Северный крест V: Северный крест, #5

Автор Михаил Раузер

В самый разгар «фельетонистической эпохи» и – единовременно – «ариманического грехопадения», в столетие Революции кровяной, похоронившей на долгое время идеализм и с успехом положившей во прах всё высокое, всё элитарное, я пожелал возродить на началах новых журнал символистского толка дореволюционного образца, журнал для немногих, ничего общего не имеющий со «штемпелеванной культурой»; журнал, зачинаемый веяниями Серебряного века - последней творчески цветущей эпохой русской словесности и подлинной интеллектуальной культуры.
 Альманах - всецело модернистского толка и по преимуществу литературно-художественно-философской направленности; он воплощает мысль не в застывших и косных её формах, но в формах активных и преобразующих. Традиция, по одному меткому высказыванию, есть передача огня, и культура подлинная прорастает не в каталогизаторской деятельности (вернее, попросту: пустодействе) современной гуманитарной науки (скажем, в пустопорожней деятельности институтов философии), которая по большей части есть не что иное, как обреченное на забвение комментаторство, изначально мертвое, не в деятельности наших традиционалистов, что без традиции, фундаменталистов, что без фундамента, равно и не в новодельности постмодерна, - но в живых словах живых, творчески продолжающих те или иные культурные традиции. – Творить, а не вторить (как комментаторы), быть, а не иметь (в смысле Фромма). 
Речь идет об образцах высокого слова, ничего общего не имеющих с беллетристикой и фельетоном, этими порождениями мастеров общедоступного, но родственных всему высокому – от мифического Орфея до последних, единичных образцов высокого в XX-XXI вв. Сказанное означает: не философия (ныне лишенная эстетического измерения), не наука (не ведающая истоков собственных), не искусство и не поэзия (лишенные философских глубин, слишком мелкие и неглубокие часто, слишком часто), не мистика (забывшая о трезвой осмотрительности), - но синтез: философии, науки, поэзии, искусства, мистики.

• Язык: Русский
• Издатель: N&И Publishing
• Дата выпуска: 29 июн. 2024 г.
• ISBN: 9783989959835

Предварительный просмотр книги

Северный крест V

Своевременные искры вневременного

Журнал для немногих

Альманах

основан Михаилом Раузером

Михаил Раузер – создатель «Северного креста», главный редактор, автор

Иван Ивлев – редактор

Илья Поклонский – редактор, автор

©N&И Publishing, Петербург 2024. Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

ISBN 9783989959835

Содержание

Аннотация к альманаху Северный крест

Введение к четвертому (и пятому) выпуску, или об окончании трилогии EX ORIENTE LUX

EX ORIENTE LUX: Послѣдній Кризисъ

Прологъ

ЧАСТЬ I. Мнимая фантазiя въ темныхъ тонахъ, или (der) Fall. Глава 1. The Twilight of the Being

Глава 2. Ледъ и пламень, или рожденье огня ab intra

Глава 3. Пророкъ, ирой – и толпа

Глава 4. Красное и черное, или перевернутая симфонія Огня и Льда, или inter mallum et incudem

Глава 5. Лазурь и храмъ низости, или Ecce homo

Глава 6. Пластмассовый спаситель, или abyssus abyssum invocat

ЧАСТЬ II. Изнанка бытія, или прочь отъ Времени - къ Вѣчности. Глава 1. Vox clamantis in deserto

Глава 2. Возмездіе

Глава 3. Бесѣды наиважнѣйшія: въ прерывахъ межъ сраженій

Глава 4. Возмездіе продолжается, или лебединая пѣсня бытія

Глава 5. Рагнарекъ, или День предпослѣдній

Глава 6. Lux in tenebris , или День послѣдній

ЧАСТЬ III. Summa summarum, или Er-eignis, или post tenebras lux

Послесловие

Комментарий о словесности

Аннотация к альманаху Северный крест

В самый разгар «фельетонистической эпохи» и – единовременно – «ариманического​ грехопадения», в столетие Революции кровяной, похоронившей на долгое время идеализм и с успехом положившей во прах всё высокое, всё элитарное, я пожелал возродить на началах новых журнал ​символистского​ толка дореволюционного образца, журнал для немногих, ничего общего не имеющий со «штемпелеванной культурой»; журнал, ​зачинаемый​ веяниями Серебряного века - последней творчески цветущей эпохой русской словесности и подлинной интеллектуальной культуры.

