У черты невозврата

Автор Надежда Выглазова

психологическая повесть.
героиня повести стоит перед чертой за которой полный крах её жизни и жизни её детей, потому что, подобно тому, как она повторяет судьбу своей мамы, её дети также повторят её судьбу. Чтоб не сломаться, изменить будущее сына и дочери, она пересматривает всю свою жизнь и понимает, что все события человек притягивает к себе сам и сам несёт ответственность за них.

• Язык: Русский
• Издатель: Nikolay Vyglazov
• Дата выпуска: 8 нояб. 2013 г.
• ISBN: 9781310893506

Надежда Выглазова

1946 - 2015, best mom, good wife, best friend, big tallent

Предварительный просмотр книги

У черты невозврата

Удручающее безденежье, сбегающие мужья, дом, буквально разваливающийся на глазах, не сложившиеся отношения с единственным братом и не детские вопросы взрослеющих детей... Ко всему этому вреднющая коза Дашка и самое главное – тяжёлая, неизлечимая болезнь мамы, – вот черта невозврата, перед которой стоит героиня повести. Там, за этой чертой, полный крах её жизни и жизни её детей, потому что, подобно тому, как она повторяет судьбу своей мамы, её дети также повторят её судьбу.

Чтоб не сломаться, преодолеть беды, изменить будущее сына и дочери, она пересматривает всю свою жизнь и понимает, что все события, хорошие и плохие, человек притягивает к себе сам и сам несёт ответственность за них.

Меняется её взгляд на жизнь, меняется она сама. Путь её перемен – путь от куста крыжовника, а не женщины сначала к колючей розе, а потом и к розе, просто прекрасной – это путь к свободе жизни, духа и тела. Теперь она не боится впустить радость в свою жизнь. И счастье находит её.

image001

Пролог

– Мама, послушай, какая дурацкая задача: из пункта А в пункт Б с интервалом в один час вышли два пешехода. Спрашивается, когда они встретятся? – Да ясно, что никогда: они же идут в одну сторону!

Дочь только что принесла из школьной библиотеки учебники за следующий, восьмой, класс. Неторопливо просматривает их, изредка комментирует.

– Ничего не понимаю, для чего такие глупые задачи? Почти как в мультике, где полтора рудокопа копают одну канаву или бурый медведь на полюсе ищет свою льдину.

– Ты очень торопишься, – улыбается мать, – посмотри, там должны быть дополнительные данные.

– А нечего тут и смотреть: два пешехода идут из одного пункта в другой – солнце палит нещадно, пылища на дороге, – фантазирует дочь, – бедные люди: идти тяжело и невообразимо скучно. И бредут они, несчастные, поодиночке! Хотя, если разобраться, живут в одном пункте, значит, знакомы. Может, и любят друг друга, если идут в одну сторону. Могли бы договориться, выйти вместе. Вдвоём всегда веселей. А лучше купили бы билеты на автобус, поезд или самолёт и путешествовали бы себе с комфортом.

– Но это была бы другая задача, – мать пытается вернуть дочь к реальности. – А пешеход – на то и пешеход, чтобы пешком осиливать свою дорогу. Обязанности у него такие. И почему ты решила, что они – бедные люди? Подумай, как много им дано: у них один путь и один конечный пункт назначения.

Допускаю, что они знакомы. Но отношения могут быть и не очень романтическими. Может, они в ссоре. Вот для этого им дан интервал. Они могут каждый по-своему или по обоюдному решению воспользоваться этим временем.

– Думаю, второй очень торопится, чтобы догнать первого и идти рядом с ним.

– Дорога становится общей только в том случае, если двое очень хотят идти по ней вместе. А бывает и по-другому: даже из одного пункта в другой ведут несколько дорог. И кто-то по ошибке выбирает не свою.

– Думаешь?

Мать внимательно посмотрела в серые глаза дочери, стараясь понять, что кроется за этим нехитрым разговором, на какие вопросы, пусть ещё не до конца осознанные, пытается найти ответы её дочь. Улыбнулась про себя: взрослеет девочка. И утвердительно кивнула.

– Ага, понимаю. Пошёл туда, не знает куда. Хотел найти то, сам не знает что. Торопился, бежал, падал. А потом оказалось: и бежал не за тем, и дорога не та – убеждённая в том, что, в жизни такого просто не может случиться, дочь намеренно возводит ситуацию в степень абсурда. Ёрничает, смеётся. Но всё-таки она услышала тихое предупреждение матери. Помолчала немного, подумала, густые ресницы вспорхнули, взгляд сосредоточенно нацелился на учебник, будто ища в нём ответ, потом посмотрела на мать и серьёзно спросила: И что тогда делать?

