Повести, сказки и рассказы Кота-Мурлыки. Том 3

Автор Николай Вагнер и Леонид Моргун

Мы рады представить отечественному и зарубежному читателю собрание сочинений последнего из остававшихся в забвении русских классиков - Николая Петровича Вагнера (1829—1907). Известный лишь благодаря сборнику детских сказок, публикуемых в основном в интернете, этот выдающийся мастер отечественной прозы свыше 100 лет пребывал в неизвестности, за засовами спецхранов, и лишь сейчас широкая публика имеет возможность ознакомиться с его незаурядными повестями, рассказами и единственным романом, "Тёмный путь", который также запланирован к изданию в последующих томах настоящего собрания.

• Язык: Русский
• Издатель: Aegitas
• Дата выпуска: 11 окт. 2018 г.
• ISBN: 9781773139449

Николай Вагнер

Николай Петрович Вагнер (1829 - 1907) - зоолог и писатель. Окончил курс в Казанском университете. Получив степень магистра зоологии за диссертацию "О чернотелках (Melasomata), водящихся в России", стал читать лекции в Казанском университете. В 1854 г. получил степень доктора естественных наук за диссертацию "Общий взгляд на паукообразных и частное описание одной из форм (Androctonus occitans)". Был профессором зоологии в Казани, затем в Санкт-Петербурге. В его работе "Самопроизвольное размножение гусениц у насекомых" (Казань, 1862) впервые установлен факт педогенезиса (paedogenesis); он открыл, что личинки одного двукрылого насекомого из группы Cecidomyidae, Miastor metraloas, размножаются, развивая внутри тела новые такие же личинки. Открытие это было первоначально встречено с большим недоверием, как в России, так и за границей. В 1869 г. за работу "Monographic des especes d’Ancees du Golfe de Naples" (не была напечатана) Вагнер получил от парижской академии премию Бордена. Неоднократно занимался зоологическими исследованиями то за границей, то на Белом море. В 1881 г. в Соловецком монастыре была устроена зоологическая станция благодаря, главным образом, стараниям Вагнера. Кроме вышеназванных работ, Вагнер написал еще: "Beitrag zur Lehre von der Fortpflanzung der Insectenlarven" ("Zeitschr. f. wiss. Zoologie", 1863); "Myxobrachia Cienkowskii n. sp." (1871); "Новая группа аннелид" ("Труды Санкт-Петербургского Общества естествознания", 1872); "Строение морских звезд" ("Труды Санкт-Петербургского общества естествознания", протоколы 1873); "Беспозвоночные Белого моря" (СПб., 1885); "История развития царства животных" (СПб., 1887) и др., а также ряд статей популярно-научного содержания. В 1876-78 годах он издавал журнал "Свет", в котором также поместил ряд научно-популярных очерков. Беллетристические произведения Вагнера под псевдонимом Кота-Мурлыки печатались в "Свете", "Северном Вестнике", "Вестнике Европы", "Новом Времени", "Севере", "Русском Вестнике", "Русском Обозрении", "Книжках Недели" и др. Наибольший успех имели вдумчивые "Сказки Кота-Мурлыки". Они всегда проникнуты стремлением направить ум и чувство маленького читателя в сторону подвига и добра. Недостатком сказок является отсутствие полутонов и порою избыток сентиментальности, но яркость и увлекательность изложения заставляют забывать о недостатках. В общем, впрочем, это больше сказки для взрослых, чем для детей. Особняком стоят позднейшие беллетристические произведения Вагнера: роман "Темный путь" и повесть "Мирра". Здесь Вагнер изменил своим гуманным воззрениям и поддался влиянию антисемитизма. "Сказки" выходили отдельным изданием несколько раз; впоследствии все беллетристические произведения Вагнера были изданы в 7 т., под общим названием "Повести, сказки и рассказы Кота-Мурлыки" (СПб., 1890 - 99). Вышли также отдельным изданием блестяще написанные научно-популярные очерки Вагнера "Картины из жизни животных" (СПб., 1901). Немало времени и труда Вагнер посвятил изучению бессознательной психической деятельности человека и в особенности спиритических явлений. Результатом этого явился ряд статей в различных изданиях, а также деятельное сотрудничество в органе спиритов, журнале "Ребус".

