Загадочный город

Автор Эндрю Кальдекотт

Давным-давно городок Ротервирд был отделен от всей остальной Англии по велению Елизаветы Первой. Почему — никто не знает. Город продолжает хранить свою тайну, его жители сторонятся чужестранцев и стараются не привлекать к себе внимание внешнего мира. Тут царят необычные законы. Например, строго запрещено изучать историю Ротервирда до 1800 года. Однажды в город приезжают двое незнакомцев — новый учитель современной истории Джона Облонг и миллионер сэр Веронал Сликстоун. Загадки фантастического Ротервирда манят каждого из них. Но мрачное прошлое города способно уничтожить любого, кто рискнет разгадать его тайну…
Об авторе:
Эндрю Кальдекотт — самобытный и очень популярный британский писатель. Будучи одним из лучших королевских адвокатов Англии, он представлял Би-би-си в деле Хаттона (о гибели эксперта по биологическому оружию, инспектора ООН по вооружению Дэвида Келли), издание The Guardian в деле Левесона (о расследовании британской прессой скандала с прослушиванием телефонов) и супермодель Наоми Кэмпбелл в известном деле о неприкосновенности личной жизни. Но талант писателя, который все это время дремал в Кальдекотте, все же взял верх. Его роман «Загадочный город» стал настоящей сенсацией, новым словом в литературе фэнтези. 

• Язык: Русский
• Издатель: Glagoslav Distribution
• Дата выпуска: 19 апр. 2019 г.
• ISBN: 9786171252462

Предварительный просмотр книги

(англ.).

Январь

1

Собеседование первое — женщина

— Полагаю, условия стандартные?

Человек, изредка предлагавший ей работу, почти никогда не отвечал прямо. Ее тонкие пальцы непроизвольно постукивали по крышке стола.

— На этот раз работать придется подольше и подальше, чем обычно.

— Сроки значения не имеют, — ответила актриса. — Для женщин моего возраста больше никто не пишет главных ролей.

Она по-прежнему испытывала к нему отвращение — к неестественно бледному цвету его кожи, беспощадным глазам, — но имелись здесь и свои плюсы, и дело было не только в деньгах. Благодаря этому человеку ей уже посчастливилось пожить на яхте, которую трудно описать иначе как «плавающий в Южно-Китайском море особняк», побывать в шале в Доломитовых Альпах и во флорентийском палаццо. Вся эта роскошь принадлежала ему, и она слышала и о другой подобной недвижимости. Ее внимание привлекла вторая часть фразы.

— Вы сказали «подальше»?

— И значительно, но все равно в пределах Англии.

Она почувствовала легкий укол разочарования, но сдержалась, удивленная резкостью его ответа и тем фактом, что в Англии еще существуют по-настоящему далекие уголки.

— От вас требуется вести себя сдержанно. И производить нужное впечатление на местных. Только и всего.

Актриса улыбнулась. Она умела производить впечатление — природный дар.

— Все то же, и роль, и костюмы?

— Само собой.

На этом месте собеседование, как правило, подходило к концу, но в этот раз она все же не смогла подавить любопытство:

— А где именно в Англии?

— В Ротервирде.

В ее взгляде мелькнуло изумление.

— Но ведь местные к себе никого не пускают. Они живут отдельно, они другие.

— Видимо, я являюсь исключением.

— Исключением являются ваши деньги.

— Тоже правда — наемные стекольщики, реставраторы по дереву, укладчики и штукатуры влетели мне в копеечку. Приготовьтесь играть хозяйку елизаветинского поместья. — Он поднялся, прежде чем продолжить, сделав жест, означающий «больше никаких вопросов». — И еще одна деталь — сумеете изобразить материнский инстинкт?

«Изобразить материнский инстинкт» — его манера выражаться наводила на неприятные размышления. Актриса кивнула, прекрасно понимая, что ее красота не производит на него никакого впечатления. Их общение всегда оставалось чисто деловым.

Он сжал ее ладонь своей холодной рукой — запястье птичье, зато хватка железная.

— Тогда договорились, — заключил он, передавая ей чек с авансом — колоссальной суммой за то, чтобы играть на публике жену, которой он никогда не имел в действительности.

2

Собеседование второе — мальчик

Мальчик стоял на выходе из станции Воксхолл, повернувшись лицом к мосту, ведущему через мозаику автодорожных полос, пешеходных светофоров и автобусных остановок. Стоял жуткий холод, и в 6.20 утра было еще темно. По идее, он пришел вовремя. Он коснулся пальцами лежащего в кармане складного ножа. Если клиент окажется каким-нибудь извращенцем, ему придется за это дорого заплатить.

Не удостоив вниманием подземный переход, мальчик принялся перепрыгивать через ограждения. Молодой полицейский, которого насторожил его потрепанный вид, двинулся к нему. Заметив выпуклость в кармане его куртки, полицейский подумал было, не задержать ли мальчишку, но в конце концов решил не связываться с ним. Он находился за пределами своей юрисдикции, к тому же один.

Нарисованный от руки план указал мальчику путь в направлении речного квартала к западу от моста; инструкции предписывали ему «нажать П» на двери дома, добравшись до места назначения. Мальчик огляделся — богато, богаче некуда. Он опасался, что «П» будет означать парковку, а у него не было ни малейшего желания забираться в машину к незнакомцу, но эту «П» он обнаружил в стройном ряду серебристых кнопок. Страх сменился приятным волнением. Он нюхом почуял выгоду. На него обратил внимание какой-то богач. Возможно, общество считало его жертвой обстоятельств, но на самом деле он никогда не был жертвой. Плохая репутация давала свои преимущества: вот и сейчас очередной тупица решил его облагодетельствовать.