Альманах - всецело модернистского толка и по преимуществу литературно-художественно-философской направленности; он воплощает мысль не в застывших и косных её формах, но в формах активных и преобразующих. Традиция, по одному меткому высказыванию, есть передача огня, и культура подлинная прорастает не в каталогизаторской деятельности (вернее, попросту: ​пустодействе​) современной гуманитарной науки (скажем, в пустопорожней деятельности институтов философии), которая по большей части есть не что иное, как обреченное на забвение комментаторство, изначально мертвое, не в деятельности наших традиционалистов, что без традиции, ​фундаменталистов​, что без фундамента, равно и не в ​новодельности​ постмодерна, - но в живых словах живых, творчески продолжающих те или иные культурные традиции. – Творить, а не вторить (как комментаторы), быть, а не иметь (в смысле ​Фромма​).

Речь идет об образцах высокого слова, ничего общего не имеющих с беллетристикой и фельетоном, этими ​порождениями​ мастеров общедоступного, но родственных всему высокому – от мифического Орфея до последних, единичных образцов высокого в XX-XXI ​вв​. Сказанное означает: не философия (ныне лишенная эстетического измерения), не наука (не ведающая истоков собственных), не искусство и не поэзия (лишенные философских глубин, слишком ​мелкие​ и ​неглубокие​ часто, слишком часто), не мистика (забывшая о трезвой осмотрительности), - но синтез: философии, науки, поэзии, искусства, мистики.

Михаил ​Раузер

Михаил Раузер

Введение к четвертому (и пятому) выпуску, или об окончании трилогии EX ORIENTE LUX

Окончанием трилогии EX ORIENTE LUX должна была стать ненаписанная греческая поэма с рабочим названием Анти-Платон; все три должны были быть некими пролегоменами к Последнему Кризису (далее П.К.), который в конце концов и стал - вместо несуществующей греческой - последней, третьей частью трилогии; ему самое место в этом выпуске - после египетской поэмы, что в выпуске (поза)прошлом.

Критская - египетская - П.К.

Критская и египетская поэмы хронологически предваряют П.К. Скажем так: если первые две поэмы – песни рассветные, то П.К. – песнь закатная.

Особенность серии Ex oriente lux среди прочего и в том, что венчает трилогию произведение хотя и последнее по хронологии сюжета, но первое по времени создания, что накладывает немалый свой отпечаток. - П.К. зачинает основные темы первых двух поэм, будучи написан много ранее, но являясь последним по сюжету.

Порядок трилогии нарушался лишь единожды - речь идет о втором выпуске альманаха, в котором вынужден был я опубликовать вещи, прямо скажем, срочные. Таким образом, в первом выпуске была первая часть EX ORIENTE LUX, во втором вынужденно - срочное, в третьем - вторая часть, а в четвертом (и пятом) - третья и последняя. 

О П.К. я писал многажды, о нем писали и говорили - также многажды: кое-что  (на деле ничтожно малая часть, тысячная доля процента, если учесть устные разговоры о нем и по его поводу) есть в отзывах о моем слове, публиковавшихся в третьем выпуске; кое-что в отрывках из одного интервью из второго выпуска. Два из них:

П.К. - вещь совершенно своеобычная и особняком стоящая; мы долго спорили о жанре и вообще о роде литературы относительно него (и литературы ли!).  Вот давние слова моего бывшего редактора: Поэма - это во многом лирический жанр. Я давно пыталась втиснуть в рамки какого-нибудь начала твое произведение. Сначала самым удачным показалась лиро-эпика. Эпическая поэма. Но постой, как же так! Ведь у него в П.К. столько от драматического рода!. Вообще, будто есть три дерева - три рода литературы. Ты подошел и сорвал по одному самому вкусному с каждого для П.К. Так вот. О драматическом. В 19 в. было такое явление как Lesedrama. Драма для чтения. Она возникла потому, что литературные возможности драмы перепрыгнули сценические. Стали слишком крупными и великими для сцены (самый лучший пример: Фауст). И мне очень приглянулось это явление. Я еще много буду думать, опираясь во многом на литературоведческую интуицию в определении рода и жанра П.К..