Предварительный просмотр книги

Николай Петрович Вагнер

ПОВЕСТИ, СКАЗКИ и РАССКАЗЫ

Кота -  Мурлыки

cat-946

Том третий

---

osteon-logo

ООО Остеон-Групп

Мы рады представить отечественному и зарубежному читателю собрание сочинений последнего из остававшихся в забвении русских классиков - Николая Петровича Вагнера (1829—1907). Известный лишь благодаря сборнику детских сказок, публикуемых в основном в интернете, этот выдающийся мастер отечественной прозы свыше 100 лет пребывал в неизвестности, за засовами спецхранов, и лишь сейчас широкая публика имеет возможность ознакомиться с его незаурядными повестями, рассказами и единственным романом, Тёмный путь, который также запланирован к изданию в последующих томах настоящего собрания. Книга приведена в соответствие с нормами современной русской орфографии.

© Л.И.Моргун. Литературная обработка и адаптация текста, перевод примечаний. 2017.

© ООО «Остеон-Групп». Верстка текста в форматах ePub и FB2. 2017. [e-mail]

Повести, скaзки, рассказы

Кота — Мурлыки

Том третий

title_t3

Содержание 10 томного 

собрания сочинений Н.П.Вагнера

Содержание I тома

I. Слово. — II. Впотьмах. — III. Князь Костя. — IV. Две стклянки. — V. Мирра. — VI. Собаки и люди. — VII. Абу-Гассан.

Содержание II тома

I. Почему мир не устроен. — II. Валька. —  III. К свету.

Содержание III тома

I. Два века. — II. Фиори. — III. За счастьем. — IV. Базиль Гранже. — V. Ольд-Дикс. — VI. Детский театр. — VII. Искра. — VIII. На маслянице.

Содержание IV тома

 I. Новый век — II; При царе Горохе. — III. Два брата.— IV. Инегильда.V. Актриса. — VI. Гризли.

Содержание V тома

I. Звезды. — II. В шахте. — III. Дубовая кора. — IV. Лазарь убогий. — V. Любка. — VI. Яичко. — VII. Чурилка. — VIII. Христова детка. — IX. Свет и мрак. — X. Божья воля. — XI. Фанатик. — XII. Джемма.

Содержание VI тома

I. Великое — И. К Христовой заутрени. — III. Себе на уме. — IV. Царевна Нанджана. — V. Блинное царство. — VI. Херувим. — VII. Весной. — VIII.Беата. — ІХ.Не выдержал — X. Вопрос. — ХІ.Дедушкино поле. — XII. Ника. — XIII. Сапфир Мирикиевич. — XIV. Горный медведь. — XV. Холера. — XVI. Лёха и Ксютка. — XVII. Фанни.

Содержание VII тома

I. Люций Комоло. — II. В чем счастье? — III. Сиротки. — IV. У Христа в гостях — V. Звёздочка. —  VI. Христов батрак. — VII. Доброе дело. — VIII. Победа. — IX. Чухлашка. — X. Птичка. — XI. Отбросы. — XII. Дедушка. — XIII. Опыт. — XIV. Две лодочки. — XV. Дядя Бодряй. 

Содержание VIII тома

Сказки (детские) Кота-Мурлыки

Кто был Кот-Мурлыка? — Фея Фантаста. — Нашим детям. — 1. Сказка. — 2. Курилка. — 3. Песенка земли. — 4. Котя. — 5. Два Ивана. — 6. Клест. — 7. Пимперлэ. — 8. Чудный мальчик. — 9. Гулли. — 10. Папа-пряник. — 11. Береза. — 12. Телепень. — 13. Майор и Сверчок. — 14. Дядя-пуд. — 15. Новый год. — 16. Макс и Волчок. — 17. Без света. —  18. Любовь великая. — 19. Кардыган. — 20. Мила и Нолли. — 21. Счастье. — 22. Старый горшок. — 23. Руф и Руфина. — 24. Божья нива. — 25. Два вечера.

Содержание IХ тома

Тёмный путь роман-хроника Кота-Мурлыки в 4-х частях

Части I и II. 

Содержание Х тома

Тёмный путь роман-хроника Кота-Мурлыки в 4-х частях

Части III и IV. 

Два века

(Сказка)

Сидит старый, добрый век, сидит на завалинке, свою жизнь доживаючи. Не греет его дряхлые кости солнце красное. Сидит он, дрожит, слёзно плачет, сокрушается.

