Совок: Мемуары Лжеца

Автор Кевин МакКинни

СОВОК это вид крупным планом, глазами непосредственного участника, захватывающих событий времен перехода от Советского Союза к освобожденной России и ее возвращения обратно к сегодняшней тирании. МакКинни описывает свои более чем двадцатилетние похождения, во время которых он встречается с диссидентами, миллиардерами, главарями мафии, президента

• Язык: Русский
• Издатель: Sovok Book
• Дата выпуска: 12 апр. 2023 г.
• ISBN: 9798988040927

Предварительный просмотр книги

совок

Изображение на обложке было частью выставки итальянской художницы о романе Булгакова «Мастер и Маргарита». Про то, как она создала фотовыставку написано в главе «В Невесомости»

совок

Кевин МакКинни

«СОВОК» это вид крупным планом, глазами непосредственного участника, захватывающих событий времен перехода от Советского Союза к освобожденной России и ее возвращения обратно к сегодняшней тирании. МакКинни описывает свои более чем двадцатилетние похождения, во время которых он встречается с диссидентами, миллиардерами, главарями мафии, президентами, бюрократами и политическими лидерами. При этом он постоянно нарушает законы и правила, как и большинство людей, с которыми он встречается.

Объявив себя лжецом, автор вынуждает читателя сомневаться во всех и во всём. Центральной темой СОВКА, проводимой автором через личные истории, является то, что круг верных и честных друзей может обойти самые суровые правительственные постановления и победить преступные синдикаты. СОВОК можно отнести к разным книжным категориям, кроме одной: ординарной!

Содержание

Введение 1

Совок 3

Впервые в СССР 4

Ленинградский университет 8

Равнее других 18

Шоппинг по-советски 20

Разговор с будущей женой 23

Быть студентом в ЛГУ26

Назначить дату 32

Помощник фарцовщика 35

Притворяться студентом 40

Сдать кровь или депортация 43

Куски из Америки 44

СССР за Ленинградом 45

День революции в Ленинграде 50

Фил Донахью полезный идиот 55

Наступающий день свадьбы 57

Новый 1988 год 62

До свидания, ссср 63

Последний учебный год в GWU 64

Официант рядом с Белым домом 67

Физик Йельского университета 70

Консьерж в отеле 72

Появление летающей колабсы 76

Мания о перестройке 78

Зарождающийся культ 81

Встреча с Мариной в аэропорту 84

Бар «Стражи» в Джорджтауне 86

Выбор скачки или экзамен 90

Россия-причуда 92

Бизнес в СССР с хозблоком 97

Первая командировка в Москву 102

Уголовное колбасное дело 108

Из Болоньи в Будапешт 111

Выставка советского искусства 113

Советский джаз в студии принца 115

Нефтяной проект в Сибири 120

Марк Рич + Ко Аг 137

Беглец Марк Рич 141

Звёздный городок 144

Русский Дальний Восток 146

Первый маленький корпоратив 149

Портрет Ленина 150

На Восток 153

Из Звёздного до Львова 158

Табачная мафия в Москве 163

Лотерея паломничества хадж 164

Путч - попытка 171

Ограбление милицией 173

Переходный период 175

Тихоокеанский морфлот России 179

Бензин вопреки эмбарго 182

Мисс бюст / Мисс ноги 186

Текила! 188

Украинские воры зерна 189

Воры нефтяного оборудования 194

Танкер бензина 195

Граница с Северной Кореей 201

Измена? 203

«Заяц» пойман 205

Пьяный водитель и милиция 207

Строительная компания Макхю 210

Ночной поезд из Одессы в Москву 214

Нечестное казино 216

Собачьи бои 218

Охота на уссурийского тигра 219

Изгнан Марк Рич 222

У Ная: лучший бар в америке 224

Поехали 227

Джералд металз 230

Крыша 232

Джералд расширяется 234

Джекалоп в Питере 236

Цинк в Казахстане 237

Церемония приватизации 240

Ещё одна русская жена 243

Медьюк 246

Губернатор приморья уходит 249

Операция улыбка 252

Фейковый сюжет в США 254

В казахстане с губой 257

Солнцево 258

Оон «нефть за еду». Могилевич 260

Документальное надувательство 262

Факсовая угроза от пабло 266

Драка из Владивостока у меня дома в США 267

Алюминьевые войны 269

Убийство Пола Тэйтума 276

Поездка в краз 278

У кого запасной ключ? 282

Посольство США в Москве 284

Настоящая свадьба 291

Хорват в России 293

Уход Султана 296

Пабло уходит 297

Крым 298

Большой балет 299

От Краза 300

Гитлерина 303

Баллистика 307

Мистер Пах 309

Стрельба в Ранту ББФ 316

Марк Рич в новостях 318

Баллистика (прод.) 319

Проклятые таблетки 324

Предполагаемое задание 326

Келтик Рисорсез 330

Не совпадение 335

Путин душит свободу 336

Плохо составленный контракт 339

Золотой горизонт 341

Льгота такого домовладельца 343

Бар Бурбон Стрит 345

Сага Келтика (прод.) 347

Банкиру крыша нужна? 349

Мишень - Келтик 352

Эврика 354

Симон визенталь 356

Блекджек 359

Дикий человек 361

Первый концерт Крафтверка 363

Троица подала в суд 365

Дядя Даг- пионер 366

Конец главы в истории Большого театра 368

Сербский дипломат 370

Арест туристов в москве 371

В невесомости 374

Келтик 377

Продажа и исключение с биржи 380

Незаконченные дела 381

Первый Еврей в космосе 382

Встреча в Новом Орлеане 383

Техасец сделал вызов 384

Встреча в Каннах 387

Дагестанский боец 388

Фонд США - Россия 389

В Вашингтон с дочерью 391

Предыстория 392

Введение

«Совок» – это слово, которое в насмешку использовали жители СССР для описания той фантасмагорической реальности, которую сотворил в стране социализм. В буквальном смысле «совок» означает маленькую лопатку, но, когда его используют для обозначения СССР, в нём обыгрывается корень «-сов-» – как в слове «советский», и слово «совок» – это не комплимент.

