Человек и Столетие

Автор Юрий Макаров

Эта книга  - мемуары невероятного человека, который прожил не менее невероятную жизнь! 

 

"Все события, люди, эпоха, победы, боль и радость, о которых я рассказываю вам, дорогие мои, в этой книге - истинная правда.

Написать воспоминания меня вдохновили дети и внуки, которые, как я заметил, всегда с интересом слушали мои рассказы о прожитом, когда мы по-домашнему собирались за большим семейным столом.

Жизнь - увлекательна. Люди - удивительны.

Мы, именно мы пишем историю - каждый по-своему, и все вместе."

 

Макаров Юрий Александрович, 2021 год

• Язык: Русский
• Издатель: Olena Nakhlupina
• Дата выпуска: 5 июн. 2023 г.
• ISBN: 9798223170747

Предварительный просмотр книги

Человек и столетие

Глава первая (1924–1941 годы)

1

Человек и столетие

2021

Письмо-вступление

Все события, люди, эпоха, победы, боль

и радость, о которых я рассказываю вам, дорогие мои, в этой книге — истинная правда.

Если, за дальностью времени, я неверно

указал фамилию или дату, или забыл кого-

то, с кем вместе работал, с кем сводила меня

судьба, пусть простят, — это не умышленно.

Написать воспоминания меня вдохновили

дети и внуки, которые, как я заметил, всегда с интересом слушали мои рассказы

о прожитом, когда мы по-домашнему

собирались за большим семейным столом.

Жизнь — увлекательна. Люди — удивительны.

Мы, именно мы пишем историю — каждый

по-своему, и все вместе.

Горжусь каждым из вас, дорогие мои,

и для вас взялся за мемуары.

Макаров Юрий Александрович

2021 год, поселок Юрьевка

Глава первая

(1924 – 1941 годы)

… о родителях

и счастливом

детстве…

Image 1Image 2

Осенью 1924 года, 27 сентября, в Донецке, в семье Макаровых —

Александра Григорьевича и Елены Романовны, родился сын — я, Макаров Юрий Александрович. И, как вспоминали родители, своим появлением очень порадовал их.

Отец мой, Макаров Александр Григорьевич, на тот момент работал заместителем директора главконторы «Донэнерго» — так в 20-е годы называлась система энергоснабжения, включающая электростанции, подстанции и так далее, то есть был, как тогда называли, служащим. Отец занимал очень ответственный пост. Мать, Макарова Елена Романовна, была домохозяйкой, воспитывала нас с сестрой: когда я родился, в семье уже подрастала трехлетняя дочь — моя сестра Тамара.

Судьба моего отца, 1896 года рождения, прошита ветрами войн и

революций. В 1914 году он был призван в армию, участвовал в боях на

полях Первой мировой войны. Героический человек — получил Ге-оргиевский крест. Во время Гражданской войны служил в Красной Армии с марта 1918 года, с января 1920 года — в Первой Конной Армии 4-й петроградской дивизии 19-го кавалерийского полка. Весь Глава первая (1924–1941 годы)

9

его фронтовой путь подтвержден архивными документами. Во время

одного из боев отец получил тяжелое ранение в грудь, пострадали

легкие, что сказывалось на его здоровье всю жизнь. Узнав, что Александр Григорьевич в полевом госпитале на лечении, Елена Романовна тут же выехала, поспешив быть рядом с супругом. И уж не знаю, как она умудрилась, но осталась там же, в полку, вольнонаемной ма-шинисткой-делопроизводителем и ухаживала за раненым отцом.

Ранение было настолько тяжелым и так трудно поддавалось лечению, что старшими революционными товарищами по рекомендации медиков было принято решение демобилизовать отца. В то время он уже был членом большевистской партии, его направили на

работу в Краснодарский край, станицу Шкуринская, куда они с матерью и отправились в 1921 году. В станице отец работал в должности то ли председателя станичного комитета, то ли районного совета по 1923 год. В первый же год станичной жизни в октябре 1921 года родилась моя сестра Тамара.

