Платформа Беговая. Книга II. Гавр: сладость мести

Автор Ka Lip

Книга II. РУСРЕАЛ! Россия начала 90-х и 2000-х. Это рассказ о лихих девяностых и о людях, которые тогда жили. И ещё это произведение о конном спорте и о той его стороне жизни, которая закрыта от зрителя, находящегося на трибунах соревнований....
ВНИМАНИЕ! Основная линия романа – нетрадиционная сексуальная ориентация.
Это роман-драма, достаточно тяжёлый в психологическом и эмоциональном плане.

• Язык: Русский
• Издатель: Ka Lip
• Дата выпуска: 10 июн. 2019 г.
• ISBN: 9780463897836

Ka Lip

My books are very different. I write about love. live in [e-mail]

Предварительный просмотр книги

Платформа Беговая. Книга II. Гавр - сладость мести.

Глава 1

Москва. 1998 года.

Любовь, в которую он не верил или не знал, что такая бывает, разъедала его изнутри и терзала так, что он уже и не знал, что с этим делать. Назар, как и все в такой ситуации, решил, что время лечит. Но только вот странно, оно не лечило, а чувства, которые он в себе и не подозревал обнаружить, захватывали его с новой силой, и он захлебывался в них и, как утопающий, хватался за соломинку.

Приняв в своей жизни решение, что его неправильная любовь не должна сломать жизнь того, кого он любит, он боролся с собой, с тем, что не хотело умирать у него внутри. Когда по прошествии столького времени, а изводил он себя этой неправильной любовью уже четыре с лишним года, он понял, что вот это самое время ни хрена не лечит, он решил прибегнуть ко второму народному методу: «Клин клином вышибают». Поставив такую цель, Назар двинулся к её исполнению. Понимая, что проститутки, с которыми он всё это время спал, следуя потребностям своей физиологии, не вылечат его душу, он стал искать себе ту единственную, с которой он захочет построить семью и иметь от неё детей. Такую девушку он вскоре нашёл. Катя была из хорошей семьи. Её отец преподавал в МГУ, а мама работала воспитательницей в детском саду. Сама Катя училась в МГУ на юридическом отделении, но при этом хотела после университета работать, так же как её мама – воспитательницей. Катя была скромной и интеллигентной девушкой со светлыми голубыми глазами и светло-русыми волосами. Она одевалась неброско и не соответствовала образу современных девушек и, тем более таких, с которыми спал Назар. С Катей было всё романтично и по-правильному. Месяц у них длился цветочно-конфетный период, потом произошло официальное знакомство с родителями. Затем в его жизнь вошли совместные ужины, семейные праздники и даже поездка на их дачу. К постели они пришли лишь на четвертый месяц знакомства, что для Назара было на грани фантастики, но он решил, что всё должно быть по-другому, как положено у нормальных людей. И вот так всё правильно у них и было. Правда, через полгода Назар стал лезть на стену от этой правильной жизни. Он опять пытался разобраться в себе – что не так? Катя была умной, начитанной девушкой, не занудой. С ней он мог и о любимых книгах поговорить, и фильмы, совместно просмотренные, обсудить, да и вообще, она могла поддержать любую беседу и на любые темы. Только вот странно, ему было с ней неинтересно говорить ни о чём и неинтересно её слушать - он это ощущал в себе. Но вот только почему? Возможно, ему было вообще неинтересно её мнение, её мысли, её мечты, её планы…

Назар честно держался, пытаясь найти хоть какие-то плюсы в таких правильных отношениях. Плюсы были – это постель. Ему было хорошо с ней. Именно о такой девушке он мечтал: в меру скромная и, в то же время, ответная на его ласки. Сдержанная, но горячая, неопытная, но готовая верить ему и выполнять то, что он просит. Всё было хорошо, только вот на душе было противно так, что, продержавшись полгода, он больше не мог притворяться. Да, именно так он и хотел всё это назвать. Он притворялся перед её родителями, став таким, каким должен быть. Притворялся перед ней, играя роль человека, готового создать семью. И самое страшное, он притворялся перед собой, а вот этого он и не хотел.