Вначале я предполагал назвать эту книгу «Рассказы у барной стойки», поскольку она из таких рассказов и составлена. Темы рассказов варьируют от предельно серьёзных – таких, например, как массовое убийство, или многомиллиардные международные сделки, или криминальные синдикаты, - до вполне комических, таких как метание докторской колбасы в прохожих с балкона девятого этажа. В некоторых случаях серьезное и комическое переплетаются. Признáюсь, что эпоха телевизионных мини-сериалов заставила меня расширить перечень рассказанных историй.

Появление некоторых героев книги может на первый взгляд показаться ненужным, но я надеюсь, по крайней мере в некоторых случаях, показать, что жители нашей планеты несомненно взаимодействовали друг с другом и до Фейсбука. Иногда я буду упоминать некоторых людей для того, чтобы показать, как я благодарен им и помню то положительное влияние, которое они оказали на меня. То же самое относится к некоторым историям. Понятно, что не всё в книге будет одинаково интересно, но я надеюсь, что каждая глава найдет своих благодарных читателей. Если какая-то тема вам не по душе – перелистните несколько страниц, и Вы наверняка найдете для себя что-то любопытное, необычное или смешное.

Я не пытался объяснять все странности и особенности, которые, как я считаю, характерны для России и её культуры. Тем, кто в курсе, это было бы просто скучно… Но иногда я старался рассказать о тех гранях российской жизни, которые могли бы оказаться образовательно-полезными нероссиянам, в то время как знатоки России кивнули бы одобрительно: ведь у них, как и у меня, есть (надеюсь) высокое почтение к определенным сторонам российской жизни и, возможно, отвращение к другим.

Словом и делом моя мама внушала мне, что стоит искать и любить лучшее в каждой культуре, в каждом обществе, и дала мне понять, что люди всего мира внесли ценный вклад в развитие человечества. Ни один народ не владеет «монополией волшебства». Для моего отца обещание, данное человеком, было высшей ценностью. Да, он пил и играл в азартные игры, но, тем не менее, будучи трезвым, всегда держал слово, которое давал по пьяни. Он смотрел на мир как на стол рулетки – пока фишки в игре, шансы есть…

Некоторые люди, которым эти истории знакомы, предостерегали меня, чтобы я изменил имена, названия мест и даже сами события. После года обсуждения я всё же решил положиться на выражение, гласящее: «Стоимость свободы - вечная бдительность», а бдительность требует честного обзора. Сам я видел не так уж много, но некоторые истории могут помочь кому-то понять, что к чему.

Тем не менее в моем втором дисклеймере (отречении от ответственности) я объявляю всё это фантазией, перефразируя Достоевского в его предисловии к «Запискам из подполья». Моему читателю (как и любому) стоит всегда задаваться вопросом: «Это вымысел или правда?». Если же кто-то захочет отрицать события в книге, я отошлю его к своим дисклеймерам. А затем подмигну и скажу, что, возможно, всего лишь возможно, есть сводка документов, фильмов, фотографий и других доказательств – где-то там, в облаках (или в облаке, защищённом паролем). Того, что я исключил, гораздо меньше того, что включено в книгу, и значительное количество пороха я держу сухим.

Совок

(Мемуары лжеца)

Я врун. Я лживый человек. Нечестный я. Думаю, мой мозг страдает от хронической лживости. Впрочем, я ни шиша не смыслю в этой болезни. Я не учусь и никогда не учился, хотя уважаю науки и эрудитов.

Почти всё, что следует дальше, выдумано. Это вымысел фантастического баснописца. Считайте меня пиздоболом. Если имена некоторых персонажей совпадают с именами реальных людей, то это только совпадение. Зовите меня бароном Мюнхгаузеном.

Впервые в СССР

Вашингтон, Округ Колумбия. 1987 г.

В закрытом кабинете русского факультета Университета Джорджа Вашингтона, в нескольких кварталах от Белого дома, мы с администратором слушали по громкой связи мужской голос с сильным акцентом. Новость о том, что меня приняли в советский вуз, явно просочилась.

Когда вы приедете в Советский Союз, — говорил голос, — я хочу, чтобы вы кое-что сделали, а именно: женились, чтобы одна женщина могла переехать в Америку. Вы сделаете это? Я сказал Да без колебаний. Женщина, организовавшая телефонный звонок, схватила меня за запястье и прервала, покачав головой со страхом и недоверием. Выключив временно микрофон, она меня предупредила: Не соглашайтесь, не подумав сначала очень тщательно об этом. Я была в СССР. Это серьезное дело. За фиктивный брак вы можете попасть в тюрьму и там, и здесь.

Включив заново микрофон, я повторил, что согласен это сделать.