И.П. (в 2018-ом): «П.К. -  уже целое произведение, пусть и незавершённое. Если же сравнивать [критскую поэму] с отрывками из П.К., сразу вопрос: с какими? Это уровень выдающейся прозы: по стилю и языку. Но во всем, за исключением пары отрывков или даже одного, из критской поэмы я ощущаю большую сухость, романность и прозаичность, чем в П.К. (отдельных его местах, точнее). Гораздо большая размеренность, спад духовной динамики, заземление, но все это относительно П.К. По тому, что я прочитал сейчас, - уровень поэмы в прозе или высокой прозы. Но не уровень мистерии, которой может и должен стать П.К., и который является, как ты и сам понимаешь, уровнем недосягаемым для любых, даже самых одаренных психиков». Ныне, впрочем, И.П. критскую поэму ставит выше, в чем я с ним полностью согласен.

Как уже отмечалось выше, произведение это - первое по времени создания и последнее по хронологии сюжета; это мое первое произведение, писалось оно с 2012 до середины 2016; далее не прикасался я к нему и толком не перечитывал;  многое в нем стало чуждо едва ли не во всем; долгое время - с 2017 по 2023 год -  я не желал и вовсе издавать его; после же решил все же и весьма нехотя издавать, но основательно изменив; наконец, в 2023 решился-таки печатать, в сущности, без изменений, намеренно в том виде, в каковом он был на середину 2016 года, в чем я вижу значение вполне самостоятельное и немалое.  За одним исключением: в очень редких местах излишние, именно излишние архаизмы оригинального текста отброшены (исходный текст в отдельных местах был неоправданно архаичен, ныне же он просто архаичен).

Кратко: задумка его и предо мною стоявшие задачи подлинно гениальны и даже более, но я не справился - тогда не справился; да и не мог - в те годины - справиться. Сейчас я не могу назвать его юношеским произведением[1], но это и впрямь первая проба пера; и ныне мне он мало приятен - в той же мере, что и почти весь некогда боготворившийся мною русский 18 век, вернее, его стилистика. Вернее и точнее: П.К. мне немалое уже количество лет попросту чужд - и не чем-то одним, скажем, стилистикой, а буквально - едва ли не всем.

В силу сказанного неудивительно будет звучать, что неоконченный П.К. мне никогда впоследствии не хотелось продолжать и, соответственно, оканчивать. Это именно что пройденный этап, давно - многие годы назад - пройденная ступень духовного восхождения. Продолжать П.К. - насилие над собою. Лишь ныне - превозмогая себя - приходится его издать, а до издания ювелирно править сей неограненный алмаз. И сейчас...я вижу его вполне достойным окончанием трилогии.

И все же: П.К. - произведение, в сравнении с которым что канонические, что апокрифические евангелия - как текст - мало что собой представляют. Они - воплощенная в слово бедность, П. К. - роскошь воплощенная.

Отмечу еще лишь одно обстоятельство: произведение не было окончено, не окончено оно и сейчас, - если первая часть вполне готова, то вторая осталась лишь как...отдельные всполохи деяний главного героя и прочих сил; иными словами, вторая часть прописана лишь пунктирами; кроме того, отсутствует пятая глава второй части (шестая глава отсутствует не вынужденно, ибо она и должна была быть по изначальной задумке белым листом).  Но мое решение, окончательное решение: издать, как есть. - Таким образом эта версия П.К. - своего рода памятник меня тогдашнего и…отправная точка для нового произведения, о котором - позже.

Отметим особо: первая глава первой части  - самое старое из мною писанного - на самой заре духовного пути (навскидку: 2011-14 гг.). Решив издать именно раннюю, исконную версию П.К., нельзя все же не поместить и - местами - слабейшую эту первую главу. Без ложной скромности - это так: она слабейшее и раннейшее из всего мною писанного. Но она все же надобна: для дальнейшего развертывания сюжета, а также, чтобы более не повторять в ней сказанное; в новом произведении ее не будет или почти не будет. Вынужден о том сообщить, также учитывая ее объем: около 80 страниц А4. Советую - ежели читателю  будет попросту скучно - переходить напрямик ко второй главе, которая, как и все последующее - иного уровня.  - Так мне казалось: слабейшее в П.К. - первая глава первой части; но при редактуре в 2024 году слабейшим считаю отнюдь не ее: не в меньшей степени и едва ли не более сказанное касается послесловия (опять же не все, но местами).