Он нажал на кнопку и услышал плавный голос из решетки динамика: «Направляйся к лифту. Когда дойдешь, еще раз нажми П».

Дверь со щелчком открылась. Там, где мальчик вырос, лифты были редкостью, а те, что имелись, уж точно никогда не работали. В лифтах назначали встречи, заключали сделки и рисовали граффити. Этот лифт был застелен ковром с ворсом по щиколотку и украшен фигурными зеркалами. Лифт бесшумно поднимался вверх, и, если бы не зажигающиеся и гаснущие кнопки с номерами, было бы невозможно ощутить, что он куда-то едет.

Наконец мальчик вышел в лобби и ахнул от захватывающего дух вида за окном: тусклый солнечный свет играл на речной глади среди просыпающегося перед ним города. Теперь на улицах появилось больше машин, изредка попадались велосипедисты. Над столом на уровне глаз висела картина с изображением той же реки, залитой вечерним светом, с небольшой надписью на медной пластинке: «Моне, 1901». Чуть ниже картины на мальчика в упор глядела бронзовая лягушка.

Он не ошибся в своих подозрениях. За ним следили. В другом помещении над телескопом склонился мужчина с кожей бледной, почти как у альбиноса, коротко стриженными серебристыми волосами и высоким лбом. Лицо его избороздили тонкие морщинки, будто его обработали каким-то редким антивозрастным средством. Еще у незнакомца были длинные, почти как у скелета, руки и ногти с маникюром. Индийского стиля пиджак, темные брюки и шелковая рубашка с открытым воротом соответствовали непринужденной элегантности всего пентхауза. Мальчик не догадывался о том, что хозяин лично подбирал картины и мебель, поскольку с неодобрением относился к богачам, которые обращались к консультантам, когда требовалось проявить хороший вкус.

Мужчина протер линзу телескопа, закрыл ее футляром и повернулся к камерам внутреннего наблюдения. Мальчик, конечно, сущий варвар, но его осанка и лицо вселяли надежду. Незнакомец нажал на кнопку внутренней связи:

— Проведите его сюда. И заберите нож.

Охранник выполнил приказание, и мальчик особенно не сопротивлялся: он знал, когда не стоит с кем-то связываться. Его проводили в офис, где на стеклянном столе выстроилась шеренга компьютеров. Рядом с современным оборудованием виднелись старинные предметы и картины, которые не говорили мальчику ни о чем, лишь об очевидном богатстве. Увидев его, хозяин вскочил с кресла, и мальчик тут же изменил свое мнение: этот человек уж точно не занимался благотворительностью. Губы незнакомца искривились в бессердечной ухмылке.

Сбитый с толку, мальчик попытался принять защитную стойку.

— И что я тут забыл?

Он привык играть в гляделки с такими людьми — адвокатами, окружными судьями, детскими психиатрами, социальными работниками, полицейскими, конкурентами по району, — но именно этот беспощадный взгляд выдержать не смог. Хуже того, мужчина продолжал молчать.

Мальчик также привык общаться с людьми, которые всегда говорили по существу: «двадцатка, два кило, виновен или не виновен, кого порезать»; деловые беседы.

Когда голос все же прозвучал, он оказался таким же твердым, как и рукопожатие:

— Может, хочешь чего-нибудь выпить?

— Я сюда не пить пришел.

— Тогда принесите мне чашечку кофе, — сказал старик, — умеренно сладкого. И миндальное печенье для нашего друга — без напитков. — Секретарь вышел из комнаты. — Я благодарен тебе за визит, — продолжил мужчина.

— Так зачем я вообще сюда пришел?

— Присядь, пожалуйста.

Мальчик послушался, про себя отмечая, что оба подлокотника кресла увенчивала резная голова какого-то хищника.

Внимательно изучив лицо собеседника, мужчина вновь изобразил нечто напоминающее улыбку: похоже, результат его удовлетворил.

— Зачем ты сюда пришел? Справедливый вопрос. Можешь считать, что тебе предстоит скорее играть роль, чем выполнять задание.

Мальчик терпеть не мог пустопорожней болтовни. Крылья его носа подрагивали из-за маслянистого аромата, исходившего от волос старика.

— Будешь играть роль — понял?

— Понятия не имею, о чем вы.

Мужчина поднес к лицу листок со списком обвинительных приговоров мальчишки — места, даты, характер правонарушений и решения суда.

— Выдавал себя за другое лицо с целью обмана; подделка, вымогательство, мошенничество… — Список растянулся на несколько страниц — безнравственная смесь вранья и жестокости.

Мальчик решил изобразить жертву:

— Мне ж самому нелегко пришлось. Какой у меня выбор, верно?

— Выбора было предостаточно. Просто тебя смогли поймать.

Теперь мальчик окончательно понял, что здесь его будут использовать, а не спасать.

— Ну и чего вы тогда хотите?

— Я потерял кое-что редкое и ценное. Тебе нужно знать лишь то, что с тех пор прошло много-много лет.

— Тогда вы должны будете хорошенько заплатить.

— Я ничего никому не должен.

Вошел секретарь с подносом, и комнату заполнил аромат свежайшего миндального печенья. Мальчик тут же схватил одно. Хозяин последовал его примеру, но с непринужденной элегантностью.

— Если денег мне здесь не светит… — начал мальчик с набитым ртом. Старик не торопясь сделал глоток кофе.

— Ты готов отклонить мои условия, даже не выслушав их?

Мальчик прикусил губу.

— Ну сколько тогда? — спросил он.