Когда они расстались, и он, вспоминая её слёзы и боль в глазах, долго сидел в машине и думал о произошедшем, в его сознание пришло понимание, почему всё, что происходило - было не так. Он ещё раз вспомнил Катю, а потом Алёшу – те же светлые глаза, тёмные ресницы и брови, и светло-русые волосы, и ростом похожи, да и Катя щуплая, худенькая, похожая фигуркой на Лёшу. Назар горько усмехнулся – он просто нашёл для себя замену того, с кем хотел быть. Да вот только душу не обманешь, подделка никогда не станет оригиналом. Ему было горько от осознания этого, ему было жалко Катю, которая искренне влюбилась в него и теперь страдает. Одно он знал точно: пусть лучше так, чем обречь её и себя на пожизненные страдания.

Вот так он и продолжал жить с этой неправильной любовью, скрывая её от всех и сходя с ума от желания избавиться от неё навсегда. В какой-то миг отчаянья он был уже готов даже пойти к народным целителям, благо их сейчас развелось как мух. По телевизору регулярно вещал Кашпировский, говоря, что заряжает воду, если её поставить рядом с экраном телевизора. Назар решил попробовать и поставил рядом с телевизором водку. Выпив потом эту бутылку водки, он сделал вывод, что всё это полнейший развод. Ещё он слышал о Ванге и Джуне, и о том, что они помогают даже в безвыходных случаях. Он был уже готов броситься к ним, чтобы за любые деньги избавили его от этой любви, но, увидев себя в зеркале с крестом на шее, решил, что нельзя, веря в Бога, предавать его и идти просить помощи у других.

Назар даже думал пойти в церковь на исповедь и покаяться в своём грехе, да вот только разве мог он о таком сказать, да ещё и священнику.

Так и стал он жить дальше, зная, что должен сам с этим справиться - он сильный, он сможет. Ведь недаром в том молитвеннике было написано, что если дано что-то человеку свыше, то всё по силам его. Значит там, наверху, точно знают, что ему по силам побороть в себе эту любовь…

***

За время борьбы с собой Назар похудел и осунулся, но его братва думала, что это из-за проблем, которые у них были. И действительно, в последнее время дела шли плохо. РУБОП вышел на их банду, и теперь они уже не нападали и даже не оборонялись, а пытались выжить.

Бурно отметив девяносто восьмой год, вся его бригада сразу погрузилась в реалии суровой действительности. Да и вообще встреча этого Нового года для Назара прошла странно, но в душе у него были плохие предчувствия, и постепенно они стали сбываться.

Уже зимой он узнал, что в Россию вернулся Гавр – Гавриил Владимирович Сарычев, сын покойного Сарычева, и пока Назар был занят «прятками» от рубоповцев, Гавр вернул себе свой банк и свой клуб. Причём сделал это настолько чисто и красиво, что Назару оставалось только утереться. Теперь «Grand la banque européenne» и «Or le paradis» стали принадлежать Гавру. Но самое плохое было в том, что это всё сын Сарычева спланировал заранее, находясь в Англии. Оттуда он копал под Назара, а Назар и не подозревал об этом. Теперь он жалел, что не убил сына Сарычева, но сейчас было уже поздно. Они практически без боя отдали ему и клуб, и банк. Назару и его банде сейчас было не до этого.

Уже через месяц Назар понимал, что Гавр не остановится на достигнутом, видно в Россию он вернулся с одной целью: отомстить за родителей. Позже под Назара стали копать менты, получив от Гавра все данные о незаконном захвате им «Grand la banque européenne» и «Or le paradis» и убийстве Сарычева Владимира Леонидовича.

Теперь, собираясь на съёмной квартире в Кунцево, они обсуждали эти события и планировали, как бы не попасться в руки служителей закона и сохранить нажитое добро. За это время Назар уже успел приобрести себе квартиру в центре Москвы и особняк на Рублёвке, правда он не жил там. Ему было некогда, да и один оставаться он не хотел, поэтому так и ночевал у Ефима.

После очередного сходняка в Кунцево они возвращались к Ефиму в квартиру. Машину вёл Ефим, а Назар устало смотрел в окно, понимая, что надвигается неизбежное.

– Ты что-то совсем плохо выглядишь, похудел вон как, – Ефим бросил на него тревожный взгляд.

– Не знаю, что с этим делать…

– А ты продай коня, легче станет.

Назар напрягся. Ефим - не тот человек, чтобы, не обдумав, бросать слова. Он лишнего не скажет, а если говорит, то знает, что может за слово ответить.

– Ты думаешь, что прибыль за коня решит наши проблемы? – Назар мягко прощупывал почву, пытаясь понять, что хотел сказать Ефим.

