MALARIA: История военного переводчика, или сон разума рождает чудовищ

Автор Андрей Мелехов (Терехов)

«Malaria» Андрея М. Мелехова – это необычный приключенческий роман о прошлом, настоящем и будущем. Читая его, мы становимся свидетелями последних месяцев существования СССР. Последний съезд КПСС, последний футбольный чемпион умирающей империи, первые ростки капитализма и начало раскола «советского народа» по национальному признаку. Война в Ираке и конфликт в Нагорном Карабахе. Несколько сот советских военных советников, специалистов и переводчиков, занесённых в раздираемую гражданской войной Анголу, служат, спекулируют, рассуждают о судьбе страны, любят женщин, торгуют запчастями от истребителей и иногда становятся героями. Планируют операции против партизан УНИТА, попадают в засады и чудом спасаются из сбитых вертолётов. Они с тоской читают советские газеты месячной давности и болеют малярией. Главный герой романа – юный офицер-переводчик, закончивший первый курс Военного института. Честный, справедливый и пока во многом наивный юноша. Волею судьбы восемнадцатилетний парень становится участником событий, призванных изменить судьбы мира на десятилетия вперёд. Как это ни странно, лишь в малярийном бреду ему открывается загадочная связь между далёким прошлым и далёким будущим...

• Язык: Русский
• Издатель: KIS Publishing
• Дата выпуска: 18 дек. 2017 г.
• ISBN: 9786176841432

Предварительный просмотр книги

книгах

От автора

В третьей книге о близком моему сердцу Аналитике я не без удовольствия возвращаюсь во времена своей молодости. Нам многого не хватало. Нам приходилось целоваться в подъездах у мусоропроводов, пить креплёное вино и смотреть программу «Время». Но мы были чистыми, пусть и наивными, мальчиками и девочками — последними романтиками советской эпохи. Мы влюблялись с первого взгляда. Мы просили отправить нас в Афганистан. Мы физически болели, прочитав «Один день Ивана Денисовича». Мы плакали от «Мастера и Маргариты». У нас не было денег, но мы о них и не переживали. Нашей стране можно было гордиться такой молодёжью.

Я счастлив тем, что в течение двух лет принадлежал к необычному сословию — советских военных переводчиков. Сами военные так и не смогли решить, как к нам относиться. И их можно понять! Мы были странной прослойкой армейских интеллигентов с прекрасным гуманитарным образованием. Наш образ мыслей во многом отличался от восприятия окружающей действительности большинством советских офицеров. Мне до сих пор помнится фраза одного из них, неплохого, в общем-то, человека: «После этой операции всех представили к орденам! Даже переводчиков!»

Прошло время. Мы стали взрослее и циничнее. Многие из нас превратились в политиков и бизнесменов, министров и дипломатов. Но в глубине души каждый из нас знает: в чужой военной форме, без знаков различия и документов, повесив на плечо автомат, мы были молоды и счастливы, глотая красную пыль Анголы, страдая от жажды в Эфиопии и взбираясь в горы Афганистана. Сейчас мы понимаем: никакие деньги и слава никогда не заменят чистую любовь и настоящую дружбу нашей юности. Да, мы были маленькими винтиками в огромном колесе истории. Но без нас, переводчиков, это колесо заскрипело бы и намертво остановилось.

Несмотря на использование автором при написании романа своих дневниковых записей, рассказов сослуживцев, газетных материалов, а также настоящих радиограмм и текстов радиоперехватов, это произведение не претендует на фактическую и историческую достоверность. И хотя на соз­дание образов некоторых персонажей меня вдохновили реальные люди, я прошу не искать полного «портретного сходства» — любые догадки на этот счёт будут совершенно неуместны.

Часть первая. Вновь прибывший

Все реки текут в море, но море не переполняется;

к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются,

чтобы опять течь...

Что было, то и будет; и что делалось, то и будет

делаться, и нет ничего нового под солнцем.

Бывает нечто, о чем говорят:

«смотри, вот это новое»; но это было уже в веках,

бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем;

да и о том, что будет, не останется памяти

у тех, которые будут после...

Ветхий Завет, Екклесиаст, глава 1, 7—11

Чтоб тебе родиться на рубеже эпох!

Китайское проклятие

Глава 1

«Красная звезда», 1 февраля 1990 года

ГОТОВИМ ПЕРЕВОДЧИКОВ И ЮРИСТОВ

Многих интересует Военный институт. На вопросы ответил его начальник генерал-лейтенант А. Тюрин

«Cвою родословную институт ведёт от основанного 1 февраля 1940 года военного факультета при Московском государственном педагогическом институте иностранных языков и Военного факультета при Московском институте востоковедения... Мы готовим военных переводчиков, военных юристов и офицеров-политработников со знанием двух иностранных языков для Вооруженных Сил. Их работа сложна, а порой и опасна. Достаточно сказать, что только за минувший год 83 из них награждены орденами и медалями...»

05.01.90, из новостей радиостанции УНИТА «Чёрный Петух»

«УНИТА категорически отвергает измышления режима Луанды о том, что г. Мавинга взят правительственными войсками. МПЛА также безосновательно обвиняет наше славное героическое движение в том, что на его стороне действуют бывшие солдаты южноафриканского батальона наёмников «Баффало». Со своей стороны мы с полной определённостью заявляем, что на стороне правительственных войск сражаются советские советники и португальские наёмники...»