— Достаточно для моего сынка.

Моего сынка! Мальчик подавил рвавшийся из горла возглас удивления. Может, в конце концов…

— И это… сколько?

— Речь идет о тысячах.

В голову мальчику пришло пафосное выражение: «Сын и наследник».

— А свои дети у вас есть?

— К несчастью, мы с женой не были благословлены этим даром.

Значит, ищет сына. Но почему выбрал именно его?

— А как насчет моего инспектора по надзору?

— Мы уже подготовили бумаги об усыновлении. Тебе осталось только подписать.

— И все это ради того, чтобы найти… Что именно вы хотите найти?

Этот вопрос старик проигнорировал.

— Тебе придется измениться — новое имя, новая одежда, новый голос.

Учитывая, что наниматель так ничего и не сказал по существу, разговор угрожающе быстро принял серьезный оборот.

— А что, если я откажусь?

— Сначала откажись, тогда и узнаешь.

— Кантоваться будем тут?

— Да, пару месяцев, пока не приведем тебя в должный вид, а потом уедем в городок в глубинке. Ты еще никогда не был на природе. А опыт — это разновидность власти, Родни.

— Что еще за Родни?

— Имя Родни ему подойдет, как думаешь? — спросил старик у своего секретаря и добавил: — Для работы тоже сгодится.

— Совершенно верно, сэр Веронал, — согласился секретарь.

Сэр Веронал! С сэрами мальчику еще не доводилось встречаться, как, впрочем, и с Вероналами.

— И зачем вы это делаете? — поинтересовался мальчик.

— Я — филантроп, — пояснил сэр Веронал. — Люблю отдавать.

«Но не без того, чтобы сначала взять свое», — подумал мальчик.

— И когда я делаю щедрые предложения, то предпочитаю получать на них ответ.

Выбор был очевиден, но мальчика донимало желание переиграть противника.

— Наверное, в этом что-то есть, только сначала объясните, что мне искать.

Морщины на лице сэра Веронала внезапно углубились и стали напоминать шрамы.

— Нечто такое, что всегда остается с тобой, даже если исчезает. В моем случае эту вещь похитили. — Сэр Веронал поднялся. — Естественно, без определенных условий не обойтись. Насилие, как правило, является свидетельством поражения. Как пишут на упаковках с лекарственными препаратами: использовать строго в соответствии с указаниями врача. И помни, я нанимаю тебя для того, чтобы ты стал моими ушами — в школе, на улице и в любом другом месте.

— В школе?

— Дети на самом деле знают больше, чем кажется взрослым, но им не хватает сдержанности. — Сэр Веронал улыбнулся: такое слово, как сдержанность, могло показаться мальчику непонятным. — Я хочу сказать, что нужно держать рот на замке. Тебе следует научиться втираться в любое общество.

В комнату изящной поступью вплыла красивая высокая женщина средних лет с мраморно-белой кожей и темными волосами, скрепленными сзади золотой заколкой. Ее глаза имели удивительный фиолетовый оттенок, а осанка наводила на мысли, что она долго училась держаться с предельной элегантностью.

Она говорила тихо, но удивительно четко:

— Добро пожаловать домой, Родни.

— Это — леди Имоджен, — пояснил сэр Веронал.

Родни робко протянул руку для рукопожатия, в то время как сэр Веронал позволил себе еще одну улыбку. Дикого жеребенка наконец оседлали.

— Нам нужен хорошо воспитанный английский мальчик с шармом и без всякой заносчивости. Для начала придется тебя приодеть. А затем поработаем над твоей речью.

Мальчик послушно кивнул. Похоже, его благодетели — люди ненормальные, а значит, подходящая добыча. «Просто подыграй им, — сказал он себе, — просто подыграй».

3

Собеседование третье — учитель

Карьера Джоны Облонга на поприще учителя истории в общеобразовательной школе Мосс Лейн — его первом месте работы — была феерической, но недолгой. На вопрос, что случилось с предыдущим учителем, директор школы опустил взгляд на свои ботинки и промычал: «Сбежал в Австралию».

И очень скоро Облонг понял почему. Класс выделялся тем, что здесь разговаривали на семи отличных от английского языках, кроме того, мог похвастаться наличием трех хулиганов и четырех учеников, чьи родители с опаской относились к любым знаниям, которыми не владели сами.

А еще нужно учесть и внешность самого Облонга, не лицо его, довольно располагающее, но странные тонкие и непропорционально длинные ноги. К несуразному телосложению прибавьте неуклюжесть, которая могла показаться привлекательной в других обстоятельствах, однако не способствовала поддержанию дисциплины в аудитории.

Начал Облонг за здравие. Реконструкция Великого Пожара 1666 года⁴ путем поджога картонного макета города на школьной стоянке возбудила небывалый доселе интерес к давнему прошлому Англии, однако вскоре этому фимиаму суждено было развеяться. Его задумка с разделением класса на группировки Алой и Белой Розы⁵ закончилась тем, что были разбиты два окна, а представление короля Кнуда⁶ привело к потопу.

Традиционные методы не принесли лучших результатов. Проведя три минуты у доски, Конвей, главарь банды «Вивернские акулы» и известный ниспровергатель любых сторонних авторитетов, прервал учителя словами:

— Может, лучше о кубке мира поговорим?

— Он не относится к области исторических наук.

— Это еще почему?

— Потому что чемпионат еще не закончился.

— А как насчет прошлогоднего?

— Ску-ко-та, — затянули две девочки за первой партой.

— Этого нет в учебном курсе.

— Да он ничё не знает! — рявкнул Конвей. — Облонг не в курсе, кто победил.