Несмотря на чистый воздух, состояние здоровья отца не улучшалось. Возможно, решив, что даже мягкий климат «погоды не делает», а скорее обстановка раскулачивания в станице была не по нраву отцу, точно не стану утверждать, но в конце 1922 года отец попросил перевод на малую родину. Его отпустили, но была очень опасная ситуация для него, да и для нас — его родных. Факт в том, что в 1923 году отца

исключили из партии за лояльное отношение к «кулацким прихвост-ням», ну и, как было заведено тогда, фактически сняли с работы. Потом более адекватные товарищи восстановили его в партии, но восстанавливал уже Сталинский обком партии, когда он работал на новом месте.

Так вот, в 1923 году, с двухлетней дочкой и молодой женой на

нудно скрипящей гарбе он приехал в родную Рыковку — так назывался рудник, на месте которого нынче Калининский район города Донецка. К слову, и мой дед по линии отца, и дед по линии матери, и многие их родные — уроженцы Рыковского рудника. Моя семья 10

Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Image 3Image 4

Мой отец на побывке дома в Первую мировую войну.

Моя мама со своими подругами в девичестве.

четко знает, где взял рост наш род, где наши корни. И я удивился такому совпадению, узнав, что все деды и бабушки моей жены — тоже уроженцы Рыковки, то есть нынешнего Донецка.

Аккурат к моему рождению родителям предоставили квартиру в

поселке Рутченково, в так называемом Старом Красном городке, на

улице Коминтерна, дом 23 (потом улицу переименовали в ул. Ов-сянникова). Дом был одноэтажным, двухквартирным, во второй половине жила семья Петра и Варвары Нудновых с детьми Верой, Глава первая (1924–1941 годы)

11

Image 5

Дом, в котором

я родился, в котором

прошло мое детство.

Полиной, Леонидом, Анатолием и Светланой — помню всех своих

друзей детства, их лица, улыбки. Возможно потому, что это были

очень счастливые годы, отец был жив, было позитивное такое отношение между людьми. У родителей со всеми соседями сложились очень добрые отношения. Жили очень дружно, общались, радовались успехам страны, вместе делили трудности, помогая друг другу, деток растили — все было душевно, искренне.

Весь Старый Красный городок состоял примерно из 50 - 60 домов

на две семьи. И все, даже проживавшие в отдаленных домах, знали друг друга — не просто здоровались на улице, а и поддерживали дружеские отношения, при любой неприятности приходили друг другу на помощь. Это не для красного словца: такие теплые добро-соседские отношения были тогда между людьми, что я вам и сейчас могу всех перечислить поименно. Ближе к нашему дому жили Кошевские, Желудковы, Кострикины, Колесниковы, Шатохины, 12

Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Лосевы, Меренковы, Плигуновы, Демидовы, Ивановы, Мацкевичи, Каравацкие, Дегтяревы, Охотниковы, Приходько. Немного дальше от нас жили Филатовы, Машковские, Корневы, Каковы, Марковы, Муравские, Чумак и другие. Территория нашего городка с двух сторон ограничивалась трамвайной линией (ходили маршруты № 5

и № 7), шоссейной дорогой и территорией горнопромышленного

училища «Горпромуча»: в то время это было два деревянных двухэтажных дома — общежитие для учеников и учебный корпус.

Первое мое личное воспоминание, которое сохранилось в памяти о себе и семье — мне примерно пять лет. Отлично помню моло-дую маму, отца, сестру Тамару, нашу уютную квартиру, обстановку, вечера, проводимые вместе с родителями и сестрой в кругу семьи.

Мне, как маленькому впечатлительному мальчишке, больше всего

нравилось, что папа, служа в армии, был награжден именным оружием — саблей с серебряным эфесом. Вы, наверное, представили, как торжественно висит эта сабля на стене? Но нет! Родители хранили саблю… под периной. Да-да, спали на сабле! Спрятанная сабля никоим образом не сказывалась на комфортности сна: перина была толстой, очень плотной, да еще и в таком жестком парусино-вом чехле (особенная по надежности ткань), а сетка кровати — пан-цирной. Но мы с Тамарой знали, что спим «на семейном богатстве».