Теперь русский голос предупредил меня: Надеюсь, вы понимаете, что если вы скажете «да» сейчас, а позже решите отказаться, ваше решение, скорее всего, приведет к ее смерти или, в лучшем случае, разрушит ее жизнь?

Если я сказал, что сделаю, то сделаю. С того момента я считал себя помолвленным с женщиной, о которой ничего не знал, кроме её неудачного гражданства. Голос посоветовал мне никому ничего не говорить.

Вскоре выяснилось, что голос в телефоне принадлежал Аркадию Полищуку, советскому диссиденту-еврею, который в то время был корреспондентом радио Свободная Европа/Радио Свобода. Три года учебы у несгибаемых антисоветских профессоров помогли мне сформировать мнение, что советский режим был ничуть не менее гнусным, чем правительство нацистской Германии. Я был рад возможности помочь человеку, любому человеку, уехать оттуда. Именно поэтому я сразу же согласился на брак.

Полищук подготовил меня к тому, что ожидать в СССР. Американский мой мозг был не в состоянии переварить то, что он мне рассказал. Его описания повседневной жизни и армии мелких силовиков, которые делают ее невыносимой, укрепили мою решимость сделать так, чтобы побег через брак увенчался успехом. Аркадий был воспитан религиозным евреем. Советское правительство пыталось сломить веру его родных, заключая членов семьи в тюрьму и угрожая им различными способами. Так как нельзя наказывать невиновных, советское правительство считало всё преступлением. Аркадий превратился в решительного защитника прав человека. В наказание за иудаизм постановлением советского правительства он был сослан в маленькую деревню для слепых. Аркадий не был слепым. Ему приказали использовать свои журналистские способности, чтобы написать о хорошем обращении советского правительства со слепыми гражданами. Полищук честно описал условия жизни там в терминах, вызывающих образы заброшенного убожества притонов.

Я был убеждён, что если я могу спасти хотя бы одного человека в СССР, это нужно сделать. Полищук помог мне сочинить легенду, которую нужно рассказывать людям, когда я приеду в Советский Союз, - все было чистой выдумкой. Он посоветовал мне вести дневник и записывать, кому и какую ложь я рассказал о своей будущей жене. Затем, когда произойдет неизбежная конфронтация с властями, стукачи будут раскрыты. Один услышит, что мне заплатили, другой — что ЦРУ выделило мне квартиру, или что я искренне влюблён, и так далее.

Чего я не знал, так это того, что СССР в учебниках и СМИ тогда уже был мёртв. Как заметил в 1979 году русский писатель и диссидент Александр Солженицын, …для нас в России коммунизм — дохлая собака, тогда как для многих людей на Западе он все еще живой лев. Агенты разведки из Соединённых Штатов могут собирать достоверную информацию, но спецслужбы создают отчеты по индивидуальному заказу, чтобы соответствовать любой версии, которую запрашивают их заказчики-политики. Вплоть до распада Советского Союза в 1991 году американские разведчики распространяли миф о том, что СССР представляет собой серьезную угрозу. Считали ли они это правдой или нет? Кто знает… Они кормили Конгресс и средства массовой информации неправдой. Разведка продолжала фабриковать и распространять ложь о прочном коммунизме вплоть до того дня, когда СССР распался на пятнадцать стран, большинство из которых приняли капитализм. Убедительно в то время звучал голос писательницы Джуди Шелтон, чья книга Грядущий советский крах была опубликована в 1989 году. В Америке по большей части игнорировали ее пророчество.

Я всегда предполагал, что Аркадий Полищук был связан с Центральным разведывательным управлением (ЦРУ), но я не знал этого точно и никогда не узнаю. Полищук и другие диссиденты проинформировали президента Рональда Рейгана о симпатиях и антипатиях советских лидеров, включая их ненависть к насмешкам. Фальшивое уважение к власть имущим пронизывает культуру России. Каждое официальное письмо начинается с приветствия Уважаемому или даже Глубокоуважаемому такому-то и такому-то. А в конце письма добавляют С уважением. Советские бюрократы обладали огромной властью в качестве обвинителей, судей и присяжных, которых в народе называли «Кивки», ибо они кивали головой на любое решение продажных судей. Чем выше должность, тем проще было чиновнику сломать чью-то жизнь. Простые граждане ходили по яичной скорлупе, я четко представляю, как вели себя рабы. Бывшие советские граждане, которые окружали Рейгана, посоветовали ему поиздеваться над социализмом посредством рассказа анекдотов, которые американский президент, увы, не мог знать.

Во время одного разговора с Михаилом Горбачевым Рейган спросил его, кем был изобретен социализм: учеными или политиками?

Горбачёв ответил: Политиками.

Заготовленный ответ Рейгана звучал так: «Конечно, это были политики. У ученых хватило бы совести, по крайней мере, сначала испытать его на собаках, чтобы убедиться, что социализм не сработает».

В 1980-е годы советские университеты в нескольких избранных городах, включая Москву, Ленинград и Краснодар, принимали около сорока американских студентов на учебный срок до года. Чтобы стать участником этой программы, студент должен был объявить себя идиотом-миротворцем или, по крайней мере, притвориться таковым, как в случае со мной. Мы писали по-русски сочинения о том, как сильно мы любим социализм и изображали желание ладить с коммунистами-рабовладельцами. На самом деле операторам образовательных программ в Ленинграде и других местах было насрать, что мы будем там делать и будем ли мы учиться вообще. Для совков было бы неплохо, если бы в рамках программы СССР появилось несколько полезных идиотов, то есть поклонников социализма, но на самом деле операторам нужна была валюта для таких вещей, как обход санкций времен холодной войны (COCOM) и незаконная покупка компьютеров IBM у коррумпированных европейских реселлеров.

