Критский

Автор Нина Щербак

Сборник рассказов «Критский» - яркий срез прошлого и настоящего, преломленного сквозь причудливую призму женского и мужского сознания. Напряженность постоянного диалога мужчина и женщины. Романтическая история любви, которая меняется от года к году, что-то оставляя неизменным.
Сборник «Критский» переносит нас из Франции в Тунис, из Петербурга – на Черное море, а потом на остров Крит. В нем отражено отчаяние и надежда последних лет пандемии. Описан круговорот и завершение эпохи старого мифа. Как войти в новый мир и быть счастливым? Каковы надежды на перемены?
Пьеса «Ромео и Джульетта» Шекспира – история о вечной невозможности любви. Роман Эмили Бронте «Грозовой перевал» – пик отчаяния, где раздвоенность и вечная обреченность любви особо очевидны. Но проходит время, и Франция дарит возможность услышать каждодневную быль и боль любовных отношений, ее пульсирующую экзистенцию. «Немного солнца в холодной воде» Франсуазы Саган добавляет новые нотки в цепь авторов.
«Критский» - еще одна попытка рассказать о тех чувствах и сомнениях любви, которые беспокоили каждого человека на протяжении многих лет. Эти рассказы о тайнах, мистике, боли и надежде любви.

• Язык: Русский
• Издатель: T/O "Neformat"
• Дата выпуска: 23 сент. 2023 г.

Предварительный просмотр книги

Сборник рассказов «Критский» - яркий срез прошлого и настоящего, преломленного сквозь причудливую призму женского и мужского сознания. Напряженность постоянного диалога мужчина и женщины. Романтическая история любви, которая меняется от года к году, что-то оставляя неизменным.

Сборник «Критский» переносит нас из Франции в Тунис, из Петербурга – на Черное море, а потом на остров Крит. В нем отражено отчаяние и надежда последних лет пандемии. Описан круговорот и завершение эпохи старого мифа. Как войти в новый мир и быть счастливым? Каковы надежды на перемены?

Пьеса «Ромео и Джульетта» Шекспира – история о вечной невозможности любви. Роман Эмили Бронте «Грозовой перевал» – пик отчаяния, где раздвоенность и вечная обреченность любви особо очевидны. Но проходит время, и Франция дарит возможность услышать каждодневную быль и боль любовных отношений, ее пульсирующую экзистенцию. «Немного солнца в холодной воде» Франсуазы Саган добавляет новые нотки в цепь авторов.

«Критский» - еще одна попытка рассказать о тех чувствах и сомнениях любви, которые беспокоили каждого человека на протяжении многих лет. Эти рассказы о тайнах, мистике, боли и надежде любви.

От автора

Оглядываясь назад, и думая о будущем, хотелось не потерять то ощущение счастья, которое всегда присутствует, несмотря ни на что.

Критский – о любви, о мечте, о близких.

Планируемый мною курс публичных лекций «Пост-колониальная литература, восточные мотивы» - новый замечательный опыт, который готовит судьба. Примирение западных традиций и восточных традиций – камень преткновение в сознании многих людей. Понятие ориентализма – позиционирование Западом Востока, вовсе не с тех позиций, и не с теми ценностями, которые исконно существуют в самых отдаленных и закрытых восточных странах. Но об этом чуть позже. А пока что передаю Вам своего Критского!

08 сентября 2023, С-Петербург

Критский

1.

Ей часто что-то мерещилось последнее время. То одно, то – другое. Событий, в общем-то, в жизни было немало. Особенно последнее время. Последнее время они сменялись с катастрофической скоростью, стирая прошлое, наверстывая будущее.

А тем летом жара стояла, как обычно на Черном море бывает, даже чуть больше и злее, чем раньше. Дышать стало трудно. Или всегда так было? Еще труднее было спрятаться от людей, которые, такие усталые, изголодавшиеся, то бросались в море, то садились, все вместе, на лежаки, то буквально прыгали на камни, то снова – вбегали в столовую, буквально ниоткуда, толкая друг друга, ошарашенно и рьяно глядя на шведский стол, то есть на еду, в скромной приморской гостинице на открытом воздухе.

Кипарисами и морем пахло также как бывало раньше. Летний, одурманивающий запах, хвои и соли. Но музыка гремела теперь страстно, остервенело, совсем не романтично, совсем не по-летнему, а совершенно не дружелюбно, как будто бы все - в последний раз. Песни были немелодичные, грубые, и орал их старый магнитофон так громко, что хотелось закрыть окно. В ресторане пела певица, и тоже грубо. Закрыть окно, или приглушить музыку было невозможно. В комнате сразу становилось душно. А просьба приглушить ее никто не понимал. Она надрывалась еще громче, раскатываясь внутри, остервенелая и назойливая.

Кого Арина только здесь не встретила, в этих старых местах детства под кипарисами. Была здесь и та странная женщина, вечно сидящая в интернете, задающая странные вопросы. Была здесь и парочка случайно встретившихся и совсем скоро расстающихся людей. Так много незнакомых, или, как будто бы, хорошо знакомых людей. Чуждых, чужих.

Чуждые они были, конечно, по понятным, внутренним причинам. Нет, ей очень было стыдно за свои мысли об их чуждости. Они как будто бы отнимали что-то главное, основополагающее. Надежду. Они кричали что-то друг другу, много ели, склонившись над столами, а потом выкатывали вперед рыхлые неровные ноги, которые гордо фотографировали. Снова толкались, снова кричали на своих детей. Это не вязалось, совсем не вязалось с ее жизнью. Даже та, очень славная женщина, которая ей улыбалась во время ужина в белоснежном кафе, прибранная, модно подстриженная, в красивом платье, всем своим видом давала понять, что Арина ей совсем не интересна, и не нравится. Нет, она ее терпит, но, в глубине души, она ей совсем не нравится. Это тоже расстраивало, как будто бы она вновь и вновь понимала, что лишилась всего, навсегда и бесповоротно.