Ранним июньским утром 1990 года в небе над столицей Народной Республики Анголы послышался звук реактивных двигателей. Судя по одежде и выражениям лиц немногочисленных встречавших, коротавших время в обшарпанных залах международного аэропорта, большинство из них говорили по-русски. Обладатели спортивных костюмов и золотых зубов насторожились, прислушиваясь к пока далёкому гудению турбин и пытаясь через давно не мытые окна разглядеть в пурпурных утренних облаках приближающийся самолёт. Некоторые из них были лётчиками, а потому, прислушавшись, улыбнулись и радостно сказали остальным встречающим: «Это он, «Ил-62»! Наш, московский!» Действительно, вскоре в радужной дымке показались грациозные очертания флагмана «Аэрофлота», чертившего постепенно сужавшиеся круги над огромным взлётным полем. Несмотря на то, что теоретически Луанда считалась свободной от партизан с их зенитными пулемётами и переносными ракетами, пилоты пассажирских лайнеров старались не рисковать. Они садились по «афганской» спирали, избегая обычных плавных глиссад и стараясь заходить со стороны океана. Огромная тень «Ила» пробежала по серым и буро-зёленым телам военных самолетов и вертолётов, по потрескавшемуся бетону взлётно-посадочной полосы, по грязно-белым зданиям уже проснувшейся военно-воздушной базы. Обитатели изумрудных вод Атлантики на мгновение перестали завтракать друг другом и в панике шарахнулись вглубь, подальше от тёмного силуэта гигантской и несомненно хищной птицы.

«Ильюшин» пронёсся над «хрущёвками», в которых вперемешку с местными жителями проживали советские советники и их семьи. Рёв снижающегося самолета разбудил полковников и капитанов, майоров и лейтенантов, штатских и детишек. Заходивший на посадку лайнер прервал и групповой половой акт между ангольскими дворнягами, за которым с живым любопытством наблюдали чёрнокожие хозяйки, готовившие нехитрую еду на небольших кострах во дворе. Они испуганно пригнули головы, а потом принялись весело подшучивать над собою и друг другом. Подобные выходки часто позволяли себе их мужья и братья — пилоты военно-воздушных сил Анголы. Сегодня полёты истребителей-бомбардировщиков ещё не начинались, и пролетать над дворами на бреющем — так, чтобы в страхе разбегались детишки и с треском захлопывались окна, — пока было некому. Лишь штурмовые вертолёты, огромные и зловещие, похожие на гигантских бронированных стрекоз, медленно катились по бетонным плитам, отправляясь с утра пораньше пускать кровь повстанцам УНИТА. В Анголе начинался очередной знойный день. Как вчера, и как год назад сегодня здесь должны были зачать и родить десятки детей. Как вчера и как десять лет назад сегодня в Анголе должны были умереть от голода, пуль и болезней сотни её жителей.

Не рассчитывал остаться в живых и новоиспечённый лейтенант Советской Армии, умиравший от похмельного синдрома в том самом пассажирском лайнере, чьи мощные колёса только что коснулись толстого бетона полосы. Симпатичное лицо с правильными чертами исказилось от боли; момент посадки отдался мучительным спазмом в разваливающейся голове; перед зелёными глазами проскочил сноп искр. «О боги, пошлите мне быстрой и лёгкой смерти!» — малодушно подумал юный офицер, поглядывая на своих соседей и стараясь хоть как-то размять онемевшее тело. Страдая от сивушной мигрени, он силился понять, как даже после тринадцатичасовой пьяной оргии рыбаки и военные были по-прежнему способны улыбаться и отпускать шутки.

По давней советской традиции, первые бутылки водки открыли сразу же после вылета из «Шереметьево-2». Но, как и предсказывали наученные горьким опытом стюардессы, настоящая пьянка началась после промежуточной посадки на острове Мальта. Где-то над границей между арабскими пустынями и джунглями «чёрной» Африки процесс перешёл в критическую стадию. Набравшиеся до изумления члены сменных рыболовецких экипажей стали предпринимать попытки (по счастью, безуспешные) открыть аварийные люки и били друг друга по пьяным раскрасневшимся лицам мозолистыми пролетарскими кулаками. Тоскливые угрозы бортпроводниц посадить самолет и выдать драчунов полиции какого-нибудь африкан­ского государства не возымели никакого эффекта. В Советском Союзе даже последний пьяница знал, что родное государство никогда не выдаст его лютым классовым врагам или ненадежным деклассированным друзьям. Оно ревниво сохраняло монополию на то, чтобы самому казнить и миловать своих граждан. Впрочем, боевой запал советских моряков вскоре иссяк, и недавние противники начали мириться и брататься. Как часто водится у обитателей шестой части суши, под конец они целовали друг друга в разбитые рожи, называя недавних противников «братан», «Колян» и, совсем уж ласково, «хер моржовый».

Лишь под утро, где-то над экватором, наш Лейтенант смог забыться тяжёлым сном, наполненным видениями почище тех, что посещали испанца Гойю. Будучи разбуженным, он с трудом съел предложенный «Аэрофлотом» завтрак из синеватой жилистой куриной шеи, куска кислого серого хлеба и помятого яблока. Из последнего торчал лопнувший от перепада давления червяк.