О новом произведении. В нем - отдельные пассажи (и даже главы) П.К., порою обновленные[2], порою и вовсе не существующие ныне (сказанное касается именно второй части П.К.), - будут его составной частью; если точнее: ночной его частью; еще вернее и точнее: ежеденно-ночной. В рамках этого произведения П.К. и будет вполне окончен, став едва ли не центральной частью нового творения; хотя в новое творение войдет лишь малая часть творения старого - далеко не все из исконного варианта П.К. будет там являть себя; в основном в новом произведении будет явлена именно вторая часть - в окончательном ее облике. Ныне же издается именно ранняя его версия (2012-2016). Многое из этой версии не будет представлено в новом - или ином каком - произведении. Но оно надобно - и как пролог, и как памятник меня тогдашнего.

P. S. Произведение создавалось вне знакомства с т.н. гностицизмом. Как не раз говорил годы назад: Я гностик до гностиков, - в том единственно смысле, что я гностик вне какого-либо знакомства с историческим гносисом. П.К. творился, когда я и ведать не ведал о гностицизме, а гностическое в поэме при том наличествует. Гностицизм исторический я познал ближе к концу 2010-ых, а тексты Наг-Хаммади и вовсе - в феврале 2024-го. Хотя об Аримане и Люцифере и триаде пневматик-психик-гилик знал и тогда.

В сущности, есть два типа гносиса: гносис исторический и гносис как незаемный вольный мистический опыт и его осмысление. К первому типу оного и его последователям я никогда не принадлежал - даже во времена писания критской поэмы, до моего перелома, что описан в I и II Протуберанце мнимостей. А гностиком во втором смысле был я всегда и отчасти остаюсь и поныне. Такого рода гносис есть для меня нечто глубоко личное и имманентное, я был такого рода гностиком, когда еще не знал этого слова.

Сообщаю о том, ибо гностик почти всегда используется в первом значении. Меня часто называли гностиком, имея в виду значение лишь первое и игнорируя, что писанное и проговариваемое мною было гносисом только во втором смысле этого слова: моими, вольными и незаемными мыслями, пришедшими милостью озарений, умной фантазии, визионерии.

P. P. S. Произведение писалось изначально в новой орфографии, но под конец - в 2016 - начинало оно быть переводимо в только осваиваемую старую - единственную орфографию, что уместна в данном случае. В 16-17-ом владел я ею еще отнюдь не мастерски. - Произведение заново переведено в дореволюционную орфографию весной 2024 года. Оно издается в обеих орфографиях: в прошлом выпуске - в новой, в этом - в старой. П.К. - по ряду причин - подобают обе версии: отдельными выпусками. Послесловие (и комментарий о словесности) я не стал переводить по двум причинам: 1) оно - слабейшее из мною писанного; и не только слабейшее, но и максимально чуждое - и в идейном, и в стилистическом  разрезе  2) оно не играет столь большой  роли, как в критской и египетской. В этом (пятом) выпуске исправлены многочисленные описки, недочеты и ошибки предыдущего выпуска.

P. P. P. S. Оптимальным объемом альманаха я считаю тот, чтобы был представлен во 2 и 3 выпуске - не более ста тысяч слов; первый же был вынужденно слишком большего объема (из-за критской поэмы, которую не должно было делить на части); в силу этого - как минимум - 4 и 5 сборник будут несколько меньшего объема; но вполне возможно, что таковыми будут и все последующие выпуски альманаха.

Петербург, 2024

Михаил Раузер

EX ORIENTE LUX:

Послѣдній Кризисъ

Трагедія духовныхъ и душевныхъ исканій

Эсхатологическая мистерія

Апокалипсическая пѣснь

Прологъ

Прометей  Еще нѣсколько поколѣній надъ бездной, о орелъ парящій, впиваться жадно въ плоть мою ты будешь.

Орелъ Будетъ то, что угодно ​Зевесу. Но ты ​еси грядущее ​​зрящій​, потому я и испрашиваю тебя: что будетъ?