– Не торопиться выходить из пункта А. И, если уж выходишь, прислушаться к самой себе: туда ли ты идёшь и ту ли дорогу выбираешь.

Ответ явно не понравился девочке:

– Хочешь сказать, ходи с оглядкой и тогда без проблем достигнешь этого пункта Б. Главное – конечный пункт, и не важно, как ты к нему шла: одна или вдвоём, в радости или в печали. Бессмыслица какая-то! Получается, что дорога – это важно. А сам пешеход никому, даже сам себе не интересен: топает равнодушно к конечному пункту.

– Мама! Но ведь, если пункт конечный, значит, люди умирают!? – Неожиданность открытия поразила девочку. Она внимательно посмотрела на мать. Та не успела уловить, как изменилось направление мыслей дочери, и ответила спокойно, почти равнодушно.

– Возможно. Но до этого они долго-долго ходят по своим дорогам. Вероятно, немного устают от них.

– А наша бабушка? Она ведь – не долго-долго? – спросила тихо, чуть запнувшись.

Мать поняла, о чём спрашивает дочь. В голове гулко застучало. Разбежались куда-то мысли. Красные круги вспыхнули перед глазами. Она задержала дыхание, почувствовала, как что-то кольнуло около сердца. А само оно будто подпрыгнуло, опустилось и замерло. Мать вздохнула, как можно глубже, собралась силами и впервые в жизни сказала дочери неправду.

– Конечно, не долго-долго, – постаралась выговорить легко, но сама услышала фальшь в голосе. Смутившись, испуганная и недовольная собой, резко оборвала разговор. – Зафилософствовались мы с тобой. А дел домашних за нас никто не сделает.

Жара, по-моему, спала. Так что, Наталочка, как говорится, труба зовёт.

image001

Глава 1

– И чего это мне все твердят про операцию? – Не нужна она мне. Я и без неё поправлюсь. Мне дом совсем не на кого оставить: я только немного приболела – Веронику уже строители обманули. Деньжищи содрали, а дом не отремонтировали, это потому, что не доглядела она за ними. За ней и самой нужно глядеть. Я в больницу, а здесь снова новый муж появится. И что я тогда с ними делать буду? Ведь ясно, что нет от мужиков в доме никакого проку. Пусть она лучше на ремонт с отца денег стребует. Отец обязан помогать дочери и внукам.

image002

Вечерняя прохлада незаметно вошла в измождённый зноем город: асфальт затвердел, сады ожили. Лёгкий ветерок, перелетая от деревца к деревцу, зашептался с листвой, зашумел в вершинах, смахивая с них остатки удушающего смога. Распрямлялись ветки, подрагивали листики, голубка, выпорхнув из сонного небытия, важно зашагала среди всё ещё жухлой травы. Природа с благоговением воспринимала передышку.

Только она, Вероника Николаевна Орлова, особа тридцати шести лет от роду, не замужняя, мать двоих детей и дочь своей матери, не замечала происходящих вокруг неё изменений: ни лёгкого дуновения ветра, ни звёзд, уже вспыхивающих на небосклоне. Она, напрягая свои совсем не геркулесовы мышцы, сгребала строительный мусор.

Машинально иронизировала: Трудись, трудись, голубушка. Не хватило характера потребовать с других, так сама теперь надрывайся. Другие – это строители; упоминание о них не добавило женщине настроения: обвели, ещё как обвели – облапошили.

В прошлом году они с матерью решили обложить кирпичом дом, выстроенный из старых шпал ещё в пятидесятые годы. На семейном совете обсуждали, на чём сэкономить, чтобы подновить их домишко: стены, что решето, стали. Наталка говорила, что прекрасно обойдётся старой курткой, рукава которой едва доставали до локтей. И в пир, и в мир сгодится ещё, – подражая бабушкиной интонации, убеждала она взрослых. Валентин отказывался от лыж: они со Славкой могут ходить на физкультуру по разным группам и покатаются на Славкиных. Ника взяла дополнительные дежурства, у отца попросили помощи. И получилось! Собрали нужную сумму, нашли мастеров, сошлись в цене. Закупили всё необходимое.