С самого детства, начитавшись приключенческих романов, наш герой стремился попасть в Африку. Представителя последнего поколения романтиков советской эпохи снедала одна из сильнейших страстей человечества — жажда странствий. Эта страсть порой оказывается сильнее любви. Она может быть в равной степени созидательной и разрушительной — как ревность, зависть и жадность. Лейтенант часто задавался вопросом: почему стремление увидеть неизведанное ярко проявлялось в истории одних народов и практически полностью отсутствовало в жизни других? Почему, например, столько географических открытий сделали испанцы, португальцы, голландцы и англичане? Как так вышло, что в древности китайские корабли посещали самые отдаленные места планеты, а потом обитатели Поднебесной внезапно и полностью потеряли интерес к остальному миру? Чем объяснить то, что великая древняя нация евреев – в отличие от их соседей и конкурентов финикийцев – никогда не стремилась к путешествиям? И почему в таком случае стремление покинуть отчий дом и семью ради далёких земель даже не упоминалось Ветхим Заветом как нечто, достойное осуждения?..

Когда после приземления самолёт рулил мимо теснившихся на взлётно-посадочной полосе военных транспортников, «МиГ-19» и видавших виды вертолётов, новый товарищ Лейтенанта – Игорь из Донецка – ткнул его в бок. С пьяной бравадой он хрипло спросил: «Так как, ты говоришь, будет «доброе утро» по-португальски?» Надо сказать, что выпускник Киевского университета прибыл в Анголу в качестве переводчика этого самого португальского языка. Ответив на вопрос коротким «Bon Dia!», курсант Военного института вновь прижал раскалывающуюся от боли голову к холодному пластику иллюминатора. Поверхность окна стремительно нагревалась – то ли от воспалённого токсинами мозга, то ли от жарких лучей африканского солнца. Наконец, самолёт остановился. Его немедленно окружили люди в зеленовато-коричневой пятнистой форме с автоматами и ручными пулемётами в руках. Они быстро и привычно сформировали цепь вокруг «Ила». «Кубинцы!» — тут же определил их национальную принадлежность сидевший в следующем ряду капитан Сергей, прилетевший в Анголу в третий раз. Заметив в круглом окошке лицо Лейтенанта, один из кубинских автоматчиков — мулат в зелёном берете — приветственно помахал рукой. Юный офицер попытался улыбнуться в ответ и чуть не умер от очередного мозгового спазма. «Надо беречь силы!» — подумал он и нащупал в кармане куртки недавно выданный служебный загранпаспорт. Вновь прибывший ещё не знал, что вскоре расстанется с документом на два долгих года, став, по существу, заложником своего начальства из военной миссии.

Когда Лейтенант, покачиваясь, вышел на хлипкий трап, он, как и его товарищи, был вынужден широко открыть рот — воздух, который он попытался вдохнуть, оказался слишком горячим и влажным. «Неужели они здесь всё время таким дышат?» — с ужасом подумал переводчик, разглядывая кубинцев с белыми, смуглыми и совсем уж чёрными лицами. К его удивлению, те не выказывали ни малейших признаков асфиксии. Одеревеневшее после перелёта тело юного офицера мгновенно покрылось липким потом. Солнце, казалось, упёрлось горячим столбом в страдающую от боли голову.

— Як поїхав я в Донбасс вугiлля добувати, а воно ж таке тяжке, в рот його ..бати! — выразил общую мысль Игорь, доставая из сумки пачку советского аспирина и предлагая таблетки всем желающим.

Лейтенант взял две.

На подступах к паспортному контролю неожиданно выяснилось, что вновь прибывшие понятия не имели, как заполнять ангольские иммиграционные карты. По счастью, всё тот же бывалый капитан подсказал, что в графе «профессия» надо писать «инженер», а в качестве принимающей организации указывать «Ministerio da Defesa»¹. За этим успешно пройденным испытанием последовала процедура получения багажа. В течение неё гости Африки тревожно разглядывали чёрную ленту транспортера, выносившую из глубин аэропорта их распухшие дерматиновые чемоданы, набитые отрезами ситца, утюгами и одеколоном «Гвоздика». Всё это, припасённое по совету ветеранов, должно было служить средством натурального обмена и кормить вновь прибывших в течение многих месяцев. Судя по расплывавшемуся по залу облаку ароматов, не все флаконы с одеколоном благополучно достигли африканского континента. Ветеран Сергей повёл носом и посове­товал:

— Ребята, лучше не продавайте! «Гвоздика» комаров отпугивает!

Ему, конечно, было виднее.

У выхода из аэропорта краснолицых моряков встретили друзья и соратники из Минрыбхоза. Счастливчиков тут же увезли отмываться и лечиться от похмелья на корабли и в ведомственные квартиры. Военных встретил человек с недружелюбным лицом армей­ского кадровика и проводил их к потрёпанному «ГАЗ-66», присланному из военной миссии. Грузовик, по всей видимости, подарили кубинцы. На его борту можно было различить почти стёршуюся надпись, сделанную белой краской: «Patria o muertе!»² Возле машины их ждали двое советских солдат-срочников в такой же, как у кубинцев, пятнистой форме. Посмотрев на измученные лица встречаемых, водитель машины закурил душистую ангольскую сигарету и по-дружески посоветовал:

— Ребята, держитесь покрепче и через борт не перегибайтесь! Если кого-то стошнит, стучите по кабине! Оста­новлю!

Судя по всему, он не в первый раз встречал самолёт из метрополии.

