Я останусь, если хочешь (Ja ostanus', esli hochesh')

Автор Таня (Tanja) Винк (Vink)

Надя и Борис встречаются уже 2 года. Он женат, у него есть дети, престижная работа, перспектива собственного бизнеса… Борис говорит, что не может сейчас бросить семью, а Надя, неизбалованная хорошим отношением и нежностью, приучила себя ждать и полностью доверилась ему… Но любимый обманул. И однажды она явилась в ресторан, где Борис с женой праздновал годовщину свадьбы, и устроила там скандал… Все ее мечты о совместной жизни с Борисом разрушены. Он оказался предателем и негодяем. Надя чувствует себя несчастной и опустошенной. Но девушка не знает, что уже долгие годы ее ищет любовь, которую она когда-то упустила… (Nadja i Boris vstrechajutsja uzhe 2 goda. On zhenat, u nego est' deti, prestizhnaja rabota, perspektiva sobstvennogo biznesa… Boris govorit, chto ne mozhet sejchas brosit' sem'ju, a Nadja, neizbalovannaja horoshim otnosheniem i nezhnost'ju, priuchila sebja zhdat' i polnost'ju doverilas' emu… No ljubimyj obmanul. I odnazhdy ona javilas' v restoran, gde Boris s zhenoj prazdnoval godovshhinu svad'by, i ustroila tam skandal… Vse ee mechty o sovmestnoj zhizni s Borisom razrusheny. On okazalsja predatelem i negodjaem. Nadja chuvstvuet sebja neschastnoj i opustoshennoj. No devushka ne znaet, chto uzhe dolgie gody ee ishhet ljubov', kotoruju ona kogda-to upustila…)

• Язык: Русский
• Издатель: Family Leisure Club
• Дата выпуска: 21 сент. 2017 г.
• ISBN: 9786171242296

Предварительный просмотр книги

упустила…

Таня Винк

Я останусь, если хочешь

Роман

Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»

2017

© Винник Т. К., 2017

© DepositPhotos.com / Sofia_Zhuravets, обложка, 2017

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2017

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2017

ISBN 978-617-12-4229-6

Никакая часть данного издания не может быть

скопирована или воспроизведена в любой форме

без письменного разрешения издательства

Электронная версия создана по изданию:

Надя і Борис зустрічаються майже два роки. Він одружений, у нього є діти, престижна робота, перспектива власного бізнесу… Борис каже, що не може зараз кинути сім’ю, а Надя, не розпещена добрим ставленням і ніжністю, привчила себе чекати і повністю довірилася йому… Але коханий збрехав. Тоді вона прийшла в ресторан, де Борис із дружиною святкував річницю весілля, і влаштувала там скандал… Усі її мрії про спільне життя з Борисом зруйновано. Він виявився зрадником і негідником, а Надя почувається нещасною і спустошеною. Проте жінка не знає, що вже довгі роки її шукає кохання, яке вона колись пропустила…

Винк Т.

В48 Я останусь, если хочешь : роман / Таня Винк. — Харьков : Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2017. — 256 с.

ISBN 978-617-12-3949-4

Надя и Борис встречаются почти два года. Он женат, у него есть дети, престижная работа, перспектива собственного бизнеса… Борис говорит, что не может сейчас бросить семью, а Надя, не избалованная хорошим отношением и нежностью, приучила себя ждать и полностью доверилась ему… Но любимый обманул. Тогда она явилась в ресторан, где Борис с женой праздновал годовщину свадьбы, и устроила там скандал… Все ее мечты о совместной жизни с Борисом разрушены. Он оказался предателем и негодяем, а Надя чувствует себя несчастной и опустошенной. Но женщина не знает, что уже долгие годы ее ищет любовь, которую она когда-то упустила…

УДК 821.161.1(477)

ББК 84(4Укр=Рос)

Дизайнер обложки Татьяна Коровина

Моему брату

2017 год, май

— Я никуда не пойду! — воскликнула Надя, дрожа всем телом. — Не трогайте меня!

Перед глазами — знакомая до самой тонкой веночки, до каждой заусеницы рука, широкая в размахе и щедрая в ударе… Невдалеке, залитая вином, с куском недоеденного омара на пышной груди лежит Валентина: подол алого платья задрался, обнажив мраморную ногу, на лодыжке и на носке золотой туфли бесформенной кляксой виднеется что-то белое и густое с темными вкраплениями — соус, наверное. Вокруг белая посуда, зелень и помидоры с розами…

Надя отпрянула вглубь машины, а за ней, как кобра, потянулась широкая цепкая рука.

