Sredi obmanutyh i obmanuvshihsja: Russian Language

Автор Vasilij Rozanov

Высказывания Розанова по религиозным, философским, историческим и литературным вопросам, перемежающиеся с бытовыми зарисовками, выдают глубокий духовный кризис, не могущий найти разрешения в безоговорочном принятии христианских догматов

Vasilij Rozanov - Sredi obmanutyh i obmanuvshihsja.

• Язык: Русский
• Издатель: Glagoslav Epublications
• Дата выпуска: 18 мар. 2014 г.
• ISBN: 9781784370787

Предварительный просмотр книги

обманувшихся

Среди обманутых и обманувшихся

Ты должен, он должен, я не должен; они должны, вы должны, мы не должны. 

Особенное спряжение

Вопрос о браке есть по преимуществу исторический. 

Проф. Л. Писарев

Вопрос о браке есть по преимуществу практический. 

- Вы играете пики, ваше превосходительство? 

- Пики и бубны. 

- Но, ведь, вы объявили, что масть ваша - пики, ваше превосходительство? 

- Пики и бубны! 

- Пас! 

- Пас! } Партнеры 

- Пас! 

Из подслушанной игры начальника с подчиненными.

Поговорите с мачехой о падчерицах, с опекуном об опекаемых: какой приятный тон, успокоительные речи и отчет о полном благополучии. Во-первых, завещание отца сирот: так заботился о них, а вместе и так любил опекуншу! Вот его письма, пожелтевшие от времени: какой нежный тон, сколько ласки к малюткам, - и, вместе, какие страстные речи к когда-то молодой женщине, заменившей мамашу сиротам и принявшей на себя все, все труднейшие обязанности по их воспитанию и прокормлению! В мысли отца эта молодая женщина и те малютки никогда не разделялись. Тут, в их взаимном теперешнем соотношении, все - филантропия и все - плоть единая: ибо дети суть плоть единая с отцом, а этот отец есть плоть единая с мачехою, его женою. Нельзя было лучше устроить судьбу малюток, как основав ее на этом фундаменте целокупной любви. Они, которые так любят завещателя, и она, которая тоже так любила завещателя, - пусть и остаются вместе, в неразрушенном организме любви. Они должны быть почтительны, послушны, не возражать, не спорить, делать - что им прикажут. Она... но ее до того любил отец этих малюток и так знал ее чудную душу, что самый вопрос о том, сухой юридический вопрос, что же именно она должна в отношении к доверенным ей малюткам, - был бы оскорбителен для ее достоинства и совершенно несовместим с величественным и важным видом, какой она теперь имеет. Ее шлейф несут лакеи. Ее голова убрана в бриллиантовую диадему. Все воздают похвалу ее богатству, знатности и особенно благопопечительности. Состоя членом всевозможных благотворительных комитетов и высылая подачку нищим, толпящимся около ворот богатого ее дома, - уже само собою разумеется, что лучшую часть сердца своего она отдает невинным малюткам, вверенным много-много лет назад ее благопопечению памятным завещанием ее добрейшего супруга.