Мужики принялись за работу, и выяснилось: дом стоит на земле – под него нужно подводить фундамент. Не стоит говорить о том, что все отложенные деньги и большая часть заготовленных материалов ушли на непредвиденные работы. В утешение строители сказали, что фундамент получился на славу. Только что им от этого? – Теперь у них не было ни сил, ни денег, ни дома, в котором можно было бы пережить зиму. Не было и надежды. А главное, что окончательно выбивало из привычной колеи, – её мама опасно заболела.

– Да и не бабское это дело, ремонт дома, – с горечью подумала женщина, ещё сильнее налегая на грабли.

– Иди сюда, тебе звонят! – чей-то чужой скрипучий голос вторгся в её мысли. Она вздрогнула, растерянно оглянулась. Странный зов с упорством попугая продолжал стучать в уши.

Его услышала и Наталка, которая неподалёку поливала грядки. Она притаилась за высоким кустом смородины и видела, как мама вздрогнула и, испуганно озираясь, пыталась определить источник звука. Он летел из открытых окон дома. Но там не могло быть чужих!

И тут Ника поняла: это Валька, чтобы резкие телефонные звонки не беспокоили больную бабушку, заменил их обычной речью. Сын намекал ей на некий сюрприз, когда, довольный своей работой, хитро улыбался и по привычке, оставшейся с раннего возраста, накручивал нежные пряди на палец. Ника знала этот жест, так было всегда, когда он обдумывал очередную затею или радовался её исполнению. Не вдаваясь в смысл новшества, он убеждал мать: Мам, будет клёво, тебе понравится!

Она поспешила в комнату, а память услужливо разворачивала картинку из детства. Ей лет пять или шесть, она больна, с высокой температурой лежит в постели. В приоткрытую дверь виден отец. Он зачем это-то складывает подушки на тумбочку, где стоит телефон. Нельзя так, – думает девочка, – мама рассердится. А отец всё приминает и приминает подушки, никак не желающие лежать на месте.

Секрет подушек на телефоне она раскрыла значительно позже, и сама во время болезни кого-нибудь из детей пользовалась отцовским методом. Теперь, слегка качнув головой, почти вслух рассмеялась выдумке сына: надо же – достижение прогресса!

Телефон всё настаивал и настаивал. Она уже вбежала в комнату, и увидела кота Тишку, который, воинственно выгнув пушистый хвост, подозрительно шипел на телефон и был готов в любую минуту вцепиться в поселившегося там чужого.

– Не воспринимаешь ты плоды прогресса, – посетовала Ника коту, – да, ладно, либо привыкнешь, либо хозяин твой ещё что-нибудь новое устроит. Кот даже не повернул к ней головы, а стоящая дыбом шерсть угрожающе задвигалась.

– Всё в порядке, Тихон, в порядке, – попыталась погладить кота по вздыбившейся шерсти, он выскользнул из-под руки и зашипел угрожающе. Сняла трубку, услышала голос отца и снова ощутила себя девочкой.

image002

Родители разошлись почти тридцать лет назад. Кто там был прав, кто виноват, ей из сегодняшнего дня уже не определить. Но они с отцом всегда любили друг друга. Она с нетерпением ждала встреч с ним. И, хотя мама поначалу препятствовала, отец, ежегодно приезжая в отпуск, приходил к ней, и они отправлялись бродить, как говорил он, куда глаза глядят. А глаза их глядели то в степь, то на старинные курганы, то на реку. Как же хорошо, свободно чувствовали они себя, как крепко держались друг за друга маленькая ладошка и сильная отцовская рука!

Она давно выросла, и у отца давно другая семья. Но он по-прежнему звонит ей по праздникам, Иногда помогает, чем может. Он в курсе всех событий её жизни. Дважды поздравлял с вступлением в законный брак, дважды с рождением детей, дважды обсуждал неудавшуюся жизнь, советовал не торопиться, подумать; увещевал, указывал на её ошибки.

Да где ей его было услышать! Она всё решала сама, ну, может, не совсем сама, а подчиняясь недовольным взглядам матери, упрямо поджатым её губам и едким замечаниям в адрес любого появившегося в доме мужчины.

Претенденты на её руку не задерживались долго. По правде говоря, их было не так и много. А кто сумел дойти до ЗАГСа, через три – четыре года все равно сдавал свои позиции.

Так и жили они с мамой, с детьми – три поколения в одном доме. Было здесь весьма разумное распределение обязанностей: всеми делами в доме заправляла бабушка... На ней огород, кухня и внуки, которые по мере взросления помогали ей по дому.

На Нике – работа, хозяйство. А поскольку до недавнего времени работа ветврача материального достатка не приносила, то хозяйство у неё было немалое: лошадь, корова, поросята, овечки. Были кролики, индюки, гуси, курицы, утки.