Когда организовали Торгсин, кинули клич и в обязательном порядке принуждали сдавать золото, серебро, ценности, которые были на руках у населения. Мама ездила в Торгсин в Мариуполь менять на

продукты ценности — так мы попрощались с обручальными кольца-ми мамы и папы и другими ценностями, например, папин золотой мундштук мы «съели». У нашей сабли был серебряный эфес, но мы

не сдали саблю, и папин портсигар серебряный хранили, поэтому

был большой страх у мамы: все время опасалась, что их у нас найдут

и тогда быть беде. Ведь ходили даже специальные комиссии, забирали все под чистую, за «схованки» могли и срок впаять; комиссары Глава первая (1924–1941 годы)

13

переворачивали в домах все, выгребали для государства «народные

богатства»: все это делалось для того, чтобы большевики могли закупать для промышленности станки и оборудование за границей — таким вот варварским способом шли к цели в то время. Мама потом

отдала саблю, как память об отце, на хранение дядьям Яше и Роди-ону в родное село Обильное Старобешевского района, но как-то уж там вышло, то ли они ее сберегли, то ли нет — не знаем.

А еще для нас с сестрой огромной ценностью представлялась

гармонь «Ливенка» — она приехала с папой из армии, он неплохо

играл. По крайней мере, нам, детям, казалось, что отец играет лучше всех в мире. Некоторые реликвии, которые хранила наша семья, для нас с сестрой в том малолетнем возрасте казались бесценными, значительными — золотые папины карманные часы, медальон и ма-мины золотые сережки, несколько сувениров из серебра. Все это на семейных вечерах время от времени попадало в наши детские руки, рассматривалось, и мама рассказывала нам истории о своих молодых годах, а папа — о своих боевых. Представляете как это было? Мы сидели, слушая родителей, как зачарованные.

Отец мой выписывал журналы «Вокруг света», «Пробуждение», собирал многотомную Малую советскую энциклопедию. К жур-налам высылали приложения в виде картин, домашних театров и прочих увлекательных для ребенка познавательных штук. Благодаря этому главной изюминкой в наших семейных посиделках стали представления театра. После получения посылки с приложением, мама с папой тайно от нас готовили персонажей — «актеров театра»

и само здание «театра», клея, соединяя и доводя картонное чудо, так сказать, до премьеры. Прилаживали ко всему этому бумажно-му сооружению даже освещение от батареек, готовили сценарии и музыкальное оформление к спектаклям на отцовской гармонике. И

в определенный час — хоп! — объявлялся концерт-представление!

С тыльной стороны театра были мама с папой, а зрителями — Тамара

14

Юрий Макаров. «Человек и столетие»

и я. Больше всего мне запомнилось представление «Петрушка». Да

будь здоров давали нам представление! Ни с чем не сравнить те

прекрасные воспоминания, которые до сих пор у меня в памяти: звучит папина гармошка и песни в исполнении мамы. По отзывам, в юности она очень хорошо пела в церковном хоре на Рыковском руд-нике — своей родине. Когда занавес закрывался после представления, наступало время семейного чаепития. С вареньем и печеньем!

Больше всего я запомнил вкус вишневого варенья.

Помню в те годы у нас было тайное празднование новогодней

елки. Именно тайное — сейчас даже трудно такое представить: официально из антирелигиозных соображений этот праздник был запрещен. Но большинство родителей, желая просто порадовать детей, да и себя, новогодним торжеством, «подпольно» доставали елки, устанавливали и отмечали Новый год с подарками.

В какой-то период истории запрет на празднование Нового года

с елкой отменили, но это уже было без папы. Елки были, так сказать, реабилитированы. По-настоящему традиция праздника для детей вокруг елки вернулась только в 1936 году, когда в газете «Правда» опубликовали открытое письмо кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП (б) Павла Постышева: «В дореволюционное время буржуа-зия и чиновники буржуазии всегда устраивали на Новый год своим детям елку. Дети рабочих с завистью через окно посматривали на сверкающую разноцветными огнями елку и веселящихся вокруг

нее детей богатеев. Почему у нас школы, детские дома, ясли, детские клубы, дворцы пионеров лишают этого прекрасного удоволь-ствия ребятишек трудящихся Советской страны? Какие-то, не иначе как, левые загибщики ославили это детское развлечение, как буржу-азную затею. Следует этому неправильному осуждению елки, которая является прекрасным развлечением для детей, положить конец.