Программы для иностранных студентов давали валюту кому-то, но точно не профессорам. Они почти ничего не заработали. Низкая заработная плата позволяла студентам с деньгами давать взятки и обеспечивать себе хорошие оценки. В Советской России говорили: «Мы делаем вид, что работаем, а правительство делает вид, что дает нам зарплату». Распространённое проклятие было: «Чтоб ты жил на одну зарплату». Все занимались левыми делами.

Моя учебная программа в Ленинградском государственном университете длилась пять месяцев - с августа 1987 года по январь 1988-го. Перед началом семестра все американские студенты по отдельности отправились в отель в Эспоо, Финляндия, недалеко от Хельсинки. По пути туда я навестил своего школьного друга, который служил в Англии русским лингвистом в ВВС США. Он был женат, имел маленького сына. Именно он помог мне с местом проживания у другого русского специалиста, кличка которого была Помещение для приборов. В книге он появится позже. В России кличка у него превратилась в Хозблок. Я также навестил Стофли Собака - своего соседа по комнате в колледже, с которым прожил два года. Собак вырос в Париже. Только во Франции я узнал, что он из довольно богатой семьи и имеет дворянский титул. В общежитии он всегда был скромен.

Последней остановкой перед Хельсинки для меня был Гамбург, где я получил урок советской действительности от пожизненного немецкого дипломата, доктора Франца Бреера. Тот предупредил меня, чтобы я опасался ловушек русских соблазнительниц. Я серьезно воспринял его совет и всегда следовал ему.

Ленинградский университет

Программой Ленинградского государственного университета руководил базирующийся в Нью-Йорке Совет по международному образовательному обмену (CМОО), в котором работали два американских специалиста - Брэд и Эдна. Оба они провели много лет в СССР. За день до отъезда из Хельсинки они проинформировали нас, студентов, о том, что может нас ожидать в Союзе. Они объяснили, что их работа заключается в том, чтобы уберечь нас от неприятностей и поделиться своим уникальным опытом. Одной из заявленных целей программы было погружение в русскую культуру. Руководители предупредили, насколько строго всё будет, как только мы пересечем границу с Финляндией, заявив, что любая незаконная деятельность в СССР может привести к тюремному заключению, и мало кто сможет нам помочь. Предостережение номер один: «Никогда не обменивайте валюту на рубли где-либо, кроме как в официальном обменном пункте!» Для советского гражданина было незаконным иметь более 10 долларов в иностранной валюте. Если человек взял тридцать долларов у американца, его могли арестовать, как только он положил купюры в карман. Официальный курс, продиктованный правительством, комично колебался в пределах 60-64 копеек за доллар. Говорю комично, потому что в то время не было валютной биржи, на которой бы шли торги советского рубля. Советское правительство просто придумало курс наобум. Вместо того, чтобы делиться реальным жизненным опытом, Брэд и Эдна повторяли официальные предупреждения, как если бы они давали советы сотрудникам посольства США в лекционном зале Джорджтаунского университета.

Менее чем через двадцать четыре часа меня ждала помолвка. В нашу последнюю ночь в Хельсинки мы решили набухаться. Во время вечеринки мы разговорились с финнами, которые все прекрасно говорили по-английски. Они спросили, что мы здесь делаем. Когда мы сказали, что на следующий день едем на учебу в Ленинград примерно на пять месяцев, реакция мало чем отличалась от того, как можно было бы отреагировать на признание в неизлечимом заболевании раком: смесь жалости, недоверия и страха. — О нет, правда? Из моих разговоров с финнами запомнилось выражение: «Русский есть русский, даже если его жаришь на масле».

В день отъезда в Ленинград мы ждали свой поезд на платформе под открытым небом. Я выделялся больше, чем любой другой студент. Причина заключалась в том, что у меня посередине лба была царапина шириной три сантиметра и длиной в пять. Накануне ночью я катал девушку на закорках и упал. Я сильно ударился грудью о землю и при падении разорвал рубашку. Весом пассажирки мой лоб прижало к бетону, и я ободрал приличный кусок кожи со лба. Положительной стороной этой истории было то, что мой русский словарный запас улучшился. Рана зажила через несколько недель, и любознательные русские постоянно спрашивали о шраме. Такие выражения, как «Не удержался» и «Ударился лицом о тротуар», врезались в память.

С платформы вокзала в Хельсинки вид приближающегося советского поезда был зловещим и пугающим. Унылый темно-зеленый цвет вагонов вызывал ассоциации с тюрьмами и неволей. Многочисленные серпы и молоты, казалось, предвещали гибель и вызывали визуальные образы вагонов для перевозки скота, продирающихся сквозь глубокий тундровый снег и увозящих несчастных людей на короткую жизнь в нищете сибирского ГУЛАГа.

Поезд остановился, и из него вышли работники ЖД с каменными лицами. Это было наше первое общение с настоящими советскими гражданами. То, что все они не улыбались, казалось, подкрепляло наставления Брэда и Эдны делать все по правилам. В сочетании с искренней жалостью, которую финны выразили накануне вечером, это привело к тому, что многие в группе уже начали сожалеть о том, что не отправились на учебу во Францию или Италию. Однако, как говорил мой папа, любой опыт полезен.

