Баланс игры книга первая Русский морок

Автор Владимир Бурбелюк

Книга первая "Русский морок" из трилогии контрразведывательного романа "Баланс игры", переносит читателя в конец семидесятых годов, когда напряженность в мире стала нарастать, политическая и военная разрядка были заморожены, и выбраться из этого тупика обычными политическими, дипломатическими средствами стало невозможно. Нужен был другой инструмент, чтобы повлиять и изменить баланс сил.
Сложные, почти парадоксальные задачи, поставленные органам госбезопасности высшими государственными структурами стран, имели невероятный характер, которые заставили применить особые мероприятия, используемые в тайных войнах.
Название «Баланс игры», в номинальном выражении, определяет изощренную схватку между спецслужбами СССР и Франции, а заголовок первой книги, «Русский морок», определяет смысл происходящей грандиозной государственной мистификации в авантюрной форме.
Приоритет государственных ценностей на всем протяжении произведения, как основная идея, ведущая к достижению главной цели, мирного сосуществования, позволяют использовать любые средства, даже, претенциозно исключённые из методики ведения "тайных войн".
Действие происходит в Москве, Ленинграде, Краевом центре, Париже, Берлине, Лиссабоне, пригороде Гамбурга и в Вашингтоне в 1977 году.

• Язык: Русский
• Издатель: Владимир Бурбелюк
• Дата выпуска: 14 авг. 2020 г.
• ISBN: 9781005662585

Владимир Бурбелюк

Родился в Лейпциге (Германия).Закончил журфак университета, но в профессии не работал.Проживаю в Москве.

Предварительный просмотр книги

Владимир Бурбелюк

Баланс игры. Контрразведывательный роман. Книга 1. Русский морок

Равновесие всегда справедливо, ибо исходит от Бога.

La Bruyre, Jean de (1645–1696) Французский мыслитель Жан де Лабрюйер (1645–1696)

© Бурбелюк В.Д., 2018

© Оформление. Закрытое акционерное общество «Научно-технический центр исследований проблем промышленной безопасности», 2018

Вступление

Сентябрь 1977 года. СССР. Краевой центр. Французы, он и она, тесно держась под руки, шли по привокзальной площади Краевого центра. Одетые оба в куртки цвета хаки, культовые среди молодежи на Западе со времен «Фракции Красной Армии» (нем. RAF, Rote Armee Fraktion)[1] и голубые расклешенные джинсы. Они значительно выделялись среди невнятно, тускло и однообразно одетых жителей города. Издалека было трудно определить, где мужчина, а где женщина. Примерно одного роста, с длинными, каштанового цвета волосами, удивительно, почти одинаковыми чертами лица.

Промышленный смог, прочно осевший в городе, где люди и предметы переставали представать в реальном виде, а смотрелись, имея зыбкие, подрагивающие, даже размытые, незавершенные очертания, в каком-то непонятном, едва заметно пульсирующем виде. Громадное скопление постоянно работающих заводов, фабрик, машин и механизмов, испытательных станций и полигонов, гидролизных цехов, электровозов и паровозов в этой большой кузнице оборонной промышленности, производившей военную продукцию, не переставая, не останавливаясь ни на минуту, постоянно создавало эту пелену, основательно накрывшую город и окрестности.

Французы, не торопясь, преодолели площадь, разом перепрыгивая через трамвайные пути, и подошли к железнодорожному вокзалу.

Перед самым входом в здание стоял памятник, помпезная фигура то ли кузнеца, то ли сталевара, около которого они остановились. Француженка прикоснулась ладонью к чисто вымытому, поблескивающему мрамору, провела рукой и, обернувшись, поманила рукой спутника. Тот подошел ближе, положил широкую ладонь на камень и, подняв голову, проговорил какую-то фразу, глядя на искаженные каким-то невероятным усилием черты скульптуры. Она улыбнулась и кивнула головой. Коротко свистнул паровоз на путях.

Пара обошла памятник, повернула направо, вдоль кованой ограды, отделявшей привокзальный скверик от первого, главного перрона, в самый его конец. Там, на конечной остановке, с визгом разворачивался трамвай, а между двумя ларьками, как между башнями, начинались ступеньки подъема на длинный навесной пешеходный переход через железнодорожные пути.

Солнце, по-сентябрьски не высоко приподнявшееся над горизонтом, бросало длинные тени домов, деревьев, фонарных столбов и редких людей на улицах. Казалось, город только начинает просыпаться. На самом деле давно заведенный ритм Краевого центра продолжался, как обычно, в это время, заканчивалась третья заводская смена и начиналась первая.

Рядом с остановкой трамвая французы наткнулись на продавщицу пирожков подле выставленного на асфальт бака, обмотанного рваным стеганым одеялом для сохранения тепла. Из щели под закрытой крышкой клубилась тонкая струйка пара. Отсчитав монетки, они купили по пирожку и тут же, не отходя, начали есть, вначале осторожно откусив по первому кусочку и внимательно глядя друг на друга, а потом, основательно раскушав, взяли еще.

Обтерев пальцы выданными к каждому пирожку квадратиками плотной канцелярской бумажки, он достал коробочку для свертывания самокруток, изготовил сигарету, передал спутнице, потом сделал себе.

Они отошли в сторону да так сладко затянулись, выпустив тонкими облачками дымок, что оперативникам из группы наружного наблюдения[2] самим захотелось так же вкусно закурить.

Продавщица пирожков, поставив руки в боки, неодобрительно смотрела, как они, покуривая, о чем-то тихо, со смехом переговаривались. Не найдя рядом урны, он завернул окурки в промасленные бумажки от пирожков и положил к себе в карман.

Около начала лестницы на переход он взял ее под локоть, и они, также плотно прижавшись, стали осторожно подниматься по разбитым ступенькам.

Начальник группы сообщил по радиотелефону в Краевое управление КГБ, что «объекты»[3], минуя вокзал, двинулись по пешеходному мосту через железнодорожные пути. Два оперативника в пешеходном режиме, далеко разделившись, «потащили»[4] их, а машине наблюдения пришлось на высокой скорости мчаться в объезд через весь район до транспортного моста через железку и подъехать к переходу с другой стороны, где стоял один из двух наблюдателей, переминаясь с ноги на ногу от ожидания.

Вскочив в машину, он показал рукой направление, но они, проехав сотню метров по узкой пустынной улочке, вынуждены были остановиться. Наблюдение пришлось продолжать издали. Появление в такое раннее утро непонятных людей, тем более автомобиля «Волга», здесь, в обветшалом рабочем районе, сейчас, в раннее воскресное утро, было бы явно не к месту.

«Правильно работают эти двое! Квалифицированно ушли на пустой пешеходный мост через железку и подрезали мобильное наблюдение! – подумал начальник группы. – Надо было им очень хорошо постараться и как следует облазить все вокруг, чтобы подобрать такое место, да еще подходы к нему!»

Он знал, что заказ на эти объекты поступил позавчера. «Иници атор»[5] неофициально сообщил, что они научные работники, аспиранты-стажеры из Франции, впервые в городе, приехали в четверг, а через два дня, в субботу, с утра, другая бригада подразделения наружки[6] упустила этих ученых. Оперативники группы, пометавшись по району, так и не смогли ухватить их, и те «ушли» на три часа, пока не вернулись «на адрес». На «разборке» понять-то поняли, каким образом «груз»[7] незаметно оторвался и исчез, но откуда эти новички в городе могли знать о проходном подъезде в доме?!

Сегодня его смена «приняла»[8] их и пока все шло нормально. Трудно, замысловато, но вполне терпимо. Сложный для наружного наблюдения райончик: пустые улочки, ни души, бригада просматривается, как вошь на ладони! Словно по заказу, эти научные сотрудники все учли и приготовились! А тут еще туман!

Привычный для начала осени туман незаметно, словно ниоткуда, появился в жилом квартале за вокзалом, куда спустились французы. Поначалу возникли островки тумана, стелящегося низко над землей, еще прозрачные и легкие, которые постепенно, сливаясь и разрастаясь, становясь плотными, почти свинцовыми, заполнили пространство между двухэтажными деревянными домами барачного типа, по-быстрому поставленных в первый послевоенный год. Продвигаясь, теперь уже быстро, далеко вперед, туман накрыл небольшой чахлый скверик в конце квартала и покатился было дальше, однако был остановлен высокой заводской стеной, проходившей рядом, даже, можно сказать, совсем вплотную к границе сквера, обсаженного низкорослым кустарником. Беззвучное, почти мистическое, настойчивое движение этой мглистой, плотной массы пошло по стене, достигая ее края и, переваливаясь кое-где сквозь натянутую поверху, в четыре ряда ржавую колючку, местами изрядно провисшую, а кое-где и вовсе сгнившую от времени.

«Это «заготовка», – окончательно убедился в своем первом предположении, сделанном еще вчера в отделе, на разборке, начальник бригады. Анализируя дальше, он прикидывал: – В новом, чужом для них городе так профессионально уйти, как вчера, или вот, как сейчас, проложить такой невероятно исключительный маршрут! Нет, здесь кто-то заранее поработал! Сделаю это предположение в рапорте. Тогда становится понятным! Ах, черт, если это действительно так, то нам надо быть на стреме постоянно! Могут выкинуть еще не то! Ну, вот чего им в такую рань идти в этот рабочий квартал с домами коридорного типа?! Тут нет ни музеев, ни тебе кинотеатров. Даже занюханного кафе, не говоря уж про рестораны! У них наверняка намечается дело! Скорее всего, выдвигаются на акцию!»