Давайте организуем веселую встречу Нового года для детей, устро-им хорошую советскую елку во всех городах и колхозах!»

Глава первая (1924–1941 годы)

15

Привожу вам текст письма Постышева, чтобы вы прочувствовали: это не шутки, в запретный период банальная зеленая елка с игруш-ками могла стать для родителей практически приговором. Мне важен текст этого публичного письма, он показывает, как рисковал отец, желая дарить нам счастье и радость, устраивая нам настоящий

праздник в Новый год, при том, что его запросто могли обвинить «в

буржуазном образе жизни». А тогда мы просто по-детски радовались празднику: занавешивали окна одеялами от посторонних глаз, наряжали елку всей семьей — игрушек было много, даже не знаю где отец их раздобыл для нас, но много.

Вспоминаю с глубоким чувством поездки с родителями в село

Обильное, оно же Попково нынешнего Старобешевского района. В

этом селе жили двоюродные и троюродные родственники по линии

папы и мамы: Макаровы, Ливинцевы, Кирсановы, Сушковы, Лебеди, Яровые, Пшеничные. К слову, мой троюродный брат Алексей Пше-ничный, сын тети Марины, был футболистом ленинградского «Зени-та», до Великой отечественной войны и после нее играл под третьим номером защитником и был капитаном команды. Позже он ушел на

пенсию по возрасту, приехал в Енакиево, где тренировал местную

команду. А Николай Яровой, с которым мы хорошо поддерживали

связь, уже когда женился, жил на Кирша, потом построил дом возле

военного училища на Боссе в Донецке и заманивал к себе курсанти-ков, будущих офицеров, «чаю попить» — и так всех дочек своих удачно замуж повыдавал. Мы его потом этим подкалывать любили.

Так вот, каждое лето в моем детстве в период отпуска папы приезжала бричка, набитая свежим сеном. В четыре-пять утра всей семьей заваливались в эту бричку и ехали в свое родовое село. Дней

двадцать там отдыхали. Ходили на речку, правда речушка была не-большая, но пацаном мне там нравилось купаться.

16

Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Image 6

На фото всей семьей вместе. Папа на лечении в санатории и мы с ним.

Особые воспоминания — это две поездки с моим участием в город Черкассы, куда папу направляли в санаторий для легочников.

Работая в «Донэнерго», отец мой очень ответственно относился к

работе несмотря на то, что постоянно испытывал недомогание от

ранения. Предприятие систематически поддерживало отца, посы-лало на лечение в Крым, Таганрог и в санаторий «Сосновка» в Чер-касской области. Так вот, этот санаторий располагался в бывшем имении и парке графа Бобринского. Папа лечился в санатории, а мы

с мамой и Тамарой жили рядом, снимали квартиру «на дачах», как

тогда говорили. Готовили на примусе: до сих пор запах керосина от

примуса, каким он мне запомнился, дорог как напоминание о тех

теплых дачных днях, проведенных с любимыми людьми.

Глава первая (1924–1941 годы)

17

Папа после принятия процедур приходил к нам на дачу: мы вмес те

гуляли по парку, заходили в открытые летние кафе с верандами, он угощал нас мороженым и сельтерской водой — край блаженства для детей!

Однажды пошел сильный дождь, а это, если промокнуть, для здоровья папы было очень опасно, — врачи запретили ему переохлаждаться.

И ему пришлось остаться ночевать у нас, на даче. Утром его за неявку

на ночь из санатория тут же «выписали». Это было дисциплинарным

наказанием, могли быть последствия на работе. Благо разобрались: узнали, что у него здесь семья на дачах, учли ливень и ограничились внушением, без сообщений на работу. Но все тогда перенервничали.