Грузовик зарычал изношенным двигателем, кузов затрясло, и Лейтенант закрыл глаза от очередного приступа головной боли. Через полминуты, когда машина налетела на первую дыру в асфальте, он прокусил свой распухший от жажды язык. Захлебываясь собственной кровью и вытирая невольно выступившие слёзы, он даже забыл на минуту о похмельном синдроме.

— Смотри, смотри! — крикнул Игорь, показывая на чёрных рахитичных пацанов, бежавших вслед за грузовиком и выпрашивавших еду и деньги.

Один из них, одетый лишь в грязную рваную майку защитного цвета, тащил за длиннющий хвост мёртвую крысу – в качестве то ли игрушки, то ли средства пропитания.

— Эй, говнюки! — крикнул им офицер 10-го управления Генерального Штаба. — На шашлык пригласите? Мы из Союза, от Перестройки спасаемся! У нас тоже жрать нечего!

На него с недовольством покосился переводчик из Минска. Заметив это, ветеран Сергей понимающе усмехнулся. Скорее всего, минчанин был одним из осведомителей, завербованных КГБ. Таких в офицерской среде выявляли довольно быстро и относились к ним неприязненно, но спокойно — как к очередям, дождям и грибковым заболеваниям.

На грузовик надвигалась дурно пахнущая громада города. Сергей неожиданно похвалил состояние облезших зданий с отваливающимися балконами:

— Надо же, как строили португальцы! Уезжая четыре года назад, думал, что город вот-вот развалится! А он всё стоит!

На перекрёстке грузовик притормозил у кирпичного забора обшарпанной виллы. Забравшийся наверх худой африканский козёл задумчиво жевал кусок бумаги. На полусмытой тропическими дождями краске яркими свежими пятнами выделялись портреты Маркса, Энгельса и Ленина. Стараниями неведомого автора великие мудрецы оказались похожими на негроидов.

Капитан Сергей пошутил:

— Наверное во Вьетнаме классиков изображают косо­глазыми!

Услышав очередное богохульство, минчанин суждающе нахмурился. Перехватив его взгляд, капитан весело подмигнул, и стукач немедленно стушевался. Ветеран не стал добавлять, что местная специфика часто определяла и то, как интерпретировали теоретическое наследие классиков. Так, вьетнамская рисовая «ханжа» или африканская пальмовая самогонка порой позволяли взглянуть на тот или иной небесспорный постулат марксизма-ленинизма под несколько иным углом, чем, скажем, немецкий шнапс или русская водка.

Наконец, потрёпанный «ГАЗ» приблизился к конечной цели путешествия — советской военной миссии.

— До освобождения здесь располагались лётчики португальской истребительной эскадрильи! — продолжал делиться познаниями Сергей. — Теперь тут находятся конторы начальства, разведчиков, кадровиков и переводчиков, а также общаги для командированных с фронтов.

— А магазин есть? — живо поинтересовался Игорь.

— Есть, только водки там не найдёшь! Зато есть каменная соль из Белоруссии по тридцать центов за пачку и шпроты из Прибалтики по доллару за банку! Если покупать продукты там, а не на рынке, быстро останешься без штанов!

Грузовик остановился у ворот, охраняемых людьми всё в той же буро-зелёной пятнистой форме. У некоторых из них были смуглые или чёрные лица. «Кубинцы!» — догадался Лейтенант. Но тут один из «кубинцев» спросил на чистом русском языке:

— У вас закурить не найдётся?

Иными словами, охрана оказалась смешанной. Судя по преувеличенно веж­ливому обращению сверстника, он являлся солдатом срочной службы. «Интересно, — подумал Лейтенант, — им тоже платят в инвалюте?» Позже выяснилось, что да — в количестве, достаточном для приобретения индонезий­ской магнитолы, китайских джинсов и таиландских кроссовок.

К вновь прибывшим вышел давно не высыпавшийся человек лет сорока в повседневной военной форме иностранного происхождения:

— Товарищи! – обратился он к переводчикам – Сейчас вас проведут в отведённое для сна помещение! Вещи рекомендую запереть в кладовке!

Хотя на его форме отсутствовали знаки различия, всем сразу стало понятно, что с ними разговаривает начальник всех переводчиков – так называемый референт.

— Ребята!  — продолжил тот, и всем сразу стало легче от этого слова. — Даю вам два часа на то, чтобы привести себя в порядок и, если получится, покушать. Потом собирайтесь в клуб на инструктаж! И не пейте сырую воду из крана! Если, конечно, она в нём будет!

Быст­ро найдя друзей и знакомых, переводчики-ветераны рассредоточились по самым благоустроенным помещениям миссии. Некоторых увезли на свои квартиры друзья, с удовольствием принявшие передачи и письма из метрополии. Воды на вилле, куда привели вновь прибывших, действительно не обнаружилось. Из кранов доносилось лишь хорошо известное по Союзу задушенное хрипение. В сравнительно небольшом спальном помещении почти впритык стояли с десяток кроватей с натянутыми на спинки матерчатыми зелёными сетками.

— А это зачем? — наивно спросил парень из Минска. У предполагаемого осведомителя была совсем не белорусская внешность — чёрные курчавые волосы, хлипкая комплекция и нос, которого хватило бы как минимум на двух славян.

— А это, — с хмурым видом пояснил сопровождавший их переводчик из миссии, одетый в такие же форменные брюки и военную рубашку, что и референт, — твой шанс не подхватить малярию в первые же дни после приезда! Вечером увидишь! Мужики, у вас газеты из Союза есть?..