Прометей(про себя, глядя въ дали) Жаль: твое правленіе, Вседержительный, было столь долгимъ: ​многотысячелѣтнимъ. Во дни сіи дѣянія лучшихъ были ​преступленьемъ въ очахъ твоихъ и согласно твоему порядку ​мірозданья.

(вслухъ)  ​Вѣтръ Времени, ​струяся изъ грядущаго, вѣетъ на меня, и стеръ онъ ​радованіе мое.

Но вѣдаю точно: человѣкъ, а не что-либо иное, ​есть​ если не творецъ бытія, то его владыка; въ томъ сомнѣній нѣтъ.

Орелъ Творецъ онъ исторіи, но не бытія.

Прометей зритъ утомленнаго ​​игрищами​, ​вѣчнобезумнаго юношу красы несказанной, ​длинновласаго, вѣчно-женственнаго и вѣчно-юнаго, сладострастія ​​неизсякаемаго​ источникъ, съ улыбкою лукавою на алыхъ устахъ, съ коихъ стекаетъ сокъ виноградный, не ​​иждиваясь​, ​самаго​ младого изъ рода мнимо-безсмертныхъ: ибо зритъ онъ Діониса со ​​менадами​ и леопардомъ.

Діонисъ Досточтимый титанъ, ты ошибся…ошибся и поплатился: ибо святотатство ты ​содѣялъ​. Видишь ли, роду людскому помочь - нельзя, и ужъ лучше было ему не рождаться.

Истина – въ винѣ, не въ Огнѣ.

Я, Діонисъ, далъ людямъ экстазъ, въ коемъ само Время тонетъ, я далъ имъ счастья мигъ.  

Не ты ​еси, но азъ есмь отдохновеніе рода людского, ибо искусство мое способно воскресить и мертваго.

Прометей Богъ огня мнимаго, сынъ ​Зевеса и ​Прозерпины, ввергнутъ ты въ кажущееся Вѣчностью бремя Смертей и Воскресеній: ты умираешь, играя, и воскресаешь; но однажды ты умрешь и не воскреснешь вовѣкъ, плющъ!

Ты, гроздь, даруешь мнимую любовь, что и тотъ одинъ, зовущійся «любящимъ», что грядетъ; но то будутъ ​послѣднія времена.

Ты ​еси богъ плоти: потому ты низокъ; и царство твое - Адъ.

​​Вакхъ​, не насытился ли ты игрою своей?

Діонисъ Азъ есмь богъ Жизни и Смерти, разума и безумія; я возрождаю - и я же убиваю.

Ты, Прометей, тяжелъ; я же легокъ. Я убѣгаю, ​рѣзвяся подъ Солнцемъ (но лучше: подъ Луною), убѣгаю отъ тяжести твоей, хотя страданія твои красны мнѣ, и забавляютъ и веселятъ ​они​ меня.

Прометей Всё грядущее усѣяно и пронизано твоею игрой, твоимъ душкомъ, который не ​есть​ Духъ вовсе, и мнѣ тяжко зрѣть сіе, о непотребный богъ. ​Сердце​ радостно тому, что ты, древо виноградное, падешь скоро.

Діонисъ Да, смертенъ я: таково ​​велѣнье​​ Судьбы; но не я, но ты прикованъ нынѣ къ скалѣ, и тебя, а не меня, терзаетъ орелъ; и не олимпійцы, но азъ есмь богъ чувствующій: радующійся и страдающій.

Да узрятъ ​​грядущія​​ поколѣнія могилу мою и поклонятся ей!

Дотолѣ я - стрѣла, пронзающая небеса и землю вплоть до расщелинъ Ада багряныхъ: стрѣла съ гроздьями, по коимъ струитъ себя виноградный сокъ, счастья родитель, счастья ​отецъ​, древомъ Жизни рожденный.

Прометей ​Иные​ боги также смертны; возрадуйся же, о трусливѣйшій изъ боговъ.

Но не ты будешь послѣднимъ богомъ, но иной.

Пророчествую я о томъ, что имѣетъ быть.

Діонисъ Каково его имя?

Прометей "Кто какъ Богъ" ​есть​ имя его.

Діонисъ Загадками ​глаголешь ты. Но я молвлю: ушелъ я изъ бытія людей: въ томъ бѣда ихъ.