А еще однажды мы с мамой и Тамарой купались на речке. И как-то так получилось, что я отплыл, а в этот момент компания про-плывала на лодке и «отрезала» меня от берега. Это напугало меня и я начал тонуть. Уж не знаю, как мне удалось сконцентрироваться

(все-таки я был ребенком), но все обошлось, я остался жив-здоров и

рассказываю вам сейчас истории из своего детства.

Такие стрессовые воспоминания единичны. Большей частью было

много хорошего, доброго и даже до того замечательного, что трудно

объяснить словами! Такое душевное тепло и привязанность были между мамой, папой, мной и сестрой, что это была идеальная семья. И родители, и мы, дети, рядом с ними были чудесным образом счастливы.

Родители жили для нас, старались нас радовать. Одно из чудес, которые совершил для нас папа, был сконструированный им самим детекторный радиоприемник. Когда впервые приемник заработал, и мы услышали лившуюся из него музыку, без преувеличений — нам казалось, что свершилось чудо космического масштаба. Этот приемник брал недалекие радиостанции, и, кажется, уже работала го-родская радиостанция — РВ-26. Практически в каждом доме висела такая черная радиотарелка на гвоздике. Почти каждый день мы вы-деляли время и слушали радиопередачи всей семьей.

Счастливая семья, когда все вместе, когда каждый делится любовью и теплом — это наш рай, рай человека на земле. Я тогда это прочувствовал еще мальчишкой благодаря отцу и маме.

18

Юрий Макаров. «Человек и столетие»

А потом случилось непоправимое: в 1930 году в ноябре в возрасте 34 лет мой отец умер. Помню хронологию того дня, как в замед-ленной съемке. Я гулял на улице во дворе, выбегает мама на крыль-цо и кричит: – Юрик, беги к дедушке Грише, папа умирает!

Дедушка Гриша, папин отец, жил через дорогу от нас. Я побе-жал, сам еще не понимая трагедии, которая происходит. Прибегаю к деду, вижу он идет из квартиры в сарай, где он плотничал и где

держал корову. Дед, услышав мои слова, застыл как громом пора-женный, топчется на месте не соображая куда бежать. Наконец он схватил меня за руку, и мы поспешили к нам домой. Казалось бы, что там идти — дорогу пересечь. Но за это короткое время папы уже не стало. Вот так в один миг оборвался один из светлейших периодов моей жизни. И я четко разграничиваю свое детство этим днем на два этапа.

Похоронили моего папу на кладбище в Рутченково рядом с поселком «Жилкоп» с почестями, как участника Гражданской войны. Кладбище это через несколько лет закрыли, кто имел возможность — перезахоронили своих на кладбище в районе 11-го поселка.

Мы не смогли этого сделать, не по средствам это было маме с двумя детками на руках. А потом, когда уже и средства были, тоже не смогли перенести его прах: лет через десять после его смерти над

его могилой уже построили дома.

Для мамы со смертью отца начался сложный период. И хотя нам

с Тамарой установили пенсию «в связи с потерей кормильца», ей, как нашей реальной кормилице, нужно было найти работу: одевать, обувать, кормить, учить нас с сестрой. Маму приняли на работу в главконтору «Донэнерго»: вначале статистиком, затем рядо-вым плановиком, подняли до заместителя начальника планового отдела, где она проработала (за исключением лет оккупации в годы

вой ны) до выхода на пенсию. Хочу уделить особое внимание силе

духа, ответственности, а по сути материнской любви Елены Романовны. Великое горе, которое постигло маму, потерявшую забот-ливого, любящего супруга и отца детей, не сломило ее. Она дала себе слово посвятить всю себя воспитанию детей, меня и сестры

Глава первая (1924–1941 годы)

19

Тамары. И не смотря на выпавшие на ее долю трудности жизни

держала клятву до своей кончины в 1992 году, покинув нас в возрасте 96 лет.