– Наши не решит… а тебе легче будет. Знаешь, как говорят: «С глаз долой – из сердца вон». А то, как на работу туда каждый месяц ездишь.

– Я деньги за коня привожу…

– Не будет коня – не нужно будет туда и ездить…

– Ефим… если ты что-то хочешь сказать, то говори, – Назар напрягся, сжав кулаки, но при этом сохраняя непроницаемое лицо.

– Нам лишние проблемы не нужны. За тебя сейчас пацаны умереть готовы, верят в тебя. Ты веру их не предай…

– Ты на что намекаешь? Уверен, что готов за слова ответить?

– Я ничего такого не сказал, за что надо ответить. Я лишь, как друг, предупредить хотел… Не горячись. Тебе решать и выбирать. , – Ефим опять бросил на Назара быстрый взгляд.

– А я давно решил и выбрал.

– Раз решил, значит закрыли эту тему.

Больше они об этом не говорили. Ефим молча вёл машину, Назар смотрел на дорогу через боковое окно. То, что Ефим - не дурак он знал, и что тот догадывается о его странном влечении к Лёше, Назар тоже понимал. Хотя понимал и другое: не сможет Ефим ему предъяву кинуть. За такую предъяву ответ держать придётся перед братвой, а доказательств нет. Значит Ефим действительно по-дружески предупредить хотел. Да он и сам понимал, что достаточно только намёка на то, что Назар может парня хотеть, и всё, конец ему. Братва за такое и его четвертует, и этого Лёшку не пощадит.

Но он аккуратен. Не к чему придраться, конь у него там, и все это знают, Алёшка на него работает - и это прикрытие для всех. Осторожней должен он быть, раз Ефим заметил это, может ещё кто что заподозрит.

Назар опять задумался о том, как изжить из себя эту любовь, которой не должно было быть в его жизни.

Опять копаясь в себе и делая этим ещё больнее, Назар искал понимание того, что с ним происходит. Неужели он так хочет физической близости с этим мальчиком? Да, хочет, да, до потемнения в глазах, до дрожи в руках, до помутнения разума. Да вот только желание обладать им и желание близости не являлось главным в том, что он чувствовал к парню. Он просто хотел быть с ним, зная, что Алёша его. Да, физическая близость была ему важна, но как слияние воедино с тем, кто стал для него так желанен и так дорог. Назар чувствовал к этому Лёше намного больше, чем просто сексуальное влечение. Ему хотелось видеть того рядом с собой, ему были интересны Лёшкины мысли, планы, желания и стремления, и Назар хотел идти с ним по жизни рядом, чтобы оберегать его и помогать реализовывать свои мечты, которые теперь и самому Назару стали близки и понятны. Назар вдруг понял, что полюбил он этого Алёшу не потому, что тот - мальчик, нет. Он полюбил его просто потому, что есть такой Лёша, и не важен его пол, а важна его суть, его душа. Её Назар полюбил в парне, и его собственная душа наполнилась этой любовью, ища встречи с душой любимого. Любить всей душой… Да, вот только людям это не объяснить, и мир, который его окружает, не поймёт этой любви, растопчет её, разрушит, убьёт, как чуждое, ненужное, неправильное.

А что тогда правильно? Создать семью с женщиной, к которой ты ничего не чувствуешь и растить детей в семье, где нет этой любви. Неужели это правильно?

Назар не знал ответов. Он запутался в себе и в том, что с ним происходит.

***

На эти майские праздники родители Ани уехали на два дня в дом отдыха. Они хотели и Аню взять с собой, но она, сославшись на завал в учёбе, осталась дома. Конечно, причина была не в учёбе, это был тот редкий момент, когда она могла пригласить к себе Алёшу. Лёша тоже ценил такие моменты. Они были нечасты за всё время их знакомства, и когда он узнал, что в квартире они будут вдвоём, и у них есть два дня, взял отгул и, дав указания своему коноводу по лошадям, помчался к Ане.

Конечно, сначала они занимались любовью. Да, именно любовью. То, что было между ними, походило на наивные игры подростков во взрослых, так как ни Алёша, ни Аня особо много об этом процессе не знали. Так что, обладая минимальными знаниями и действуя по зову природы, они любили друг друга нежно и целомудренно, прячась под одеялом и не позволяя себе никаких лишних вещей, считая, что это не может быть между любящими друг друга людьми.