— Как в моё ли то время всё было новое, молодое да крепкое, доброе, да хорошее. Были дубы старые, вековые, коренастые — теперь стали они дуплявые — да и немного их. Ох! немного осталося! Были леса густые, зелёные — все-то леса теперь порублены. Были озера глубокие, реки широкие. Теперь всё повысохло. Одни болота осталися. Ох! много, много болот непроходимых! Было дичи — гибель1 — видимо-невидимо, зверя всякого дикого, вольного. Все перебили! Было золото, серебро. Все растерялося! Были берега кисельные, текли реки медовые. Всё прахом пошло! Обеднел, обнищал народ... Тяжело, тяжело ему жить на бездолице...

Но бежит, шумит новый век, над старым веком тешится, похваляется.

— Эх ты, старче, старче древний! Изживёшь ты свой срок, отойдёшь в вечность, успокоишься... А останется после нас с тобою вечно юный род людской, в нём же бессмертная жизнь кипит, как волна весенняя. Не стало теперь ни дубрав, ни боров, ни широких рек... зато везде рощи, да парки, пруды, да фонтаны брызжут, шумят — век свой славят, наслаждаются. У меня ли у нового века бока стальные, чугунные. Летаю я молнией по проволокам медным и выросли у меня крылья воздушные. Дышу я паром, огнём и светом, что блестит и сияет ярче солнца красного.

— Ох! — говорит старый век. — Хорошо ты живёшь, да неладно творишь. Силён ты, да крепок, богат и светел, гремишь и летаешь, да вырос ты словно коршун злой на костях силы народной. Промотал ты её, извёл всю на жизнь твою вольготную, да красивую. Не понимает он, — народ честной, младенец Божий, — что отнял ты его от земли и бросил на путь погибельный.

Но отвечает новый юный век:

— Нет, не губил я силу народную. Встань, протри ты глаза твои старые, оглянись кругом. В узде держу я народную силушку. Погибает всё слабое, что не может бороться с нуждой и неволей злой. Выживает всё сильное, да крепкое, всё что идёт вперёд, что тянется ко мне, веку молодому, красивому. И земля сырая-матушка идёт мне на помощь, пособьице. За старыми ключами, родниками пересохшими — открываются ключи новые, быстрые. Вместо угля древесного — открыла мне мать земля уголь каменный, что сберегла она для меня за тысячи лет, в своих кладовых подземныих. Вместо льна тяжёлого — что растёт с трудом по мокрым местам, — вырастила мне земля хлопок лёгкий, как пух, и тку я его быстро и споро на прядильных машинах больших. Пусть он скоро носится, да за то и обновится скорей. Вместо дерюги посконной, набойки простой — я холстинки да ситцы цветные завёл. Вместо кружев — ручных плетешков — завёл я машинные блонды[1], гипюры — и машина всюду и шьёт, и ткёт, и гремит, и стучит, и поёт она силе народной песнь упокойную:

Уж ты ляг, да усни, силушка народная,

К спорой работе совсем непригодная.

За тебя ли я сила, всласть и с охотою,

Напашу, напряду, натку, наработаю.

А вместо силы народной — создал я силы новые — силу пара, силу электричества. Не затянет теперь бурлак песню тяжёлую:

Эх ты Волга, ты Волга широкая,

Я твои ль побережья сыпучия

Своими лаптями топтал, да утаптывал,

Поливал их потом кровавым, тяжелыим

Обмыл их слезами моими горючими...

— Эх! Лежал бы ты, старче, у себя на печи, на заваленке досиживал бы. А ко мне пусть идёт всё, что рвётся вперёд, что вечно молодеет и живёт юной жизнью, нестареющей.

Покачал головой, горько усмехнулся старый век.

— Упокоишь, — проворчал он, — ты силу народную — век премудрый, корыстный, всякую силу вынуждающий. Изсушил, изморил ты мать сыру землю — кормилицу. Кто же будет поить-кормить тебя?! Все дорожает втридорога. Каждая копейка гвоздём железным прибита. Можно теперь дышать только ворам, да корыстникам. Они и орут, и сеют, и всю землю Божью в полон берут.

Засмеялся век молодой.

— Эх ты, старче, старче древний, — сказал он. — Ничего ты, старче, дальше носу не видишь. Разве могу я иссушить, изморить землю Божию, могу ли потребить, истерять воздух и воды, моря-океаны глубокие. Может ли когда-нибудь иссякнуть неиссякаемое?! Проживу я, как ты, старче, свой срок, а за мной идёт новый, юный век и несёт он новые силы. Новые земли из морей поднимутся, новые волны людские зальют, населят их. Не стареет вечно юный род человеческий!..