В год смерти отца моя сестра Тамара уже училась в первом классе школы № 69. Мама уходила на работу, сестра — в школу, я находился дома «на хозяйстве», как говорили мне, но на самом деле я целыми днями играл с соседскими ребятами. Больше всего сошелся с детьми Нудновых, наших соседей, начал читать книги из их би-блиотеки, которая по тем временам была неплохой. Дома у нас после смерти папы осталось очень много журналов, целые подшивки, и даже целых восемь томов Малой советской энциклопедии. На-стольной книгой у меня была книга «Красные дьяволята», по которой потом сняли фильм. Читал я в удовольствие. Зимой, когда читал, приходилось сидеть не за столом, а на столе — так ближе к

лампе: и светлее, и теплее, на растопке печки экономили. Но нас не

удивляли эти странные для вас условия жизни. И снежные и мороз-ные зимы не удивляли. Зиму мы любили, для нас, мальчишек, — самое крутое время года. Сугробы наметало выше нашего роста. Мы с ребятами строили пещеры в снегу. Лепили снежных баб, катались

на самодельных деревянных коньках. Точнее будет сказать сколь-зили на одном коньке. А дело было так: к нашим соседям Нудно-вым приехала из Курска бабушка, мама Варвары Андреевны Нудно-вой. Такая мастерица была! Она для нас делала санки, коньки, лыжи.

Причем коньки она выстругивала из дерева, затем полоску толстой

проволоки нагревала в печке и ловко вмонтировала ее в корпус дерева, как лезвие в настоящих коньках получалось. И вот, на одной ноге у нас «конек», другой — отталкиваешься и катайся себе! Вот так

побез дельничал я еще два года в играх с друзьями.

В сентябре 1932 года я пошел в первый класс школы № 69, где

уже училась моя сестра Тамара. Учился я здесь по 9-й класс, до военного 1941 года.

20

Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Image 7

Эта школа была смешанной, русско-украинской, и считалась об- Рутченковская средняя

разцово-показательной. Меня, уж не знаю по какой причине, опре- образцовая школа № 69, мой выпускной 4 класс,

делили сразу в украинский класс.

я рядом с Раисой

Забегая вперед, расскажу: в какой-то период украинизации шко- Павловной Житецкой —

моей любимой

ла стала полностью украинской, то есть все предметы преподава- учительницей. Всех

лись на украинском языке. И вдруг меня почему-то пытаются пере- одноклассников помню

поименно — вот так

вести в другую школу, русскую. Я и язык уже любил, и друзей, я не дружили!

хотел переходить. Это было ударом для меня. Как можно бросить

свой класс, друзей, любимую первую учительницу?! Я наотрез отказался идти в новую школу! Героическими усилиями мамы и моим личным упорством мы отстояли право учиться в украинской школе.

Глава первая (1924–1941 годы)

21

Теперь я с благодарностью вспоминаю этот мамин поступок: она

несколько раз ходила в дирекцию школы, убеждая оставить сына в

украинской школе. Даже немножко приврала для убедительности, мол, мы дома разговариваем на украинском, хотя мама украинским языком не владела. А я доволен, что так сложилось: великолепно

владею украинским языком наравне с русским. Хотя, например, в

институте первое время мне пришлось перестраиваться по всем

предметам на русскоязычное преподавание.

Первый день в школе остался в памяти в деталях. Мама отпроси-лась с работы, чтобы быть на первом в моей жизни уроке. Я и сейчас прекрасно вижу эту картину, когда нас всех первоклашек с родителями завели в класс, на двери висела табличка «1-А», учеников рассадили по партам, и после короткой вступительной речи, то ли

директора школы, то ли завуча, представили нашу первую учительницу — Раису Павловну Житецкую. Учительницу от бога, без преувеличений она стала для нас второй мамой.

С первой же встречи мы все до одного прониклись к Раисе Пав-ловне доверием, любовью, преданностью. Выяснилось, что мы за-очно знакомы с одноклассниками: некоторые родители, как оказалось, знают друг друга, общаются и даже дружат между собой. Когда мам и пап отпустили, началось знакомство учительницы с каждым

из нас. Она задавала вопросы очень доброжелательно: о семье, о наших увлечениях. Нас «по росту» рассадили по партам, определили, кто с кем будет сидеть, каждому выдали письменные принадлежно-сти. Это потом, уже в старших классах я перебрался на последние парты, а поначалу в первом ряду сидел.