Сглотнув слюну вместе с остатками крови из прокушенного языка, Лейтенант вспомнил про вчерашнюю «Комсомолку» и полез в дорожную сумку. Там же нашёлся и последний номер «Огонька». Переводчик просиял и благодарно хлопнул коллегу по спине - так, что у юного офицера вновь больно отдалось в похмельной голове:

— Пошли ко мне, помоешься в душе!

Теперь стало ясно, что он никакой не угрюмый, а наоборот, симпатичный и улыбчивый парень.

---

1 «Министерство обороны» (португ.).

2 «Родина или смерть!»

Глава 2

«Известия», 5 октября 1989 года

КСЕРОКС ВНЕ ПОДОЗРЕНИЙ?

«Министерство внутренних дел СССР намерено отказаться от контроля за порядком приобретения, хранения и функционирования множительной (копировальной) техники в стране».

Под завистливыми взглядами молодых переводчиков Лейтенант проследовал за Олегом (так звали его нового товарища) в один из одно- и двухэтажных домов, стоявших параллельными рядами по обе стороны единственной аллеи миссии. Его новый товарищ занимал небольшую, порядка двадцати квадратных метров, комнату с отдельным входом с улицы. В ней едва помещались несколько предметов мебели, явно успевших застать эпоху колониализма. Из окна торчал тяжело дышавший бакинский кондиционер. В углу на столике виднелась заляпанная жиром электроплитка. На давно не крашенных стенах висели фотографии полуодетых и совсем уж голых женщин, календарь с очаровательной Наташей Андрейченко в костюме Мэри Поппинс и вырезанный из журнала портрет бородатого человека с высоким лбом и печальными глазами. То, что на фото был не Ленин, а живущий в США Солженицын, позволяло судить о политических симпатиях хозяина.

— Не боишься? — вполне резонно поинтересовался Лейтенант, примерно знавший, как к творчеству изгнанного из СССР писателя относились замполиты и комитетчики.

— Наши бараны всё равно не знают, кто это такой! — беззаботно ответил Олег. — Будут приставать, отвечу: «Думал, что Чернышевский!» В любом случае, я же не Троцкого повесил! Да и фото вырезал из советского журнала! Анекдот слышал?.. Чем отличается офицер русской армии от офицера армии Советской? Русский офицер до синевы выбрит, слегка пьян, у него кругозор от Баха до Фейербаха. Советский — до синевы пьян, слегка выбрит и кругозор от Эдиты Пьехи до «Иди ты на х..р»!

Лейтенант рассмеялся и тут же застонал от боли в прокушенном языке. Узнав, в чём дело, Олег предложил прополоскать рот португальским бренди. Напиток оказался вполне достойного качества, и пострадавший с удовольствием проглотил обжигающую жидкость. Правда, он тут же почувствовал, насколько ему хочется пить. По счастью, в видавшем виды советском холодильнике «Минск» стояла трёхлитровая банка кипячёной воды. Не заставив упрашивать себя дважды, Лейтенант с наслаждением выпил почти половину содержимого. Впрочем, Олег был совсем не жадным. Наоборот, с сочувствием человека, знавшего, что такое похмельная жажда в Африке, он предложил ещё и бутылочку «газозы» — кока-колы, произведённой на местном заводе. Бутылка, судя по затёртой надписи, пережила немало реинкарнаций, но сам продукт оказался вполне удобоваримым.

— Ничуть не хуже советских! Газировка и пиво — чуть ли не единст­венные товары народного потребления, производимые ангольской промышленностью. — пояснил Олег. — Правда, где-то ещё собирают из импортных комплектующих мопеды древней конструкции и делают вполне неплохие, в сравнении с совет­скими, сигареты.

— Где ты работаешь? — немного ожив, спросил Лейтенант.

— Здесь, под Луандой! Сижу на точке с технарями! Синекура! Только скучно ужасно! В нашей библиотеке всё перечитал! Даже Библию и сочинения Ленина! Могу теперь и атеизм преподавать, и социализм строить! Желательно где-нибудь за пределами СССР!

— А как питаешься? — поинтересовался вновь прибывший, у которого после удовлетворения жажды неожиданно пробудился голод.

— Сначала ходил в нашу столовку, потом бросил! Готовят так себе, а дерут три шкуры. Начальница — полковничья жена, поварами — кто попало! Опоздал — соси лапу! Будешь там кушать три раза в день, за два года оставишь эквивалент однокомнатной квартиры! Без шуток! Поэтому я плюнул и либо сам что-нибудь мастерю на плитке, либо к женатым товарищам хожу со своей бутылкой. Кстати, и сегодня вечерком сходим. Сам-то откуда? Как на «ускор» попал?..