Алёше нравилось ласкать Аню и ощущать на себе её несмелые ласки. Вот только, чувствуя её руки на своем теле, он почему-то всегда вспоминал о других руках, и от этих воспоминаний его накрывало такой волной возбуждения, что он еле сдерживался, чтобы не кончить так быстро. Сначала он гнал от себя эти воспоминания, боролся с ними, а потом не стал. Ему нравилось то, что он чувствует в себе, вспоминая о «его» руках и губах.

После шквала оргазма, охватывающего его от таких воспоминаний, он раскаивался и корил себя за это, но не мог ничего с собой поделать и все воспоминания каждый раз повторялись.

Вот и сегодня, испытав взлет и падение в бездну и видя перед глазами «его» лицо, он, придя в себя, встал и проскользнул в душ. А чтобы загладить чувство вины, после душа пошёл на кухню ставить кастрюлю с водой. Они решили опять сварить в ней банку сгущёнки. Это стало их фирменным блюдом. Лёшка не был большим сладкоежкой, но варёную сгущенку очень любил есть прямо из банки, смакую её тягучий вкус и любуясь шоколадным цветом. Оказалась, его Аня такая же любительница этого лакомства. Так что в краткие моменты, когда была возможность, они варили банку сгущёнки, зная основное правило: не забыть о ней, иначе сладкий взрыв в кухне гарантирован.

Пока сгущёнка варилась Алёшка вернулся в комнату, где Аня уже включила видеомагнитофон. У неё в доме было это чудо элитной техники и кассеты к нему с разными фильмами. Теперь не нужно было ходить в кинотеатр, куда интересней смотреть кино дома, сидя на диване и поглощая чипсы.

На сегодня они отобрали для просмотра два фильма. Аня хотела комедию и они решили посмотреть «Полицейскую академию», так как слышали, что там очень смешно. Лёшка хотел что-нибудь мужественное и крутое и тогда Аня показала кассету с Ван Даммом. Парень уже смотрел несколько фильмов с этим актером и просто фанател от того, как круто тот расправляется со всеми, махая ногами и руками.

Так прошли для Алёшки эти майские праздники, и он был счастлив жить такой жизнью, практически счастлив…

Но он знал, что обманывает себя. Он чувствовал, что все это не совсем то, чего он хочет. Тогда чего он хочет? Он так и не мог понять.

А после майских вечером в ЦСКА приехал Назар и сказал, что хотел по их старой традиции отметить уже давно прошедший Алёшин День рождения посиделками в ресторане. Лёшка мигом собрался и пулей выбежал на улицу, где у своего джипа ждал его Назар.

Назар вёл машину и слушал Алёшу, видно тот соскучился по нему и теперь так живо рассказывал всё, что произошло за это время. Он говорил о соревнованиях, тренировках, о строгом и требовательном тренере, о поведении Вальхензея и о характере Зацепа. Назар слушал всё это, казалось такое чуждое его жизни, но почему-то очень важное для него. Ему была важна Лёшина жизнь, то, чем он живёт, что чувствует, о чём думает.

Сидя в ресторане, Алёша продолжал рассказывать, а Назар слушал и только по привычке окидывал зал ресторана быстрым взглядом. Он не хотел, чтобы его застали вместе с Алёшей. Он поэтому и поехал сюда без охраны, причём еле отделался от своих, выдумав массу предлогов, чтобы от него отстали, так как в последнее время при сложившихся обстоятельствах братва не отпускала его одного. Даже пока они ехали с Алёшей в машине, он бросал тревожные взгляды, опасаясь, чтобы его люди не сели ему на «хвост», но вроде всё обошлось. И ресторан он выбрал специально в другой части города, такой, где его люди обычно не бывают. Хотя вот странно, ведь он столько раз ходил в ресторан с Ефимом, и это не считалось чем-то неправильным, а здесь, сидя напротив Алёшки, он знал, что братки не должны застать их тут. Вроде ничего между ними и нет, а вот этот подтекст происходящего не давал ему уверенности в правильности своих действий. И, несмотря на всё это, он хотел сегодня увидеть Алёшу, быть с ним, слушать его и смотреть на него. Назар смотрел на парня, отмечая, что за это время тот не особо изменился, возможно, немного в плечах раздался, но такой же худой, хотя чему удивляться: носится с этими конями, как заведённый, и поесть, наверное, забывает… Назар нахмурился: ему хотелось бы больше влиять на жизнь Лёши, больше о нём заботиться.