В наш первый школьный день мы ходили за Раисой Павловной

по школе, что называется, с открытыми ртами и распахнутыми глазами. Она нам показала расположение кабинетов и других комнат в школьном здании, рассказала о правилах поведения ученика. Несмотря на четыре урока с переменами, мы не устали, все было в но-винку, интересно, как захватывающий рассказ. Второй день занятий уже проходил как полноценный учебный процесс.

Не всех своих соучеников, с которыми учился с первого класса, я могу вспомнить. Но самые верные друзья всегда в моем сердце. В

22

Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Image 8

Мое школьное фото: всегда

был оптимистом, чего и вам

желаю!

школе я подружился с Володей Массальским — наши дома были недалеко. Почти рядом жили Жора Марков и Володя Жартовский. И

так четверкой мы дружили все школьные годы.

Раиса Павловна Житецкая была нашим главным учителем до пято-го класса, сдала нас «без потерь» для дальнейшей учебы. Однажды мы, ее ученики, пережили большое волнение за судьбу Раисы Павловны.

Глава первая (1924–1941 годы)

23

Случай этот произошел, когда я учился в третьем классе. Раиса Павловна выходила замуж за хорошего человека — завуча нашей школы. Но нам, неразумным детям, казалось, что мы теряем дорогого нам человека, был страх, что она оставит нас. Помню, как в пред-свадебный день, вернее вечер (мы тогда учились во вторую смену), Раиса Павловна пришла в класс и, тут такое совпадение, — выключился свет в здании. И она вела урок при свете уличных фонарей.

Лицо ее было заплаканное отчего-то, голос дрожал. Она давала нам

по программе содержание какого-то рассказа, а потом как-то перешла на свою биографию, вспоминала детство, юность, как пошла работать. И мы притихли и сидели, слушая ее едва дыша. Урок закончился и наш класс отпустили домой. И всех других учеников тоже отпустили с уроков раньше, потому что свадьба нашей учительницы проводилась прямо в школе, в большом зале. Мы пошли домой несколько растерянные и грустные, не желая понять, что у человека счастье, и ее воспоминания — не печаль, а просто черта под эта-пами жизни.

Пролетели выходные дни, мы пришли в понедельник на уроки

и увидели Раису Павловну — веселую, красивую, как всегда добрую

и ласковую к нам. Фух, прям камень у всех с души! До нас дошло, что ничего страшного не произошло, что наша учительница с нами и любит нас, что мы напрасно волновались. Но волновались-то мы

по-настоящему, по-взрослому. Нам еще уютнее стало, так как Раиса Павловна, переехав к мужу, стала жить рядом со своим классом в прямом смысле: у них квартира была в здании школы, поскольку

супруг был завучем. В те времена так было заведено: что выделили специалисту — там и жили, ведь выбор был не велик. Но нам детям это очень нравилось! Все репетиции, подготовки к праздникам, спектаклям, маскарадам, концертам наш класс проводил в ее квартире. Такой муравейник из учеников создавался, все казалось дви-галось, было наполнено нашей детской энергией и энтузиазмом!

Хотя мы любили и свою классную комнату. Тогда в школе был

твердый порядок: за каждым классом была закреплена аудито-рия и мы отвечали за чистоту и уют в нашем классном кабинете.

Нужно было содержать класс в отличном состоянии. Даже было

24

Юрий Макаров. «Человек и столетие»

внутри школьное соревнование за первое место по содержанию и

оборудованию классной комнаты. В это соревнование мы привлекали и наших родителей. Наш класс часто выходил в передовые. Мало того, что ученики старались, так еще и это было возможным благодаря состоятельным по тем временам родителям: из дома несли в класс комнатные цветы, мамы вешали шторы и даже картины. А мы

по очереди дежурили, убирая класс: подметали, выносили мусор, мыли доску, протирали от пыли подоконники. Все это было не в тя-гость, а наоборот — на совесть, с задором, с огоньком, как говорится.