Мы сели в поезд, пункт назначения: Ленинград, Финляндский вокзал. Декор отсутствовал. Все было серым и утилитарным. Состав больше походил на нижние палубы подводной лодки, чем на пассажирский поезд. Персонал не выказывал абсолютно никаких признаков радости, на их лицах читалось выражение: «Я ненавижу свою работу. Я ненавижу свою жизнь»*. ¹

1 * Причина, по которой можно сесть на советский или российский поезд прямо в Хельсинки, заключается в том, что Финляндия — единственная европейская страна, в которой ширина колеи такая же, как в России, и составляет 1520 мм (пять футов). Почти все европейские поезда имеют ширину 1435 мм. Если они въезжают в Россию, то на границе нужно менять подвеску. Предыстория этой аномалии заключалась в том, что, находясь в Лондоне в 1840-х годах, царь Николай I спросил, что такое вокзал. Англичане ответили: «Vauxhall», название железнодорожной станции. До сих пор русское слово для станции — «Вокзал». Николай I начал строить первую в России железную дорогу между Москвой и Санкт-Петербургом, используя пятифутовую колею, которая, как он думал, была в Англии, но от неё уже отказались. Поэтому Россия по-прежнему ездит по чуть более широким путям, что позволяет сделать купе немного просторнее.

Мы пересекли границу в городе Выборге, который позволил нам впервые заглянуть внутрь СССР. Население Выборга составляло около 80 тысяч человек. Город раскинулся на берегу Балтийского моря. Первоначально он был шведским, аннексирован Петром I в 1710 году. С 1919 по 1940 год он стал Выборгом, Финляндия, но снова попал под контроль Советской России. Это было место серьезных сражений Второй мировой войны между нацистами и советской армией. Оказалось, что с 1945 года мало что было сделано для его восстановления. Первое, что меня поразило, помимо отсутствия улыбок, это то, что все было плохо освещено. Мы сидели в остановившемся поезде. Было слышно, как мимо проходили пограничники. Шумиха, которую они подняли, указывала либо на намеренно излишнюю проверку, либо на некомпетентность.

В каждом купе находились четыре пассажира. Когда дверь отодвинули в сторону, ее металлический каркас врезался в металлический упор, из-за чего раздался необычный звук скользящего дерева и лязга металла. «Документы» было обязательным первым словом. Пограничники с каменными лицами просматривали каждую страницу наших паспортов, как будто их это действительно интересовало. Они время от времени поднимали глаза, чтобы бесстрастно сравнить фотографии в паспорте с лицами.

Багаж? Как и везде, не было выбора, кроме как позволить им исследовать все, что они хотели. Они вполне могли объявить контрабандой все что угодно. В Вашингтоне кто-то предложил мне провезти в

СССР экземпляры романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», предупредив однако, что их могут конфисковать. (Книга была написана в 1930-х годах, но была запрещена в Советском Союзе до 1966 года из-за сатирического изображения сталинской России.) Пограничники нашли книги в моем багаже и не обратили на них никакого внимания. В основном искали «Тамиздат» — контрабандные рукописи диссидентов, проживающих за пределами страны. Больше всего меня беспокоило то, что они конфискуют мой плеер и кассеты. (Их проигнорировали.) Минут через пятнадцать мне поставили штамп в визе, и въезд был разрешён. Виза в те времена была отдельным документом. Власти в СССР опасались, что за границей могут скопировать документ, а визы отбирали при выезде.

После того как поезд снова тронулся, настроение у всех стало более спокойным. Всех пропустили и почти ничего не изъяли. Некоторые из нас везли экземпляры Библии на русском языке, что было строго запрещено. Наш разговор зашёл о том, чего ожидать от условий советской ежедневной жизни и какой будет еда. Некоторые беспокоились, насколько тяжелыми будут занятия. Я сосредоточился на мыслях о том, как быстро я смогу найти свою будущую невесту, Марину, которая должна ждать меня на вокзале, как только я сойду на перрон. Аркадий Полищук заверил меня, что Марина точно знала, где стоять и даже из какого вагона я выйду. Пока другие обсуждали советский университетский опыт, я думал, что ответить, если кто-нибудь спросит, как я познакомился с женщиной, которая жила в городе Гатчине, куда мне, как иностранцу, въезд был запрещен.

Наш поезд подъехал к Финляндскому вокзалу Ленинграда. С одним чемоданом я вышел из поезда и сразу же заметил женщину лет сорока с неподвижным взглядом, которая мне кивнула. Я пошёл встретить мою «невесту». Она подтвердила, что она Марина. Казалось, никто не обращал на нас внимания. После короткого обмена приветствиями она передала мне записку, в которой говорилось: «Статуя перед Казанским собором. По средам. 13:00» Она объяснила, что это место будет нашим местом встречи на случай, если что-то непредвиденное нарушит наши планы. Я спросил: А если у меня лекция в университете? Я ведь до сих пор не знаю своё расписание. Марина удивилась наивности вопроса и дала команду прогуливать занятия. Она сказала, что Казанский Собор— это место, где собираются «фарцовщики». Слово было незнакомым, но я не показал виду. Она сказала, что любой, кто следит за мной, подумает, что я торгую. Я не понял, но обещал Марине, что буду там в среду несмотря ни на что.