Она не тяготилась домашней работой. Просто любила всё живое. Сказывались, видимо, гены: все её прадеды и по отцу, и по матери были в своё время раскулачены и, как чуждые элементы, высланы, как они говорили, из Рассеи в чужие дальние степи. Выслать было можно, но заглушить генетическую память – нет.

Отец её отца оказался в этой переделке девятнадцатилетним подростком. В чужом краю вырос, работал в шахте, женился, в сорок первом ушел добровольцем и тогда же, в сорок первом, погиб под Москвой. Уходя, оставил за мужчину в доме своего пятилетнего сына, передал ему молоток, зубило, клещи – нехитрый мужской инструмент.

Ещё отец оставил ему красивую мечту о деревенской жизни, любовь ко всему живому. Мальчик запомнил чудесные, как сказки, истории, которые рассказывал ему отец. В них по утрам заливисто кричали в деревне петухи, сообщая людям, что пора вставать, что поле ждёт. Вкусно пахла молоком маленькая тёлочка. Послушно давала запрячь себя лошадь. О лошади был сказ особый: её надо погладить, расчесать ей гриву. Глаза у неё красивые-красивые! А уши такие чуткие, что всё время подрагивают.

Так запомнил отец рассказы своего отца. Спустя годы, сказки про деревню стали её любимыми сказками. Расскажи про лошадку! – требовала она от отца. Мама сердилась, говорила, что развивать ребёнка надо на настоящих сказках про Дюймовочку или Царевну-Лягушку. Ей не нужно было про лягушку, она хотела про лошадок.

В школе Ника хорошо рисовала, оформляла газеты, делала поздравительные открытки. Лучше всего на её рисунках получались лошади. Они били копытами, летели над землёй, и на ветру развевались их роскошные гривы.

Надо ли говорить, что после окончания школы она не видела для себя другой дороги, кроме как в сельскохозяйственный институт, хотя мама настаивала на торговом. Это был, пожалуй, единственный случай её неповиновения.

Отец тосковал по деревне. И, как только вышел на пенсию, с удовольствием превратился из горного инженера в крестьянина. Завёл хозяйство.

Она к тому времени окончила институт, по распределению попала в городскую ветеринарную клинику. А на участке около дома бродили цесарки, важно шипели индоутки, а из клеток серебристые кролики внимательно наблюдали за окружающим.

Потом пришли другие времена. Её место в клинике потребовалось кадрам из местных. Много чего произошло за это время: из братской республики пришлось уехать и уже не только с мамой, но и с маленьким сыном, без мужа. Тогда впервые мать заговорила об отце: Давай в Россию, к отцу поближе. Приехали! Тогда они с отцом общались много и с удовольствием. Тогда она и завела своё огромное хозяйство. Но не прижились они рядом с отцом. Мама предложила переехать в соседнюю область, где жила её подруга: там, мол, теплее. И они со всем скарбом снова двинулись в дорогу. Потом переезжали ещё и ещё. Хотели найти землю обетованную, да мечта всегда ускользала.

Отец желал ей счастья. Тем более что в её жизни появился стеснительный и нежный Андрейка. Мама тогда на несколько месяцев уезжала ухаживать за приболевшей бабушкой. А на неё нежданно-негаданно обрушилось это огромное, всепоглощающее счастье.

Когда приехала мама, дело было уже слажено. Никаких предостережений и уговоров Ника не принимала. Матери пришлось смириться. Потом появилась дочка. Муж назвал её Наталкой в честь какой-то героини с его Родины. Но и это счастье не было долгим.

То ли он был не тем, то ли она невезучей, а только после очередного пьяного скандала Андрей, собрав нехитрый узелок – всё, что имел до свадьбы, – переселился к своей матери. Её мать презрительно бросила вслед: Голь перекатная! Я его приодела, приобула. А он моду взял – кочевряжиться!

Отец переживал за неё. Однажды, как бы в шутку, сказал ей по телефону, что не удивляется вопросам своих соседей, куда, мол, ему столько живности в хозяйстве. И понимает, зачем ей всё это: в общении с животными душа отдыхает и радуется.

Но, может, стоит обратить внимание на людей. И, чуть сократив хозяйство, выделить время на личную жизнь, – спрашивал отец, – хороших мужиков в мире немало.

Смешной отец. Какая личная жизнь, какие мужики! Ей уже под сорок. Скоро, совсем скоро наступит этот самый её бабий век. Нет, дом, дети, мама, хозяйство – это теперь её удел. И никакие мужики, как любит говорить мама, им не нужны.