— Бразилия? — наугад сказал Облонг.

Отовсюду послышался гогот.

Водяная бомбочка Конвея шмякнулась Облонгу на плечо, и что-то сломалось в тонкой учительской психике. Облонг схватил со стола пластмассовый кувшин с водой и вылил его содержимое на голову Конвею в тот самый момент, когда в класс зашел школьный инспектор. Предчувствуя скорую судьбу учителя, всю оставшуюся часть урока класс провел в идеальной дисциплине, а затем каждый шкодник извинился (крайне многословно), в том числе Конвей.

На бирже труда Облонга считали либо излишне, либо недостаточно квалифицированным во всех сферах, кроме преподавания, где отсутствие хоть какой-нибудь рекомендации почиталось смертным приговором.

Стоявшая за стойкой женщина вручила ему потрепанную копию «Образовательного приложения» «Таймс» и с вежливой улыбочкой пояснила: «Никогда не знаешь, где повезет».

Он истратил два фунта из своих стремительно сокращающихся сбережений на маленький капучино и отправился в соседний парк. «Образовательное приложение» показывало большой спрос на специалистов прикладных наук и еще больший — на рекомендательные письма. Он мужественно дочитал до последней страницы раздела объявлений, где наткнулся на заметку в квадратной черной рамке, которая гласила: «РОТЕРВИРДСКОЙ ШКОЛЕ требуется учитель истории. ТОЛЬКО Новое время. Резюме, фото и рекомендации не обязательны».

Как и все, Облонг был наслышан о долине Ротервирд и одноименном городке, который, благодаря некоему причудливому стечению исторических обстоятельств, оказался автономией и не подчинялся ни парламенту, ни епископу — вообще никому, кроме собственного мэра. Было ему известно и о том, что Ротервирд славился враждебным отношением к внешнему миру: все путеводители настоятельно отговаривали от посещения города; история графства замалчивала все, что касалось этого места. По всему выходило, что это какая-то афера, — так заключил Облонг.

Тем не менее в то утро он все же отослал заявку, в которой отметил собственное желание «преподавать своим подопечным все исключительно новое, ничего избитого, никакого старья».

Каково же было его изумление, когда ему пришел незамедлительный ответ:

Дорогой мистер Облонг!

Нас крайне впечатлили Ваши взгляды и выбор приоритетов. Просим Вас прибыть для прохождения собеседования после Нового года, в 4 часа пополудни 2 января (перед началом учебного семестра в период каникул). Поездом Вы доберетесь до городка Хой; дальнейшая логистика путешествия лежит на Вашей ответственности.

Искренне Ваша

Анджела Тримбл,

школьная привратница

Он проверил расписание поездов в поисковике и убедился в том, что сообщение с городом Хой было отличным. Станция оказалась на удивление старомодной, здесь даже любовно сохранили семафорную будку. Облонг остановил такси.

— В Ротервирд машины не пропускают, — ответил таксист и улыбнулся беззубой улыбкой.

— Но у меня назначено собеседование на четыре.

— Серьезно, в Ротервирде? Ты у нас, значит, архангел Гавриил?

— Я учитель.

— Учитель чего?

— Истории.

Таксист вновь изобразил ухмылку.

— Сядь на автобус до двенадцатимильного столба, а потом на шарабан.

— А почему я не могу взять такси?

— Шарабан приедет к автобусу, ни за какими такси заезжать он не будет. Извини, приятель, но Ротервирд — это особая песня. Автобусная остановка вон там.

Над обычной табличкой с расписанием автобусов была прикреплена еще одна: «Автобус сообщается с шарабаном до Ротервирда, остановка по требованию». Автобус, старый минивэн «Фольксваген», приехал через несколько минут.

— Ты садишься или как? — грубо прокричал водитель из окна. Облонг забрался внутрь.

Минивэн шустро мчался по холмам и проселочным дорогам до тех самых пор, пока не подъехал к огромному раскидистому дубу, закашлявшись после особенно долгого подъема. Облонг огляделся по сторонам. Ничего примечательного он не заметил. Водитель ткнул пальцем в направлении дерева:

— Вот это и есть двенадцатимильный столб, вон там начинается Ротервирдская долина, а с тебя, дружок, шесть фунтов.

Облонг расплатился. Минивэн исчез в облаке дыма, чтобы вернуться туда, откуда приехал.

Холмы со всех сторон освещало холодное зимнее солнце, и лишь лежащая внизу долина пряталась в тумане. Он стоял на краю гигантского котлована, на дне которого, притаившись, ждал Ротервирд, а в нем — собеседование.

Тот факт, что город так отчаянно сопротивлялся засилью современного транспорта, но вместе с тем настойчиво искал именно современного историка, показался ему занятным. Он услышал какой-то треск, а затем раздавшийся из ниоткуда голос, глубокий глухой бас, и обрывки песни:

Не всяк тот, что в бархат разодет, хорош,

Дитя мое!

Остерегайся тех, кто алчет серебра, не дерева,

Дитя мое…

Из дымки вынырнуло необыкновенное средство передвижения, напоминающее одновременно велосипед и легкий экипаж и приводимое в движение с помощью педалей, поршней и сообщающихся цилиндров. Сзади над двойной скамейкой нависал сложенный в несколько слоев козырек из брезента. Лицо водителя скрывали защитные очки, зато гриву огненно-красных волос спрятать было просто невозможно. На боку шарабана вычурным шрифтом, зеленой и золотой краской, было написано следующее: «Компания земельных и водных ресурсов братьев Полк», а чуть ниже виднелась приписка мелкими буквами: «Владельцы: Б. Полк (на суше) и Б. Полк (на воде)».