— Выходите! — рыкнул полицейский.

Она хочет забиться еще дальше, рукой опереться о сиденье — и вскрикивает от боли в запястьях, окольцованных наручниками. За спиной распахивается дверь, еще одна «кобра» проникает в салон, хватает Надю за локоть и тащит вон из машины. На тротуаре ей дают постоять, пока она обретает условное, с дрожью в коленях, равновесие, и снова тащат, надавив на болевую точку на сгибе локтя, — руку от ключицы до мизинца пронизывает острая боль. Не в состоянии ни слово вымолвить, ни вдохнуть, она горбится и покорно семенит к массивным дверям отделения полиции.

— Где моя сумка? — Она поворачивается к машине.

— Вот… — Полицейский машет перед ее носом бирюзовой сумкой-мешком.

Когда он открывает дверь, ее любимая сумка бьется о дубовую филенку и Надя кривится — ей больно это видеть. В вестибюле полицейский отпускает локоть, и еще долго она не может пошевелить не только пальцами, но и всей рукой, висящей плетью и перехваченной внизу наручниками. Дрожь уже немного унялась, агрессия утихла, оставив ощущение пустоты, голова раскалывается.

— На оформление протокола, — говорит полицейский дежурному, сидящему за большим стеклом, толкает белую дверь и пропускает Надю вперед.

— Куда вы меня ведете? — спрашивает она, спотыкаясь о ступени коротенькой лестницы и испуганно шаря глазами по стенам, обшитым глянцевым пластиком.

— На оформление протокола задержания, — отвечает полицейский и тянет ее вправо, в длинный коридор.

— Мне нужно в туалет…

— Нужно — значит, нужно. — Он ускоряет шаг. — Туалет там, — он показывает сумкой на незаметную белую дверь справа. — Руки!

Она сводит кисти, и полицейский снимает наручники.

— Не задерживайтесь.

Потирая то запястья, то локоть, Надя забегает в кабинку. Выйдя из нее, она (смешно, конечно, но инстинкт не поборешь) бросается к окну, открывает — а за ним неоштукатуренная кирпичная стена с вентилятором в крошечной дырке вверху. Она закрывает окно, долго моет руки. Настойчивый стук в дверь. Надя выходит.

— Пожалуйста, не трогайте… тут, — говорит она полицейскому, кончиками пальцев едва касаясь болевой точки на сгибе локтя.

Ее уже не трусит, но в животе, внизу, что-то все еще мелко подрагивает.

Он кивает:

— Хорошо.

Она сводит кисти рук.

— Не надо, теперь нам в четырнадцатый кабинет. Ведите себя тихо.

На улице еще светло, а в комнате с высокими потолками, белыми стенами и матовыми стеклами в большом окне c решеткой из массивных прутьев, отбрасывающей широкие серые тени на стекле, белым холодным светом операционной горит трехрожковая люстра. И тут Надя во второй раз буквально кожей ощущает, что попала в западню, ею же подстроенную, а стекла и прутья навсегда встали между ней и всем миром. Это не со мной, сейчас я проснусь, это какое-то глупое наваждение, думает она, стоя в дверном проеме и испуганно хлопая глазами.

— Входите, — полицейский толкает ее в бок.

Она переступает порог, снова останавливается, съеживается…

— Наливайко, ты здесь? — спрашивает полицейский.

За широким шкафом из темно-вишневой древесно-стружечной плиты шелестят бумаги и мужской голос с бархатной хрипотцой отвечает:

— Здесь я, здесь, подожди.

Лязгает массивная дверца сейфа, три щелчка — сейф закрыли, и в холодном свете обозначается светлая кудрявая шевелюра. Ее обладатель, совершенно не соответствующий голосу, — молоденький, невысокого роста, щуплый — выходит на середину комнаты и здоровается.

— Здравствуйте, — сдавленно говорит Надя.

— Драка в ресторане, нанесение телесных повреждений, — бубнит сопровождающий, протягивая блондину бумаги в файле, — причинение материального ущерба ресторану.