– Докладывай, что там? – Он повернулся к сидевшему сзади оперативнику с рацией.

Тот махнул рукой на крышу сарая во дворе дома, куда они, затаившись, въехали, там неловко примостился коллега с мощной телекамерой и переносной рацией.

– Началось движение вон в том скверике! – Оперативник показал в сторону чахлого скверика вдали, уже окутанного туманом, включил рацию погромче, откуда задребезжал металлический, искаженный голос наблюдателя с крыши сарая:

– Появился «контакт»[9] со стороны домов левее, от группы деревьев. Вероятно, там прятался до появления «груза». Принес предмет, похожий на планшет, или доску в коричневой оберточной бумаге. Держит пальцами за край, значит, он нетяжелый. Вступили в контакт и продолжают разговор.

Встречу «объектов» с «контактом» издалека отсняли на камеру, съемка была некачественной, туман уже закрыл весь сектор наблюдения.

«Да уж, туман, туман! Ну, как назло, вот чего он сейчас вылез, откуда только взялся на нашу голову!» – Обида на погодные условия была сильной, а потом, уж совсем некстати, в голове закрутилась музыкальная фраза из песни, которую постоянно крутили на радио: «А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги». Такой бодренький, проникновенный комсомольский баритончик! Начальника смены передернуло, еще и полгода не прошло, как привез тело погибшего сына с БАМа[10]. Он тяжело вздохнул: «Вот сука, завлекает пацанов за туманом ехать! Вкалывать за песни у костра, да кашу из котла! Провокатор!» – и снова окинул взглядом рабочую территорию.

– Вроде как заканчивают встречу! – доложил по рации оперативник с крыши сарая. – «Контакт» передает им планшет и забирает у них! Наблюдаю небольшой пакет. Кладет во внутренний карман куртки. Пошла концовка!

«Теперь наступает самая главная фаза! Начинаются ребусы и кроссворды! – Начальник группы напрягся, не любил он концовки, всегда непредсказуемые. – Надо решать, какие будут их действия! Ясное дело, вместе не пойдут, будут расходиться. А вот как? Эта парочка пойдет «на адрес», обратно, через переход, а куда двинет «контакт»? Куда? К автобусной остановке, за три квартала, который ходит тут раз в час? Ну, может, тормознуть в сквере до их ухода и потопать той же дорогой, это хорошо, и мы его «погрузим», или…»

Ему в голову вдруг пришла неожиданная, даже невероятная мысль, и от этого, заволновавшись, он не сразу смог правильно поставить задачу, отрывисто давая указания своим «негласникам»[11].

– Держать «контакт»! Немедленно! Кто-нибудь! Бегом к стене! Приготовиться! Через забор! Как угодно! Но быть там! Он не пойдет с ними. Может пойти заводом, через заводскую стену! Подхватывай его! – охрипшим голосом взволнованно приказал бригадир.

Один из оперативников опрометью бросился по параллельной улице к заводской стене.

– Встреча продолжается уже больше пятнадцати минут, – сообщил наблюдатель на крыше, – они заканчивают, прощаются, пожимают руки, снова говорят. Сейчас «объекты» начали движение в нашу сторону, скорее всего к пешеходному мосту. «Контакт» пошел в противоположном направлении.

Рация замолкла, было слышно только дыхание наблюдателя, потом снова возник его голос.

– «Контакт» начал обходить клумбу в сторону заводской стены, побежал к стене, – взволнованно сообщил оперативник, – прыжком достал край руками, подтянулся до пояса, перевалился за стену и нырнул туда. Там даже колючки не было! Подготовился, гад! Ни хера себе, стенка больше двух метров!

– Отставить ненормативные выражения! – пресек начальник, обескураженный таким развитием оперативной обстановки. И злясь на себя, что поздно сообразил: – Продолжаем вести «объекты»! – А про себя подумал: «Может, мой парень возьмет его там, за стеной!»

Двое оперативников «потащили» французов, а машина поехала в обратный путь к привокзальной площади, там для контроля объехала несколько раз всю территорию, потом взяла курс к общежитию университета, где проживали наблюдаемые, которые через полчаса и появились. Оперативники пешего наблюдения доложили, все в обычном порядке, объекты зашли в магазин, купили продукты, постояли около афишного табло и вернулись домой.

Начальник группы посмотрел на часы, скоро прибудет смена. За все время работы в «наружке» он никогда никого не «терял», а сегодня случилась большая неприятность. В другой бригаде наблюдения эти объекты вчера только ушли, а у него случилось похуже. Потерян «контакт»! «Откуда они свалились на нашу голову! Всего третий день «ведем» их, а уже столько поднасрали они нам, – раздраженно подумал он. – Давненько мы в таком напряге не работали! Как хорошо, что я все же сообразил, догадался о действиях «контакта». Правда, поздновато допер, жаль! Если мой парень там, за стеной, не подхватит его, то потеряли! Ладно, авось, чего и сообразит там, на месте!»

Была небольшая надежда на фотографии, которые зафиксировали «контакт» на встрече, правда, качество изображения на таком расстоянии, да еще при тумане, вряд ли будет удовлетворительным, а это значит, что сработали все на минус, и придется создавать опергруппу для его выявления и установки. «Плохо, – подумал начальник группы, – съемка в тумане ни к черту, может, и лиц не будет видно. Да еще ушедший «контакт». Акробат прямо-таки, из цирка, не иначе!» Бригадир понимал, что его парень имеет мало шансов «отгрузить» этого «циркача». На огромном заводском пространстве, где тысячи людей, десятки цехов, склады, подсобки, затеряться и исчезнуть «контакту» было легко. Даже потом, позже, незаметно также назад перемахнуть через заводскую стену и уйти.

Вернувшись на «базу», начальник сдал материалы наблюдения[12] в отдел и приготовился писать рапорт, ожидая информацию от оперативника, который перемахнул через стену на заводскую территорию.

Вскоре действительно звякнул телефон.

– Я его не перекрыл! Был позже «контакта» на той стороне, а там он потерялся. Адрес не установлен! – услышал он своего парня, который тяжело дышал в трубку.

– Все равно молодец. Ладно. Иди на отдых! – Начальник группы положил трубку и сел писать отчет.

Капитан Дробышев, главный отдела «негласников», поднял невыразительные глаза от рапорта:

– Упустил, Иваныч! У нас уже второй уход за два дня! Теряем форму, что ли, а ведь у тебя лучшая бригада! И так непрофессионально потерять!

– Шалишь! – Бригадир группы спокойно встал и пошел к выходу, обернулся от дверей: – Это он профессионально, выдрюченно потерялся! Да были бы они люди как люди и шли бы себе спокойно в адрес, так нет же, прыгают через трехметровые заборы, как обезьяны. Я такого акробата, такого циркача первый раз «вел».

– Бывает! – сочувственно сказал Дробышев, отложил рапорт и с сарказмом спросил: – Может, нам кого подобрать из краевого цирка к тебе в бригаду? – Однако, увидев, как побелело лицо и сжались губы бригадира, поспешно и дружелюбно добавил: – Ладно, ты, Иваныч, не обижайся. Это я так, в виде сочувствия. Сейчас доложусь наверх. Ты посиди пока, может, там захотят опросить лично! – Он показал рукой на потолок.

Бригадир вернулся к своему столу, просидев так с полчаса, увидел, как начальник ответил на звонок телефона, а потом махнул ему рукой:

– Генерал меня вызывает к себе. У него, кстати, сидит «инициатор»! – Начальник сощурил глаза и хитровато добавил: – Там еще полковник из Москвы! Только сегодня приехал к нам. Пойду им докладывать. Ладно, все, давай, иди! Свободен!

Часть первая

Февраль – апрель – август 1977 года

Глава 1. Москва. Кремль. Кабинет Л. И. Брежнева / ЦК КПСС. Сектор оборонной промышленности / КГБ СССР / Резидентура СССР во Франции / Резидентура СССР в Португалии / ФРГ. «Шлюзовик» Мюллер / Постановка задачи

Февраль 1977 года. СССР. Москва. Однообразный и надоевший правительственный маршрут из Заречья в Кремль, на который Леонид Ильич Брежнев давно уже привык не обращать внимания, сегодня казался ему долгим и утомительным.

Обрушительное политическое событие вчерашнего дня, не выходившее у него из головы, невольно заставляло торопиться, еще и еще, хоть как-то, сократить время на точно рассчитанном пути, в «зеленой волне»[13], с перекрытыми Сколковским шоссе, Можайским шоссе и Кутузовским проспектом. Ему безотчетно казалось, что он опаздывает. Настойчивая, подсознательная мысль подгоняла его поскорее домчаться до города, чтобы принятое им для себя решение уже было «в работе».

– Поднажми! – бросил он густым низким басом, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Не положено, Леонид Ильич! Не можем превышать установленную крейсерскую скорость! Уйдем из «волны»! – ответил, поджавшись, начальник личной охраны. Он еще утром, с первого взгляда на генсека, отчетливо увидел, в каком тяжком напряжении тот находится.

Брежнев недовольно глянул на него, ничего не сказал, вновь откинулся на мягкое кожаное сиденье и отвернулся к окну, запорошенному вихрями поднятого сухого, промороженного снега от мчащегося лимузина, за которым проносились, мелькали деревья, посты ГАИ и машины «девятки»[14] на контроле по обеим сторонам трассы.