Теперь, когда заболела мама, отец стал звонить чаще. Вроде просто так, ни за чем. То спросит, как ремонт дома идёт, поинтересуется, в какой лагерь собирается Наталка, поговорит о погоде, о том, что посадили, что взошло. Скажет, что выслал денег, ей, мол, они сейчас нужнее. Разговор ни о чём, но в каждой паузе, в интонации она чувствует его беспокойство и его заботу.

Вот и сейчас в его голосе тревога: Как вы там? Как мама?. И снова тоска сдавила сердце.

– Что и сказать? Врачи, поначалу обещавшие операцию, теперь отказали в ней и из больницы выписали маму домой. И я не знаю, что делать.

Тягостная тишина застряла в телефонной трубке. Нике захотелось даже поддержать его: Да хоть ты-то не волнуйся, береги себя. У тебя самого сердце, давление. Заболеешь, что я стану с вами делать?

И снова его голос, только ещё более глухой. Отец тяжело дышит, покашливает, потом всё-таки признаётся:

– За тебя волнуюсь, доченька. Как тебе выдержать всё это, мужайся!

А что ей ещё остаётся? Конечно, она будет держаться, будет делать то, что должна, а всё выйдет, как выйдет.

image002

Скрипнула дверь. В комнату протиснулся Валька – белобрысая голова, взъерошенные волосы и виноватая улыбка. В руке бейсболка, прикрывающая колено. Машинально взглянула на часы – скоро одиннадцать. Он перехватил её взгляд:

– Мам, в футбол играли. У нас же турнир! – посмотрел на дверь бабушкиной комнаты, – как ба?

Совсем, как маленький: ма, ба. Вместо: мама или бабушка.

Подавила тяжёлый вздох: Отдыхает.

И, отвернувшись, чтобы сын не заметил её озабоченности, нарочито ворчливо проговорила: Пойдём, кормить тебя буду. Вышли на кухню, просторную, светлую. За этим столом вполне бы поместилась большая семья. А сейчас их двое – даже Наталка замешкалась в огороде – пусто и неуютно.

Он, как взрослый, степенно сел на своё место по правую сторону от бабушкиного стула, потянулся за хлебом, а она с ужасом увидела разодранное на колене трико, и ссадину, видимо, большую, но старательно замазанную зелёнкой.

– Валечка!

– Нормально, ма, нормально. Мне совсем не больно. Ген Палыч обработал, даже забинтовать хотел! Но играть же надо было. Мы с белинскими сражались. И всё ничья была. Вот они начали драться. Мне Слон подножку поставил! Он ещё перед этим Даньке по ноге зафигачил своей буцей. Да все они там драться мастера! Веньке нос разбили.

– Как же так? – испуганно проговорила Ника. – А что же судья? Надо было вообще прекратить матч с такой неспортивной командой. Но, думаю, и вы были не лучше, уж кто-нибудь да ответил.

– Ну, скажешь, ма. У нас за драку Ген Палыч мигом из команды выгонит. Нет, мы не дрались. Вообще-то мы после игры собирались накостылять им. Ген Палыч не разрешил. Говорит, разбираться нужно в законном порядке. И где этот законный порядок? Беспредельщики они – вот кто. Да, понятно всё и про судью: он же сам белинский! Ему Слон – дружбан! Ему даже Ген Палыч замечания делал. И что? – С судьёй не спорить! Ну, мы и взялись, мы им дали! Три – один! Кайф!

Она всё ещё пыталась разглядеть коленку, но, опасаясь проявить так не любимые сыном телячьи нежности, перевела разговор на штаны.

– А спортивка-то, Валентин, спортивка! Мы же договорились, что ты в ней лето проходишь. Сам знаешь, что с деньгами сейчас туговато.

– Да ладно, ма, прохожу. Ба, – хотел сказать, что бабушка зашьёт, да стушевался, опустил глаза в тарелку, стал шумно мешать в ней. Она поняла его, в сердце снова кольнуло, на глаза непрошенными навернулись слёзы.

Он перевёл разговор на другое: Ген Палыч сказал, что нам по полторы тыщи заплатят. А потом я к дорожникам пойду работать. Там знаешь, какие зарплаты! Ген Палыч обещал нас со Славкой устроить.

– Добытчик ты наш! У нас во дворе работы край непочатый. С этим мусором до осени не управиться. И дом, может, штукатурить придётся.

