Дыхание

Автор Ефим Бершадский

Дыхание — это кругосветное путешествие, начинающееся в маленьком городке, который ещё трудно разыскать на картах. Помимо стихов и фантазий в нём встречаются, растут и созревают необычные восприятия, любознательные игры и молодые мысли.

• Язык: Русский
• Издатель: Aegitas
• Дата выпуска: 11 окт. 2018 г.
• ISBN: 9785950093036

Предварительный просмотр книги

Ефим Бершадский

Дыхание

роман

---

osteon-logo

ООО Остеон-Групп

Ногинск - 2018

Дыхание — это кругосветное путешествие, начинающееся в маленьком городке, который ещё трудно разыскать на картах. Помимо стихов и фантазий в нём встречаются, растут и созревают необычные восприятия, любознательные игры и молодые мысли.

ISBN 978-5-95009-303-6

© Е.Бершадский, 2018

© ООО «Остеон-Групп», 2018

Ефим Бершадский

ДЫХАНИЕ

Книга первая

Посвящается моим родителям.

Оглавление

От автора

I. Ключ

II. Восвояси

III. Поездка в Москву

IV. Встреча

V. Язычности

VI. Чарующее… Вешнее

VII. Круг

VIII. Эхо

Приложение

От автора

  Я живу в своём городке, у нас сейчас солнечно, птички поют. Вчера с одной большой птицей разговаривал, она мне про перелёты рассказывала — говорит, уже устала летать, хочет на теплоходе доплывать, а реки подходящей нету… У нас в городке речка-то есть, а с путями сообщения не очень — кроме голубиной почты и в голову ничего не приходит… Сам я обыкновенно пешком хожу — автобус редко ходит, сидишь на бревне на конечной остановке, и ждёшь его, шишки перебираешь… Он и на ту сторону реки довести может — там интересные места, говорят, маленький Замок строят… Маленький принц недавно приезжал, хочет 28 башенок возвести. Да, второе совершенное число… О чём это я? Про ту сторону… Верно. Там много всего — и поэтические королевства, и тронницы, и вакханки… Ну, до неё ещё добраться надо, сегодня он не поехал, на остановке больше никого не оказалось, а с одним пассажиром он не едет. Меньше двух не беру, — говорит. Я уж и не обижаюсь. Водитель-то весельчак, каждый раз встречаю, да не каждый раз узнаю, у него всё лица меняются… Да, сам не понимаю — сегодня он юморист, завтра — лирический герой, а там и до Гамлета рукой подать… Едет — а стихи как из душа льются, бальзам… Он по кругу долго едет… Что же это я всё про других, нужно же и про себя сказать… Сам-то я по профессии… Запамятовал. Ну, всему своё время. Пойду землянику собирать, обещал сегодня без лукошка не возвращаться.

От ворот — поворот, три шага навстречу лесу, мимо кузнечикова луга, там стрекочут вечерами. Дальше спустимся к ключу, выпьем родниковой водички, птички нам споют, птички-невелички, с воздушными шарами. Восвояси забредём, почитаем-полистаем, маму за руку ведём, а с Дюймовочкой подружки; как пломбир на Солнце от улыбки мы растаем, со словами поиграем, про рябину пропоём, ягоды смородиновые ожерельем будут.

Про поездку — тут стихов просто изобилье, стук летящих каблуков, кто таков? Слышал, слышал, на площадке дети забавлялись, в ручеёк меня пустили, а на самокате мы ворон катали. Голоса звенели воробейные, королевский театр отворил ворота. Тут воспоминания, черёд прогулке по альбомам, пару строчек о привычках и впечатлительных натурах. К огоньку слетаются две-три мысли запоздалые, и стихи экзюперичные, Тому Бомбадилу посвященье.

Ну а дальше — представленье…  

I. Ключ

I

Он шёл по дорожке мимо частных домов. Белая бабочка перелетела ему дорогу и скрылась за забором в чьём-то маленьком яблоневом саду. Котёнок лёжа на солнце вылизывал свою белую лапу, и даже не отреагировал, хотя он прошёл всего в метре от него. По обочинам дорожки валялись сорванные листья, в основном берёзовые да кленовые, только такие, трёхзубчатые кленовые, те, что поскромнее, — видимо, многозубчатые ждали своего часа осенью, когда они станут красивее. Вдоль заборов росли кусты шиповника, зарослей крапивы было много — малины здесь не было, а жаль, он бы с удовольствием съел сейчас пару ягод. Здесь и смородина красная росла... Нет, это в другом месте. Ещё валялись рыжие и желтоватые ягодки рябины, отчего-то рано упавшие. Много чего здесь было. По другую руку шёл дом, белый пятиэтажный дом, самый обычный. Возле него росли липы и берёзы, клёны тоже росли, те самые, трёхзубчатые. В этом смысле следующий дом был интереснее — тот, что стоял перпендикулярно этому. Вдоль него тянулась дорога, и его отделяла от неё целая роща берёз — кто-то высадил их густыми рядами, и они как частокол охраняли покой этого дома от излишнего изобилия солнца. Оттого, наверное, и крошек берёзовых повсюду были несметные количества, в какую паутинку ни загляни — всюду эти крошки.