Еще в ресторане, сидя у стены в окружении полицейских, она, дрожа, наблюдала, как сдержанные официанты что-то говорят, поглядывая на нее, а полицейский записывает, записывает… Боря что-то говорит, Гриша тоже. На нее они не смотрят. Приехала скорая. Валентину пронесли мимо нее на носилках, за ней пошел Боря. Надя вскочила со стула, ее тут же схватили за плечи, остановили. Борис размахнулся… Искры из глаз, меленькие такие, яркие… Они погасли так же быстро, как вспыхнули.

Надя потирает лоб, силясь еще что-то вспомнить… Нет, что было потом, она не помнит, только как из машины вели.

— Потерпевшие поехали на экспертизу, — продолжает «ее» полицейский.

— На экспертизу? — переспрашивает она, сглотнув.

— Да, на экспертизу.

В Наде одновременно что-то сдувается, лопается, ломается, скисает и умирает. Все, что она может, — это расплакаться.

— Давайте без истерик. — Полицейский протестующе вскидывает руку, она повисает в воздухе, Надя снова видит «кобру» и застывает, глядя на широкую ладонь с линией жизни, уходящей далеко в запястье. Другой рукой он вынимает из кармана телефон и протягивает блондину.

— Это ее, — он кивает на Надю. — Все, я уехал.

Он окидывает Надю взглядом-упреком — так обычно родитель смотрит на нерадивое дитя, которое надо оставить на попечение воспитателя, — и направляется к двери.

— Хорошего вечера, товарищ старший сержант. — Блондин улыбается, а когда за сержантом захлопывается дверь, вынимает бумаги из файла, быстро пробегает глазами и выходит из-за стола. — Рудько Надежда Александровна…

— Да.

— Лейтенант Зосима Наливайко… Пожалуйста, выложите сюда содержимое карманов и сумки. — Он показывает рукой на белый столик, на котором уже лежит сумка Нади.

Рядом с сумкой Наливайко кладет ее телефон. Дверь открывается, входит коренастый полицейский с дубинкой на поясе. Ничего не сказав, он опускается на один из стульев справа от двери.

— Пожалуйста, содержимое карманов и сумки на стол, — повторяет Наливайко, — нам необходимо составить опись ваших вещей.

— Зачем? — удивленно лепечет Надя.

— Такой порядок. После освобождения вам все вернут.

— После освобождения? Я что, останусь здесь? — Волосы на ее голове шевелятся, и она испуганно смотрит на полицейского у двери.

— Да.

— Зачем?

— Затем, что вы совершили преступление, — терпеливо отвечает он.

— Но… но это же, это… — она улыбается жалкой просящей улыбкой, — я же только стол перевернула…

— Экспертиза покажет, что вы сделали.

— Да, покажет, — произносит она, печально усмехаясь, и ее лицо застывает, будто она обращает взор внутрь себя.

— Экспертиза необходима для правильной квалификации совершенного вами преступления. Я понимаю, у вас шок, но прошу сосредоточиться. Пожалуйста, выложите все из сумки и карманов на стол.

— А если экспертиза ничего не даст? — спрашивает Надя, вспомнив мраморную ногу Валентины и туфлю, залитую соусом.

— Не важно, на вас еще ресторан висит.

— Послушайте, это какое-то недоразумение, — она подается вперед, — я не могу у вас оставаться.

— Гражданка Рудько, соберитесь с мыслями. — В глазах, окаймленных светлыми пушистыми ресницами, сверкают лед и нетерпение. — Вас доставили в полицию по факту нанесения телесных повреждений, а также причинения ресторану «Синдбад» материального ущерба, — заученно талдычит лейтенант.

— Но я же никого не убила, не зарезала, — Надя молитвенно складывает руки, — честное слово, я не знала, что так получится. Давайте я подпишу все, что скажете, и поеду домой. Если надо, приеду завтра утром. Рано-рано. Обещаю. Запишите номер моего мобильного… ноль пятьдесят… двести…

— Замолчите! — рявкает лейтенант, и она осекается на полуслове. — Перестаньте молоть чепуху и выкладывайте на стол содержимое карманов и сумки!

От его тона и взгляда из головы Нади за секунду выветриваются все иллюзии, и она быстро опустошает любимую бирюзовую сумку из кожзаменителя, старую, потертую, местами искусно и почти незаметно зашитую. Она раскладывает на столе ключи от квартиры, кошелек, жвачку, помаду, зеркальце, зонтик, пакетик с бумажными салфетками, монеты, проездной на метро и шариковую ручку.