Лейтенант поведал о профессорских корнях семьи, которые и поспособствовали получению необходимого блата. Военный институт, который заканчивали не менее половины попадавших в Анголу переводчиков, издавна, наряду с МГИМО и Институтом стран Азии и Африки, являлся заведением для детей партийной и хозяйственной номенклатуры, почти закрытым для посторонних. Туда записывали чуть ли не с рождения — как в царский Пажеский корпус. Правда, ещё ни в одной стране мира элитные университеты не удалось полностью оградить от детей смердов. Вот и в СССР, несмотря на явные и тайные препоны, им удавалось пролезть даже в самые престижные учебные заведения. Обычно такое становилось возможным благодаря знакомству родителей с представителями высшей номенклатуры, а то и с небожителями из Центрального Комитета. Отец Лейтенанта был потомком белогвардейца и профессором-лингвистом, преподававшим английский будущим советским разведчикам. Несмотря на стойкую неприязнь к общественному строю победившего пролетариата, папа умел держать язык за зубами. Учил он так хорошо, что, по слухам, никто из бывших студентов-нелегалов ещё ни разу не засыпался из-за некстати прорезавшегося акцента, неправильно употреблённого предлога или не вовремя произнесённого ругательства на родном языке. Профессионалы подобное ценят, а потому отпрыску папы-профессора таки удалось проникнуть в заветное здание на Садовом кольце. Помимо него, повезло и паре-тройке других счастливцев — сыновьям врачей, парик­махеров и личных секретарей. Ускоренный курс обучения (или сокращённо «ускор») представлял собой довольно необычную систему подготовки. В ходе неё курсант-первокурсник Военного института, которого определили учить португальский, в течение первого года постигал азы этого, в общем-то, приятного и лёгкого в изучении языка. После этого он получал погоны младшего лейтенанта и в возрасте восемнадцати (а то и меньше!) лет отправлялся на «стажировку» в одну из стран с жарким и влажным климатом — из числа тех, на гербе которых красовался силуэт автомата Калашникова. После двух лет такой «стажировки» возмужавший отпрыск влиятельных родителей возвращался в Союз завидным женихом, имея возможность купить квартиру, машину, австрийский костюм, югославские туфли, финскую мебель и прочие атрибуты советской буржуазии. И это было лишь началом! Ведь по окончании учёбы повзрослевший переводчик мог вновь вернуться всё в ту же Анголу, Мозамбик или другую португалоязычную страну. За плечами некоторых ветеранов были по восемь-десять лет, проведённых в Африке в ходе нескольких подобных «командировок».

Как честно признался Олег, хотя его папаша и дед являлись потомственными дипломатами, их заслуг перед Родиной не хватило, чтобы открыть двери в МГИМО — ещё один жизненный трамплин для советских мажоров. А потому, учитывая стойкую неприязнь единст­венного сына к инженерно-техническим профессиям и к осво­бождённой комсомольской деятельности, потомка соратников Громыко откомандировали к военным. «Там из тебя дурь-то повыбивают! — злорадствовал сталинист-дедушка, без всякой симпатии относившийся к современной молодежи вообще и к декадентским наклонностям своего внука в частности. — Там тебе и патлы остригут, и мозги вправят!» Дед оказался прав в отношении первого и горько ошибся в отношении второго. Видимо, его ввело в заблуждение милитаристское название института. Он не учёл, что изучение любого иностранного языка всегда предполагает соприкосновение с соответствующей культурой. Военный институт давно стал инкубатором для вируса свободомыслия, и по мере сил заражал им здоровое дубовое тело советской военщины. Здесь гордились не только выпускниками, принявшими участие в Великой Отечественной войне и во всех локальных конфликтах второй половины двадцатого века, но также братьями Стругацкими, когда-то овладевавшими восточными языками всё в том же здании с макетами орденов на зёленой стене. Это было уникальное учебное заведение, вполне достойное Советской Армии — пожалуй, единственной военной организации мира, офицеры которой не владели иностранными языками.

— Мать, конечно, чуть с ума не сошла, когда узнала, куда я еду, но потом привыкла и даже радовалась: мол, хоть не в Афганистан! А когда вернулся живым в первый раз, да ещё и кучу инвалюты привёз, так вообще присмирела!

— Дед-то доволен остался? — спросил Лейтенант, поедая датскую ветчину из «утюга» — так здесь называли овальные полукилограммовые банки с этим продуктом. Язык ещё болел, но голова чудесным образом прояснилась под благотворным воздействием прохладного душа, жирной пищи и душевного разговора.

— Дедушке, — усмехнулся новый товарищ, — я подарил японские часы с музыкой. Ему медведь на ухо наступил, а так бы он понял, что играют они «Боже, царя храни!» Надеюсь, это оценят на каком-нибудь приёме! Скажем, по случаю годовщины оказания интернациональной помощи братскому народу Чехословакии!

Входная дверь неожиданно распахнулась без стука, и в проёме появился силуэт одетого в гражданские брюки и рубашку человека. Яркий солнечный свет с улицы на мгновение ослепил Лейтенанта, и он не сразу смог разглядеть вошедшего.

— Хайль Горбачев! — чуть гнусавым голосом объявил гражданский.

— Зиг хайль! — дружелюбно ответил Олег. — Как дела у коллег-дипломатов?

С виду вошедшему можно было дать лет тридцать пять. Он аккуратно вытер пот с рано полысевшей головы и иронично улыбнулся тонкими губами.

— Пытаемся сохранить рабочие места наших братьев-военных!

По-видимому, работник посольства намекал на сложные переговоры Советского Союза со своими африканскими парт­нёрами по поводу необходимости если не платить по уже существующим долгам, то, по крайней мере, начать покрывать текущие расходы полчищ военных и гражданских советников.

— У меня есть идея!

— Соблаговолите поделиться?

— Нам всем надо в организованном порядке отправиться на службу к Саддаму Хусейну!

— Боюсь, —  вздохнул чиновник, — что старому другу Советского Союза вскоре не помогут даже наши советники! Этот, не побоюсь громкого слова, цвет советского офицерства!