Генеральный секретарь ЦК КПСС жил тяжелой жизнью первого лица супердержавы, связанный миллионами невидимых нитей с миром, посекундно сверяясь с международными и внутренними событиями, в колоссальном напряжении от ответственности за людей и страну, в своем невыносимом по сложности задач и решений деле.

Вчера, в самом начале рабочего дня, его помощник ловко проскользнул в кабинет и быстрым шагом приблизился к столу.

– Леонид Ильич, на сегодня, 14 февраля, график работы до шестнадцати часов, как велели врачи!

– Там кто? – кивнул Генеральный секретарь ЦК КПСС на дверь.

– Сидит Черненко с делами секретариата и подошел советник-международник с ночным письмом американского президента. Какие будут распоряжения?

– Давай-ка советника с письмом! Остальное подождет! – ответил Брежнев и почувствовал, как после тягостных дней ожидания послания из-за океана неожиданно возникла тревога, даже какой-то необъяснимый страх.

А в приемной, не находя себе места, метался советник по международным делам. Сразу же, прочитав «на языке» письмо, он схватился за голову, не представляя себе, как он доложит и как будет комментировать. Когда ему принесли тщательный, лингвистически подведенный к нормам русского языка перевод письма новоизбранного президента США Джимми Картера[15], он сразу же «завернул» его со словами:

– Мягче! Мягче! Вы что там, ошизели! Такое нести к самому? Не понимаете, что ли?!

Лихорадочно примериваясь к дипломатическому лексикону, в перевод были внесены смягченные формулировки, которые, не меняя смысла, значительно ослабляли эмоциональную окраску сути каждого пункта не слишком длинного списка новых американских предложений по разоружению в рамках ОСВ-2[16].

Сейчас, нервно прохаживаясь по приемной со вторым вариантом перевода, он ждал, что будет дальше. Из кабинета вышел помощник генсека, но ничего не сказал, а только глазами и большим пальцем правой руки показал на двери кабинета, куда они, осторожно ступая, вместе и вошли. Советник положил на стол красную папку.

– Леонид Ильич, вот перевод письма президента США от 14 февраля 1977 года! – Помолчав несколько секунд, он спросил: – Нам остаться, пока вы будете изучать его?

Брежнев молча, с непонятным для всех выражением лица посмотрел на папку, поднял глаза на советника и сдавленным, непривычно осипшим голосом сказал:

– Ты вот что… – он остановился, прокашлялся и, как бы что-то решая, задумчиво, даже нерешительно сказал: – Зачитай-ка это сам!

Теплым, доверительным тембром голоса, каким он привык работать еще в МИД с послами государств, советник приступил к чтению, однако даже этот ослабленный перевод сразу привел Генерального секретаря ЦК КПСС в короткое предобморочное состояние. Сердце кувыркнулось и на мгновение перестало биться, потом откуда-то издалека потихоньку затрепетало. Полуобморок был мгновенным, помощник и советник не заметили ничего необычного. Он как бы откинул голову на спинку кресла и на минуту закрыл глаза. Так было видно со стороны. С виду! Это тогда, почти десять лет назад, в конце августа 1968 года, была длительная потеря сознания, когда принималось решение о вводе войск Варшавского Договора в Чехословакию. Академик Чазов нашел его повалившимся на письменный стол без сознания, и с этого момента на все последующие годы началась его тяжелая борьба за строгое соблюдение врачебного режима первого лица великой державы, а с этого дня пошло разрушение крепкого организма генсека. Если не считать те, самые первые, два раза на целине, где он, как Первый секретарь ЦК Компартии Казахстана, приходил в сознание на носилках.

Психологический шок, как следствие внезапного страха, острой обиды и глубокого разочарования, который накрыл Генерального секретаря ЦК КПСС, начался уже потом, когда он, выждав длинную паузу после первого прочтения, сказал:

– Давай, еще раз! – потребовал он, опять каким-то не своим, одеревеневшим голосом.

Теперь уже, скрупулезно вслушиваясь и вникая в полный смысл, до глубины понятия каждого слова, междометия или союза, в предложения американской стороны, до него отчетливо дошло, что все вот это, изложенное на двух листочках бумаги, есть не что иное, как полный, катастрофический откат на десяток лет назад.

Советник повторно озвучил послание, остановился и негромко кашлянул. В кабинете повисла тяжелая пауза.

Для помощника генсека было неожиданностью, когда Брежнев приказал читать документ вслух. Обычно он сам работал с документами. Помощник и советник не знали и никоим образом даже не могли догадаться, что Брежнев внезапно, почувствовав тревогу, граничившую со страхом, не решился остаться один на один с этим письмом.

Леонид Ильич долго сидел неподвижно, уставившись в одну точку, потом требовательно протянул руку, взял текст перевода из красной папки «Особого контроля», которую, поспешно шагнув к столу, раскрыл перед ним советник, и начал читать сам, останавливаясь на некоторых местах послания, делая пометки карандашом, быстрые и нервные.

Через некоторое время поднял голову и кивнул на дверь, выпроводив всех из кабинета. Теперь ему надо было остаться одному.

Опытный, тонко чувствующий политик, Леонид Ильич Брежнев еще в сентябре 1976 года насторожился, когда за два месяца до выборов Картер прислал своего доверенного человека – А. Гарримана. Тот приехал в Москву закрытым порядком и обещал, что в случае избрания Картера президентом будут предприняты необходимые политические усилия для подписания Договора ОСВ-2. Брежнев сразу распознал этот дипломатический, умиротворяющий маневр, в то же время надеясь, что команда профессиональных политиков из окружения случайного в международных делах человека, который стал президентом Северной Америки, удержит его от опасных шагов и непоправимых действий.

Надежды не оправдались, команда президента не смогла в полной мере обуздать этого фермера с юга Америки от немедленных, отвязанных, популистских заявлений, которые покатились тиражироваться по всему миру. Картер отчаянно хотел завоевать благосклонность не только своей страны, но и всего человечества, делая беспочвенные, дилетантские заявления о всеобщем разоружении и о мире во всем мире!

События пошли так, как и предвидел Брежнев. 1 декабря 1976 года в своем первом послании Д. Картер, уже как избранный президент, подтвердил разворот от достигнутых соглашений с предыдущим президентом Фордом во Владивостоке. Он писал, что «не может, разумеется, быть связанным предшествовавшими переговорами по ограничению стратегических вооружений».

«Это его первое, пробное, предложение изменить ход многолетних, с неимоверными трудностями проходящих переговоров по ОСВ-2, – уверенно понял смысл этих строчек Брежнев, – и он хочет отвязаться от них для гонки вооружений на новых направлениях. Америку захлестывают параноидные вопли об отставании США, о беззащитности страны перед красной угрозой. Он хочет втихаря развернуться в плане довооружения, даже перевооружения армии и только в далеком будущем перейти к существенным сокращениям стратегических наступательных вооружений. Второе в его стремлениях – стать новым великим миротворцем! Чтобы весь мир рукоплескал ему, спасителю от термоядерной войны!»

– Трубит на весь мир о грандиозном сокращении ядерных арсеналов! Полный профан в мировой политике. Сам себя загнал в угол! – сказал он еще тогда Андрею Андреевичу Громыко, министру иностранных дел, когда тот зло, поджимая губы, в очередной раз зачитывал новые высказывания Картера, даже не комментируя его непрофессиональные действия на дипломатическом уровне. Брежнев смог предугадать политическую сущность Картера.

Принцип иметь дело с тем президентом США, который волею судьбы оказывается в Белом доме, заставлял Кремль полностью пересматривать все те наработки, которые уже имелись от предыдущего. Интерес к кандидату демократической партии Джимми Картеру был особый. Совершенно неизвестная политическая фигура, и не только для Международного отдела ЦК КПСС, но и для Америки, где его почти не знали.

Предвыборная программа и заявления давали надежду на положительные перспективы, однако его истинные взгляды были неизвестны. И хотя он критиковал отказ президента Форда от употребления термина «разрядка» и замораживание переговоров ОСВ-2, тем не менее его публичные заявления о нераспространении ядерной угрозы, полном запрещении испытаний, а главное – призывы в пользу сокращений ядерного оружия, вплоть до его полной ликвидации, заставляли генсека с недоверием относиться к нему.

Брежнев в последний раз прочитал текст письма и свои пометки с левой стороны, на полях.

«Это сегодняшнее письмо ставит окончательную точку для понимания позиции американской стороны! – Леонид Ильич, уже в который раз, заостряясь на некоторых пассажах в тексте подачи позиций американской стороны, анализировал новые предложения. – Он хоть и долго готовил меня к такому удару, но получилось все же как-то исподтишка! Неожиданно, больно и хлестко! Он, конечно, зарвался, получив в руки супердержаву. Баптист чертов! Он баптист, а я коммунист! Это он, «выкрест», перескочил в другую веру, как мне писали аналитики Андропова, из прихожанина «Дозорной Башни», Церкви Свидетелей Иеговы стал заурядным баптистом».

Новый президент постоянно цитировал Писание, привязывал везде и ко всему права человека. Это было не по правилам, которые всегда соблюдались сторонами в течение многих лет. «Этот ответ на «Открытое письмо» академика Сахарова, – раздражаясь, подумал генсек, – поддерживает и уважает взгляды и принципы академика! Сунули этот ответ ему за углом, в консульстве США в Москве!»