Марина ушла, и моё внимание переключилось на осмотр достопримечательностей вокруг вокзала. Моё ожидание встречи с чрезвычайно строгим обществом быстро сменилось вопросом: что это за вонючее безобразие вокруг? Я ожидал увидеть вооруженную милицию на каждом углу, готовую расстрелять прохожих в случае надобности для наведения порядка. Вместо этого я увидел толпы людей. Было невозможно понять, где начинается мостовая и где кончается тротуар. Машины были припаркованы абы как - специально выделенного места для парковки не было. Автобусы и автомобили не тормозили, чтобы пропустить пешеходов. Шум приближающихся машин заставлял людей разбегаться. Вокруг переполненных мусорных баков толпились грязные мужики, передавая бутылки. Бутылки были не с завинчивающимися, а с откидными крышками, ибо бутылку водки выпивали за один раз и закрывать её было ни к чему. Рассматривая кишащий людьми перрон, я заметил, что Эдна и Брэд подводят всех к грязному автобусу «Интурист», который казался странно высоким.

По дороге в наше общежитие я спросил Брэда, когда мы увидим огни центра города. Брэд ответил, что мы уже в центре. Город был освещен так же хорошо, как приглушенный ночник. Мне, американцу, после ярких огней крупных городов США темнота Ленинграда показалась дико бедной. Как можно жить впотьмах?

Общежитие представляло собой комплекс из трех двадцатиэтажных башен на улице Кораблестроителей. На втором этаже был общий вестибюль. Одна башня предназначалась строго для советских студентов, в другой размещались студенты социалистических стран, африканцы и студенты из стран Варшавского договора. Наша башня была смесью советских, западных и венгерских студентов. Технически, венгры должны были быть на стороне Варшавского договора, но они считались настолько западными и антисоциалистическими, что КГБ хотел, чтобы за ними наблюдали, как и за всеми гостями из стран, которые КГБ считал враждебными. Руководители программы не раз подчеркивали, как нам повезло жить в «новом» общежитии. Другое общежитие, номер шесть (шестёрка), находилось в нескольких минутах ходьбы от университета, что было удобнее, - не надо пользоваться советским общественным транспортом, который оставлял желать лучшего. Однако тамошние аспиранты с опытом объяснили нам, что поездка на автобусе — небольшая плата за то, чтобы не жить в шестёрке.

Когда мы выгрузилась из автобуса и встали перед нашим новым общежитием, мы стали озадаченно озираться. Почти все окна в дверных проемах были разбиты или отсутствовали вовсе. Тротуар был усыпан осколками битого стекла. Подняв головы, мы увидели, что в половине окон лестницы аварийного выхода стёкла были разбиты, а в другой половине их просто не было. В подъезде валялись куски разбитой мебели и брошенные строительные материалы. Один из встречающих нас старожил прокомментировал: «Это черный вход. Главный вход всегда заперт примерно с 11 часов вечера до 7 утра. Поэтому пользуйтесь черным входом и выходом по ночам».

Наша группа подошла к главному входу. Как это принято в России, вход состоял из двойных дверей, по четыре в каждом ряду, но только одна дверь была открыта. Не было стрелок или знаков, указывающих, какую дверь открывать. Вы должны пробовать все подряд, пока одна не откроется. Оказавшись между наружными и внутренними дверями, вы вновь должны искать, какая из внутренних дверей не заперта. Двери, находящиеся друг против друга, всегда заперты. Администрация объяснила, что это делается во избежание сквозняков.

Первое впечатление от общежития заставило нас задуматься, существовал ли аналог ОSHA типа Стройтехнадзор. В холле за столом сидела дежурная. Она сделала вид, что изучает документы, которые предоставили ей Эдна и Брэд. Она быстро махнула нам рукой, и мы поднялись на этаж выше, чтобы получить ключи от наших комнат. Лестница не внушала уверенности, что выдержит вес двадцати человек. Ни одна из стен и потолков не была ровной. Цемент между кирпичами был положен неровно, а в некоторых местах отсутствовал вовсе. Открытые двутавровые балки на лестнице не были параллельны. Другие студенты-новички сразу же начали искать термины для описания стиля архитектуры. Один предложил «заранее обветшавший», другой ввел термин «сборные руины». Если это здание было совершенно новым и считалось лучше, чем шестёрка, то, что ждало нас впереди, представлялось весьма пугающим.

Медленно тянулось распределение комнат. Наконец раздали ключи. Меня поселили в комнате с двумя русскими на девятом этаже. Лифты уже сломались, а может никогда и не работали. Поднимаясь по лестнице с чемоданом, я был рад, что не оказался на двадцатом этаже. Были видны многочисленные строительные недоделки и огрехи, что вызывало сомнения в том, сможет ли это здание простоять в вертикальном положении следующие пять месяцев. Мои соседи по комнате 907, Слава и Сергей, читали. Они сделали вид, что им не сообщили, что третьим в их номере будет американец. Для иностранцев соседями по комнате подбирали специальных русских студентов–стукачей, которые давали обязательство докладывать кому следует о поведении иностранца, его связях, умонастроениях, то есть шпионить за студентами из-за рубежа.