  Дальше он о чём-то задумался, и по сторонам не смотрел, и шёл сам собой, можно сказать, что ноги его сами несли. Собственно, куда бы они ни несли, в их городке это почти не имело значения — разве что названия улиц менялись, да он их и не знал — мало на каких домах висели таблички, а если и висели, то в самых незаметных местах, скрытых разными кустами и цветами. Конечно, это не совсем верно, некоторые названия он знал, знал название своей улицы, и другие названия, например вот эта улица — Садовая. Была ещё Парковая, но до неё надо добраться. Сейчас он как раз проходил детский сад и задержался возле него — очень он благоустроенный, всюду цветы, разные лесенки, карусели и тому подобные детские забавы. Хорошо было бы походить в него, по утрам на физкультуру — зарядку поделать, в беседке поиграть, по лесенкам полазить — такой моцион не помешал бы. Интересно как у них папоротники разрослись возле стены — просто гиганты какие-то, настоящий юрский период, только стрекоз трёхметровых не хватает и парочку хвостатых тирексов. Дети как раз сейчас с мамами за ручку выходили из сада, и он, улыбаясь, смотрел на них — славные они. Хорошо быть ребёнком, идёшь куда хочешь, маму красивую за руку ведёшь, у сестрички конфеты воруешь. Жаль, что у меня не было сестрички, чудесно было бы...

  Он добрался до палатки с фруктами, и купил себе пару слив — сливы были здоровые, тёмно-фиолетовые и довольно круглые. Он принялся за первую сливу, прошёл мимо газетного ларька, миновал пятачок с кучей такси, и пошёл по тропинке среди луга. Луг был очень ухоженный, но не везде — там, где он сейчас шёл, росли заросли цветущего цикория — замечательные голубые лепесточки — поэтому эта часть и неухоженная, чтобы глаз радовать. На самом лугу, в тени, росли маленькие белые клевера — луговые, Trifolium pratense . А Trifolium repens — это лесные, фиолетовые, они сейчас на другом лугу растут, он его ещё пройдёт. В некоторых местах в городке эти клевера давно выжгло солнцем, а здесь ничего, чувствовали они себя отлично. Дальше он миновал кусты черёмухи и зелёную машину, на капоте которой чёрный кот чесал себе ухо — к нему захотелось присоединиться, так он заразительно чесал; прошёл кучу с песком, и неожиданно наткнулся глазами на салатовый незрелый жёлудь. Он подобрал его и внимательно рассмотрел — в форме половинки эллипсоида гладкая нижняя часть, а верхняя —  этакая земляничная шапочка. Да, есть отдалённое сходство. Хорошо бы набрать желудей осенью, закопать их где-нибудь, и пусть вырастет дубовая аллея, и сотню лет будут расти дубы. Обязательно сделаю, когда жёлуди созреют, надо не забыть.

  Он двинулся дальше, вновь миновал различные заборы и яблоневые сады, и попутно постоял возле одного забора, ковыряясь в кусте малины — этот куст он постоянно объедал, и не он один — ягод было уже довольно мало, он лишь четыре штуки нашёл и сразу их слопал. В настроении он был превосходном, днём сегодня была сильная жара, а сейчас она спала, и подувал ветерок, а впереди был ещё долгий июльский вечер, и ещё июльская ночь, и кто знает — что они для него готовят? Поэтому, чтобы лучше это узнать, он решил сегодня отправиться в парк — был в их городке и парк, правда, зачем парк в городке, со всех сторон окружённом лесами и полями, было не совсем понятно. Но парк имелся, причём на окраине, — к нему и вела, как нетрудно догадаться, Парковая улица — довольно любопытная улица. Его отделяло от неё немного — он добрался до местного клуба, предлагавшего совместные занятия фитнесом для мамочек с грудными детьми — была изображена хорошенькая мамочка, занимающаяся фитнесом со своим грудным ребёнком, очень увлекательная фотография, он с удовольствием её рассмотрел. Кроме того там проводились занятия гимнастикой, и настольным теннисом, и танцами — всё для детей, всё кроме фитнеса. Из окон доносилась музыка, видимо, сейчас была очередь гимнастики, но видно ничего не было — занятия шли в залах на втором этаже, можно было по водосточной трубе забраться, но это, пожалуй, слишком... Кстати, здесь ещё про занятия английским на стенде было написано, набирались группы для совместных занятий английским, форма занятий познавательно-игровая. Правильно, самая лучшая форма, — решил он, но записываться не стал, — увы, он в совершенстве владел английским, и долго притворяться, что он плохо знает его, было бы трудно. Ситуация осложнялась ещё и тем, что занятия предполагали участие детей в возрасте от 9 до 15 лет, а он никак к этой категории не относился, а занятий для взрослых и мамочек с грудными детьми не предполагалось — почему-то считалось, что они ограничатся для себя фитнесом. И напрасно, ведь если подумать, грудному ребёнку гораздо легче выучить английский, чем 13- летнему, и ходи ребёнок с двух лет и хотя бы три раза в неделю слушай английскую речь — и он овладеет языком к пяти годам. Но до этого здесь ещё не дошли, да это и не в их интересах. Слишком умные дети — всегда сплошная головная боль, он это по своему опыту давно заметил…