Брежнев был хорошо и документально информирован по «Записке Председателя КГБ при СМ СССР Ю. Андропова в ЦК КПСС о переписке Президента США Дж. Картера и А. Сахарова», где была приложена копия перехваченного письма Картера.

«Картер пытается здесь давить на наши социалистические идеалы, используя ученых. Обращается к нему, как к своему. – Брежневу была неприятна эта «возня» Сахарова, создателя и отца термоядерной бомбы! – А тут еще взрывы в Москве, в метро, с людскими потерями[17]! И совсем уж внаглую рвануло около КГБ, у их приемной!» – Он недовольно мотнул головой и приказал себе отбросить все эти ненужные эмоции, которые мешали главному. Надо практически решать, что делать с новыми предложениями могущественного противника.

Сразу же после прочтения письма у него засветилась отстраненная, как бы боковая мысль, которую он никак не мог как-то сразу постигнуть. Ему надо было еще кое-что вспомнить, что-то очень важное, которое позволило бы этой мысли или идеи развернуться во всей плоскости. Продолжая перебирать и искать в памяти фрагмент воспоминания по этой зацепке, он как будто издалека, приближаясь к главному, подумал: «Мы придавим американцев со стороны нашей науки. Только иначе! Не письмами и завываниями, а нашим военным изделием! Сделаем подсечку!» Генсек уже оправился от первого потрясения, и теперь голова работала, как всегда точно и выверенно, мысли выстраивались в жестком, но единственно правильном направлении. Он внезапно воочию увидел то, что было в его воспоминаниях, которое во взаимодействии с той самой затаенной мыслью пришло в движение и определилось в готовом решении. Теперь он знал, как надо действовать.

Прошло два часа, прежде чем генсек закончил работать над письмом, так и не вызвав, не задав ни единого вопроса советникам и помощникам, которые в нервном напряжении сидели через несколько дверей по коридору в совещательной комнате. Только потом, еще через час, разрешил войти Константину Устиновичу Черненко, который нюхом старого, опытного аппаратчика уловил тревожную ситуацию и, как давний друг генсека, понял, что тот уже решил, как управиться с этой политической катастрофой.

– Здравствуй, Леня! – с порога зачастил Черненко, подходя к столу и пристально всматриваясь. – Это письмо просто недоразумение! Ты же понимаешь, голова закружилась от победы на выборах! Захотел выставить себя президентом нового пути! Вот и накатал такое письмо!

– Костя, ну что ты, в самом деле, что ты несешь, какой – сгоряча? Сам знаешь, как долго и планомерно он подводил меня к тому, что никсоновским и фордовским договоренностям с нами – конец, не будет он отвечать за владивостокские дела! – грустно и разочарованно отозвался генсек. – Этот баптист похерил все, что я сделал за эти годы! Ты же знаешь!

Мало того что все проходило через Секретариат ЦК КПСС, тем более переписка с главным противником, которая была на первом плане, но еще больше было в личном плане общения двух людей, которые полностью доверяли друг другу.

– Леонид Ильич, ну, это пока еще только письмо! Это еще ничего не значит! – нервно и неуверенно, уже взвинченный состоянием генсека, начал проговаривать Черненко, присев на стул.

– Это уже его позиция! Позиция страны! Письменная. Документ! – мрачно и тяжело отрезал Леонид Ильич, потом, помолчав, тихо, словно констатируя самое сокровенное, неуверенно заявил: – Костя, это письмо президента мне видится похожим на оскорбление!

Он выжидающе глянул на Константина Устиновича, который тут же подобрался на месте и тихо ответил:

– Это и есть личное оскорбление! Хочет показать, где твое место, Леня. – Черненко, всю жизнь работающий с документами, умел, как никто другой, читать между строк.

– Вот даже как! – внутренне затрясся генсек, не позволявший себе никогда никаких эмоций в делах. – Нехорошо это! А дальше будет только хуже! Мы попадаем в ловушку! Заявить на весь мир, что мы не поддерживаем предложения американцев о всеобщем снижении ядерных арсеналов, вплоть до их полного уничтожения, – значит выставить себя страной с затаенной, не мирной позицией, а принять – влететь в нескончаемые переговоры, и наша экономика не выдержит. Мы загнемся! Гохнемся, туды его, налево!

Он глянул на старого друга, словно ожидая от того немедленного ответа в решении этого политического кризиса. Черненко молчал, нервно проводя рукой по густой, вьющейся шевелюре, он знал, что в Кремле начали готовиться к такому развитию событий сразу же, после первых явственных тенденций в развитии такой двоякой, двусмысленной ситуации.

Не сработала «тульская линия». За два дня до инаугурации Картера, 18 января 1977 года Леонид Ильич Брежнев сделал заявление года в Туле по случаю награждения города. Две позиции звучали непривычно. Никогда такого еще никто не слышал от СССР, однако они отражали суть военной политики ЦК КПСС:

– приписываемые Советскому Союзу стремления к превосходству с целью приобретения способности для нанесения первого ядерного удара не имеют под собой никаких оснований;

– целью Советского Союза является лишь создание оборонного потенциала, достаточного для того, чтобы удержать любого потенциального противника от агрессии против него.

Этот сигнал об «оборонной достаточности», посланный для США «тульской линией», не принес ожидаемых результатов, а только еще больше распалил команду президента США.

Нужно было создавать новые предпосылки диалога Брежнева с президентом Картером после его вступления в должность. Такая острая государственная необходимость возникла с получением письма вчера, 14 февраля, где жестко и конкретно заявлялось о необходимости пересмотреть ранее достигнутые соглашения и подготовить новый пакет условий для заключения Договора ОСВ-2.

Брежнев, поставленный в новую политическую ситуацию, теперь думал и принимал решения только в этом направлении: «Если появился этот новый термин «тульская линия Брежнева», как мне докладывали, значит, надо держаться его и не отступать ни на шаг. Знаю! По всем направлениям они впереди нас. А вот имеют ли они представление о наших новых возможностях нанесения термоядерного удара?! Знают ли они о новой крылатой ракете, которую мы запускаем в производство?» – Это было как раз то, что извлек из памяти генсек и привязал к уложению из двенадцати слов в тексте письма президента Джимми Картера.

Фрагмент письма стоял у него перед глазами, где отдельно, в «Дополнительных условиях», выделялся пункт: «Оставить за рамками Договора ОСВ-2 для последующих переговоров крылатые ракеты большой дальности».

«Они сознательно ввели этот подпункт, это положение, эту ситуевину. Они хотят вычленить из обсуждения крылатые ракеты большой дальности! Такое положение позволяет им доработать и поставить на вооружение свои СКР[18]. Только они другие, эти их «крылатки», не чета нашим! Это их ошибка, здесь мы имеем зазор, щель, куда воткнем ломик и нажмем. Подломим их так, что прибегут резво с авторучками в зубах. Вот так-то!» – окончательно решил он и почувствовал приятное удовлетворение, как всегда, когда ему удавался правильный политический или организационный ход.

Решение было найдено, однако теперь стояли трудности ввести в действие принятый ход.

Сейчас, когда уже совсем отчетливо высветилась мысль, с которой он сегодня утром проснулся и которая все накручивалась, и накручивалась у него в голове, он видел досконально весь вопрос в целом: «Картер предложил вынести и не рассматривать вопрос о крылатых ракетах большой дальности. Вынести за скобки, отложить обсуждение на три года после подписания Договора ОСВ-2. Значит, они понятия не имеют о нашем «Болиде». Это и было то самое решение, которое постепенно созревало у него в голове после получения письма: «О нашем супероружии у них недостаточно информации, нет полноты, поэтому-то вынесли эту категорию на потом, за рамки проекта Договора ОСВ-2. Значит, надо сделать так, чтобы узнали! Чтобы испугались ранее не виданного оружия!» – Брежнев подловил эту мысль, которая не случайно соскользнула в размышлениях. Это решение, как единственно возможный выход в новой политической ситуации с проблемой «фермера из южных штатов», ему определенно понравилось. – «В 60-х годах мы закрыли разработки по трем нашим крылатым ракетам. Американцы считают, что на сегодня у нас ничего нет такого, и начинают диктовать свои условия, резко отказавшись от владивостокских договоренностей, а я тогда пошел ради их достижения на такие внутренние конфликты с товарищами по партии!»

На заседании политбюро не приняли возможные уступки американцам, на которые можно было бы пойти в переговорах, министр обороны А.А. Гречко в порыве своего выступления назвал Брежнева предателем. Это уже потом, после состоявшихся переговоров, Гречко в кабинете генсека начал каяться и извиняться за слово «предатель», которым он его назвал, сославшись на то, что плохо разобрался во всех материалах. Брежнев, помолчав, сказал маршалу, что примет извинения только на заседании политбюро, при всех товарищах. Маршал принял и на первом же заседании покаянно встал и попросил прощения за необдуманное оскорбление первого лица государства при всех членах и кандидатах в члены политбюро, приглашенных первых секретарях республик, крайкомов и обкомов партии.