Прометей Бѣда въ иномъ: играешь ты, вѣтвь дольняя, безпрестанно и нынѣ играешь, вѣдь не ушелъ ты изъ ​міра​, и ​​играніе​ твое ​​всепронизывающе​.

Сильнѣйшій тебя грядетъ, и будетъ два сильнѣйшихъ и тебя, и ​Зевеса; одинъ изъ нихъ Богъ, что боговъ прочихъ создалъ, но Самъ много мощнѣе ​любого​ изъ нихъ и всѣхъ вмѣстѣ взятыхъ; иной - смертнымъ рожденный.

Ибо, глядя въ грядущее, не разъ я зрѣлъ ​​невечерній​ тотъ Свѣтъ – Свѣтъ обоихъ грядущихъ.

Діонисъ Въ то я не повѣрю вовѣкъ; гляжу: обезумѣлъ ты отъ ​болей​ вѣчныхъ.

Діонисъ уходитъ.

Прометей Лучшее нисходитъ (а не рождаетъ себя, ибо рождено до ​вѣка​) изъ небесныхъ сферъ эѳирныхъ, когда Діонисъ уходитъ: въ ​теми​ и тѣни; ибо онъ, всетемнѣйшій, затмеваетъ собою Свѣтъ. Но тотъ Свѣтъ единъ ​есть​, и не отъ Аполлона Онъ и не отъ Гелія: то Свѣтъ горній, изливающій Себя чрезъ послѣдняго бога.

Быть, быть бурѣ величайшей изъ всѣхъ: когда Послѣдній ​пріидетъ…

ЧАСТЬ I.  Мнимая фантазiя въ темныхъ тонахъ, или (der) Fall

Глава 1. The Twilight of the Being[3]

Herbst

Die Blätter fallen, fallen wie von weit,

als welkten in den Himmeln ferne Gärten;

sie fallen mit verneinender Gebärde.

Und in den Nächten fällt die schwere Erde                        

aus allen Sternen in die Einsamkeit.

Wir alle fallen. Diese Hand da fällt.

Und sieh dir andre an: es ist in allen.

Und doch ist Einer, welcher dieses Fallen

unendlich sanft in seinen Händen hält.

R.Rilke

О чёмъ ты воешь, вѣтръ ночной?

О чёмъ такъ сѣтуешь безумно?..

Что значитъ странный голосъ твой,

То глухо жалобный, то шумно?

Понятнымъ сердцу языкомъ

Твердишь о непонятной мукѣ –

И роешь и взрываешь въ немъ

Порой неистовые звуки!..

О, страшныхъ пѣсенъ сихъ не пой

Про древній хаосъ, про родимый!

Какъ жадно міръ души ночной

Внимаетъ повѣсти любимой!

Изъ смертной рвется онъ груди,

Онъ съ безпредѣльнымъ жаждетъ слиться!..

О, бурь заснувшихъ не буди –

Подъ ними хаосъ шевелится!..

Ф.Тютчевъ

Безвластіе, многоначаліе, безначаліе.

​​Злолѣтье​.

Безстроица.

Одинокая ​​подгородная​ деревня на краю ​міра​ и въ концѣ временъ.

Закатъ безвременья, рождающій изъ себя Ночь ​міра​.

Пасмурно.

Осень.

Природа угрюма и печальна, и лишь мысли и идеи носились по ​​аэру​ хладному.

​Безлюдье​.

Стужа.

Въ темныхъ небесахъ: медленно падающая на землю звѣзда, горькая, словно застывшая въ темномъ вязкомъ ​​аэрѣ​, Бѣду возвѣщающая.

Сущее трепещетъ.