– Всё сделаем, ма! Ты вот только зря с мусором мучилась. Я завтра сам встану пораньше и соберу всё, а потом мне Славка поможет, вместе вывезем.

Доел кашу, запил молоком: Спасибо, ма. Я ещё поиграю. И вдруг, о чём-то вспомнив, озорно блеснув глазками, небрежно спросил: А нам никто не звонил?. Она уже забыла о недавнем удивлении и спокойно ответила: Дедушка. Спрашивал, как тебе работается. Сказал, что послал нам денег. Улыбка мгновенно испарилась с лица.

– И это всё? – почти обиженно проговорил он. Она вспомнила скрипучий голос, взъерошенного Тихона, изобразила всё в лицах. И они уже вместе смеялись и над её реакцией, и над котом.

В разгар веселья вбежала Наталка.

– Знаешь, а мама, – говорила она брату, – она как испугалась! Чуть грабли не выронила! И всё на дом оглядывалась. Не догадывалась, кто её зовёт.

Сын растерялся, он не собирался так пугать мать, и теперь, почти извиняясь, проговорил: Мама, я же предупреждал, что сюрприз будет. Нельзя же всего пугаться.

image002

Несмотря на позднее время, спать не хотелось, и она решила заглянуть к матери. Та, откинувшись на подушки, сидела в кровати:

– Как ты?

На бледном лице появилась вымученная улыбка. Ника присела на краешек. Погладила иссохшую руку, стала потихоньку пересказывать события дня. Про Вальку, что порвал штаны, что вырос, что готовится принести зарплату, что, наверное, скоро уже и невеста появится.

Про невесту пошутила зря. Мать сердито взглянула на неё. И рука, спокойно лежащая под ладонью дочери, дёрнулась. Мать была готова выразить недовольство. Вероника опередила – быстро сменила тему.

Стала рассказывать о поездке в соседнее хозяйство. Белинский зоотехник – студент-заочник Юрасик – давно просил Нику заглянуть к нему в овчарню.

Вспомнила, как радовался в прошлом году Юрасик удачному началу дела: в соседней области, где жили родственники Палыча, учётчика совхоза, приплод составлял почти две и шесть десятых на овцематку! Та же родня пообещала свату посодействовать в приобретении барана-производителя. Директор совхоза идею поддержал: привёз под это дело двадцатилитровую канистру чистейшего спирта и ещё литр в придачу.

Палыч гордился своими родственниками: их встреча прошла на высоком уровне. Сваты расстарались – первачком гостей угостили, и наши – не лыком шиты – выставили литровку спирта, чистейшего, как слеза.

Три дня шла гулянка, в ходе которой Юрасик выяснял, как лучше определить настоящего производителя. Советы неслись со всех сторон: Масса, масса – главное: ну, чтоб большой был! Шерсть чтобы хорошая была, чистая, искрилась! Основное – рога! Чтобы были широкими и колесом загибались!

Юрасик радовался открывшимся ему знаниям. И Ника порадовалась за него. Пастухи в обмен на канистру со спиртом позволили ему самому выбирать производителя. Правда, тогда, слегка смущаясь, молодой зоотехник признался ей, что выбирая барана он не мог учитывать все необходимые параметры: осень, дожди, загон заполнен вонючей жижей, и качества шерсти животного определить было невозможно. Но всё остальное – как учили, – уверял её Юрасик.

Так и получилось, что такого роскошного производителя они получили почти что даром. В расходы Юрасик главным образом включал свою испорченную куртку, в которой ловил барана. В ней прямо лицом шлёпнулся он в вязкую вонючую лужу совхозного загона. Лицо в счёт не шло: Палыч плеснул из своей фляжки самогона, Юрасик слегка обтёрся им, и сошло – в темноте не видно. Только куртка – главная ценность – оказалась совершенно испорченной, а директор в возмещение убытков и копейки премии не выписал. Вот и получился баран по стоимости болоньевой куртки – почти даром.

Теперь же Юрасик жаловался ей, что мало от барана получилось приплоду. Просил разобраться, в чём дело. Может, с кормами не так, или овцы не той породы.

Сегодня поехали разбираться. Вероника рассказывала матери, как до слёз хохотала она, увидев огромного барана, у которого были и шерсть, и рога, не было в наличии лишь мужского достоинства! Я, как увидела красавца", чуть не упала, – говорила она матери. – Еле удержалась за...

Рассказала, как смутился пастух, поняв причину её смеха, как переминался с ноги на ногу учётчик Палыч, как Юрасик, забыв, что