Наша школа по праву называлась образцовой. По количеству

кружков, тематических кабинетов ей не было равных в округе. Хо-ровой, драматический, струнный кружки, изостудия, авиамодель-ный кружок, а также физики и химии — все было на любой вкус для учеников. А какой у нас был физкультурный зал! Укомплектован по

тем временам по высшему классу: шведская стенка, турники, кольца, волейбольные стенды, мячи, коньки, лыжи — все было! Для проведения уроков, даже если в день сразу у трех классов был урок физкультуры, инвентаря и разнообразных спортивных атрибутов

хватало на всех — вот такое обеспечение! А на зиму заливали каток: от школы до глубокой балки, все снежное огромное поле становилось катком для нас.

А самой уникальной особенностью нашего спортзала было то, что он же был и… кинозалом! Такого не было ни у кого — только в моей школе было оборудование для просмотра кинофильмов. Ки-нобудка была так пристроена, что киноаппарат направлял изобра-жение сквозь окошечки на белый экран в физкультурном зале. Ки-нофильмы крутили два-три раза в неделю. Они были черно-белые и немые. Но вы и представить себе не можете, как мы гордились этим

кинозалом! Озвучивали фильмы, как в дореволюционных кинотеа-трах, подключая к видеоряду живое музыкальное сопровождение в исполнении небольшого оркестра, или просто солировало пианино.

Глава первая (1924–1941 годы)

25

В школе я участвовал в самодеятельности, и так попал в таперы: играл на мандолине и мне аккомпанировали две гитары. Это был счастливый билет — я мог смотреть таким образом все фильмы и по

несколько раз бесплатно. А билетик тогда стоил 15 копеек для зрителей. Это было дорого, не особо разгуляешься по кино, если поку-пать билеты.

Поначалу, до «музыкальной карьеры», я себя пробовал в изосту-дии, пытался писать стихи, но не получился из меня ни художник, ни поэт. А вот в авиамодельном кружке я участвовал долго. Очень любил создавать макеты самолетиков и даже летающие модели у

меня были. До сих пор преследует ностальгией запах авиамодель-ной мастерской. Ведь одно то, что мы на спиртовке из настоящего бамбука (откуда привозили тот бамбук — ума не приложу) гнули по

чертежам детали самолетов, делали модели. Это уже было целое

дело для нас, мальчишек! Даже если твой самолетик метр пролетел

— это настоящий мальчишеский восторг, аплодисменты от товарищей со всех сторон, что-то незабываемое!

Мы очень любили школу, даже в каникулы для учеников работали кружки и нас было за уши домой не вытянуть. Ведь тут друзья, тут интересно, тут любимые учителя, и все такое новое каждый день.

Директором школы был Алексей Иванович Киричек, думаю, что

все в школе было так заведено и организовано благодаря его ста-раниям. Он, к слову, жил тоже в здании школы, относился ко всем учителям и ученикам, как к родной семье. Школа была для него родным домом и смыслом жизни. Вот такие люди были вокруг меня. На их примерах мы, довоенное поколение, и росли.

Начало учебы в пятом классе ломало привычные устои. Каким-то

образом я понимал, что беззаботное детство заканчивается и надо перестраиваться, переставать относиться к учебе лишь как к интересно-му развлечению. Если раньше с нами буквально нянчилась Раиса Павловна, то теперь все — нужно было самому определяться и в выборе 26

Юрий Макаров. «Человек и столетие»

методов обучения, и в самоконтроле над процессом получения знаний.

Боевой отряд хорошо подготовленных учителей помог нам найти

каждому себя и включиться в серьезное освоение наук уже в школьные годы. Преподаватели украинского языка и литературы Аркадий Иванович Козловский, природоведения — Владимир Константинович Воздвиженский, по математике — Любовь Викторовна Залмано-вич, черчению — Иван Яковлевич Петров, физкультурник — Сергей Александрович Сперанский, Зепштейн — учитель физики, химии — А. М. Пашковский, О. М. Шапиро преподавал историю, Л. И. Безган —

географию (простите, запамятовал имена-отчества) — они вложи-ли в нас все свои знания, помогли постигать науки, воспитали в нас преданность родине.

Моя сестра Тамара, учась на три класса выше меня, познакомила меня со своими друзьями. Все они были целеустремленные, с ответственными характерами, любили учиться. Собственно, наблю-дая за ними, я сам старался быть не хуже. В то время у старшеклассников был принят