— Жаль! За две тыщи баксов в месяц мы бы ему весь Ближний Восток раком поставили!

— Вот она, современная молодежь! Цинизм, крохоборство и беспринципность! Не представляю, как вы сможете построить социализм с человеческим лицом!

Тут до Лейтенанта дошло, что именно беспокоило его в собеседнике Олега. Всё время, пока тот разговаривал, его лицевые мускулы сокращались в полном несоответствии со смыслом произносимых им слов. При этом тёмные, почти без зрачков, глаза вообще не принимали никакого участия в разговоре, оста­ваясь неподвижными и равнодушными, как у рыбы. Пожалуй, знакомый Олега напоминал поломавшегося робота-андроида.

— Лучше б мы строили дома и дороги! Николай Палыч, можно будет на этой неделе от вас по спутнику позвонить? У матери день рождения, сами понимаете!

— Заходи, дружище, заходи! — любезно пригласил Палыч, пристально разглядывая Лейтенанта. — И друзей приводи! Вот и това­рища...

— Лейтенанта! — подсказал наш герой и закашлялся.

— ...Лейтенанта! — подхватил робот Палыч. — И его приводи тоже!

— Кто это? — поинтересовался вновь прибывший, когда андроид удалился так же внезапно, как и появился.

— Культурный атташе! Что, напугал? Правда, на робота похож? Подпольная кличка — Терминатор! На самом деле, мужик он странноватый, но неплохой! Во всяком случае, позвонить в Союз со своего телефона позволяет. Только загадочный какой-то... Непонятно, зачем вообще к нам, военным, ходит... Не за культурой же! Часто и надолго исчезает... Да и разведчик наш его терпеть не может! Может, он из конкурирующей организации?..

Глава 3

«...Инкубационный период геморроидальных лихорадок Эбола и Марбург длится 4—7 суток. Начинается заболевание остро, с подъёма температуры, сильной головной боли, рвоты, поноса. Затем через 5—7 дней на теле появляется геморрагическая сыпь, возникают носовые и кишечные кровотечения, поражаются печень, почки, лёгкие, иногда развивается менингит. Заболевание очень часто заканчивается смертью больного... Профилактика заболевания заключается в полной изоляции больного, предупреждении контактов с его кровью и выделениями... Медицинскому персоналу необходимо пользоваться средствами индивидуальной защиты».

Из памятки Министерства обороны СССР убывающим в тропические страны, 1989 год

«Известия», 2 сентября 1989 года

ВИДЕОМОШЕННИКИ

«В столичном магазине Электроника, бывает, продают видеомагнитофоны. И по этой причине зимой даже костры перед входом, обогревающие тех, кто томится в очереди ночь напролет, — не такая уж редкость... Как известно, ветераны у нас — это тот народ, на который иногда распространяются щедроты, порой их ставят в особую очередь за дефицитом — льготную...»

А. Быков, В. Зайкин

Клуб военной миссии — в прошлом кинотеатр для португальских летчиков — ничем не отличался от тысяч подобных ему, созданных везде, где ступала нога советского замполита. В центре небольшой сцены висел портрет всё с теми же навек неразлучными авторами марксистско-ленинской теории. Правда, эти трое гораздо более соответствовали каноническим нормам, чем бородатые негроиды на заборе с таким же бородатым козлом. На стенах висели обязательные для подобного заведения стенды. Один был по­священ советско-ангольской дружбе и изобиловал выцветшими фотографиями Брежнева, взасос целующегося со своими тёмнолицыми царственными братьями. Другой, не менее древний, расписывал дружбу с героической Кубой и никак не отражал новых исторических реалий. Дело в том, что нынче неугомонный Фидель чуть ли не открыто называл Горбачева предателем идеалов социализма, а Перестройку контрреволюцией. Перед одним из стендов — произведением давно покинувшего миссию крепостного художника (солдатика срочной службы) — в задумчивости стоял человек с восточным лицом. На лице том постоянно царило выражение имитирующего полезную деятельность трутня. Это был хозяин клуба — замполит миссии, пришедший проинспектировать прибывшее из Союза пополнение. Когда переводчики уселись в потрёпанные раскладные кресла, он сурово обратился к их непосредственному начальнику:

— Товарищ референт, почему ваши подчинённые одеты не по форме?!

Лейтенант и его коллеги невольно вжались в разом заскрипевшие сиденья.

— Разве переводчики у нас отдельная каста?! — не унимался восточный человек.

«Наверное, — подумалось Лейтенанту, — его предок был комиссаром у Тамерлана!»

Референт, впрочем, не проявил ни малейших признаков испуга или раскаяния. Взглянув на замполита с тем равнодушным снисхождением, с которым смотрят на тихих пьяных в общественных местах, он совершенно спокойно ответил:

— Никак нет, товарищ генерал! Присутствующие здесь военнослужащие являются, как и вы, офицерами Генерального Штаба! А склад вещевого довольствия откроется через час, после обеденного перерыва!

— Мог бы ещё добавить, — шепнул Лейтенанту сидевший рядом ветеран Сергей, — что по контракту с ангольской стороной мы и не должны носить никакой формы! Кстати, мне вчера рассказали, что этот идиот загрузил улетающий в Союз транспортный самолет паркетом из красного дерева, который он выменял за казённый синтезатор «Ямаха». При этом замполит не дал местному резиденту КГБ отправить тем же бортом подаренный ангольцами «мерседес». Погорячился! Теперь ему, понятно, шьют дело и, скорее всего, отправят вслед за паркетом!

