней взглядами, но она не появлялась. Волостной писарь также заинтересовался девушкой и все приставал к старосте, чтобы она, явилась перед ним, и каждый раз получал ответ, что её нет.

— Куда же она девалась? — спрашивал отец.

— С подругами в лес за грибами ушла, — отвечала мать.

— Экая стрекоза, дома-то ей не сидится, — ворчал староста.

Солнце начало опускаться за лес. Пётр Васильевич заторопился и стал прощаться с хлебосольным хозяином, объясняя, что ему пора отправляться в дорогу. Удерживать его было нельзя; он поднялся с лавки, поблагодарил хозяина за угощение, взял Чуркина под руку и и вышел, пошатываясь, на улицу.

— А где же Осип? — спросил Чуркин у Ирины Ефимовны, войдя в свою избу.

— Не знаю, куда он запропастился, я сама искала его.

— Давно он ушёл?

— Часа два его не видать.

— Да на что он тебе? — спросил писарь.

— Лошадку надо запрячь, теперь самому придётся за этим делом хлопотать; наймёшь работника, а сам за него и трудись, — как бы сердясь, заметил разбойник и вышел на двор.

Через несколько минут лошадь была запряжена. Чуркин предложил Петру Васильевичу выпить на дорожку настоечки, и тот не отказался. «Пей, голубчик, на том свете такой настойки тебе не дадут», — говорил про себя разбойник, наполняя вновь рюмочки хмельным напитком, и писарь пил её, как воду.

— Прощай, Наум Куприяныч, а на свадьбу к тебе я всё-таки приеду, — пожимая руку Чуркина, говорил писарь.

— Без вас и свадьбы не будет, — отвечал разбойник, выпроваживая своего гостя из избы на двор.

Ирина Ефимовна шла за ними следом, не зная того, что муж её провожал своего гостя на верную смерть, которая ожидала его в лесу, за несколько вёрст от селения.

Глава 36.

Каторжник Осип, исполняя в точности приказания своего атамана, перед сумерками, взял свой кистень, накинул на плечи полукафтан и, не сказав Ирине Ефимовне о своей отлучке, вышел задними воротами в поле и зашагал, не спеша, по знакомой ему тропинке в лес на страшное дело, считая его для себя удовольствием. «Ну, теперь я позабавлюсь, давно уже не видал крови. Погляжу на молодчика, как он затанцует под моим кистенём», — размышлял он, шагая по высокой золотистой ржи. Достигнув леса, он направился его опушкой к дороге, ведущей из деревни Реши в Краснополье. Добравшись до неё, Осип обернулся назад и поглядел, не едет ли кто к лесу. «Нет, — сказал он сам себе, — рано ещё», — и скрылся между соснами.

Стало смеркаться. Чуркин проводил своего гостя за околицу, на прощанье расцеловался с ним, как Иуда, и возвратился в свой дом. Ласково встретила его Ирина Ефимовна, но он отвечал ей на то молчанием, сел у растворённого окна, подпёр щёку правою рукою и задумался, переносясь мыслью в дом деревенского старосты, где он встретил в первый раз красавицу-дочку его, Степаниду, которая возбудила в нем какую-то непонятную для него страсть, и порешил, во что бы ни стало, ещё раз повидаться с ней.

— Что ты, Вася, такой скучный? — спросила у него жена.

— Ничего, так, все о делах думаю, — отвечал он.

— Нет, я замечаю, у тебя, знать, горе какое приключилось; дела все в порядке, патент выправлен, чего же тебе не достаёт?

— Товару нет, надо за ним в город ехать.

— За ним дело не станет, деньги есть, если сам не желаешь в город ехать, тогда Осипа пошли.

— Ах, отстань от меня! что твой Осип в этом деле понимает? — как бы осердясь, сказал разбойник, быстро поднялся со скамьи, вышел на улицу и сел на завалинке.

В это время в конце деревни молодые парни и девушки водили хороводы; песни их брали его за душу, он не вытерпел и направился к хороводу, думая, что, может быть, он увидит в нем свою Степаниду.

Подойдя к хороводу, он снял свою шляпу и низко всем поклонился, красные девицы кивнули ему слегка головами, а парни злобно повели на него глазами, видя в нем опасного себе соперника, так как все молодицы были неравнодушны к разбойнику и много говорили между собою о его красоте и удалой походке.

Оглядев хоровод и не видя в нем Степаниды, он стал в отдалении и продолжал глядеть на веселившихся юношей и красных девушек.

— Наум Куприяныч, подойди к нам поближе, да стань в хоровод, — сказала ему одна молодая бабёнка.

— Благодарствую, я так на вас погляжу, — ответил Чуркин.

— А ты как его знаешь? — спросил у бабёнки молодцеватый парень.

— Сосед, небось, наш он будет.

Разбойник, не желая входить в дальнейшие разговоры, через несколько минут отошёл от хоровода и, переваливаясь с ноги на ногу, побрёл по деревне к дому старосты, рассчитывая встретить Степаниду.

Между тем каторжник шёл по лесной дороге всё вперёд и вперёд. Отойдя версты две с небольшим, он остановился и стал прислушиваться. Вдали, по лесу, послышался стук колёс. «Это он, — пробормотал злодей, сошёл с дороги и прилёг за кустом рябины, обдумывая, как бы половчей подобраться к своей жертве.

Волостной писарь сидел в своём экипаже и, покачиваясь с одной стороны на другую, поторапливал кнутиком свою лошадку. За какие-нибудь пять шагов до него, каторжник быстро, выскочил из-за куста на дорогу и крикнул:

— Стой, кто едет?!

Писарь как бы очнулся и, придержав свою лошадь, спросил:

— Тебе что надо? — и стал вглядываться в лицо каторжника, но темнота наступившей ночи скрывала его.

— Деньги есть?

— Есть, да не про твою честь, — ответил тот.

— Разговаривать ещё стал, небось, награбил с православных, давай их сюда!

— А вот сейчас я с тобой поговорю, — бормотал писарь, вылезая из экипажа.

— Не трудись! — крикнул каторжник и в этот момент нанёс несчастному удар кистенём по голове.

Писарь зашатался; каторжник со всего размаха ударил его ещё по лбу; бедняга, обливаясь кровью, застонал и, как сноп, повалился на землю, а лошадь помчалась одна по дороге вперёд.

Быстро, как кровожадный зверь, каторжник накинулся на умиравшего, вынул из кармана его бумажник, уложил его за голенище и стал прислушиваться к дыханию несчастного. «Живуч, здоров, знать», — прошипел душегуб и сильным ударом кистеня по темени раздробил своей жертве голову. «Ну, теперь успокоился, дышать не станет», сказал сам себе разбойник и, взяв за ноги убитого, поволок его в чащу леса и там бросил труп на добычу зверям.

Покойно, как с какой-нибудь пирушки, зашагал убийца по дороге к Решам. Пройдя несколько шагов, он достал из-за голенища бумажник и ощупью стал перебирать в нем кредитки, как бы находя в том удовольствие.

Пропели первые петухи, когда каторжник достиг деревни; тихо подошёл он к дому своего атамана, постучался в окно и сказал:

— Василий Васильич, отопри!

— Кто там? — послышался из избы голос Ирины Ефимовны.

— Это я, Осип, а где же Василий Васильевич?

— Его нет, с вечера куда-то ушёл и не возвращался, я сама не сплю, его дожидаюсь.

— Куда бы ему деваться?

— Сама не знаю; пройди по деревне, может быть, он с мужиками закалякался.

— Не случилось бы чего с ним?

— Не знаю, с ним никогда этого не бывало.

Осип подумал немножко и