Встал, поднялся старый век с завалинки. Во весь рост встал он, расправился.

— А скажи ты мне, — вопросил он, — скажи мне век молодой, премудрый, до всего доходящий своим умом-разумом: будут ли новые люди любить друг друга, и будет ли весь дом людской на этой любви, как на камне крепком, построен, и не размоют его дожди, не расшатают ветры буйные.

Ничего не ответил век молодой.

Посмотрел он на юг, посмотрел на полночь, посмотрел на закат и восход... и застучал, загремел — улетел, весь дымом и паром разостлался, рассеялся!..

Фиори

(Флорентийская легенда)

I.

В1549 г. во Флоренции жил один молодой человек, художник, имя которого было Паоло Теччини. Он был мало известен. Ещё не так давно он отделил свою студию от школы знаменитого Буонаротти, к которому сохранял глубокое уважение.

Паоло Теччини вышел из бедной деревенской семьи. Двенадцати лет, когда умер у него отец, он отправился пешком во Флоренцию и, благодаря случаю, поступил в ученики к Микель-Анджело. В течение восьми-десяти лет необычайный талант его развился и Теччини стал самобытным художником.

Он был строен и красив, но красота его не поражала среди многих красивых лиц, какими была богата Флоренция. Его длинные, слегка вьющиеся чёрные волосы падали красивыми блестящими прядями на парчовый колет и чёрную бархатную епанчу. Они обрамляли сухощавое, смуглое лицо, с правильными чертами и удивительно добрыми, большими чёрными глазами. Теччини был кроток, задумчив. Он избегал шумных сборищ и вообще развлечений молодёжи. В 24 года он жил настоящим анахоретом и вдохновлялся только небесными, святыми для него, идеалами.

Раз вечером он шёл по Via Пицци и, поравнявшись с палаццо Страдони, случайно взглянул на его балкон, поддерживаемый красивыми витыми колонками. На балконе стояли две девушки и, при виде одной из них, Теччини остановился в немом и восторженном изумлении.

Вечернее солнце косыми, мягкими лучами необыкновенно тепло и ласково освещало балкон и, отражаясь от его стен, падало на головку девушки. Лёгкая кружевная накидка, с золотым украшением, в виде узенького венца, была наброшена на эту головку. Золотистые волосы волнистыми кудрями вырывались из-под этой накидки и обрамляли чудное лицо. Оно все словно сияло, окружённое ореолом солнечного света, золотистых волос и собственной молодости и красоты. Голубые глаза смотрели так гордо, умно и страстно. Лёгкая улыбка скрашивала все черты и делала их непобедимо привлекательными.

Паоло на одно мгновение остановился перед балконом. Девушка мельком взглянула на него, и он не мог вынести блеска её гордых прелестных глаз. Он потупился и быстро прошёл мимо. Через несколько шагов он остановился, обернулся... но на балконе уже никого не было.

II.

«Вот с кого бы написать Мадонну!» подумал Паоло. И при одной этой мысли сердце его поднялось и забилось с такой гордой радостью. «О, как она неизмеримо выше стоит Форнарины Рафаэля, а все Мадонны его — ничто пред чудным блеском её глаз... И как я до сих пор ничего не знал, не слыхал об этой поразительной красоте!»

Но это был совершенно незаслуженный и напрасный упрёк себе. От флорентийской молодёжи он слышал о знаменитой флорентийской красавице Фиорине ди-Страдони. Да, он вспомнил теперь, что он знал и самый палаццо ди-Страдони, на балконе которого он увидал её. И при этом воспоминании сердце его упало, и он с грустью опустил голову.

Он вспомнил, что Страдони был принчипе, князь, он вспомнил рассказы о богатстве этого князя, которое равнялось, может быть, богатству какого-нибудь индийского сказочного набоба. Но и этим богатством был недоволен скупой и гордый принчипе Страдони. Ему мало было доходов с его больших поместий в пизанских лесах, и он занимался торговлей с восточными странами.