Слышенъ ​​скребущійся​ о листья рѣдкіе легкій окрыляющій ​тяжелыя​ мысли (а потому ​онѣ​ сверкаютъ словно молніи) вѣтеръ, бездонный, глубокій, злой, наводящій на человѣка страхъ безъ причины, пугающій пугливыхъ, безмолвный для безмолвныхъ, дующій со всѣхъ сторонъ, сердящійся, жалующійся, пробѣгающій по темнымъ вѣткамъ ​​древесъ​, струями небесными рыдающихъ, и крышамъ нѣсколькихъ близлежащихъ домовъ, не шепчущій, но вопіющій грозно, безотвѣтно и страстно о надвигающихся изъ грядущаго Бѣдахъ и волненіяхъ, вѣтеръ, ледяной, всеобъемлющій и ​​всепронизывающій​, пьяный безъ мѣры, ​зложелательный​, Земли послѣдніе вздохи, ​ледяные​, приносящій грозы, то раздувающій пожаръ, разгорающійся оттого съ новою силою, съ новою страстью, вѣтеръ безъ начала и безъ конца, вѣтеръ, полетъ котораго выразителенъ въ своей невинной тоскливости, сотрясающей сущее: ему, вѣтру, ​есть​, что повѣдать, о чёмъ предупредить; и онъ, ​​злодыхательный​ и ​дурнопахнущій​, прилетѣвшій на своихъ незримыхъ ​крылахъ, влажныхъ отъ ​слезъ​ неба и плача ангеловъ, ​крылахъ, съ которыхъ льются капли, безжалостно, методично и монотонно ​​бомбардирующія​​ женски пассивную дѣйствительность, возвѣщаетъ о томъ, что наши герои, что понимаютъ его, вѣтра, языкъ, знали и до того, какъ онъ поспѣшно прилетѣлъ къ нимъ, ниспадая со мрака небесъ, преисполненный вѣстями важности великой, умный для умныхъ и глупый для глупыхъ.

​​Имѣяй​ уши ​​слышати​, да слышитъ! (​​Матф​. 11, 15).

«Блаженъ, кто слышитъ», а «тѣ, кто слышали, но не поняли, глухимъ подобны: «присутствуя, отсутствуютъ».

Ибо во дни сіи «сбывается надъ ними пророчество ​Исаіи, которое говоритъ: слухомъ услышите – и не уразумѣете, и глазами смотрѣть будете – и не увидите» (​​Мф. 13, 14).

​Міръ​ содрогался подъ ​​натисками​ всеобъемлющаго, зловѣщаго вѣтра въ самый горькій годъ своей горькой жизни.

​Томленье​ растекалося по ​аэру​; природа на темь людскую отвѣтствовала темью тверди небесной и частыми затменьями Свѣтила, а на плачъ людской - плачемъ небесъ.

Клонились къ вѣчности и послѣдній ​вѣкъ​, и послѣдніе люди, и послѣднее.

​Метаисторія​ - многоветріемъ - вторглась властно въ исторію.

Черно-красное бытіе плачетъ пурпурными соками и вѣтромъ.

Родъ людской ползетъ къ своей кончинѣ.

Бытіе стонетъ, и стенанья его слышны чуткимъ.

Кризисъ сотрясаетъ всё сущее.

Пахло полынью.

Зримы были Провидѣніемъ ​гонимыя​ тучи.

И въ отчаяніи были ​древеса​.

Бесѣдуютъ: рослый юноша съ огненнымъ взоромъ, кроволикій, и согбенный старецъ,   ​сѣдобрадый и ​​всемудрый​. Оба - ​духовные​ странники въ чуждомъ имъ ​мірѣ​.

Евгеній Привѣтствую тебя, мой старшій другъ!

Встрѣчѣ очень я радъ въ ​сердцѣ​ своемъ (хотя и ​​избіенъ​ я вѣтромъ, но не въ печали поверженъ, но въ ​радованіе ​​возогнанъ​), ибо для меня праздникъ: узрѣть близкое по духу, что представляетъ собою отдушину отъ ​​обстанія​, часто ​малодостойнаго; въ моемъ же случаѣ (если словеса изрекать о семьѣ моей) – еще и не родного по духу. Мое ​​обстаніе​ всегда оскверняло мысли мои: потому я и желалъ воспарить къ небесамъ и чистымъ сверкающимъ звѣздамъ.

Амвросій Благодарю за то, что въ такое время пришелъ ты; тебя еще я помню малымъ, когда ты изрекалъ: «Куда, куда скрываетъ Гелій тьмы звѣздъ, хранитъ ихъ гдѣ, до Ночи скрывая?»; благодарю, что пришелъ ты къ старику, о ​нёмъ​ не ​забывши, дабы повидать его, и присутствіемъ почтилъ старца, въ ​моленіяхъ и трудахъ пребывающаго.

Ибо ему ​есть​, о чёмъ тебѣ повѣдать.