После проникновенной речи комиссара, долго и тщётно искавшего логическую связь между проводимой Коммунистиче­ской партией политикой Перестройки и прибытием в воюющую страну очередной партии советских офицеров, на сцену вышел ещё один военный всё в той же повседневной ангольской форме без опознавательных знаков. Судя по сухости его приветствия покидающему подиум замполиту, подтянутому виду и интеллигентному выражению по-мужски красивого лица, этот не собирался рассказывать о диалектической связи между Гласностью и отсутствием колбасы в магазинах. И действительно, симпатичный полковник оказался советником начальника военной разведки ФАПЛА. Развернув на сцене немалых размеров карту, он представился по-простому — Иваном Ивановичем — и в течение получаса сжато и доходчиво объяснил собравшимся сложившуюся ситуацию. Даже лейтенанты-тинейджеры поняли, что ничего хорошего ждать не приходилось. С одной стороны, недавно было подписано историческое мирное соглашение. Согласно ему Южно-Африканская Республика обязалась более не участвовать в боевых действиях на территории Анголы в обмен на полный вывод многотысячного кубинского контингента. Вдобавок, договорились и о перенесении лагерей подготовки партизан Африканского национального конгресса в Танзанию. Таким образом, заканчивалась почти 15-летняя история прямого вмешательства ЮАР в ангольский конфликт. И это было очень хорошо, так как юаровцы воевать умели и порой доходили до самой Луанды. Правда, там им неизменно давали отпор загадочные отряды людей с белыми лицами, автоматами Калашникова и ракетными системами залпового огня «Град».

Вместе с тем, боевые действия продолжали партизаны оппозиционного движения УНИТА, которых по-прежнему тайно поддерживали всё те же южноафриканцы, США и Китай. Иностранная помощь выражалась в поставках оружия, в том числе и переносных ракетных комплексов «Стингер», снаряжения, продоволь­ствия и советников. Несмотря на подавляющее превосход­ство правительственных войск в военной технике и авиации, щедро поставляемых Советским Союзом и его соратниками по социалистическому блоку, партизаны контролировали не менее трети страны, включая и немалую часть алмазных приисков на севере. Как и в Афганистане, после вывода иностранного военного контингента – в данном случае кубинцев – будущее просоветского режима становилось довольно неясным. По словам разведчика, в ближайшие полгода, после окончательного ухода пехотных, танковых и прочих частей Фиделя, можно было ожидать значительного повышения активности УНИТА. Их лидера Савимби, когда-то бывшего почётным гостем на одном из съездов КПСС и закончившего китайскую военную академию в Нанкине, устраивала как полная победа, так и почётный мир с последующим дележом власти. Судя по всему, советскому контингенту, насчитывавшему почти полторы тысячи офицеров и солдат, предстояло оказаться между двумя решившими идти ва-банк сторонами.

— Одним словом, — подытожил свой доклад полковник Вань-Вань (как выяснилось, такой кличкой коллеги наградили его за немного раскосые глаза), — когда вы вскоре разъедетесь по фронтам, помните — ваш профессионализм и отношение к делу будут напрямую влиять на судьбу дружественного ангольского народа!

— Надеюсь, что дружественный народ наконец начнёт платить Союзу, и я успею заработать на трёхкомнатную, пока нас отсюда не вышибут! — проворчал голубоглазый блондин Рома. — Интересно, а сколько платят американским советникам?..

Услышав очередную крамолу, парень из Минска в ужасе закатил глаза. «Наверное, не знает, бедный, кого первым закладывать!» — злорадно подумал Лейтенант. Он наклонился к сидящему впереди внештатному сотруднику Лубянки и шепнул ему на ухо:

— Говорят, американское посольство комсомольские билеты по пятьсот баксов за штуку покупает!

Оглянувшись, минчанин дико посмотрел на Лейтенанта.

— А партбилеты — по тыще! Клянусь пейсами Карла Маркса!

Информатор пискнул и полез за насквозь мокрым от пота носовым платком. Переводчики тихо заржали. Если бы рядом сидел кто-нибудь повзрослее и поумнее, то он бы подумал, что если даже военные перестали относиться к чекистам с прежним животным ужасом, то дни советской власти действительно сочтены.

За инструктажами замполита, разведчика и референта по­следовала встреча с военврачом. Медик оказался болезненно худым мужчиной средних лет с желтоватым лицом и запавшими глазами. Его перманентно меланхоличный вид, казалось, говорил: «Все мы умрем! И умрем скоро! Не убьёт холерный понос, так доконает цирроз печени!» Когда эскулап начал свою речь тихим голосом заранее простившегося с жизнью пессимиста, со сцены повеяло могильным холодом. Он поведал о малярии и геморроидальной лихорадке, амёбной дизентерии и сонной болезни, о десятиметровых глистах и мухах, откладывающих личинки в уши доверчиво уснувших на открытом воздухе советских советников и специалистов. За рассказом об эпидемии СПИДа по­следовали предупреждения о сифилисе и страшных грибковых инфекциях. Он объяснил всю бесполезность профилактики от малярии, предусматривавшей непрерывное употребление джина с хинным тоником. Оказалось, что для достижения терапевтического эффекта за сутки нужно было употребить не менее