Имя Страдони было известно и между художниками, как имя богатого клиента и патрона, который покупал, хотя скупо, знаменитые, отборные вещи в Италии, Сицилии, Испании и Голландии. У него была одна из лучших Венер Тициана; была богатая Мадонна Рафаэля, нимфы Рубенса, одна из Мадонн Андреа дель-Сарто, и его голые ангельчики; было довольно много очень хороших классических вещей, где преимущественно была видна голая красота человеческого и в особенности женского тела. И между всеми картинами, на первом месте, прямо под светом стеклянного окна в крыше, висела Венера Тициана.

Но эта небольшая галерея была доступна только самому хозяину и его родным. Гостей он водил в неё редко. Посторонних не пускал.

Семья его была не велика. Он давно уже потерял жену и жил вдовцом, нередко появляясь на пирах холостой молодёжи. Кроме дочери Фиорины у него был старший сын Николо ди-Страдони, единственный наследник рода и богатства князей Страдони. Сын вполне разделял страсть отца к богатству, но не к искусству, в котором ровно ничего не понимал. Угрюмый и вспыльчивый, невысокого роста, но плотный, коренастый, с волосами и бородой ярко-красного цвета, он мог бы служить художнику прекрасной моделью для какого-нибудь брави или кондотьера.

III.

После того, как Паоло увидал Фиорину Страдони, он не мог уже забыть о ней. Он чувствовал, что в сердце его совершилась какая-то перемена, что все думы его и мечты освещались ею, этой чудной девушкой, с голубыми блестящими глазами и головкой, окружённой, как золотым венцом, золотистыми кудрями. Он чувствовал, что в мире всё — пустяк, всё — слава, искусство, всё — ничтожно пред этой милой, дивной головкой.

Каждый день, вечером, он ходил мимо палаццо Страдони. Он простаивал перед его балконом по целым часам, со страхом и трепетом ожидая, что вот-вот отворится дверь и вдруг появится его солнце. Но дверь была постоянно закрыта, и солнце не освещало потёмки его собственного сердца.

Он слонялся по целым дням по улицам и площадям Флоренции; он надеялся где-нибудь, в тех местах, где гуляет флорентийская аристократия, встретить её. Но ожидания были напрасны.

Один раз он стоял перед палаццо Страдони, который давно сделался для него чем-то в роде могучего, постоянно влекущего магнита. К этому палаццо слуги поднесли роскошный, изящный паланкин. Сердце его забилось; он думал, что из этого паланкина выйдет она — его мечта. Но паланкин остановился, из него, кряхтя, вылезла какая-то старуха и тяжелые двери палаццо с шумом и стуком закрылись за ней.

Он мечтал сделаться знаменитым художником, и тогда она услышит о нем и, быть может, подарит его вниманием. Он приготовил большое полотно. На этом полотне он думал написать Мадонну с головкой её — Фиорины. Но как же увидать эту головку?

«Ба! подумал Паоло, что же в самом деле? Разве я дурное дело задумал? Я пойду прямо к её отцу и попрошу позволения снять портрет с его дочери, как модель для головки Мадонны».

И несколько дней он думал об этом. Несколько раз он подходил к дверям палаццо Страдони и брался за их скобу. Но почти тотчас же тихонько опускал эту скобу, потому что чувствовал, что голова его кружится, руки холодеют и сердце перестаёт биться.

Он проклинал свою робость, нерешительность, свою отвратительную застенчивость, которая была родная сестра скромности, и с позором и тяжестью в сердце уходил к себе наверх, в свою студию.

IV.

Один раз, вечером, он подходил к палаццо Страдони. В это время его тоска и неудовлетворённое стремление наросли до боли. Он был в том экзальтированном состоянии, при котором всякое горе кажется пустяками, когда всё сердце переполнено горечью, а человеку хочется дурачиться: и смешно, и весело, горько — весело. Он остановился перед дверью, твёрдо взялся за скобу, громко постучал и захохотал. Дверь отворилась. Его встретил привратник, угрюмый, седой старик в бархатном малиновом камзоле.

— Кого вам угодно? — спросил привратник.

— Синьор Страдони у себя?

— Принчипе Страдони? — поправил привратник. — Вам самого принчипе или их сына?

Паоло едва удерживался, чтоб не расхохотаться. Он чувствовал, как дёргались мускулы его щёк и как горечь связывала его язык.

— Мне самого принчипе, самого принчипе, синьор.

— А как ему доложить об вас?

— Скажите — Паоло, мол, Теччини, художник, желает их видеть.