Он опять перевёл взгляд на лицо парня. Да, всё-таки мальчишка повзрослел, приобрёл уверенность в себе, черты лица стали более угловатые, детская округлость сошла.

На глаза Лёши сейчас постоянно спадали волосы, которые он больше не стриг после возвращения из армии.

Назар вспомнил о своей просьбе не стричь волосы и сейчас, видя Алёшу, понимал, что тот её исполнил. Он был рад этому: на удивление, Лёше шли более длинные волосы, они не придавали ему женственности, нет. Они добавляли его образу больше шарма, загадочности. И потом, его волосы были не просто светло-русыми, а с золотым мерцанием и это так нравилось Назару. А ещё он помнил, какие они мягкие на ощупь, вот только сейчас он не мог уже позволить себе к ним прикоснуться.

Лёшка говорил и говорил, плавно с лошадей, наверное, и сам не осознавая этого, перешёл к рассказу об Анне и их планах на жизнь.

Назар лишь сильнее сжал вилку, зная, что на его лице никогда не отразится то, что он чувствует у себя внутри. А в нём бушевала ревность, болезненная ревность от того, что парень не с ним, а с ней.

Он отпил вина, запивая горечь внутри, и продолжал слушать Алёшку. Не должен он ревновать, не имеет на это права. Наоборот, он должен радоваться за парня, что тот нормальный, и нет в нём этих нездоровых отклонений, которые есть у Назара. Он должен радоваться, что после окончания Аней университета Алёша возьмёт её в жёны, и будет у него в жизни всё по-правильному – семья, потом детишки. Так и будет жить Алёшка, как должен жить, и забудет его, закрутившись в водовороте новой жизни… Назару стало ещё горше от этих мыслей.

Алёша поймал этот взгляд, где промелькнула боль и ещё что-то, чего он так и не мог понять.

– У тебя что-то произошло? – Лёше стало стыдно, что за всё это время он даже не поинтересовался у Назара его делами, а только сам всё говорит и говорит.

– Нет. Всё хорошо, ты рассказывай, Алёша, мы давно не виделись, я соскучился по тебе…– как-то само собой вырвалось у Назара.

– И я по тебе скучал… очень, – произнеся это, Лёшка смутился, хотя и не понимал почему. Ведь это же нормально - скучать по другу.

Назар слышал искренность в его словах. Парень скучал по нему… его Алёшка скучал… и было это произнесено так честно, так искреннее... Только этот мальчик вот так бесхитростно всё может говорить.

– Давай выпьем за твой День рождения, – Назар прервал эту неловкую паузу, когда они оба не знали, что сказать друг другу. – Тебе ведь двадцать один исполнился. Так за это и выпьем. За тебя, Алёша, чтобы в твоей жизни все мечты сбылись и все желания исполнились.

Лёшка покраснел и смущённо поднёс свой бокал с вином к бокалу Назара, отпил немного и перевёл на него взгляд.

– А тебе сколько лет?

– В этом году тридцать исполнилось.

Лёша сидел, задумчиво вертя бокал с недопитым вином в руке.

– Почему ты столько для меня делаешь? Зачем тебе это? – он, не отрываясь, смотрел в глаза Назару.

– Сейчас модно спонсором быть. Куда мне ещё деньги девать. Вот так хоть спорт российский поддерживаю. Ты готовься, Алёша, тренируйся, я тебя на Олимпиаду за границу отправлю, если, конечно, сам захочешь поехать.

– Ты же знаешь, что это моя мечта, я очень хочу на Олимпиаду поехать… Назар, я не понимаю тебя…

Назар не хотел этого разговора, он боялся себя, боялся, что не сдержится и скажет то, что разрушит всё между ними. Хорошо в этот момент на сцену вышли музыканты и зазвучала песня, от которой Назару стало ещё больнее...

Душа болит, а сердце плачет

А путь земной еще пылит

А тот, кто любит, слез не прячет

Ведь не напрасно душа болит. *

Лёша так и не услышал ответа Назара на свой вопрос. Он молча слушал песню, от которой в душе становилось тревожно и болезненно. Хотя он опять не понимал, почему такое с ним происходит, ведь у него всё хорошо в жизни. Все хорошо… только вот действительно хорошо сейчас вот здесь, рядом с Назаром…

Слова песни всколыхнули в душе щемящее чувство и предчувствие тревоги от осознания того, что это хорошее закончится. Назар довезёт его до дома и опять пропадёт из его жизни на месяц, а может и больше… и вот этого Алёшка и не хочет. Он хочет быть рядом с Назаром, он хочет быть с ним…

– Поехали, тебе домой пора, – Лёша очнулся от своих мыслей. Видя, что Назар уже встал из-за стола, расплатившись с официантом.