Проведя жирными пальцами по переду рубахи в масляных пятнах, водитель представился как Борис Полк.

— На семь минут опоздали, прошу прощения. Контакты отсырели, да еще видимость нулевая.

— Еще только три…

— Время равняется расстоянию, деленному на скорость. Не стоит путать меня с Бертом — мы хоть и близнецы, но он появился на пять минут раньше. Я — изобретатель, он — администратор; у него есть детишки, а у меня нет; я выбираю землю, а он предпочитает воду, что, в общем, занятно, потому что…

— У меня назначено собеседование — мое единственное собеседование…

— Собеседование! — воскликнул Борис и даже снял защитные очки, чтобы получше приглядеться к пассажиру. — Со мной такого не случалось с того самого лета… Оно еще было дождливым, в каком же году?..

— Собеседование назначено на четыре часа. — Облонг красноречиво взглянул на наручные часы. — На четыре, мистер Полк, а тут уж меньше часа осталось.

— Да что вы? Время равняется расстоянию, деленному на скорость, — это то же самое, что сказать, будто никакого расстояния и быть не может, особенно если вы будете продолжать тут стоять столбом, потому что в таком случае скорости не набрать.

Мистер Облонг поспешно забросил свой чемодан на заднее сиденье и уже собирался последовать за ним, но Борис продолжил:

— Мой дорогой друг, сегодня вы будете помощником водителя, а уж никак не пассажиром. Мы в «Компании водных и земельных ресурсов братьев Полк» энергию зря не тратим. Если крутишь педали, как трещотка, то машинка как трещотка и скачет.

— Верно, — согласился Облонг.

— Запатентованная мной вакуумная система создает тягу — и без всякого тебе машинного грохота, прошу заметить, — создавая, таким образом, напряжение на поперечной обмотке, и…

— А не лучше ли нам уже…

— Аванти!

Характер Облонга определял ген невозмутимости, о чем свидетельствовала его родословная, состоявшая из мелких дипломатов (тех, что обычно каллиграфическим почерком составляют планы размещения гостей за столом, при этом никогда не принимая решений по текущим делам). Тем не менее время от времени в роду давала о себе знать хромосома авантюриста, как вышло, к примеру, с Одноухим Облонгом, пиратом, которого в 1760-х годах повесили французы. И теперь в потомке Одноухого всплыла та же глубоко спрятанная жажда приключений, а причиной тому послужили головокружительная скорость, гул и грохот вакуумной системы, а также склонность Бориса отпускать две из четырех педалей на крутых поворотах. Атмосферу сказочной карусели усиливал туман, лишь время от времени рассеивавшийся и приоткрывавший проносившиеся мимо пейзажи. В такие редкие мгновения взгляд Облонга выхватывал участки живой изгороди, фруктовые сады и ряды виноградников, а в один особенно удачный миг — даже окруженный рекой город, за стеной которого возвышался лес башен всевозможных форм и размеров.

Солнце уже спешно скрывалось за горизонтом, когда шарабан наконец со скрипом затормозил. Снизу от реки, подобно дыму костра, поднимался туман.

— Это — старик Ротер, — пояснил Борис.

Мост угрожающе исчезал в темноте, но, судя по размытым пятнам желтого оконного света за ним, вел к городу.

Облонг выбрался из шарабана.

— Сколько с меня?

— Нисколько, и желаю удачи, а еще постарайся быть собой.

Поощрительно взмахнув рукой, он направил Облонга вверх по мосту, неровная брусчатка которого выворачивала Облонгу ноги. С парапета на него таращились высеченные из камня мифические птицы и звери. У самого верха мост резко сворачивал влево и опускался к неприступного вида воротам с опущенной решеткой. Ротервирд был построен так, чтобы не впускать врагов внутрь — и не выпускать местных наружу.

Облонг кричал и махал руками до тех пор, пока решетка с лязгом не взмыла к зубчатым стенам. В открытой арке ворот показалась широкая, уходящая на север улица, которая, согласно указателю, называлась Голден Мин.

На деревянной скамье у въездных ворот сидела статная блондинка и, во что трудно было поверить, читала при свете газовой лампы, висевшей на изящном крюке у нее над головой. При виде Облонга блондинка поднялась. «Ей должно быть немного за тридцать, — решил Облонг, — и дама она серьезная».

— Полагаю, что вы — Джона Облонг, — произнесла она глубоким голосом и не терпящим фамильярности тоном.

— А вы, должно быть, Анджела, школьная привратница, — догадался Облонг.

— Для вас — мисс Тримбл, — сказала она и добавила: — Чудовищный вечерок! — будто налагая ответственность за это обстоятельство на Облонга.

Облонг услышал тихий, но весьма отчетливый звук скрипки, на которой кто-то с большим апломбом репетировал сложнейшее арпеджио.

— Серьезная музыкальная подготовка, — заметил он, пытаясь завоевать ее расположение.

— У нас сильны во всем — в конце концов, это, знаете ли, Ротервирд.

Облонг бросил взгляд на часы, но этот жест не произвел на нее впечатления.

— Вот вам и урок современной истории: вечно бежите впереди паровоза. Пока вас не взяли, в школу вам вход заказан, и пока не подписан контракт, частью учительского состава вы не являетесь. — Она распахнула дубовую дверь у себя за спиной. — И помните, что мы с особенной тщательностью подходим к преподаванию истории.

Она провела Облонга через ворота и дальше по каменному переходу ко второй дубовой двери, обшитой поперечными балками, в которых торчали шляпки ржавых гвоздей. Затем приподняла дверной молоток в форме гротескной морды и отпустила его.