Привратник обернулся к трём слугам, которые играли в углу комнаты в трессете и сказал, чтоб они доложили.

Один из лакеев оглядел подозрительно Теччини с ног до головы и, лениво потягиваясь, направился по широкой и крутой мраморной лестнице наверх.

Паоло чувствовал, как холодный пот выступал на лбу под его беретом. Он облокотился на одну из мраморных колонн и небрежно играл ь кистями своей епанчи, но рука его дрожала.

— Синьор Теччини просят вас войти, — прокричал голос сверху, и привратник, любезно поклонясь ему, пригласил рукой взойти на лестницу.

— Пожалуйте, Favorisca! — сказал он.

Паоло с мужеством отчаяния стал подниматься на высокую лестницу. На верхней площадке его встретил тот же слуга, который докладывал о нем — и сдал его с рук на руки другому лакею, который также с кислой миной оглядел его с ног до головы. Лакей ввёл его в залы.

Их было много, этих зал — больших, полутёмных. Все они были устланы дамасскими коврами, увешаны богатым оружием, уставлены роскошной инкрустированной мебелью, чудными металлическими, художественными кувшинами и вазами или античными мраморными статуями, бюстами и медальонами; все стены их были увешаны прекрасными майоликовыми блюдами и плоскими чашами.

Паоло Теччини шёл за слугой мимо всех этих див, всей этой роскоши и не верил глазам своим, не верил, чтобы всё это богатство могло принадлежать одному человеку.

Наконец, слуга поднял одну портьеру и пропустил Теччини вперёд себя, громко доложив:

— Синьор Паоло Теччини.

Перед ним стоял сам принчипе ди-Страдони. Это был человек высокого роста, довольно полный, коротко обстриженный, с бородой, слегка поседевшей.

— Чем могу служить вам, синьор Теччини? — спросил он его густым, но мягким басом.

Теччини низко поклонился.

V.

Он быстро, бессознательно оглянул всю комнату. В ней была та же невиданная им роскошь.

Страдони стоял перед длинным столом, уставленным разными вещами и безделушками. Два массивных канделябра поднимались по обеим сторонам стола от самого пола. Подле одного из них стоял Николо Страдони, сын князя, и с презрительной насмешкой смотрел прямо на Теччини своими блестящими, угрюмыми и злыми глазами.

Паоло ещё более смутился.

— Синьор... Принчипе... — сказал он — я пришёл, я... прихожу к вам, как художник... Я думаю, что вы ничего не найдёте предосудительного в моей просьбе...просьбе художника...

Он чувствовал, что задыхался и что неудержимый порыв смеха готов был овладеть им. Он инстинктивно, бессознательно вертел в руках и мял свой берёт и не видал, как насмешливо смотрит на него Николо Страдони.

— Я желал бы, принчипе... если это возможно, т.-е. если вы, разумеется, позволите... снять портрет с вашей дочери... синьоры Фиорины ди-Страдони. Я, изволите видеть, задумал картину... большую картину... Я немножко известен, принчипе, как художник (и он грустно, неестественно улыбнулся)... Я желаю написать мадонну... И потому... Мне необходимо... мне очень... серьёзно необходимо...

Но более он не мог говорить. Он глубоко вздохнул и продолжал что-то шептать про себя, чего нельзя было разобрать, неистово судорожно тиская в руках свой несчастный берёт.

Принчипе Страдони стоял перед ним все в той же позе, закинув гордо голову и подбоченясь.

Когда голос Паоло совсем замолк, только тогда раздался густой и мягкий бас принчипе Страдони.

— Сколько я понимаю вашу просьбу — вы желаете снять портрет с моей дочери, как модель для вашей картины.

— Для Мадонны, принчипе, — прошептал Паоло.

— Это все равно!.. Для кого бы то ни было... Вы ошиблись, молодой человек... Дочь князя Страдони никогда не будет служить, не может служить — моделью для художника... Вы ошиблись... Ищите себе модель между такими женщинами, которые обыкновенно служат моделями для художника... Вы ошиблись... молодой человек.

И он протянул указательный палец правой руки к двери и слегка кивнул головой...

Паоло с отчаянием оглянулся кругом, ища где-нибудь спасенья от этого позора, и невольно встретил тот же злобный и насмешливый взгляд Николо Страдони.

Он поспешно обернулся и вышел.