Правда, худые слухи носятся по городу, но где их не бывает! Злые языки уверяют, что дом, богатство и диадема - все на средства этих самых опекаемых сирот, денежки которых ой-ой как поубавились и даже их почти уже вовсе нет. Но это говорит какой-то бухгалтер банка, лицо невидное, нигде не бывающее, сущая чернильная душа. Бывающие в богатом доме с заднего крыльца уверяют также, что дети обедают и ужинают на кухне, вместе с прислугою, а завтрака им и вовсе не дается, под тем предлогом, что сытое брюхо к учению глухо. Сторожа ночные, кроме того, рассказывают, что иногда, проходя дозором около богатого дома, они слышали нечеловеческие детские вопли, несшиеся из-за стены его. Кроме того, по справкам оказалось, что дети отданы в самое скверное училище, со злым начальником, невежественными учителями, с товарищами из подонков общества, и что в этом училище их не учат, а только колотят, приговаривая тоже мудрую древнюю пословицу, что корень ученья горек, зато его плод - сладок. Но все это - слухи, разговоры. В торжественные, правда краткие, минуты парадных посещений, перед высокопоставленными гостями, maman выводит за ручку бледненьких мальчиков и девочек, в бархатных курточках и шелковых юбочках, и так ласково проводит мясистой, пухлой рукой по их реденьким волосам; и скажет два-три, правда - не больше, слова, и то не к ним обращенные и не о них собственно, а об том, какой у них был замечательный рёrе, какие его заслуги, какова была его доброта и особенно как он любил эту maman... Затем детей опять уводят куда-то во внутренние комнаты, а растроганные слушатели-гости садятся за отлично сервированный стол, где, разумеется, ничего невозможно, кроме комплиментов в сторону уже седой и величественной maman...

Картина эта невольно рисовалась нам те 20-30 минут, когда мы читали тоненькую и дорогую (50 к. за 72 странички) брошюрку казанского профессора Л. Писарева о Браке и девстве (Казань, 1904 г.), о которой уже слышали похвалы, как о книжке необыкновенно ясной и убедительной. Ясно и убедительно!... но какою ценой??! А в.от взяли за уши все больное, все страдающее - и все вон! Взяли людей, этих людишек, - и тоже вон! Очистив комнату для рассуждений, профессор-автор уже не находит никаких препятствий для своих звуков. И... вспомнишь Майкова:

Так по пунктам, на цитатах, 

На соборных уложеньях, 

Приговор свой доктор черный 

Строил в твердых заключеньях; 

И, дивясь, как все он взвесил 

В беспристрастном приговоре, 

Восклицали: Bene! Bene! 

Люди, опытные в споре...

* * *

Напр., этот quaestiovexata - брак и девство. Все стоят перед живою картиною того наличного факта, что семья целой России (целой России!) зависит от мнения 6-8 девственников; что не только русские семейные люди, но и все правительство русское, власть довольно внушительная, - не решается сделать простого постановления о позволительности обоим разведенным супругам вступить в новый брак, пока на вопрос об этом не кивнут согласием 4--5 старцев греческих: а нам говорят (да как усиленно! с какою уверенностью!), что брак и девство равно честны, что никакого осуждения брака не дозволяется и что кто его осудил бы - тот повинен анафеме, по постановлению такого-то собора, следует цитата и цитаты. И волки сыты, и овцы целы... нет, впрочем, не целы, давно съедены в действительности: но цитаты так документальны, они издревле перепечатываются из книжки в книжку и так дошли до новых книжек, до брошюрки проф. Л. Писарева, что значатся целыми. Все брошюрки, подобные лежащей перед нами, похожи на отчеты интендантства старого времени или на разговоры maman о целости имущества опекаемых сирот. Вопрос о браке и девстве... и посмотрите, сколько цитат, сколько авторитетов в подтверждение того, что брак именно - всегда: 1) почитался, 2) нисколько не унижался перед девством, 3) которое ни на кого не возлагается, как принуждение, 4) а только свободно избирается некоторыми как личный подвиг и обстановка лучшего служения Богу. Да, речи все целы. А жизнь, как я объяснил, - взята за уши и вытолкнута вон. Семейные люди давно потеряли (века! тысячу лет!) всякое право над собою, даже право самопопечения, самозащиты, самосохранения! Это - парий индусский, человек, вышедший из ноги Брамы, когда брамины и раджи вышли из головы и груди его. Но письменность цела.

"Отцы, как восточные, так и западные, последовательно и логично приняли под свою защиту и девство и брак, как два состояния, в которых концентрируются интересы цельного (курсив здесь и ниже г. Писарева) человека как существа духовного и нравственного, с одной стороны, и как существа телесного, с другой стороны. "Безбрачие и брак, - говорит Климент Александрийский, - предлагают человеку каждый свои особенные требования и специальные обязанности, равно ценные в очах Господних. И брак и девство суть благо - вот общий приговор вообще древних церковных писателей (стр. 9 брошюры).