— В моих карманах ничего нет. — Для наглядности она хлопает по карманам жакета и джинсов.

— Документы? — Наливайко смотрит вопросительно.

— У меня нет с собой документов.

— Украшения? — Лейтенант переводит взгляд с ушей на руки Нади.

— Нет у меня украшений.

— Еще телефоны?

— Нет, — она отрицательно мотает головой, — я все выложила.

Она посмотрела на сумку — эту бирюзовую красоту Валерка купил в Польше, когда ездил на стажировку, и выслал по почте, внутри лежала открытка «С днем рождения» — и вдруг почувствовала себя абсолютно голой. Странно, но именно голой, будто она стоит в толпе и прикрыться нечем. Кто-то рассказывал, как одна женщина была у любовника, а тут жена пришла. Женщина так испугалась, что выскочила из дома в одном белье, но сумку захватить не забыла. Надя улыбается нелепому воспоминанию и потирает запястья.

— Садитесь. — Наливайко жестом показывает на пластмассовую табуретку. — Значит, документов при вас нет?

— Нет.

— Кто может привезти документы?

— Никто, я живу одна.

— А родственники?

— У меня нет родственников. — Она сутулится и оборонительно скрещивает руки на груди.

— Совсем?

— Совсем. Это имеет отношение к делу? — довольно грубо спрашивает она.

— Прошу запомнить, вопросы здесь задаю я. — На его лице проступает жуткая усталость, он хмурится. — Повторяю: кто может привезти документы? Это существенно облегчит ваше положение.

— Никто.

— А подруги?

— У меня нет подруг.

— Хм… — Он приподнимает пшеничную бровь. — Ни семьи, ни подруг?

— Да, ни семьи, ни подруг, — отрезает Надя.

— Жаль. — Наливайко кривится. — Мне придется писать запросы, пока вы будете сидеть в изоляторе, а там не очень уютно, в нем уже сидят пять дамочек, а лавки всего три. Так что готовьтесь простоять пару-тройку суток у стеночки, а точнее не более семидесяти двух часов, пока мы вашу личность не выясним.

Надя смотрит на лакированные носки своих туфель.

Наливайко шумно вздыхает:

— И охота вам выпендриваться? Вроде нормальная женщина…

Надя представила себе, каково оно — пару-тройку суток стоять у стеночки, коротая время с кем придется. Она не выпендривается, она просто не хочет, чтобы кто-то знал обо всем этом.

— Паспорт может привезти моя соседка, у нее есть ключи от моей квартиры… от съемной квартиры.

Они давно обменялись с Таней дубликатами ключей — мало ли что, и это «мало ли что» уже несколько раз случалось, потому что раньше Таня уходила в запои и теряла свои ключи. Она так пила, что у нее прекратились месячные, а год назад, после того как муж погиб на работе — на стройке свалился с четвертого этажа, — с выпивкой завязала. Без посторонней помощи, без общества анонимных алкоголиков, без подшивки, без кодирования — потому, что у нее есть Дашенька. Иногда Таня прикладывается к рюмке, как она говорит, для настроения, потому что жизнь такая пошла, что хоть вой. Вот чтобы не выть, она пьет редко и совсем чуть-чуть, но Надя это чуть-чуть видит. Надо сказать, что Таня — единственный человек на планете, которого Надя терпит подшофе, остальные вызывают у нее отвращение до дрожи.

Надя тоже как-то потеряла ключи. Пришлось звонить хозяйке квартиры, а она тетка мнительная и нервная, разоралась — мол, обворуют. Надя возразила, что все в квартире, включая сушку для белья, принадлежит ей — и мебель, и холодильник, и даже сливной бачок она купила и поставила за свои кровные. Еще и обои в коридоре поклеила новые, потому что жить с тем, что там было, — себя не уважать, так что ей волноваться нечего, разве что стены и окна вынесут.

— А печка газовая, а ванна? Они сейчас тысячи стоят, — возразила хозяйка, но смилостивилась, дала ключи, и Надя сделала три дубликата, тайком. Один дала Тане…

— Позвоните вашей соседке, — говорит Наливайко.

— Как? — с вызовом спрашивает Надя. — Вы же телефон забрали…

— Можете им воспользоваться. Но не вздумайте еще куда-то звонить, я даю разрешение только на один звонок.

Надя хватает телефон, как утопающий спасательный круг, и набирает номер Тани. Таня отвечает после четвертого гудка.