С этими мыслями Арина снова шла к морю. Собиралась, одевалась. Собирала. Одевала. Там не было картонных образов телевидения, не было остервенело бегущих по траве людей, там - можно было сосредоточиться, наконец, на своих воспоминаниях и мыслях. Хотя бы на несколько секунд. Но их как будто бы выбивало, вновь и вновь, эти мысли, возвращая к действительности.

Она не сдавалась. По привычке заставляя себя закрыть глаза на остервенение окружающего мира, которое так быстро ей передавалось, становясь ее правоверной частицей, плотью и кровью.

Теперь еще вдобавок ко всему она чувствовала предательство, которое совершила, уехав на море без него. Почему не уговорила, не заставила? Слишком всегда его уважала. Разве можно было полагаться на мнение мужчины в таких вопросах?

Она не него во всем полагалась. И, главное, совсем не могла никому сказать, что он был и правда - совершенно другой. Критский был совершенно другой, так отличающийся от всех современных представителей обоих полов. Критский был - мужчина. Нет, он не был мужланом. Мужиком. Был нежным, заботливым, тонким человеком. И при этом он был - мужчиной.

В чем это проявлялась? В волевых решениях, скорее. И – конечно же. Он всегда брал на себя ответственность. Она знала, что он продумывает все, от начала до конца. Каждый ее шаг. Каждый – свой шаг. И, ум, конечно. Ум был его отличительной чертой. Он все предусматривал, и видел, как события будут разворачиваться на три года вперед.

Что еще? Господи! Да - все! Заботливый, молчаливый, умный. Мало разве! Думал, что он ей скажет целый день, или два, неделю, месяц. Достиг Критский всего, о чем мог человек в принципе помечтать, или даже не мечтал никогда. Когда подруги рассказывали ей о своих мужьях, Арине было страшно, что она выдаст свою реакцию. Хрупкий альфонс, о котором обычно шла теперь речь, совсем не вязался, даже близко не стоял с Критским. Критский был Бог. Смелый, бодрый, скромный в своей абсолютной победоносности.

Когда Арина смотрела на себя в зеркало в своей скромной черноморской гостинице, ей даже становилось страшно, что она так быстро изменилась. За какие-то несколько месяцев все потеряла. Радость, гармонию, уверенность. Что она могла без Критского? Что она вообще без него могла?

Он был сложен очень красиво, ровные плечи, загорелый. Волосы, которые гладила, причесывала, всегда выбивались непослушно.

Поэтому и причесывала его. Он был брюнетом. И это ей тоже нравилось, потому что собственные блондинистые волосы были отголоском какой-то бесшабашной смешной молодости, когда хотелось нравится, и которая – давно прошла.

Теперь ей совершенно не хотелось нравится. Зачем? Исчезла эта упорная снобистская радость от достижений и открытий, внутри все стало легче, проще, счастливее. Ей очень не хотелось теперь ни карьеры, ни работы. Вот только что все это - было. И махом – раз – и закончилось. Теперь в других раздражало это движение «ввысь» еще больше. Вокруг все остервенело хотели жить, по-прежнему, с еще большей страстностью стремились к работе и достижениям, а ей было теперь так тошно от этого, как будто бы эти люди снова возвращали ее назад, в то время без Критского. В то время – до Критского. Голодное глупое время, когда хотелось достижений и собственных амбиций.

Критский перевернул все. Изменил все. Исчезла глупость борьбы, позы. Любить было для Арины всем. Такое избитое слово, а значило все. Любить как жить. Дышать, радоваться.

Она просыпалась утром, подходила к балкону, с ужасом понимая, что отпуск будет тянуться бесконечно. Заботы, хлопоты одолевали как обычно, иначе было бы невыносимо совершенно. Наверное, так. И все-таки отсутствие Критского было самым страшным из всех зол.

Муж был часто и всегда - весь в работе. Сережа - тоже. Сережа был самым близким теперь другом. Особенно, когда заходил в море и плавал, так хорошо плавал. Что-то ей это смутно напоминало. Нет, не Критского вовсе. Себя. Видела в нем себя и радовалась, как будто в этом была частица какого-то спасения, радости, счастья, молодости. Худенький, загорелый, веселый.

Встретила свою двоюродную тетю. У нее тоже что-то не ладилось. А что могло ладиться, когда жизнь давно пошла неправильно? А теперь и вовсе совершенно изменилась. Арина слушала, лишь изредка кивая. О чем можно говорить с человеком, который расстраивается из-за таких пустяков… Где-то в глубине души Арина понимала, что вовсе это не пустяки, что все похоже… Но ей казалось, что такое отчаяние, какое охватывало ее, не могло быть ни у кого…

Нет, она работала над собой. Работала не покладая рук. Заботилась, трудилась, сочувствовала. Критский представлял собой Вселенную такого масштаба, что заменить ее на что-нибудь или на кого-нибудь было невозможно.

- Критский! Милый, дорогой Критский!

Она даже чувствовала, когда он просыпался. Как он поворачивал дверь в замке. Спешил. Он всегда шел стремительно. Особенно, когда подходил тогда к ее квартире.

Вокруг все были обычно заняты только собой, своими. Критский - совсем не так. Он мог