Евгеній(взволнованно и ​​сострадая​) Ахъ, не хочешь ли ты сказать, что пришло твое время, что близится къ концу твое здѣшнее земное существованіе?

Амвросій Я проживу еще достаточно; и не для того мы собрались ​днесь. Но всегда печальное собою я несу и горькое.

Всему свое время, потому лишь нынѣ возжелалъ я повѣдать о темномъ, сгустившемся надъ здѣшнимъ нашимъ ​міромъ​.

Осень сія богата плодами въ высшей мѣрѣ.

Евгеній ​Иного​ я не жду, не алчу.

Амвросій Быть, можетъ, словеса мои лишатъ тебя Свободы.

Евгеній ​Они​ для меня суть вѣянія Истины златой. Хороши только тѣ рѣчи, что растятъ духъ и чрезъ ​​взрастаніе​ духа растетъ и самъ человѣкъ. Твое общество – всегда пристань, всегда вѣяніе святое.

Въ прошлой нашей бесѣдѣ ты сказывалъ: божественное ушло изъ ​міра​ (ставшаго отрыжкой Вѣчности), хотя и было разлито въ ​нёмъ​, что идеи пантеизма вѣрно отражали дѣйствительность, но человѣкъ, человѣкъ виновенъ въ томъ, что сакральное убѣжало въ горній ​міръ​.

Амвросій То вѣрно: ​прозрѣнья иныхъ мистиковъ средневѣковыхъ были истинны до времени – но не нынѣ, - когда божественнаго ужъ нѣтъ на земли. Безъ мистиковъ сихъ и ихъ прозрѣній не ​возмогъ бы быть Тотъ Одинъ, о ​Комъ​ повѣдаю.

Евгеній Стало быть, всё пошло не такъ и ​​древле​.

Амвросій Потому чаша Гнѣва переполнилась и скоро изольется.

Грядущее давно, о, давно тѣнь отбрасываетъ ужасающую, и нынѣ она собою ужъ всё покрыла.

Евгеній О томъ пророчишь ты давно. «Исторія пришла къ неизреченному своему исходу, и не беременна она отнынѣ грядущимъ», - то ​​глаголалъ​ ты не разъ. И Слово твое донынѣ едва ль свершилось.

Амвросій Ранѣе мы могли изрекать:

Смерть и время царятъ на землѣ,

Ты владыками ихъ не зови:

Всё, кружась, исчезаетъ во мглѣ,

Неподвижно лишь ​Солнце​ любви[4].

Но Любовь ​​сгибла​, и ​закатилося вовѣкъ ​Солнце​ ​ея​.

Всю жизнь я надѣялся на милость Божью: тщетно! – страшнѣйшее началось, попущеніе божественное – въ дѣйствіи.

Ибо конецъ дней при ​​дверехъ​, Рокъ ​​близитъ​ часъ роковой: часъ конца ​свѣта​. ​​Увяданье​​ бытія началось – уже; и бытіе и ​Тлею​ - какъ никогда ранѣе - ​​очернено​; и тайна беззаконія ​​дѣется​. Но съ ​тѣмъ​ вмѣстѣ: боль ​міра​ вопіетъ къ небесамъ, и отмщеніе близится.

Перечисленное ​есть​ плодъ - плодъ гнилой - ​Ариманова возстанія и воспослѣдовавшаго за нимъ грѣхопаденія.

Съ Духомъ держалъ ​рѣчь​ духъ мой, и повѣдалъ онъ, что усталость вѣковъ истлѣла, и сонъ бытія окончится во время скорое смертью: бытія.

Евгеній Ты словно вторишь нѣкоей, бурно расцвѣтшей ​днесь сектѣ ​апокалиптиковъ, радующихся скорому концу и его ждущихъ; и мнятъ ​они​, что ​они​ и только ​они​ его приближаютъ.

Однако взору твоему всегда довѣрялъ я ​сердце​, и послѣ словъ твоихъ я въ сомнѣніи и догадкахъ.

Положимъ, ​міру​ – конецъ: но не всё ли равно? ​Міра​ конецъ созидаетъ ​​чару​: предзакатную; сердцу моему она мила. Но печально лишь то, что ходимъ мы по осколкамъ бытія, и не найти намъ крова.

Амвросій Я не предчувствую (то подобаетъ роду людскому)