Ужас русского инока

Автор Борис Гречин

"Отец Варлаам посоветовал мне записать кое-что из бывшего со мной, так, в назидание читающей братии, и появились эти записки, больше о них говорить нечего.
Надеюсь, что отдельные несообразности и даже изъяны монастырской жизни не станут соблазном ни для кого из читающих. Я не хотел их упоминать в тексте, но в итоге оставил. Глупо в повести о (например) действующей армии скрывать, что казарма пахнет мужским потом. Того, кто желает быть солдатом, это не испугает, а тот, кто не желает им быть или стремится к уничтожению армии как института, всё равно отыщет недостатки: даже если найдёт один волосок, то увеличит его до каната под микроскопом своей трусости или своего недоброжелательства..."

• Язык: Русский
• Издатель: Борис Гречин
• Дата выпуска: 27 дек. 2015 г.
• ISBN: 9781310940873

Борис Гречин

Борис Сергеевич Гречин, 1981 г. р. Канд. пед. наук. Работал в Карабихской сельской школе Ярославского муниципального района, Ярославском педагогическом колледже, старшим преподавателем в Ярославском госпедуниверситете, заведующим муниципальным детским садом No 30 Ярославля. В настоящее время переводчик. Председатель и служитель МРО "Буддийская община "Сангъе Чхо Линг"" г. Ярославля (ОГРН 1147600000283). Публикации: литературно-художественный журнал "Мера", изд-во Altaspera Publishing.Написать автору можно по адресу [e-mail]

Предварительный просмотр книги

Борис Гречин

Ужас русского инока

повесть

Ярославль — 2014

* * *

УДК 82/89

ББК 84(2Рос=Рус)

Г81

Б. С. Гречин

Г81 Ужас русского инока : повесть / Б. С. Гречин — Ярославль, 2021. — 85 с.

«Ужас русского инока — это вовсе не повесть, предназначением, долженствованием и замыслом которой является критика православной церкви. Она является размышлением о Церкви вообще (как сообществе верующих), о тех вызовах, которые духовные таланты ставят церковной традиции, о том, как традиция с этими вызовами справляется, а также о соотношении в церковной жизни мистического и каноничного, частного и общего. Возвращаясь к метафоре бойца, вспомним, что английское название рядового — private, и это неожиданно оказывается знаменательным. Каждый не только умирает в одиночку, но даже сражается в одиночку, потому что личные искушения, которые почти невозможно передать, ответственность за которых практически невозможно разделить с другим, — просто хрестоматийный пример «вещи в себе», при том сражается он всё-таки в общем строе. Наш частный духовный опыт, большой или малый, и наша частная битва при её успехе таинственным образом вливаются в резервуар общего блага (при неудаче, конечно, служат только нашей погибели)».

ISBN: 978-1-310-94087-3 (by Smashwords)

© Б. С. Гречин, текст, 2012

* * *

Предисловие

Отец Варлаам посоветовал мне записать кое-что из бывшего со мной, так, в назидание читающей братии, и появились эти записки, больше о них говорить нечего.

Надеюсь, что отдельные несообразности и даже изъяны монастырской жизни не станут соблазном ни для кого из читающих. Я не хотел их упоминать в тексте, но в итоге оставил. Глупо в повести о (например) действующей армии скрывать, что казарма пахнет мужским пóтом. Того, кто желает быть солдатом, это не испугает, а тот, кто не желает им быть или стремится к уничтожению армии как института, всё равно отыщет недостатки: даже если найдёт один волосок, то увеличит его до каната под микроскопом своей трусости или своего недоброжелательства.

Слово «инок» в названии моих записок не указывает на степень монашествующего, а просто является обозначением любого монашества, монашества вообще. И генералу не стыдно назваться солдатом, ведь солдат он в первую очередь, а генерал во вторую. Отец Варлаам по сей день любит и меня, и иных своих чад называть иноками, что считаю благотворным и справедливым, ведь всякому монаху не о своей степени следует промышлять, а об уходе от мирского, в том числе, кстати, и от любого с монашескими степенями связанного честолюбия.

Уже написав всё, я выяснил, что текст не имеет никакой разбивки, и потому, исключительно для удобства чтения, разделил на смысловые отрезки, номера которых указал в квадратных скобках. Деление это произвольно, всякий, кто не согласен с таким делением, пусть предложит собственное.

Иеросхимонах Мелхиседек

[1]

Мои ужасы начались во вторник, двадцать шестого августа этого года, начались они ровным счётом на пустом месте.

Наш Свято-Пантелеймоновский монастырь расположен на берегу озера, в древнем небольшом русском городе, в часе езды на автобусе от крупного областного центра в европейской части России. Городок в моём рассказе будет называться Костров, а областной центр — Рославль. Думаю, названия, хоть и слегка изменённые, достаточно прозрачны, и не думаю, что они важны. Разве в Сибири не могло это со мной случиться? И почему лишь со мной? Или со мной только? Бывают люди, которые притягивают… несчастья? Но не несчастье ведь: никакой боли или серьёзного огорчения со мной не совершилось. Нет: бездна — вот более точное слово. Пространство, разверзшееся перед умом. Но не могу, подобно Ломоносову, сказать, что она звёзд полна. Или полна? Или моё слабое зрение не видит этих звёзд? Но человеку естественно отступать перед неизмеримым.