Домой они ехали молча. Назар, видно, погрузился в свои мысли и безотрывно смотрел на дорогу, а Алёшка мучился вопросом, можно ли сказать Назару, что ему хорошо с ним и что он не хочет, чтобы Назар опять пропал из его жизни, и вообще он хочет… Что он хочет? И что он хочет сказать Назару? Разве можно всё это говорить парню?

Лёша знал ответ – нет! Он не может это ему сказать, иначе он потеряет Назара навсегда. Тот просто отвернётся от него, и будет презирать его за такие слова. Значит, он будет молчать. Зато Назар пусть, хоть и редко, но будет приезжать навещать коня и его, и вот такими краткими минутами счастья будет он довольствоваться в своей жизни.

Формально и как-то скомкано попрощавшись, Алёша уже хотел выйти из машины, но Назар не отпускал его руку.

Лёша медленно обернулся и встретился с его глазами, и опять он видел в них то, чего не мог понять…

– Береги себя… Хорошо? – Назар разжал его ладонь, – Иди.

Алёша вышел из машины, чувствуя, как ослабли ноги от этого прикосновения, а сердце в груди бьется так, что его стук отдаётся в ушах. Парень долго стоял в подъезде, прислонясь спиной к холодной стене и дожидаясь, когда всё в нём успокоится, и он сможет войти в квартиру, не пугая бабушку своим странным видом.

«Назар, я не понимаю тебя… не понимаю…»

***

В ночь на двадцать первое июня в Москве прошёл ураган. Такого в своей жизни Алёшка ещё не видел. Он был уже дома, когда это началось. Гроза, дождь и такой ветер, что казалось сейчас в их квартире выбьет все окна. На утро, выйдя из подъезда, он увидел масштаб разрушения: поваленные деревья, рекламные щиты, принесённый ветром мусор. Потом писали, что даже кого-то убило деревом, и несколько человек получили серьёзные травмы.

Алёша, проезжая на троллейбусе до улицы Дыбенко, где находился ЦСКА, смотрел на разгул стихии и ему впервые было страшно от нехорошего предчувствия на душе. Казалось, этот ураган был предвестником плохого, того, что должно впоследствии произойти.

Так и случилось. Назар больше не приезжал после их последней встречи в ресторане в мае. Наступил август. Хорошо, что у Алёши были в запасе скопленные им деньги, и он мог оплачивать двух коней, но сейчас его волновали не деньги за коня Назара, которые тот ему всегда привозил. Алёшу волновал вопрос: где Назар.

Окончательно изведя себя этим вопросом, он решил съездить на ипподром к Петровичу. Тот мог что-то знать, ведь братки так и ездили к нему пить.

Петровича он застал на конюшне. Тот обрадовался Алёшке, по-отечески обнял его, прижал к себе, повёл в свою комнату. Там они пили чай, и Петрович расспрашивал Алёшу о его успех в спорте, о конях и тренировках. Лёшка подробно рассказывал обо всём, искренне радуясь, что его тренер так интересуется его жизнью.

– А что с Назаром? Он перестал к своему коню приезжать. Я уже волноваться начал, – наконец спросил Алёша.

– А ты не знал? – видя наивные голубые глаза, смотрящие на него, Петрович всё понял, – об этом даже в газете писали и по телевизору показывали… Но тебе, я понимаю, некогда телевизор смотреть. В конце июня их банду взяли. Там стрельба была, много ребят положили… Серого помнишь? Убили его, и Федю, и Костю, и ещё многих… Назара, вроде, ранило в ногу, а Ефим и ещё несколько пацанов успели уйти.

– А где Назар?

– Как где. В Лифортовском СИЗО. Следствие по нему ведётся… там на него много всего вешают. Вот уж не знаю, что доказать смогут, но то, что посадят, так это точно. Другой вопрос - насколько…

Алёшка чувствовал, что воздух перестал поступать в легкие. Его просто не стало в этой комнате.

– Я поеду… мне коней ещё работать.

Быстро попрощавшись с Петровичем, он вышел на улицу в надежде, что на свежем воздухе сможет вздохнуть, но внутри так всё сжалось, что он, как рыба, выкинутая на берег, делал ртом лишь рваные вдохи.