Слава был местным, ленинградцем, и внешним видом старался походить на Ленина. Он носил неряшливые усы, всклокоченную бороду и был достаточно невысоким, чтобы страдать комплексом Наполеона. Сергей приехал из Пскова, исторического русского города недалеко от границы с Эстонией. За свою более чем 1000-летнюю историю Псков был столицей своего княжества. Он считался русским мостом в Европу. Сергей, казалось, был менее восторженным по поводу коммунизма. Маленький Славик постоянно старался следовать линии партии. Любопытно было встретить кого-то, чья речь и манеры были явно запрограммированы. Персонаж актёра Джона Кэнди, Том Таттл, в фильме 1985 года «Добровольцы» вовсе не был смешной карикатурой. Он повторял такие изюминки социалистической мудрости типа: «Нам всем надо делать то, что должно быть сделанным, иначе то, что нам надо делать, не делается».

Поговорив с Сергеем и Славой, я осмотрел номер. Мы делили общую кухню, туалет и душ с двумя другими людьми, которые были администраторами русскоязычной программы в Пече, Венгрия. Они жили в меньшей по размеру комнате справа от входа. Несмотря на то, что все якобы было новым, пол в душе был покрыт пятнами ржавчины и выглядел так, как будто ему уже лет десять. К стене скотчем был приклеен кусок разбитого зеркала. Это было единственное зеркало. Там была кухонька, оборудованная пластиковой раковиной и электрической плитой с одним змеевиком. На открытой полке лежал пакетик с рассыпным чаем, соль и сахар, стоял стеклянный стакан, одна металлическая чашка и кастрюля для кипячения воды. Не было ни еды, ни холодильника. Ничто не имело приятного запаха, особенно горячая вода, когда она была. Она была гнилостной. Запах гниения пронизывал всё. Обнажилась пластиковая труба под раковиной. Сергей предупредил меня, чтобы я избегала тараканьего яда, который был рядом с раковиной. Все предупреждали никогда не пить некипячёную ленинградскую воду из-под крана. В ней были лямблии. Хуже самой болезни были таблетки для её лечения. Таблетки вызывали бурную реакцию на употребление алкоголя. Лямблии и лекарство от них нужно было избегать.

Когда я сел на свою новую «кровать», моя задница провисла чуть не до пола. Это было похоже на расшатанный батут, из которого было трудно выбраться. Это была не кровать, а койка с пружинистой металлической сеткой, покрытой простыней и тонким одеялом. Не было выключателя света в туалетной кабинке. Чтобы включить или выключить свет, нужно было вкрутить или выкрутить лампочку вручную. Лампочки считались признаком богатства, как и туалетная бумага. Если бы эти предметы остались без присмотра где-нибудь в общественном месте, они были бы украдены мгновенно. В Совке крали всё, что плохо лежит. Счастливые обладатели автомобилей (таких в СССР насчитывалось 3-4% от общего числа жителей), когда парковали машину, вынуждены были снимать дворники (стеклоочистители), иначе их бы украли. Да что там дворники – с автомобилей крали даже лобовые стёкла и колёса.

Пока я убирал свои вещи, в нашу дверь постучали. Слава и Сергей подозрительно переглянулись, но не пошевелились. Я открыл дверь и узнал студента из нашей группы, которого я видел в Хельсинки. Он стоял с паническим выражением лица и спрашивал по-английски: «Вы из американской группы, верно?!» Я кивнул: да. Он жестом предложил мне выйти с ним в коридор. По коридору справа, примерно в 5 метрах, была широкая площадка с мусоропроводом, рядом с лестницей аварийного выхода. В противоположном конце слева были лифты и парадная лестница. Мы стояли у мусоропровода, вне пределов слышимости. Диего представился. Он вырос в Колумбии и учился в Гарварде. Мы заметили, что мусоропровод был уже полностью забит. Он был построен под наклоном, а не перпендикулярно. Конец металлического стержня торчал из отверстия, пробитого в цементной трубе. Он был заложен и гарантировал, что мусор с верхних этажей также застрянет, даже если засор с девятого и ниже будет очищен.

Диего выразил причину своей паники в страстном монологе, который он выпалил на одном дыхании, без пауз, на английском языке с легким испанским акцентом: «Вы видели туалеты я насрал в него у меня в комнате и какашки валяются там как будто лежат на диагностическом столе и сильно там воняет я не знаю что делать подталкивать их рукой что ли вообще что за отвратительный прибор но я не хочу обидеть своих русских соседей тем, что надо их попросить убрать за мной говно и правду сказали, что нету туалетной бумаги я рад, что свою привёз но как быть это ужасно!»

Необходимости проверить сантехнику у меня ещё не возникало. Я предложил вернуться в мою комнату и попросить соседа показать нам, как работает туалет. Туалет в моей комнате функционировал нормально, но это была редкость, а не норма. В некоторых туалетах вообще не было воды. Диего повезло, что к его туалету попала вода. В конце концов он поднял пробку вручную, и туалет заработал.

Однако не всё в общежитии было уныло, обреченно и неудачно. Ко всеобщему удивлению, лифты начали работать, правда с перебоями, и работали несколько дней подряд, после чего снова ломались. Двери лифта казались тонкими, как бумага, почти как японские стены. Каждая часть лифта издавала такой звук, как будто скоро сломается. Когда мы входили в лифт, пол немного опускался. Я такого в других странах не встречал. Электродвигатель быстро закрывал двери. Это звучало так, будто он работал втрое быстрее, чем предполагалось. Двери с лязгом захлопывались, ударяясь друг о друга, и удар звучал оглушительно. Как только кабина начинала двигаться, звук натянутых кабелей не прекращался. Во время движения лифт слегка раскачивался из стороны в сторону, как если бы он находился в свободном падении, как будто не было устройств, удерживающих его на месте. В конце концов большинство из нас предпочло подниматься и спускаться пешком, даже когда работали лифты.