Это было потом, а пока, во время переговоров, в телефонном разговоре из Владивостока с Андреем Антоновичем Гречко, который продолжал категорически отказываться принимать тяжело достигнутые договоренности, Брежнев напомнил ему старый эпизод, когда Гречко в Западном секторе Берлина купил за большие деньги американскую ракету, с большими предосторожностями переправил в Московское КБ, но она оказалась подделкой, «куклой». Хрущев тогда спустил ему этот провал и те огромные валютные деньги, которые были привезены из Госбанка СССР в большом бауле четырьмя агрессивными охранниками.

Брежнев напомнил своему министру обороны об этом эпизоде из его жизни: «Не договоримся сейчас с Фордом, придется снова тырить ракеты, как ты тогда, в Западном Берлине!» В телефонной трубке образовался провал, за тишиной он почувствовал униженное напряжение маршала. Подгорному просто, по-мужицки, что тот лучше всего понимал в силу своего культурного уровня и образования, резко сказанул «по матери» и оборвал разговор, повесив трубку.

«Как же так, взять и просто отбросить результаты совместного пятилетнего труда! Подготовленный к подписанию Договор ОСВ-2! Начать новые переговоры, которые потребуют иных решений и длительной проработки, а я ведь могу и не выдержать и не дожить! Этот американец пришел не на день, а на четыре года, да еще может остаться на четыре! Восемь лет!»

Снова и снова обдумывая американские предложения, Брежнев окончательно пришел к выводу, что у Картера нет серьезных намерений идти на соглашения. «Плоский ход! В его действиях просматривается желание получить в глазах мирового сообщества только пропагандистский выигрыш. Он заявил на весь мир о своих «всеобъемлющих предложениях», о глубоком сокращении вооружений. А для чего? Чтобы существенно подправить сделанные под нашим влиянием ограничения при Никсоне и Форде, причем подправить к односторонней выгоде США и на несколько лет отодвинуть подписание Договора ОСВ-2. Они будут наращивать свои арсеналы, а что сможем мы? Оборонный сектор отнимает все ресурсы экономики, вся система перегрелась, пропадают, как в черной дыре, последние крохи благосостояния наших людей! Нет, пора заслушать секретаря по оборонке Рябова, чем он может прибить, нет, пробить, пронять американцев!»

Оставалось решить вопрос с исполнителем. Сразу же возникло имя Семен Цвигун[19]! Брежнев потянулся уже было к телефону, но рука так и повисла в воздухе.

Он понимал, что если даст по этому делу распоряжение Цвигуну, которому доверял полностью, которого и поставил на работу присматривать за Председателем КГБ СССР и иметь своего человека в структуре, тот ничего сделать не сможет в силу ограниченности своих должностных и личных полномочий, только произойдет «засветка» всего дела на корню!

«Нет! Нельзя! – решительно обрезав такое простое решение, подумал генсек, и перед глазами появился образ грузного человека в дымчатых очках, за которыми прятались маленькие, красноватые глаза, которые редко кому удавалось увидеть открытыми, без шторок – очков. – Только этот сможет все организовать!»

Леонид Ильич, хорошо изучив Председателя КГБ СССР и воспитав его, как и прочих, в том русле мышления, которое позволяло нарушать устоявшийся протокол линии поведения, знал: Андропов не подведет и сделает как надо! «Вот его и надо впрячь в это дело! Только его!»

Февраль 1977 года. Москва. Кремль. Представительская «Чайка» ГАЗ-14[20], два месяца назад торжественно подаренная ко дню рождения генсека, первая в серии, подъехала и припарковалась около подъезда здания № 1 в Кремле, как обычно, в одиннадцать утра. Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев вышел, ласково оглядел красавицу-машину густого вишневого цвета и поднялся в свой кабинет уже с окончательно принятым для себя решением.

Осторожно открылась дверь и вошел Константин Черненко.

– Доброе утро, Леонид Ильич! – радостно поприветствовал он и остановился в дверях, ожидая, какие будут дальнейшие действия со стороны генсека.

– Проходи, Костя, здравствуй! – отозвался Брежнев, не вставая с кресла. – Мой ответ американцам подготовили?

– Да, Леонид Ильич, подготовили! Ты посмотришь? – Константин Устинович торопливо прошел к столу и сел, достав два сколотых листа бумаги.

Брежнев читал текст, изредка передвигая на столе пепельницу, вынимая и ставя обратно карандаши из письменного прибора, сделанного из малахита уральскими мастерами.

– Надо подготовить другой, более твердый, в таких же тонах, может, даже резче! – Он бросил карандаш на стол, откинулся на спинку кресла и замолчал, прикидывая, сказать о том решении, которое со вчерашнего дня уже оформилось в голове, или пока подождать. Решил, что нельзя, даже такому доверенному человеку, поэтому продолжил по теме и в обычной манере. – Мне понятно, что Картер не будет продолжать владивостокские договоренности. Он слабый политик. Готовь жесткий ответ.

– Понимаю, сейчас проработаем, и я принесу новый текст. – Черненко привстал, собираясь уходить, но генсек остановил его и спросил:

– Ты помнишь то заседание политбюро, когда мы Митю утвердили Министром обороны СССР?

– Конечно, помню. Там было и твое награждение. Мы там обсуждали… – Черненко удивился тому, что генсек так неожиданно вспомнил это заседание, которое проходило чуть меньше года назад.

– Вот тогда, Костя, после заседания, Устинов и дал мне обещание.

«Сов. Секретно» Рабочая запись

Экз. единственный

ЗАСЕДАНИЕ ПОЛИТБЮРО ЦК КПСС

27 апреля 1976 года

Председательствовал тов. БРЕЖНЕВ Л. И.

Присутствовали: тт. Андропов Ю. В., Гришин В. В., Кулаков Ф. Д., Мазуров К. Т., Подгорный Н. В., Суслов М. А., Устинов Д. Ф., Демичев П. Н., Пономарев Б. Н., Соломенцев М. С., Капитонов И. В., Долгих В. И., Катушек К. Ф., Зимянин М. В., Черненко К. У.

1. О министре обороны СССР

БРЕЖНЕВ. Товарищи, конечно, все мы глубоко переживаем кончину А. А. Гречко, но смерть неумолима. Из наших рядов ушел наш дорогой товарищ, член Политбюро, видный военный деятель, маршал Советского Союза, министр обороны. Перед нами встает вопрос, как нам быть с министром обороны. Очевидно, нужно подумать о назначении нового министра.

СУСЛОВ. Вообще нужно этот вопрос решать, только когда – сегодня или несколько позднее.

ПОДГОРНЫЙ. Надо решать, потому что возглавить министерство человек должен немедленно.

БРЕЖНЕВ. Я бы, товарищи, предложил, не знаю, как вы посмотрите на это дело, назначить министром обороны СССР т. Устинова Д. Ф. Он хорошо знаком с оборонными отраслями промышленности, знает хорошо военное дело. Дмитрий Федорович является членом Политбюро, знаком с работой Министерства обороны, с военными кадрами. Это все очень облегчит ему войти в курс дел и хорошо выполнять возложенные на него обязанности.

СУСЛОВ, АНДРОПОВ, КУЛАКОВ говорят, что т. Устинов Д. Ф. действительно знает дело хорошо и на должность министра обороны кандидатура вполне приемлема.

БРЕЖНЕВ. Когда меня назначали Председателем Совета обороны, пришлось осваивать многое. Видимо, Дмитрию Федоровичу придется также ряд вопросов осваивать.

Очень хорошо, что на Министерство обороны приходит человек с гражданки. С точки зрения разрядки напряженности это тоже будет воспринято правильно.

АНДРОПОВ. Этот факт, безусловно, заметят западные страны. К тому же Дмитрий Федорович является человеком, которого знают в нашей партии хорошо, его знают также хорошо и все военные.

СУСЛОВ. Надо принять решение Политбюро сегодня.

ГРИШИН. Тов. Устинов знает хорошо военную технику, а что касается остальных деталей работы, он их освоит.

КУЛАКОВ. Кандидатура вполне подходящая, хорошая.

БРЕЖНЕВ. Тов. Устинов знает и конструкторские бюро, ведущих конструкторов, знает оборонные заводы.

Какие, товарищи, будут предложения?

ВСЕ единодушно. Предложение правильное, поддерживаем.

БРЕЖНЕВ. Тогда, может быть, надо поступить далее так: собрать коллегию и сообщить на коллегии о нашем решении.

ВСЕ. Правильно. Лучше всего сделать это, Леонид Ильич, Вам.

БРЕЖНЕВ. Хорошо. Уже после похорон Андрея Антоновича мы вместе с т. Устиновым проведем коллегию, объявим о нашем решении.

УСТИНОВ. Я благодарю от всей души Политбюро, кандидатов в члены Политбюро, Секретарей ЦК за то большое доверие, которое мне сегодня оказано назначением на пост министра обороны. Я заверяю Политбюро в том, что приложу все силы и знания, чтобы оправдать это высокое доверие. Я также благодарю всех товарищей за ту хорошую атмосферу, за сотрудничество, которое было у нас и есть в работе Политбюро и Секретариата ЦК.

БРЕЖНЕВ. Я считаю, что мы правильно поступили, утвердив министром обороны т. Устинова Д. Ф., человека опытного, прошедшего школу партийной работы, хорошо знающего вопросы обороны страны. Конечно, 40-летнего товарища ставить на такой участок было бы нецелесообразно.

ВСЕ. Правильно.