Хорошо. Но если равно-честны, благо, - то ведь и равно-авторитетны, равно-властны? Те-те-те... маменька проговорила похвалы умным деточкам, а теперь их и за уши - вон. Равно-честны, но отнюдь из этого не выходит, что - равно-властны. Напротив, без-авторитетны, без-властны. Семья - сирота, без отца, без матери. А опека и власть над нею всецело и принадлежит равно-честному девству. Но ведь опека и власть - это, казалось бы, забота, омирщение, хлопоты, экономика, политика? Тогда как по первоначальному условию: Девство - в целях всецелого сосредоточения мысли на Боге, девство - не из презрения к супружеству, а только как обстановка молитвы. Спрашивается, отчего же муж и жена, пропитывающие себя трудом и во всяком случае для молитвы и уединения имеющие более досуга, нежели сколько оставляет его ну хотя бы епархиальная опека над семьями целой губернии, - отчего эти муж и жена менее над собою властительны, нежели над ними епархиальный опекун, который своевременно воздержался вступить в брак? Из простого этого вопроса и вытекает, что именно ауосц1сс, внебрачие, без всякой якобы связи ее с возвышенными задачами, составляет anundfursich (сам по себе (нем.)) следующий, высший этаж существования; т.е. что брак, семья во всяком случае живут в низшем этаже, а пожалуй, даже - и в подвальном. Вот вам и равно-честность. Если равно-честны, то и равно-правны. А если не равно-правны, то явно, что и не равно-честны! И разница чести измеряется разницею власти. Но если восемь девственников, без малейшего участия семейных людей, без малейшей даже догадки спросить у этих семейных людей о их состоянии, боли, муках, - решают все и единовластно о семье 140-миллионного народа: то очевидно, что семья и брак есть такая пария, о какой даже и в Индии не брезжилось! Разница власти - неизмеримая!! А следовательно, и в чести разница - неизмеримая!

* * *

Но девство само по себе нигде и нисколько не превознесено. Так, попадаются иногда только выражения, но нигде не канонизированные, не догматизированные. Девство, - по выражению Григория Богослова, - есть исхождение из тела, есть сожитие с Чистым (с большой буквы, как собственное имя - у автора); по выражению того же учителя, оно есть обожение человека, состояние ангельской чистоты не только по телу, но и по духу. По Мефодию Патарскому, "девство, ????????? , чрез перемену одной буквы получает название почти обожествления (курс, автора) ??????? : оно уподобляет Богу владеющего им и посвященного в Его нетленные тайны (стр. 57-58). Но это - отсвет речей, это - тенденция, тонкие паутинки, вотканные в сплошной ковер похвал браку. Такой сплошной, увесистой, документальной похвалы, какая в древней письменности дана браку как основе общества, как корню жизни (замечательное выражение из отца церкви, попавшееся мне в брошюре), как первой и очевидной заповеди Божией, - этой похвалы девству не дано. Она поэтична. Она коротка. Но какой дивный тон в этих немногих словах. Наблюдайте, однако, что она против (к отрицанию) корня жизни, основы общества, первой и очевидной заповеди Божией. Наблюдайте это... и вам станет несколько страшно. Я вот много лет пишу о браке и девстве: и не знаю, замечено ли читателями, что я пишу сколь смело, с одной стороны, столько же, с другой стороны, прямо с мистическим страхом к избранной теме. Тут такие бездны разверзаются... Такие новые горизонты открываются... Легко евреям: дана им заповедь: множиться", и они множатся себе, не тужа о здешней и загробной жизни, явно обеспеченные в одной и другой (ибо ведь заповедь-то очевидна для них). Но мы, христиане? Как все темно для нас, неуверенно, сомнительно: заповедь Божия о размножении - так очевидна! а