— Прошу, входите, — произнес обнадеживающе дружелюбный голос.

Большой стол был плотно придвинут к ближайшей стене. Над ним висел график дежурств часовых. Облонг оказался перед двумя стульями, обращенными к нему и, судя по остальным предметам в комнате, скорее всего, принесенными сюда специально по случаю. Оба стула были заняты, на одном сидел низенький, круглый как шар мужчина с маленькими глазками и гладкими черными волосами; на втором разместился высокий угловатый господин с заостренным лицом, лысиной на затылке и кустистыми белыми бровями. Коротышка был одет дорого; о высоком господине, вероятно, когда-то можно было сказать нечто подобное, но теперь его одежду постеснялся бы выставить на продажу и приличный магазин подержанных вещей. Облонгу показалось, что эти двое друг друга недолюбливают.

Напротив стульев стоял табурет. Коротышка жестом указал на него, и Облонг сел. Он почувствовал себя, словно на скамье подсудимых.

Высокий господин протянул ему руку и представил коротышку:

— Это мистер Сидни Сноркел, наш мэр. Он любит контролировать назначения наших сотрудников. Меня зовут Ромбус Смит, я — директор школы Ротервирда.

— Мы в нашем городе крайне ответственно подходим к образованию молодого поколения, — маслянистым голоском с легким присвистом заметил Сноркел. — Мы предпочитаем учителей узкой специализации. Химики не должны преподавать французский язык. Учителя физкультуры не вмешиваются в дела географов. А преподаватели современной истории…

— …преподают исключительно современную историю, — вставил Облонг, припоминая тон объявления.

— Как в классе, так и за его пределами, — произнес Сноркел, прежде чем забросать испытуемого градом вопросов: — Есть ли у вас семья?

— Нет.

— А хобби?

— Я сочиняю стихи.

— Надеюсь, не историческую поэзию?

Облонг отрицательно помотал головой.

— Вас печатают?

— Пока что нет.

Сноркел кивнул. Литературное фиаско Облонга в данный период времени, по-видимому, говорило в его пользу.

— И это занятие без остатка поглощает все ваше свободное время?

Облонг снова кивнул.

— Понимаете ли вы, что должны преподавать исключительно современную историю и никакой другой?

— Держаться в рамках предмета, я понимаю.

— Есть ли у вас какие-нибудь вопросы к нам? — вежливо спросил Смит.

— Вопросы? — эхом повторил за ним Сноркел, но у него это вышло нетерпеливо, будто он уже принял окончательное решение, особенно не интересуясь профессиональной квалификацией Облонга как историка или учителя (между двумя этими понятиями, естественно, существует большая разница).

Облонг задал вопрос о жилье — учителю предоставлялись комнаты без дополнительной арендной платы, да еще и с уборщицей. Он спросил о еде — завтрак и обед также были дармовыми. Он спросил о жалованье, которое оказалось довольно щедрым, хоть и выдавали его в валюте Ротервирда. Он спросил о сроках.

Сноркел ответил на этот вопрос так же, как отвечал на все остальные:

— Семестр начинается через десять дней — вам нужно будет приехать за четыре дня до этого, чтобы успеть устроить свои дела. Вы станете классным руководителем в четвертом классе, помимо этого будете преподавать современную историю всем остальным классам. — Сноркел поднялся. — Этот парень подойдет, — заключил он и, обращаясь к Облонгу, прибавил: — Хорошего вечерочка — сегодня к ужину я жду очень важных гостей.

В комнату вошла мисс Тримбл, помогла мэру облачиться в безупречно сшитое пальто из верблюжьей шерсти, после чего оба покинули помещение.

Ромбус Смит прикрыл за ними дверь.

— Вы, конечно, можете отказаться, но я бы на вашем месте не стал. Мистеру Сноркелу очень трудно угодить.

— У меня еще никогда не было собеседований с мэрами.

— Это цена, которую нам приходится платить за то, чтобы не сталкиваться со всякими идиотами из Вестминстера.

— Неужели он приходит ко всем?

— Нет, что вы. Дело в том, что учитель современной истории — это политическое назначение.

— Простите?

— Интерес к прошлому является вашей специализацией, а нам запрещено изучать давнюю историю — запрещено законом.

— Почему же?

— Ха-ха, неплохая шуточка — чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось бы изучить давнюю историю, верно? Так что зарубите себе на носу: у нас следует держаться Нового времени, начиная с 1800 года и дальше, таковы правила, и никогда не касайтесь истории Ротервирда, которую вам в любом случае не следует знать. А теперь, мой мальчик, отвечайте: вы согласны или хотите взять еще несколько минут на размышления?

У Облонга не было ни единой альтернативы, к тому же он твердо верил в старую истину о том, что у хорошего директора плохой школы быть не может. И он согласился.

— Ну и отличненько! — воскликнул Ромбус Смит, горячо пожав ему руку. — Я придерживаюсь того мнения, что представители естественных наук учат, а мы, гуманитарии, воспитываем. Согласны?

Облонг вяло кивнул, тем временем директор, порывшись в ящиках, выудил из них пару оловянных кружек и большую бутылку с надписью «Особое крепкое старины Ферди».

— Страшная это работа — стоять на страже. Только это и спасает от полного безумия.

Пиво и правда оказалось запоминающимся: с землистым привкусом и шлейфом из нескольких ароматов. Ромбус Смит поднял свою кружку, произнося тост:

— За счастливое будущее в школе Ротервирда!