2. О присвоении т. Брежневу Л. И. звания Маршала Советского Союза

УСТИНОВ. Товарищи, разрешите мне обратиться к Политбюро ЦК со следующим предложением. Все мы знаем, какую гигантскую работу по укреплению обороны страны выполняет Л. И. Брежнев. Он является Председателем Совета обороны. Роль Председателя Совета обороны у нас очень высокая, и Л. И. Брежнев замечательно выполняет эту высокую обязанность.

По моему мнению, в связи с такой возросшей ролью Совета обороны и Председателя Совета обороны, возглавляющего этот высший военный орган в нашей стране, Председатель Совета обороны имеет все основания получить высшее воинское звание Маршала Советского Союза. Поэтому я вношу предложение присвоить Л. И. Брежневу воинское звание Маршала Советского Союза.

СУСЛОВ, АНДРОПОВ, КУЛАКОВ говорят, что это совершенно правильное предложение и они его поддерживают.

ГРИШИН, ПОНОМАРЕВ, СОЛОМЕНЦЕВ говорят, что Председатель Совета обороны должен иметь воинское звание Маршала Советского Союза.

ГРИШИН. Леонид Ильич прошел большую школу войны, непосредственно участвовал в боевых действиях, в мирное время руководит строительством обороны страны, являясь Председателем Совета обороны.

СУСЛОВ. Леонид Ильич и как Генеральный Секретарь проявляет исключительную заботу об укреплении обороны страны. Он много труда и энергии вкладывает в это дело.

ПОДГОРНЫЙ. Предложение правильное о присвоении воинского звания Маршала Советского Союза Л. И. Брежневу.

АНДРОПОВ, СУСЛОВ, ГРИШИН просят Леонида Ильича дать согласие на присвоение воинского звания Маршала Советского Союза.

БРЕЖНЕВ. Я благодарю от души товарищей за доверие, которое мне оказано присвоением воинского звания Маршала Советского Союза. Я сделаю все, чтобы оправдать это высокое звание и то доверие, которое мне оказывает Политбюро как Генеральному Секретарю и как Председателю Совета обороны. Я только хочу спросить у товарищей, как это будет с международной точки зрения, не вызовет никаких кривотолков?

ВСЕ говорят, что это совершенно нормальное дело, так как Вы являетесь Председателем Совета обороны, имеете воинское звание генерала армии.

БРЕЖНЕВ. Публиковать об этом в печати не будем, так же как не публиковалось решение о присвоении мне звания генерала армии.

РЕШЕНИЕ о присвоении воинского звания Маршал Советского Союза т. Л. И. Брежневу принимается единодушно.

3. О присвоении воинского звания т. Устинову Д. Ф.

БРЕЖНЕВ. Очевидно, нужно решить вопрос нам о присвоении воинского звания т. Устинову в связи с утверждением его министром обороны СССР.

ПОДГОРНЫЙ. Какое воинское звание сейчас имеет т. Устинов?

УСТИНОВ. Я имею воинское звание генерал-полковника.

ПОДГОРНЫЙ, СУСЛОВ говорят, что, может быть, сейчас присвоить т. Устинову воинское звание генерала армии.

БРЕЖНЕВ. Но через некоторое время нужно будет вернуться к вопросу о присвоении т. Устинову Д. Ф. звания Маршал Советского Союза.

Члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро говорят о том, что к этому вопросу можно было бы вернуться через некоторое время.

БРЕЖНЕВ. Когда объявить о присвоении т. Устинову звания генерала армии, очевидно, на заседании коллегии.

ВСЕ. Правильно, на заседании коллегии представить его как министра обороны и сообщить о присвоении воинского звания генерала армии.

Решение принимается».

Брежнев после заседания отвел в сторону Устинова и, стараясь поймать его взгляд за очками, сказал:

– Митя, да сними же ты очки! Я хочу вот что сказать, – они так и стояли в стороне от всех, – ты понимаешь, Форд уже заявил, что отказывается употреблять слово «разрядка», а будет теперь говорить «мир на основе силы». Кумекаешь, к чему это ведет? Что же это такое! Чем больше силы, тем больше мира? – Он вглядывался в глаза Устинову, стараясь понять, как тот понимает его. – Разрядку похерили, переговоры заткнулись, договоренности не работают. Надо что-то делать! Нам нечем урезонить их, нечем припереть к стенке.

Устинов сорвал очки и, промахиваясь мимо нагрудного кармана, пытался засунуть их, лицо побагровело, и он начал что-то невнятно произносить, но генсек продолжил уже совсем другим тоном, отчего тот стал вдруг бледнеть.

– Сделай такое, чтобы они обхезались там у себя, на месте, покажи им, что-то такое! – Брежнев взмахнул левой рукой, правой продолжая удерживать маршала за локоть. – Неужели ничего нет у тебя?

– Леонид Ильич! – нервно пробормотал новоиспеченный маршал. – Ты ведь знаешь, многое делается!

Он развернулся лицом к Леониду Ильичу и заговорил, горячо и быстро:

– Вот, Совет конструкторов вышел с предложением снова развернуть работы по сверхдальним крылатым ракетам. Ты помнишь, у нас раньше было несколько проектов, «Буран», «Буря», но их свернули, когда МБР[21] пошли… – Видя, что Брежнев поскучнел, заговорил напористо и веско: – Конструкторы уже обсудили с руководством ВМФ и ВВС и начали предварительные работы по определению технического облика ракетного комплекса с крылатой ракетой «Болид». Есть большая заинтересованность…

– С кем обсудили? – перебив маршала, заострил вопрос Брежнев, который предпочитал обсуждать организационные и политические вопросы, избегая глубоких технических проработок.

– С Горшковым, Кетовым, Кутаховым, Мишуком! Все готовы принять на вооружение такое супероружие. Сейчас настало время как раз для таких изделий.

– «Болид»… – задумчиво произнес Брежнев. – Название хорошее, звучное, а что может сделать этот «Болид» с их ПРО[22]?

– Это как торпеда со сверхзвуковой скоростью на высоте двадцати пяти километров, которую почти нельзя запеленговать, отвести, уничтожить в полете. Малозаметная ракета. Она протыкает ПРО, как иголка мешковину, и точно идет на цель с боевой частью! Там будет или термоядерный АА-19 с зарядом «910», мощность почти 300 килотонн, или ядерный АА-81, это уже до 500! – понижая голос, со значением проговорил маршал.

– Так в чем же дело, где он, этот «Болид»? – Брежнев выразительно приподнял брови, что означало его крайнюю заинтересованность темой.

– Руководство ВМФ[23] усложнило проектирование из-за габаритов ракеты морского базирования в предстартовом положении. У меня набросан план, а в ноябре-декабре выйдет постановление Совета Министров. Мы поставим этот комплекс на вооружение! – уверенно заявил маршал. – Контроль на Секретаре ЦК КПСС по оборонным вопросам Рябове и начальнике Оборонного отдела ЦК КПСС Сербине, но и я буду курировать этот проект.

– Только сам контролируй! Решение Совмина по крылатым ракетам сильно не закрывай. Надо выдавить наружу часть информации, чтобы об этом оружии знали! – Он несколько раз для убедительности крутанул кистью руки влево-вправо и со значением посмотрел на Устинова, строго и требовательно: – Ты понял? Рябов не владеет материалом, он только приступил. – Брежнев улыбнулся, потер ладонь о ладонь, усмехнулся. – Иван Дмитриевич Сербин, да, «Иван Грозный», тебе поможет! Он все матом кроет всех?

– Ну, как всегда, зато дело движется. Сейчас особенно. Прогорели три миллиарда рублей на проекте РЛС «Программа-2»[24], теперь он сильно осторожничает и принимает только взвешенные решения.

– А твой сынок, Николай? Так его величать? Забрал лучших физиков-лазерщиков у академика Басова, братьев Проценко, привязал их к своему проекту, а толку нет. Вырастили ему рубины размером с два кулака по цене, как город построить в тундре, а где достижения? Где эти «лучи смерти»? Что, теперь ждет рубин под 30 кэгэ для самоходной гаубицы «Мста-С». Знаю, читал отчет.

Не дождавшись ответа от громко засопевшего носом новоиспеченного маршала, генсек примирительно улыбнулся.

– Про эти твои летающие торпеды я уже слышал. Недавно ко мне приезжал один из авторов. Он, правда, как-то затоптал в этой теме сроки. – Леонид Ильич выслушал тогда доклад ученого, принял к сведению и не забыл особенно скользкий момент в докладе о времени завершения разработки этого «изделия»[25].

Я вот что скажу тебе, Митя, для меня важны только две задачи хлеб для народа и безопасность страны! Товарищи выдвинули тебя на большое дело! Оборона страны, – вытер платком рот и продолжал: – Ты все хочешь делать сам, но все охватить нельзя! – Посмотрел прямо в глаза и совсем другим, суховатым тоном, закончил: – Этот проект за тобой, и только ты за него отвечаешь передо мной! Ни Рябов, он человек новый, ни Смирнов из комиссии, а ты и Сербин! Я это себе помечу, позже вернемся к этому вопросу.

Через семь месяцев, в декабре 1976 года, вышло Постановление Совета Министров СССР о разработке универсальной стратегической сверхзвуковой крылатой ракеты с дальностью полета более 5000 км.