— Алло!

— Это я, Надя.

— Вижу… Что звонишь, а не заходишь?

— Я не дома.

«Мама, кто это?» — слышит Надя встревоженный голосок Дашеньки.

— Тетя Надя, — отвечает Таня. — Ты не дома?

— Я в полиции, на Алчевских, бывшая Артема. Это в центре.

— В полиции? Во номер… А что ты там делаешь?

«Мама, что с тетей Надей?» — звенит голос Даши. Она добрая девочка. Ее сердечко мгновенно отзывается на чужую боль, печаль и радость. Если кого побьют во дворе или садике, Даша садится рядом и по голове гладит или просто молчит. Она и маму жалеет, когда та плачет, а плачет она, когда выпьет. Маленький темноволосый ангелочек шести лет с огромными карими глазами. Пару раз в неделю Даша звонит в дверь Нади и, прижимая к животу видеокассету, спрашивает, можно ли посмотреть мультики. Конечно, можно. Надя включает видеомагнитофон, девочка забирается в кресло и погружается в мир иллюзий, пока за стенкой ее мама или хозяйством занимается, или спит. Таня давно сдала телевизор и видеомагнитофон в ломбард и так и не выкупила. И вещи покойного мужа куда-то отвезла. Надя об этом знает, потому что видела, как Дашка плакала возле лифта и просила маму не забирать папин свитер, потому что он пахнет папой, а однажды она сообщила дрожащим голоском, с гордостью: «Мама сказала, что больше пить не будет», — запнулась и задумчиво посмотрела в сторону. Наверное, обдумывала, правду мама сказала или нет…

Ужас, как много молодых женщин спивается! Только в Надином подъезде их четыре. Хорошо, что у Нади стойкое отвращение к алкоголю, а то она могла бы стать пятой. Это же очень просто — раз выпила, второй, третий — понравилось, а потом теряешь счет и не можешь остановиться.

— Что делаю? — Из-под опущенных век Надя бросает на лейтенанта короткий взгляд. — Понимаешь, мне мой паспорт нужен — ты можешь его привезти?

— А, надо твою личность подтвердить, — со знанием дела отзывается соседка.

Знание у нее есть. Однажды, еще до рождения Дашеньки, она провела в изоляторе трое суток, якобы за сопротивление органам правопорядка в какой-то забегаловке, а родные отказались ее вызволять.

— Где лежит твоя ксива?

— На верхней полке в шкафу коробка из-под конфет, он на дне коробки. Смотри, не свали ноутбук со второй полки.

— А чего я его свалю? — хмыкает Таня. — Руки у меня вроде растут не из задницы…

Слышатся шаги.

«Мама, ты куда?»

«В квартиру тети Нади».

«Я с тобой».

— Надя, я возьму паспорт и сразу к тебе. — Звяканье ключей, щелчок замка. — Ты там не сильно переживай, я не знаю, за что тебя повязали, но все образуется, поверь. Они захотят телефон забрать, а ты вытащи симку, а то они тебе по международному на пару тысчонок быстренько нащебечут.

Глядя на лейтенанта, скучающего над чистым бланком с жирными буквами «Протокол задержания», Надя продолжает:

— Ты знаешь, где отделение полиции?

— Кажется, это недалеко от метро Пушкинская — надо пройти через бывшее кладбище, потом мимо церкви. Так?

— Так.

— Я возьму такси.

— Не надо, не траться, на меня еще протокол не составили.

— А-а, ну ладно, тогда я на метро приеду. — Скрип двери шкафа.

— Спасибо, Танюша…

— Не за что. Давненько я не общалась с ментами, — говорит Таня таким тоном, будто перед ней аппетитное блюдо, а она оттягивает сладостный момент, когда наконец набросится на него с ножом и вилкой. — О, нашла твою ксиву. Ну все, жди, через час буду как штык. Как приеду — сразу позвоню.

— Она будет через час. — Надя выключает телефон и осторожно садится на табуретку.

Однажды такая разъехалась под ней и Надя больно ударилась копчиком — с тех пор пластмассовые табуретки не вызывают у нее желания сесть.

Лейтенант берет шариковую ручку:

— Положите телефон на стол.

— Но мне же будут звонить, — устало возражает Надя.

— Положите телефон на стол.

Чтоб ты пропал, страж закона! Чем он тебе мешает, мой телефон? Но она выполняет просьбу и снова возвращается на чертову табуретку.