— Мое… счастливое… будущее, — неуверенно поддакнул Облонг.

Директор открыл окно и выглянул на улицу. В его памяти, порой непредсказуемой, но при этом фотографически точной, всплыло несколько смутных литературных отрывков, связанных с туманом.

— Какой автор, по-вашему, лучше всех описывал погоду? — спросил он, прикрывая окно.

— Шекспир.

— А вот я предпочитаю Конрада⁷. Морские волки погоду хорошо чувствуют. А какая у вас любимая строка?

Облонг помедлил.

— Как насчет Марка Твена? «Климат — это то, чего ты ожидаешь, а погода — то, что получаешь на деле».

Разговор продолжался в том же духе, и Облонг постепенно растаял, проникшись любовью Ромбуса Смита к английскому роману девятнадцатого века. Между цитированием произведений директор делился другими мелкими подробностями. Облонгу предстояло стать учителем дневной школы, которая принимала лишь детей из города и близлежащих окрестностей.

— Думаю, уровень будет повыше того, к чему вы привыкли… Они не дадут вам расслабиться, — прибавил он.

Бориса вместе с его шарабаном Облонг обнаружил там же, где покинул.

— Значит, получили место.

— Как вы узнали?

— По неуверенной походке.

По дороге наверх Борис уже не так активно крутил педали, и поршни двигались более плавно, отчего дорога назад казалась спокойнее, но только до тех пор, пока едва не случилась катастрофа. Шарабан как раз сбросил скорость перед крутым поворотом на подъезде к двенадцатимильному столбу, когда в поле зрения внезапно возник огромный черный лимузин с включенным дальним светом. Борис взял в сторону и схватился за ручку тормоза; шарабан закружился в конце концов встал поперек дороги. Черная машина завизжала тормозами и остановилась.

— Что это еще за чертовщина? — завопил Борис.

— «Роллс», — заикаясь, ответил Облонг.

— Мне плевать, пусть хоть пылающая колесница Ильи-пророка, по ротервирдским дорогам так не носятся.

Борис зашагал в сторону машины, а оттуда показалась высокая фигура уже немолодого человека, который с удивительной грацией двинулся навстречу Борису.

— Ты вообще знаешь, зачем придумали сигнал? — В голосе мужчины не отражалось ни малейших эмоций. Его наряд блистал той же роскошью, что и машина. — Пошел прочь с дороги, если не хочешь, чтобы я тебя с нее сбросил.

— Это меня-то сбросить?..

Мужчина вернулся к машине, после чего та завелась и покатила вперед. Борис едва успел осознать всю серьезность угрозы. Он переключил передачу, дал задний ход и съехал на луг прежде, чем «роллс-ройс» набрал скорость и скрылся.

Облонг заметил, что на радиаторе автомобиля вместо привычной серебряной богини красовался позолоченный горностай.

— Сроду такого не было, сроду…

Затем все вернулось на круги своя. Автобус до Хоя уже поджидал у столба вместе с тем же неприветливым водителем. Мистер Облонг помахал Борису Полку на прощание. С дальнейшим изучением Ротервирда можно было повременить.

Родни Сликстоун сидел на заднем сиденье между своими так называемыми приемными родителями. Его мало привлекала сельская местность, а мысль об ужине с мэром и того меньше, но машина все изменила — одного ощущения и запаха кожи, вида полированных поверхностей и звука хищного урчания мотора оказалось достаточно. А когда сэр Веронал согнал с дороги тот смехотворный драндулет, мальчик еще больше утвердился в мысли, что этот человек достоин того, чтобы его слушаться.

У актрисы по этому поводу возникли другие соображения. Она никак не могла понять, почему ее работодатель так фанатично одержим Ротервирдом. Все уже давно и прекрасно знали, что город является очевидным анахронизмом, а его обитатели питают не поддававшуюся объяснению неприязнь к внешнему миру. Мальчик ей не понравился, и она с неохотой изображала жену сэра Веронала, когда пришлось подписывать бумаги об усыновлении, цель которого была ей также неясна. Вместе с тем она любила разыгрывать драму подлинной жизни, предстоящие сцены которой, подобно простирающемуся внизу городу, продолжали оставаться скрытыми.

Борис Полк припарковал шарабан в одном из сараев «Компании водных и земельных ресурсов братьев Полк» и в расстроенных чувствах поспешил через двор к своим комнатам. Чужаки редко заглядывали в Ротервирд, а когда это случалось, вели себя с должной мерой страха и уважения. Но от водителя «роллс-ройса», наоборот, веяло некой привилегированной надменностью. Здесь могло быть лишь одно объяснение: Борис только что повстречался с новоявленным владельцем поместья, хотя ему и трудно было представить, зачем какому-то чужаку понадобилось вкладываться в недвижимость там, где он ни с кем не был знаком. Бориса тревожил сам факт того, что поместье снова откроет свои двери.

В городе никто не знал о прошлом Ротервирда, но в долине среди деревенских тайны передавались из поколения в поколение. В частности, сейчас Борис подумал о скрытном соседе своего друга, пивовара Билла Ферди, которого все называли по фамилии — просто Ференсен. На чердаке Борис держал единственного (во всех смыслах) почтового голубя Паньяна — прихвостни Сноркела на корню пресекали любое сообщение между городом и деревней, а мэрия относилась к жителям последней с величайшим недоверием.