Леонид Ильич посмотрел на смирно сидевшего Черненко, открыл блокнот с записями для памяти, перечитал: «4 января 1977 г. Говорил с Я. П. Рябовым о Ту-144. Говорил по ВЧ с Абросимовым П. Л. (о деньгах). Принимал тов. Агаркова Николай Васильев. – на начальника Генштаба. Подписал список литературы № 1 – книжная экспедиция».

«Рябов! Уралец, дери его! Ни слова о нашем новом супероружии, ни полслова о «Болиде», как будто его и вовсе нет! И это так называемый новый Секретарь ЦК КПСС по обороне! – раздраженно подумал генсек. – Молчит, как будто воды в рот набрал. Вещает только про наш «Конкорд»! Ну да, первый раз в большой политике и не знает, что решает в ней не то, что уже есть где-то в мире, и мы опрометью догоняем, а то, чего нет у них, и еще долго не будет как по геополитическим, так и по экономическим неувязкам – это и есть главная составляющая. А он мне все Ту-144, Ту-144! – Мысли опять вернулись к больной теме: – Что американцы закручивают?! Выложили другой расклад, выводят за рамки договора соглашения по крылатым ракетам. Не боятся или просто не знают?»

Записал в тетрадь для черновиков: «Тов. Устинов Д. Ф. должен лично разобраться с ракетой «Болид» и доложить в ЦК. Я помню, он обещал, что там «зашевелятся!», но даже дело не в этом. Главное, что это будет означать для Договора, что из этого получится, никто не знает. Пока не знают!»

Из года в год, просиживая часами, углубленно изучая аналитические доклады, отчеты, разведдонесения, оперативное состояние в экономике народного хозяйства, Леонид Ильич вмещал в своей голове колоссальное количество политических и экономических факторов высшей категории. Опираясь на такой базис, он принимал решения, значительно отличавшиеся от выводов большой группы узких советников и специалистов. Никто, кроме него, не имел такой полноты знаний о процессах мирового развития и положения СССР как супердержавы на этой арене.

Когда Брежнев понял, что в письме президента США есть «щель», которую те или недосмотрели, или оставили для себя, пока непонятно для какой цели, решение высветилось как-то быстро и уверенно: «Если появится полная информация по нашей крылатой ракете на Западе, то переговоры по ОСВ-2 не только сдвинутся с намертво застывшей точки, а будут подписаны в ускоренном темпе».

Надежда была на это изделие. В мире подобного пока еще ни у кого не было. Это он хорошо помнил из сводного обзора академика Келдыша, президента Академии наук СССР и аналитического отчета КГБ СССР.

Неприятная мысль заставила его поморщиться, и он записал в блокноте: «О КГБ – просит помочь: ушли разведчики за границу. Многое знают, стоит вопрос: может быть, отозвать разведку из-за границы. Разобраться и посоветоваться, что делать. Ушли в Вену, в Бейруте, есть в Канаде». Брежнев не понимал этого, искал причины ухода на Запад высокопоставленных офицеров разведки. Был бы один факт, тогда можно было понять как слабость этого одного конкретного человека, но когда их несколько, вот тут он, словно перед пропастью, со своими ответами, останавливался, не решаясь сделать последний шаг. Ответы расплывчато кружились рядом, а соединить в один, решающий, не удавалось. Получалось такое, в чем он не мог до конца признаться даже себе.

«Так что с «Болидом»? – снова остро вернулась мысль. – Задача решается просто, они не знают, следовательно, надо сделать так, чтобы они узнали, а если все же знают, но не верят, значит, доказать обратное всеми возможными способами этот факт».

Он вспомнил, как накануне своего дня рождения, 19 декабря, все наперебой трещали: «День рождения нашего всеми любимого и глубокоуважаемого Леонида Ильича Брежнева!»

«Зачем нам омрачать такие хорошие праздники мелкими неприятностями?» – сказал тогда Устинов, хотя за три дня до этого уже имел на руках из донесения ГРУ[26] мнение аристократа Жискар д'Эстена, президента Франции. Тот в конфиденциальном заявлении на заседании бюро сказал и попросил закрепить в декларации оборонной стратегии, что «независимость Франции – это вовсе не нейтралитет. Соединенные Штаты были нашими союзниками, и в случае возникновения конфликта мы, конечно, выступим на их стороне, как об этом дал понять де Голль во время кубинского «ракетного кризиса».

Игнорировать теперь, после закрепленного оборонного факта, стратегические ракеты Франции нельзя, но более значительной была совершенно секретная информация, добытая начальником научно-технической разведки резидентуры ПГУ[27] во Франции полковником Д.Г. Каштан, о начале создания концерном Zenith Aviation сверхзвуковой стратегической крылатой ракеты с четырьмя управляемыми программами полета. Брежнев внимательно прочитал тогда это небольшое, необязательное к просмотру приложение к обзору разведдонесений и запомнил фамилию полковника, который сообщал, что весной будет подписано формальное соглашение о совместной разработке новой СКР Францией, Великобританией, Нидерландами, Норвегией, Соединенными Штатами и ФРГ[28].

Ограниченная и густозаселенная территория Франции исключала возможность скрытного строительства и размещения защищенных шахт баллистических ракет наземного базирования. Поэтому правительство республики решило развивать морскую составляющую стратегических сил ядерного сдерживания и создание крылатых ракет большой дальности полета. Вот в этом пункте позиции двух стран, Франции и СССР, пересекались.

Выход Франции из НАТО в феврале 1966 года произошел, когда за год до этого генералу де Голлю, президенту Франции, во время его визита в СССР, на ракетном полигоне показали главные мишени удара МБР «Сатана»[29]. Генерал сильно испугался! Первым номером стоял Главный штаб НАТО, размещавшийся в те годы в Париже, и, как следствие, де Голль, обеспокоенный таким разворотом событий, принял решение о выходе из Североатлантического союза и удалении штаба из Парижа. После такого крупномасштабного политического действия Франция лишилась помощи от Северной Америки в получении современных технологий и оборудования. «Мне жизнь французов дороже всего североамериканского потенциала! – сказал он тогда и, гордо подняв голову, отрезал: – Французы всегда были впереди. Делайте, господа, без наших бывших союзников. Франция – вперед!»

Проектирование и строительство французских высотных крылатых сверхзвуковых ракет и в особенности создание интеллекта для полета и наведения у них, как и в СССР, шло с большими трудностями. Разведка Франции «SDECE»[30], как самая эффективная в мире, которую возглавлял граф Александр де Маранш, массированно охотилась за военными технологиями американского военно-промышленного комплекса, где в то время шла разработка крылатой ракеты «Томагавк»[31], однако она была дозвуковая, что не устраивало Францию. В «Советской Империи», так называли СССР в SDECE, о разработках сверхдальних сверхзвуковых ракет знали немного, в силу того что СССР не был в зоне особого внимания службы разведки Франции.

Северная Америка еще меньше внимания уделяли этому виду вооружения, не испытывая надобности в нем по многим объективным причинам. Руководство военно-морских сил США, предложив военно-промышленному комплексу в 1971 году работу по изучению возможности создания СКР с подводным запуском, получило два проекта крылатых ракет.

Отклонив первый вариант, с тяжелой крылатой ракетой подводного старта и дальностью полета до 5500 км, которые планировалось размещать на борту пяти атомных подводных лодок типа «Джордж Вашингтон» и пяти типа «Этен Аллен», в пусковых установках «UGM-27» для баллистических ракет «Поларис», снимаемых с вооружения, ВМС США остановились на втором, «легком» проекте.

В ноябре 1972 года промышленности были выданы контракты на разработку SLCM «Submarine-Launched Cruise Missile» – крылатой ракеты со стартом на подводных лодках из торпедных аппаратов. Позже от офицеров флота, курировавших проект, она получила свое словесное название «Томагавк».

Такая ситуация в области оборонно-наступательного баланса вооруженных до зубов главных мировых стран создавала уникальную возможность вернуть военный баланс и привести в равновесие силы, поставив на вооружение в СССР комплекс «Болид». Для начала необходимо было заслать на Запад мощный информационный заряд о создании и запуске в производство этого супероружия.

Леонид Ильич поднял глаза на тихо сидевшего Черненко, снова вздохнул и сделал движение кистью руки, мол, давай дальше. Константин Устинович слегка дернул головой с седой кудрявой шевелюрой, кашлянул.

– Мы подготовили ответ вместе с Международным отделом, и все твои пожелания выполнены, может быть, даже немного превышают планку, что мы сейчас и исправим. – Черненко протянул ему текст и дождался, пока генсек прочитает его, а когда Брежнев закончил и откинулся в кресло, то сам, вытянувшись на стуле, в кресло садиться он не любил, встревоженно спросил: – Что-то не так?

– Пока все так. – Брежневу понравился дерзкий текст ответного письма. – Надо добавить мысль, что мы надеемся, что его разворот от прежних заявлений вызваны обращениями и переговорами с союзниками, как-то так… – покрутил рукой примиренчески, – давай оставим ему возможность, чтобы он мог хоть этим объяснить свои новые предложения. Ты же смотрел?

Брежнев вспомнил, как ему зачитали отрывок из инаугурационной речи Джимми Картера, который вселял определенные надежды: «Мы твердо намерены проявлять настойчивость и мудрость в своем стремлении к ограничению арсеналов оружия на Земле теми пределами, которые необходимы для обеспечения собственной безопасности каждой страны. Соединенные Штаты в одиночку не могут избавить мир от ужасного призрака ядерного уничтожения, но мы можем и будем сотрудничать в этом с другими».