За портьерой его ожидали двое лакеев, которые молча и быстро пошли впереди его. Он шёл, не помня себя; ковры, казалось, волновались под его ногами. Мимо него мелькали в каком-то хаосе бронза, сталь, белые статуи, бюсты и пестрые майоликовые вазы, наконец, анфилада зал кончилась. Он вышел, в сопровождении тех же двух лакеев, на лестницу и начал быстро спускаться вниз. Он почти выскочил в дверь, которую перед ним распахнул привратник. Он слышал или ему казалось, что он слышал позади себя какой-то хохот.

Он бежал, не чувствуя, не понимая, где он. Краска стыда жгла его лицо. И только в дверях своей квартиры он очнулся, огляделся, быстро взбежал наверх в свою студию, распахнул альков, в котором скрывалась его убогая кровать, и, не снимая берета и епанчи, упал лицом в подушки и громко зарыдал.

VI.

Прошло несколько дней.

Угрюмый и печальный он ходил по окраинам Флоренции. Он заходил на Campo-Santo, и среди красивых монументов. под которыми покоились знатные синьоры, среди бедных каменных крестов и плит, он думал о суете всего земного. Слава, деньги, почести, титулы, княжества и самая красота — все бренно, ничтожно перед вечной славой и вечной, нетленной красотой неба.

Он перебрал свои наброски, этюды и эскизы — всё казалось ему мелко, ничтожно, все была погоня за земной славой. Огромное полотно стояло посреди его студии. Задумчивый он уселся перед ним.

«О! если бы мне, — думал он, — привелось изобразить тебя, с твоим небесным ликом. Я работал бы с чистым, святым желанием передать человечеству красоту Божию и любовь к чудной Деве, родившей вечную, небесную любовь на земле. Гордость, дьявольская гордость — поставила преграду, её не покачнёшь, не переступишь. О! Фиорина, если ты можешь слышать душой... Услышь призыв моего сердца, моей страждущей души... Приди!.. Дай увековечить твои неземные, святые черты!..»

И он в неге и томлении, со слезами на глазах, протянул руки к полотну. Но тут же опомнился, одумался и прошептал:

— Какой я ребёнок... жалкий ребёнок...

В двери раздался лёгкий, но твёрдый стук.

— Кто там? — вскричал он. — Войдите!

Дверь тихо отворилась и в студию, неслышной походкой, вошла стройная девушка или дама. Она была закутана в простой серый плащ. Лицо её было закрыто густою белою вуалью и сквозь эту вуаль сверкало дорогое ожерелье. На руках звенели ценные браслеты. Сильный аромат каких-то восточных, раздражающих духов окружал её молодую фигуру.

— Вы синьор Паоло Теччини, художник? — спросила она звучным, мелодичным сопрано и остановилась прямо перед ним.

— Я, синьора, к вашим услугам.

— Можете вы написать с меня портрет, во весь рост, без платья... без всего... — спросила она, понизив голос.

— Могу, — сказал Паоло, озадаченный этим странным заказом.

— Что будет стоить такой портрет?

Паоло немного подумал и сказал:

— 300 дукатов.

— Сколько сеансов вам необходимо?

— Пять, четыре сеанса, наконец, три... если...

— Я не могу дать больше двух.

— Я постараюсь, синьора, окончить в два.

— Если вы окончите в два сеанса и я останусь довольна вами, я вам прибавлю ещё 50 дукатов.

Паоло молча поклонился.

— Если вы кому-нибудь, хотя неумышленно, мельком проговоритесь, — что вы писали с меня портрет, то вы умрёте!

— Я не боюсь смерти, синьора, — сказал Паоло. — Но будьте покойны... Ни во сне, ни на яву... никому я не выдам тайны, доверенной мне... дамой, и свято сохраню эту тайну.

— Здесь нет никого в студии, кроме вас? — спросила она.

— Никого, синьора.

— Заприте двери.

Паоло запер и снова подошёл к полотну. Она медленно раскутала и открыла вуаль.

Перед ним стояла Фиорина ди-Страдони.

На миг лёгкий туман закрыл его глаза. Ему казалось, что колени сгибаются под ним, что он с радостным криком сейчас же упадёт, в слезах благодарности, перед судьбой, небом и перед этим идеалом дивной, неземной красоты.

Но он овладел собой.

VII.

Она тихо и пластично, не торопясь, начала раздеваться. Паоло, весь дрожа от радостного волнения, пододвинул ей мягкое кресло и табурет. Она молча