Вот так он, пребывая в этом вакууме, и добрёл до платформы Беговая, где опустился на лавку и стал смотреть, как приходит электричка, из неё выходят люди, а в вагон садятся те, кто стоял на перроне, и электричка уезжает… Сколько вот таких электричек он пропустил, Алёша не знал. У него не было сил встать и двигаться. В ЦСКА он не поехал. Доехав домой, доплёлся до кровати и там, упав на неё, смотрел в потолок, вспоминая Назара и их последнюю встречу.

***

Август принёс с собой в жизнь Алёши не только это событие. Семнадцатого августа, он впервые в своей жизни узнал слово «дефолт». Не понимая смысла этого слова и его последствий, он просто работал лошадей, так как он это делал изо дня в день всегда, а вокруг него все говорили о происходящем, постоянно произнося это слово и переживая о деньгах. Алёша не понимал, о чём все говорят и как вообще можно переживать о деньгах, когда Назар в тюрьме? Лёше казалось, что все вокруг него сошли с ума, что мир сошёл сума. А ему было наплевать на всё, на весь мир, когда он в один миг почувствовал, что потерял того, кто оказался его миром. Но теперь его нет, и что делать и как жить дальше Алёша не знал.

Придя домой он опять застал у подъезда скорую, а в квартире врачей. Оказалось, что бабушка настолько перенервничала из-за этого дефолта и того, что её сбережения обесценились, что у неё случился гипертонический кризис с подозрением на инфаркт. Хорошо, что она успела позвонить соседке, а та вызвала скорую.

Лёша ехал в скорой рядом с бабушкой, держал её руку в своей, и пытался её успокоить, говоря, что всё будет нормально и они переживут этот дефолт. Из больницы он вернулся домой опять в пустую квартиру, где столкнулся с пустотой и одиночеством. На ближайшие две недели бабушку оставят в больнице, а дальше врачи решат, что делать. Вообще врачи сказали, что в этот день они только и успевали принимать больных с инфарктами и инсультами, а некоторых не успевали довозить до больницы и всё это из-за дефолта.

Лёшка думал, что его это не коснётся. Но он глубоко ошибся. Все его частники, которые ему платили за тренировки и за работу лошадей, в один день отказались от его услуг, объяснив это тем самым дефолтом. Савва Игнатьевич тоже приехал и забрал двух своих коней, при этом отдав Алёше за их работу лишь часть денег, сказав, что остальное отдаст потом. На Алёшин вопрос: привезёт ли он ещё коней, тот лишь посмотрел на него, как на больного и, махнув рукой, молча ушёл.

И в этот момент Алёша понял, что такое дефолт. В больнице лежала бабушка, за уход которой нужно было платить нянечке и плюс - покупать бабушке лекарства. Но самое основное по затратам – это два коня: его Зацеп и Вальхензее Назара. Этот месяц постоя коней в ЦСКА был проплачен, а вот за сентябрь нужно было платить, но не только две аренды за денник. Коням нужен был коваль, причём, в связи травмами ног и одного и второго, они ковались на специальные подковы, и это было недешевое удовольствие, также у коней были плановые прививки, которые нужно было оплачивать и, конечно, специальные подкормки и поддерживающие их здоровье и спортивную форму витамины. Когда Алёша дома пересчитал скопленные сбережения, он понял, что такое дефолт. Его деньги обесценились настолько, что этого надолго ему не хватит.

Нужно было срочно искать источник дохода. Или что-то решать с лошадьми. Да вот только что? В условиях охватившего всех кризиса продать дорого коней было нереально, их вообще было нереально продать. Хотя Алёша не смог бы их продать, просто не смог. Тем более, что Вальхензее - не его, хотя у него и есть доверенность на право распоряжаться им, но он не может продать коня Назара, а Зацепа тем более не может продать. Да и не купят их сейчас. Их только на мясо и купят. Так что на нём были два коня и больная бабушка.

Так ничего не решив, Алёша продолжал ездить тренировать лошадей в ЦСКА и потом навещать бабушку в больнице. Но кроме денег все его мысли были заняты Назаром. Алёша думал о нём, хотел знать, что с ним, хотел увидеть его. Оставаться в этой неизвестности Алёша больше не мог. Тогда он решил попробовать найти Ефима. Ведь Петрович сказал, что того не поймали, а где живёт Ефим Лёша помнил. Приняв такое решение, парень поехал к нему.