Вижу, что впадаю в пафос с каждой строкой. Надо бы мне писать как можно проще и по возможности лаконичней, и тогда найду сил это всё если не одолеть, то об этом рассказать.

В Рославль я поехал, чтобы встретиться со старшим преподавателем Института развития образования Тамарой Ивановной Симановской. А встречался я с ней по благословению и послушанию отца игумена для того, чтобы готовить учебное пособие по «Основам религиозных культур» для четвёртого класса.

Я духовник. Это не призвание, это должность. Должность эта указана на табличке моего монастырского кабинета. Кстати, это хороший кабинет, светлый, почти роскошный. Название моей должности, говоря откровенно, кажется мне таким же неприличным, как нагой уд в общественном месте. Почему бы сразу не «старец»?

Духовник я уже три года, а должность духовника ввели лет пять назад, до того как-то обходились. Именно тогда я дерзнул сказать отцу Александру, нашему наместнику, о неблагообразии, о почти неприличии сокровенное делать публичным и выносить на золочёную табличку. Но мне было отвечено, что название — просто название, и что придумано оно умными людьми, поумней меня будут. Ведь суть не в том, чтобы «духовнику» исповедовать всех и каждого. Нет, я почти никого и не исповедую, если не считать наших гимназистов да разных забредших дамочек, у которых вдруг проснулась острая минутная потребность в духовном.

При монастыре имеется православная мужская гимназия. Конфессиональное, так сказать, учебное учреждение. Из этой гимназии прямая дорога в Рославскую семинарию. В гимназии я тоже преподаю, как несложно догадаться. Учу я русскому языку, русской литературе и основам гомилетики. Фактически «духовник» монастыря — это не что иное, как школьный заместитель директора нашей монастырской гимназии по воспитательной работе. То, от чего меня тошнило в армии, то, чего я так не хотел в школе, в свою недолгую бытность школьным педагогом, меня именно в монастыре и настигло. Я не жалуюсь, впрочем. Не нужно великого ума или большого духовного дара, чтобы работать с гимназистами. Не нужно также мне в моём качестве школьного учителя ни особенного терпения, ни выдающихся нервов. В гимназии царит послушание, внешнее, по крайней мере. Старшеклассники заходят ко мне в кабинет по одному и «исповедуются». Это не всегда является, впрочем, полноценной исповедью, да и вообще… Да и вообще мыслимо ли всю тайну таинства, всю важность исповеди вместить в голову шестнадцатилетнего человека? Должна ли и может ли вообще вместить сие эта голова? Нет, послушайте, я серьёзно, серьёзно, как говорил Пётр Верховенский. Вот приходит ко мне этакий акселерат, баскетболист и ломающимся голосом, шмыгая носом, говорит что-то про девочек и поллюции. (И это ещё самые честные.) Мне это важно, как вы думаете? Или, может быть, ц-е-р-к-в-и важны его поллюции? У многих этих парнишек совершенно ложное восприятие себя как неких младших монахов, этаких недомонахов. Бог мой, но кому потребны н-е-д-о-монахи? Никому, решительно. Полдюжины человек из класса будет иереями, хорошими сельскими попами, остальные найдут светскую работу. И зачем мне тогда слушать про их псевдоаскезу, а им прикидываться пустынниками? Впрочем, пара человек из выпуска станет иноками. Но лучше бы им стать иноками как можно позже. Для них самих это лучше.

Как известно, легко в чужом глазу узреть соломинку, а в своём бревно не всегда наблюдаем. Видя откровенное убожество и почти трогательную наивность, беспомощность этой молодёжи в духовных вопросах, мы должны задуматься: может быть, в глазах Отца нашего мы, даже лучшие из нас, не более чем такие парнишки, которые что-то лепечут ломающимся голосом, совершенно неверно понимая себя, свою роль и своё место в мире?

О работе с Тамарой Ивановной Симановской рассказывать подробно здесь не хочу. Учебник, который мы делаем с ней, да и все учебники такого рода — равновесие между жалкими потугами на религиозность и стерильной светскостью. В итоге не выходит ни нашим, ни вашим. Будь я каким-нибудь философом от педагогики, ломал бы вокруг этого копья, доказывал бы с огненным взором, что педагогика без религии — безголовый урод. А я кто, положа руку на сердце? Отец библиотекарь, вот кто я, как меня называли очень долгое время, да и сейчас порой по старой памяти так кличут, а духовник из меня такой же отличный, как из штангиста балерина, как говаривал мой родной отец, но, точней, как из балерины штангист.

Мы закончили обсуждение и совместную редактуру трёх глав в новом учебнике что-то час спустя после полудня, я решил до автовокзала дойти пешком, хоть путь неблизкий. Можно было ещё ехать на троллейбусе или взять такси. Спешности не было для того, чтобы карабкаться в троллейбус, а на такси денег хватило бы (кто-то из братии сказал, что, мол, отец Никодим живёт как воробей и по зерну в месяц тратит), но вот я мало хожу. У Лескова, великого нашего русского прозаика, в «Мелочах архиерейской жизни» некий архиерей жалуется, что ему толком и гулять негде. Я не архиерей, а гулять и вправду негде. По монастырскому саду вот