— Фамилия, имя, отчество, год рождения, место работы.

— Рудько Надежда Александровна, год рождения тысяча девятьсот восемьдесят шестой, двадцать шестое апреля, бухгалтер-экономист компьютерного колледжа. Проживаю по адресу: улица Гвардейцев Широнинцев… Прописана в Великобурлукском районе, село…

Минут пятнадцать уходит на вопросы и ответы.

— Больше вам нечего добавить? — сухо спрашивает Наливайко.

— Нечего.

— Хорошо, — кивает он, — значит, так… Четвертого мая две тысячи семнадцатого года в девятнадцать часов тридцать пять минут гражданка Рудько Н. А. ворвалась в ресторан «Синдбад»…

— Я вошла — врываются бандиты, — возразила Надя.

Он кривится:

— Если хотите сегодня ночевать дома, не перебивайте.

Больше Надя его не перебивает и, удивляясь неожиданно нахлынувшему спокойствию, слушает его хриплый монотонный голос. Вскоре ей кажется, что этот протокол не имеет к ней никакого отношения, и незаметно для себя она оценивает стилистику изложения. Наверное, так ее нервная система защищается от содеянного. От того, что уже нельзя исправить.

— Все верно? — лейтенант вскидывает брови.

— Да, все верно, — хмыкает она и щурится, — написано как-то…

— Как?

— Кондово…

— В преступлениях нет красоты. — Наливайко подвигает бумаги к Наде. — Прочтите.

На первой странице в углу — «Форма 115», почерк кривой, но вполне понятный.

— Как-то все это по-дурацки… — Она переворачивает страницу.

— Убийства зачастую тоже происходят по-дурацки. — Он протягивает ей ручку. — Внизу на каждой: «С моих слов записано верно» — и подпись.

Пока Надя подписывает, Наливайко наваливается грудью на стол.

— Вот я смотрю… — Он улыбается, и девушка видит в нем не лейтенанта полиции, а озорного и любопытного мальчишку. — Вы симпатичная женщина, бухгалтер… Скажите, зачем вы это сделали? — Он следит глазами за ее руками, как кот за движущимся фантиком. — Теперь оплата ущерба, может, суд, срок… Ради чего все это?

Она перестает писать, задумывается.

— Ради чего? — переспрашивает она и через несколько секунд отвечает: — Чтобы стать собой.

Наливайко выпрямляется. Некоторое время он смотрит на нее с удивлением и любопытством, а потом щурится:

— Стать собой?

— Да.

Он хмыкает, мотает головой.

— Ничего себе — женская логика… Вы состоите на учете в психоневрологическом диспансере?

— Нет.

— Жаль, это помогло бы.

Дверь открывается, и входит огромный полицейский лет на десять старше Наливайко. К его лицу припечатана ехидная ухмылка.

— Ну, закончили? — спрашивает он, уперев руки в бока и поводя рельефными бицепсами, туго обтянутыми рукавами форменной рубашки.

— С протоколом закончили, товарищ старший лейтенант, — чеканит Наливайко.

— Это хорошо. — Ехидный шумно втягивает носом воздух и присаживается на край белого столика. Столик качается, и сумка Нади падает на пол. Она не могла сама свалиться, ее ехидный специально столкнул, думает Надя, сжимая кулаки. Ехидный бросает взгляд на сумку, потом на Надю и произносит с важным видом:

— Вас, гражданка, я засадил бы на всю оставшуюся жизнь. — Его челюсть двигается, будто он что-то жует.

Надя поворачивается к лейтенанту и тихо шипит:

— Можно я сумку подниму?

— Можно. — На щеках лейтенанта проступает румянец.

Надя кладет сумку на середину стола и возвращается на опасную табуретку.

— Гражданка, вы меня слышите? — в голосе ехидного звенит праведное негодование. — Я к вам обращаюсь.

Надя перестает рассматривать свои ногти, поднимает глаза на ехидного и видит на его лице… страх.

— Что вы на меня таращитесь? — спрашивает ехидный, и гладко выбритая челюсть перестает жевать.

— Вы мне напоминаете одного человека, — отвечает Надя.

— А ты мне напоминаешь одну стерву, которая влезла в чужую семью, — шипит он.

Тут дверь распахивается и в кабинет вваливается толстяк с размалеванной хихикающей пьяненькой девушкой, искусно надувающей пузыри из жвачки.