В Ясенево Лёша добрался небыстро, долго плутал по району, по памяти вспоминая, где этот дом. За это время район расстроился, и парень смутно узнавал местность. В квартиру звонил долго, наконец дверь открылась. На пороге стоял сонный мужик и тёр глаза.

– Здравствуйте…. Я к Ефиму приехал, – неуверенно проговорил Алёша.

– Задолбали этим Ефимом. То менты хотят его увидеть, то ещё хрен знает кто. Нету тут Ефима!

– А где он?

Алёша видел, как дверь перед его носом закрывается.

– Не знаю. Я купил эту квартиру у агентства и не знаю я никаких Ефимов!

Дверь хлопнула и наступила тишина. Лёша понимал, что больше идей у него нет, где искать Ефима. Остальных братков из бригады Назара он не знал.

Последняя слабая надежда оставалась на Петровича. Алёшка поехал к нему. Может он хоть что-то знает.

Петрович, выслушав Алёшку, долго молчал.

– Может тебе сюда ко мне коней переставить?

– Это коневоз придётся нанимать. На него деньги нужны… Я пока подожду. Может люди немного от дефолта отойдут и опять захотят и сами заниматься, и чтобы я их коней тренировал…

– Долго ждать придётся. А вот с Назаром… говорят, суд только к концу года будет, а может и позже. Там на него много скопилось… Лет пятнадцать ему светит… У тебя же есть доверенность на его коня? Продай Вальхензея, за любые деньги продай. Назару он уже не нужен.

– Нет, нужен! Я не буду продавать его коня. Я ждать его буду… мы ждать будем…

– Конь сдохнет от старости пока Назара дождётся.

Алёша всё это понимал. Сейчас Вальхензею девять, а лошади, в среднем, до двадцати лет живут, а иногда и меньше… Да разве это важно? Не продаст он коня.

От Петровича Алёша опять шёл как в тумане. Дойдя до железнодорожной платформы Беговая, он сел на лавку и опять стал смотреть, как подходят электрички, открываются двери, из них выходят люди, а те, кто на перроне, заходят вовнутрь и потом уезжают.

Лешка думал, глядя на входящих в вагоны электрички людей, о том, что вот сейчас они здесь, в этом месте и в это время, а потом за ними закроются двери, и он их больше не увидит, как и они его. Такое странное сравнение этого железнодорожного перрона со своей жизнью возникло в его голове. Он раньше никогда так серьёзно не задумывался ни о чём в своей жизни, да и вообще раньше его жизнь была проста и по-детски наивна. Но теперь он повзрослел и всё изменилось. Он никогда не думал, что можно вот так в один миг потерять то, что тебе дорого. Хотя, разве он знал, что Назар так дорог ему? Всю боль от потери друга он ощутил только сейчас, осознав это, как и то, что это единственный человек, который стал так важен ему. Он и сам не мог уже вспомнить, когда это всё началось. Когда он стал воспринимать Назара, как часть себя самого. Когда всё, что он думает и хочет сделать, он стал мысленно обсуждать с Назаром. Когда о каждой своей удаче или разочаровании он стал рассказывать другу, хотя только в мыслях. И от этих мысленных диалогов с ним Алёше становилось легче. Когда этот человек, войдя в его жизнь, стал для него всем, он и не знал. Единственное, что Алёша понимал – это то, что ему легче жить, зная, что он не один, что есть Назар. И в мыслях он всегда может ему обо всём рассказывать, а иногда, хоть и редко, даже увидеть его и тогда, сидя напротив него, поделиться радостями и проблемами в своей жизни, зная, что Назару всё поймет.

Весь этот идеалистический, созданный им же самим мир, рухнул в один день. Алёша впервые в своей жизни столкнулся с осознанием того, что есть ещё в этом мире и другие вещи, которые в один миг могут повлиять на жизнь человека. Он никогда не задумывался о власти и только теперь, когда Назар оказался за решёткой, понял, что в их жизнь вмешалось то, чего они не в силах преодолеть. Лёша только сейчас стал осознавать, что такое государство, закон и власть, и их сила такова, что обычные люди против их воли бессильны что-либо изменить. Он ощущал себя лишь частичкой обшей массы людей, которые живут в этой стране и подчиняются её законам, и по этим законам Назар будет осужден, а он лишь примет это как должное и ничего уже не сможет изменить. Сам фатализм этого явления был для него страшен и непонятен. Он хотел помочь, он