Он черкнул Ферди короткую записку:

Ферди, передай Ференсену, что я, кажется, встретился с новым владельцем поместья — и эта встреча вызывает неподдельное беспокойство. Борис

Он поместил свернутое сообщение в крошечный футляр, который закрепил на ремешке на груди у Паньяна. Взлохмаченный вид птицы абсолютно не соответствовал ее острому уму. Ей достаточно было просто прошептать имя Ферди. В записке не содержалось ни просьбы дать совет, ни предположений о дальнейших действиях. Ответа он также не ждал. Деревенские трепетали перед Ференсеном, зато в город он никогда не ходил, и немногие там даже догадывались о его существовании. Тем не менее, поделившись своей тревогой, Борис с легким сердцем отправился спать.

4 Большой пожар в Лондоне — наименование пожара, охватившего центральные районы Лондона с воскресенья, 2 сентября, по среду, 5 сентября 1666 года. В пожаре сгорело 13500 домов, 87 приходских церквей (даже собор Святого Павла), большая часть правительственных зданий, крова лишилось более 70 тысяч человек. (Примеч. ред.)

5 Война Алой и Белой розы, или Война роз — серия вооруженных династических конфликтов между группировками английской знати в 1455—1485 годах в борьбе за власть между сторонниками двух ветвей династии Плантагенетов — Ланкастеров и Йорков. Символом сторонников Йорков была белая роза, Ланкастеров — алая. (Примеч. ред.)

6 Кнуд Великий (также Кнут; 994/995—1035) — король Дании, Англии и Норвегии, владетель Шлезвига и Померании из династии Кнутлингов. Участвовал в многочисленных морских набегах викингов. (Примеч. ред.)

7 Джозеф Конрад (псевдоним Юзефа Теодора Конрада Коженевского, 1857—1924) — английский писатель. Поляк по происхождению, он получил признание как классик английской литературы. Будучи моряком, большинство своих произведений посвятил морской тематике. (Примеч. ред.)

4

Продажа

Витрина магазина «Безделушки и мелочи» на улице Голден Мин, единственной антикварной лавки Ротервирда, была полна чудесных предметов, которые так и бросались в глаза прохожим. Голова гиппопотама взирала снизу вверх на ногу слона; викторианский микроскоп втиснулся между двумя тюрбанами; африканские копья ассегай свисали с переплетения снегоступов, а гигантская марионетка Повелителя Времени восседала на деревянной лошадке, при этом руки и коса марионетки поддерживались в воздухе леской, прикрепленной к потолку. Владелицей магазина считалась миссис Бантер, но по-настоящему заправляла здесь ее племянница Орелия Рок — именно она подбирала товар у старьевщиков и на гаражных распродажах во внешнем мире. Визуальное оформление витрины также лежало на плечах Орелии.

В ночь после собеседования мистера Облонга тетка с племянницей сидели у небольшого очага в подсобке магазина и сводили баланс проданных и приобретенных товаров, что являлось занятием крайне неприятным.

— Это чудище, — тонким голоском пропищала миссис Бантер, указывая на голову гиппопотама, — полный провал.

— Зато о нем все говорят.

— Сколько раз мне повторять? У нас магазин, здесь продают товары, а не обсуждают их. И запомни хорошенько: я не вмешиваюсь в дела только потому, что хочу дать тебе хоть какую-то работу. — Давно заученная речь была прервана стуком в дверь. — Скажи, что мы закрыты. Неужели люди не умеют читать?

В Орелии Рок чувствовалось что-то от цыганки, что-то одновременно притягательное и пугающее. Ее волосы были темными, длинными и вьющимися, а насыщенного цвета карие глаза светились хитростью. Мужчины восхищались ею издалека, но, к ее разочарованию, немногие решались подойти. Руки Орелии украшали медные браслеты, но сама она всегда ходила в потертых джинсах, футболке и довольно поношенном шерстяном шарфе. Миссис Бантер, напротив, была одета в джерси из чистого кашемира, а на ногах ее сверкали туфли из лакированой кожи. Она жила в престижном доме с башенкой в северной части города. Разница в доходах от бизнеса бросалась в глаза.

Орелия имела больше общего со своим покойным дядей Бартоломью Бантером, чем с его супругой. Бартоломью был братом ее матери, талантливым зодчим, который умело вплетал необычные объекты современной архитектуры в лабиринт ротервирдских домов, башен и переулков.

Овдовев, миссис Бантер всецело отдалась своим общественным амбициям, умудрившись проникнуть в круг приглашенных на суаре Сноркела, а также в «Ротервирдское общество защиты прибрежных территорий» — городскую благотворительную организацию, богатенькие члены которой о филантропии больше болтали, чем ею занимались. Мечтая открыть эксклюзивный бутик, миссис Бантер вложилась в пустующее помещение на улице Голден Мин, и тут оказалось, что в него придется инвестировать кругленькую сумму, да еще и оплачивать труд работников. Поэтому, когда ее осиротевшая племянница вернулась в Ротервирд и в качестве компромисса предложила открыть антикварную лавку, которой пообещала управлять за скромное вознаграждение и возможность жить в комнатах на верхнем этаже, миссис Бантер согласилась — с двухгодичным испытательным сроком. В конце концов, антиквариат традиционно привлекал зажиточных граждан. Несмотря на то что вкус Орелии чаще склонялся в сторону странных, а не антикварных вещей, магазин быстро перешел от состояния «сводить концы с концами» к чистой прибыли, и Орелия осталась, хотя культурные различия между нею и теткой никуда не исчезли, и миссис Бантер имела привычку появляться здесь лишь в тех случаях, когда к ним заглядывали клиенты повлиятельнее.

Орелии скоро должно было исполниться тридцать, и она все еще жаждала приключений, а потому не имела ни малейшего желания упускать таинственного посетителя. Заглянув в глазок входной двери,