Изучив общежитие, несколько человек вместе отправились исследовать окрестности. Вся территория была новой застройки. Если и были остатки зданий до революции 1917 года, то их не было видно. Повсюду были массивные многоквартирные дома высотой от двенадцати до двадцати этажей, многие из которых растянулись на целый городской квартал и имели по крайней мере десять подъездов. Улица Кораблестроителей имела по четыре полосы движения в каждую сторону, разделённые низким заборчиком. Размер дороги казался соизмеримым с плотностью населения, но это было бы в стране с деньгами. На самом деле почти всё движение составляли бензиновые автобусы и электрические троллейбусы, которые всегда были битком набиты пассажирами.

Одним, что восхищало в советском общественном транспорте, было то, что пожилым людям и женщинам с маленькими детьми никогда не приходилось стоять - им всегда уступали место. Добровольцы тут же вставали и покидали свои места. Они не предлагали место - они просто вставали, и все. Так что у здоровых молодых людей, как я, не было шансов сидеть в общественном транспорте, за исключением, быть может, последнего рейса в конце дня, когда автобусы ходили почти пустые.

Равнее других

Примерно в пяти минутах ходьбы от общежития, на берегу Финского залива, находилась гостиница «Прибалтийская». Её построили шведы, поэтому в ней были необычные для СССР черты комфорта – такие, как функционирующие лифты и светильники с лампочками в них. Она была частью сети «Интурист», то есть чтобы заселиться в нее, необходимо было иметь разрешение или загранпаспорт. Рядом с отелем находился магазин «Берёзка», где у входа за столом сидел охранник. На входе в магазин требовалось предъявить загранпаспорт, визу и валютную декларацию. Таково было правило. На самом деле ящики стола охранника были полны взяток, которые он брал, чтобы закрыть глаза на недостатки в предъявленных ему документах. Советским гражданам магазины «Берёзка» были недоступны. Во-первых, у них не было валюты, а во-вторых, КГБ вёл наблюдение за магазинами для иностранцев. Снаружи каждой «Берёзки» в часы работы всегда стояла чёрная «Волга» с агентами комитета, готовыми арестовать каждого, кому вход в валютный магазин был запрещён. Советскую «Волгу», кстати, американский инженер описал так: она не совсем трактор, но также и не автомобиль.

Даже без паспортов было видно, кто иностранец, а кто местный. Иностранцы, например, улыбаются. Русские часто нас спрашивали: «Чего, чёрт возьми, вы, иностранцы, всегда улыбаетесь?» Мужчины в «Волгах» обычно надеялись заработать большие деньги, поймав крупного фарцовщика, но мало кто рисковал покупать что-то самостоятельно в «Берёзке». Наблюдатели обычно просто брали свою долю у охранника в конце смены и редко кого-нибудь арестовывали.

Цель «Интуриста» заключалась в том, чтобы помешать иностранцам общаться с советскими людьми. Если бы советский гражданин мог беспрепятственно попасть к гостю «Интуриста», он мог бы, к примеру, попросить купить туалетную бумагу и раскрыть истинное состояние общества. Возле экскурсионных автобусных остановок «Интуриста» собирались маленькие дети, чтобы выпросить у иностранцев ещё один дефицитный товар — жевательную резинку. Мы называли этих юных фарцовщиков «гамчиками» от английского слова gum (жвачка). Они знали это слово на десяти разных языках. Русские называли их «пурукумщиками» от финского, которое смешнее звучит.

То, что гамчиков не арестовывали или выгоняли, казалось признаком смягчения власти. Взрослые, вероятно, тоже хотели добыть дефицитные товары, но держались подальше от иностранцев, опасаясь, что их заклеймят как коллаборационистов, что может привести к увольнению с работы или еще чему похуже. «Интурист» не пускал обычных граждан в свои оазисы для иностранцев, потому что местные жители были бы шокированы, увидев такие вещи, как относительно чистые, хорошо освещенные общественные туалеты с туалетной бумагой. «Берёзки» с заполненными магазинными полками и кассирами, укладывающими покупки в прочные полиэтиленовые пакеты, для большинства советских граждан были немыслимой роскошью.

Другой тип магазина, который был запрещён обычным гражданам, принимал только «чеки» в качестве оплаты. Чеки выдавались тем, кто зарабатывал валюту за границей. Вместо наличных денег советское правительство выдавало получателю чеки. Например, когда чехословацкая теннисистка Мартина Навратилова вышла в полуфинал Открытого теннисного турнира США в 1975 году, её правительство было по сути советским. Ее приз составил 100.000 долларов США, социалистическое государство забрало почти всё и дало ей от 5% до 10% чеками, потому что было незаконно иметь любую сумму в иностранной валюте. Коммунистическая партийная элита использовала государственный бюджет, то есть выигрыш Навратиловой или средства от нашего обучения, чтобы ездить за границу и покупать всё, что они хотели. Они также решали, что продавать в «Берёзках». Обычным гражданам внушали, насколько все советские товары превосходят западные. Элита структурировала такие учреждения, как «Интурист», чтобы у большинства людей не было возможности узнать, как велика эта ложь.