– Да, он предложил, во-первых, накатить уже в этом, а не в следующем договоре «существенные сокращения» стратегических вооружений. – Черненко весь подобрался: он, как опытный «толкатель» бумаг, хорошо понимал скрытую суть, повторяя строчки официального письма. – Это же сколько времени мы будем считать и обговаривать, торговаться, пока не найдем компромисс. Пройдут годы! – Он обреченно взмахнул рукой. – Во-вторых, оставить за рамками Договора ОСВ-2 вопрос о наших бомбардировщиках Ту-26, как они его называют, «Бэкфайр» и крылатые ракеты большой дальности, для последующих переговоров, то есть, по сути дела, вопреки владивостокским договоренностям, Америка хочет развязать себе руки для гонки стратегических вооружений на новом направлении.

– Первое, запомни, Костя, «Бэкфайр» – это их условно придуманный тормоз, заковыка, а вот вторая позиция меня занимает больше всего. На этом мы сильно отыграем свои позиции!

– Не знаю, Леня, что в этом такого? Просто вынести за рамки и договориться в будущем, тем более по такому незначительному виду вооружения.

– Не понимаешь ты, Костя, потому что это как раз то самое, что сможет подтолкнуть и ускорить подписание договора. Крылатые ракеты – наше супероружие. Ладно, не ломай голову, они не твоего ума дело! Этот второй пункт их позиции сейчас меня более всего интересует. Ты же помнишь заседание политбюро, когда мы утверждали Устинова министром? Вот тогда, после этого заседания, я с Митей и говорил про эти самые крылатые ракеты, и он мне клятвенно обещал, несмотря на свое новое назначение, лично контролировать их. От Рябова тогда толку было мало. Год прошел, а я ничего не слышу про этот снаряд. Все молчат. Может, и дела никакого нет? – закончил он, адресуя все накопившееся раздражение своему давнему доверенному соратнику.

– Дадим поручение Устинову от Секретариата ЦК сделать сообщение по этому вопросу. Заслушаем и примем меры. Я теперь вспоминаю. В прошлом году, в декабре, было постановление Совмина по этим крылатым ракетам. – Черненко скромно посмотрел на генсека.

Брежнев не ответил, напряженно думая о чем-то, потом встал и прошелся по кабинету, остановившись перед окном, заледеневшим от мороза на улице.

– Вот что мы сделаем. Текст письма меня устраивает, только пусть оно пока полежит, отправим немного позже. – Вернулся за письменный стол, поднял телефон и сказал: – Передай поручение Рябову подготовить справку о состоянии дел по «Болиду». Прямо сейчас. – Сделал паузу, размышляя, потом решительно приказал: – Согласуйте встречу на 16 часов с Андроповым! – Он обернулся к Черненко: – А теперь перейдем к повестке политбюро.

Ответное, твердое и местами резкое письмо Л. И. Брежнева было направлено 25 февраля, а по горячей линии, предназначенной для использования в чрезвычайных ситуациях, через неделю, 4 марта, пришел ответ.

На московском пункте этой линии, в подвальных помещениях Кремля, дежурившие офицеры КГБ, недостаточно квалифицированные в дипломатическом лексиконе переводчики, которые не владели тонкостями языка политеса, сделали поверхностный перевод телетайпов, который привел к нервному стрессу генсека и сильно осложнил ситуацию.

После обмена письмами последовал в марте визит Сайруса Вэнса в Москву с пакетом новых предложений и инициатив, но стороны даже не смогли начать переговоры. СССР решительно и твердо отклонил новые позиции. Американцы получили дипломатической «мокрой тряпкой» по лицу.

Вслед за этим на заседании Политбюро ЦК КПСС «Об итогах переговоров с госсекретарем США С. Вэнсом» Брежнев выступил по этому вопросу: «Из выписки протокола заседания Политбюро: «резко негативно высказался по поводу антисоветских высказываний Дж. Картера о нарушении прав человека в СССР и о важности завершения работы по новому соглашению об ОСВ на базе владивостокской договоренности».

Теперь, после рекламной шумихи по всему миру, которая сопровождала эту мартовскую инициативу Картера, возвращаться во «владивостокскую колею» для него, по соображениям международного престижа и политического расклада сил, выглядело бы как поражение и отступление. Это опрометчивое решение Картера в феврале 1977 года было романтическим порывом фермера с юга, который неожиданно, волей судьбы, стал президентом США, а его искренние стремления к более быстрым и радикальным шагам в области разоружения привели к обратному результату: напряжение в мире стало нарастать, а переговоры окончательно остановились.

Февраль 1977 года. Москва. Кремль. Председателю КГБ СССР Ю. В. Андропову из канцелярии Генерального секретаря ЦК КПСС сообщили, что Брежнев приглашает его приехать к 16 часам.

В назначенное время Юрий Владимирович, обеспокоенный этим внеплановым вызовом, вошел в кабинет генсека, сразу отметив, что тот находится в хорошем расположении духа.

– Здравствуй, Юра! – привычно начал генсек. – Ну, что там, у наших чекистов?

– Добрый день, Леонид Ильич! У меня несколько предложений по личному составу, информация о ходе переговоров по ОСВ-2 по нашим каналам и записка, отчет о работе Комитета госбезопасности за 1976 год. – Андропов расстегнул молнию на папке и достал документы.

– По личному составу и записку ты можешь оставить, я почитаю, а вот информацию по переговорам даже смотреть не буду. Громыко каждую неделю мне дает свои отчеты, да только толку мало от них. Заглохли переговоры, и неизвестно, когда все сдвинется. – Брежнев вопросительно посмотрел на Председателя КГБ СССР. – Ну, вот сам скажи, что там такого нового в твоих разведческих информациях?

Слегка задетый тоном генсека в адресованном ему вопросе, с подначкой на слове «разведческих», Андропов тем не менее еще более мягче начал докладывать:

– Из наших американских источников абсолютно ясно, что новая администрация запустила на весь мир пропагандистский блеф о своем стремлении увеличить потолок уровня сокращения арсеналов на переговорах. Эта позиция не имеет ничего общего с владивостокскими договоренностями и затягивает надолго в болото обсуждений и отдаляет подписание на неопределенный срок. – Председатель КГБ СССР несколько часов изучал последние материалы ПГУ и хорошо знал положение вещей.

– Во вчерашнем письме от президента Картера определенно сказано, что он хочет. – Брежнев досадливо поморщился.

– Знаю об этом, – подтвердил Андропов, – профессор сталкивает его вправо, мотивацию мы знаем. Я имею в виду Бжезинского.

Брежнев перебил его, махнув рукой, дескать, это все известно.

– Мы смотрели с Костей этот пункт для политбюро. Я расцениваю письмо Картера как оскорбительное. Сегодня вообще не мог заснуть, да еще вечером рука разболелась. – Брежнев замолчал, придавая значение своим словам. – Мы пошлем их куда подальше с их новыми предложениями. Мое ответное письмо подготовили. – Он потянулся и дотронулся до красной папки и, внезапно изменив тон, сказал: – В его послании меня заинтересовало вот что, – достал текст письма и нашел нужное место, – они вывели за рамки договора обсуждение вопроса по крылатым ракетам. Это что же, они и в мыслях не держат, какое оружие мы можем поставить на вооружение? – Леонид Ильич сделал упор на слове «какое».

– Нам пока нечего противопоставить им, кроме ракет средней дальности РСД-10 «Пионер»[32], сейчас у нас пока 18 пусковых устройств, но через два года их будет более 100. Их называют на западе «Гроза Европы», «SS-20 mod.1 Saber». Первым эту опасность понял канцлер Коль и поднял волну. Однако американцы не обращают внимания на протесты в Европе и продолжают гнуть свою линию на переговорном процессе.

Юрий Владимирович остановился, пристально глядя на генсека, и продолжил, развивая свою мысль:

– Их устраивает театр военных действия в Европе, за океаном, подальше от себя. Наши «Пионеры» не сделали погоды на переговорах. Мне понятна их позиция по этому вопросу, с их баз «Першинги» нас достают, а мы можем лишь Европку пощекотать. Не везти же наши изделия на Камчатку, чтобы американцы зашевелились.

– Вот-вот! Это я уже где-то слышал. Едкое замечание! – Брежнев задумался и неожиданно спросил: – Юра, а почему тишина о нашем новом изделии, о «Болиде»? Рябов зациклился на Ту-144. Устинов от меня лично в прошлом году получил указание запустить и курировать этот проект, но тоже молчит. Как будто нет и в помине. Знают ли о нем там, на Западе? – Леонид Ильич сделал паузу и, как бы отвечая себе, сделал предположение: – Если судить по вчерашним предложениям, то они крылатые ракеты большой дальности хотят обсуждать за рамками ОСВ-2, во вторую очередь, а это означает, что их не беспокоит такое положение вещей.

Андропов воспользовался этими длинными риторическими вопросами, чтобы собраться с ответом, который был широк, а отвечать генсеку надо было собранно и коротко:

– По информации ПГУ, американцы знают, что мы знаем о них, и не менее хорошо знают, что делается у нас в плане оборонных разработок. Однако по нашему изделию «Болид» у них полной информации нет. Наши аналитики делают вывод, что это связано с тем, что они не ведут свои собственные разработки по данному типу, соответственно и нет интереса к такому виду вооружения. Да им это и не нужно, они обложили