  Он двинулся дальше, здесь была довольно большая дырка в заборе — кто-то выломал пару прутьев, чтобы легче ходить было и не делать лишний крюк — и все здесь ходили, и он прошёл. Он прошёл ещё одну кучу песка, которая здесь уже как минимум пару лет лежала, и пролежит, видимо, ещё довольно долго, и добрался до ещё одного луга. Надо сказать, и это его удивляло в их городке, что здесь всё было очень ухожено — и газоны были, и луга, и парк ухоженный, и сады во дворах домов — всё очень ухоженное. Вроде бы мэр был раньше садовником... Нет, не мэр, его жена. Да, его новая жена — бывший садовник — в общем, в правящих верхах были садовники — или их лучше флористками назвать? Кстати, он её недавно встретил — девушка она ещё молодая, и он с ней сразу познакомился — то есть, он не знал вначале, что она жена мэра, но она шепнула ему по секрету. Впрочем, он ей не поверил — он отлично помнил, что у мэра другая жена. Ладно, все эти шутки сейчас не к спеху, стихотворение о жене мэра он сочинит в другой раз, сейчас он не в настроении. А газоны были, и были весьма ухожены, и причины этого были не до конца ясны. Он оторвался от этого анализа и стал рассматривать луг. Здесь как раз рос и лесной клевер — тот, который фиолетовый, и васильки были, и что-то похожее на одуванчики, хотя одуванчики давно отцвели, но действительно цветок похожий, только ножки у него другие. Ещё ромашки были, и ещё много цветов, но он больше названий не знал — надо справиться у местных бабулек. Дальше шло розовое круглое здание — по-видимому, котельная — здесь почему-то было много зданий окрашено в розовый цвет, и клуб тоже розовый. А вот в моде были больше синие цвета, и велосипеды синие, и футболки синие, и на почте много голубого и синего, даже девушки там голубоглазые…

  А между тем, вот и она, Парковая улица. Начинается она от здания заброшенной школы дореволюционной постройки, где обычно буйно веселятся компании школьников, и ведёт до самого парка. Улица эта по неустановленным причинам пустует почти в любое время года и в любую погоду — то ли дело в её бесконечной длине, то ли в том, что она никуда кроме парка не ведёт — непонятно. Вот и сейчас она пустовала, и он шёл по ней, испытывая некоторые приятные предчувствия. Всегда, шагая по ней, он чувствовал, что здесь можно кого-то встретить, и кого-то очень интересного, но пока он встретил одну знакомую бродячую собаку и погладил её по голове. Она, довольная, повиляла хвостом, надеясь, что он её покормит, но у него кроме второй сливы и жёлудя ничего с собой не было, а сливы и жёлуди собаки, как известно, не едят, и она разочарованная побежала дальше. Вскоре ему ещё встретилась бабулька, вышедшая из-за угла дома и направившаяся в противоположном ему направлении, — пока это было всё. Надо признаться, что он и раньше здесь мало кого встречал, но втайне надеялся и верил — другие, видимо, перестали надеяться, поэтому по этой улице они и не ходят, — решил он. Сейчас как раз начиналось самое интересное в этой Парковой улице: с этого места и до самой её середины по правую руку шли жёлтые трёхэтажные дома, построенные лет пятьдесят назад. По левую руку через дорогу шли частные дома, а по правую как раз эти. Дома эти вроде бы уже собирались снести, но никаких признаков грядущего сноса заметно не было, и они по-прежнему были заселены. Эти дома были примечательны громоздкими деревянными балконами довольно шаткой конструкции, готовыми вот-вот обрушиться тебе на голову, и он слышал об одном таком случае — но видимо, это была просто байка. Все балконы были в целости и сохранности — он проверял, никаких новоделов не было. Но самая интересная черта этих домов заключалась в другом — здесь были очень низко расположенные окна первого этажа, так что если окно не было занавешено шторами, то можно было заглянуть внутрь комнаты и встретиться глазами с жильцами. Это всегда по-своему поражало его, в такие моменты он испытывал несколько странное возбуждение, очень уж это было непривычно. Вот и сейчас произошла как раз такая встреча — у окна на кухне сидела и курила хорошенькая светловолосая девушка, одетая в домашний халат. Он встретился с ней глазами, и взгляд её ему очень понравился — она была совершенно не против с ним познакомиться, стоило лишь постучаться в окно. Он всё же удержался — это, пожалуй, уж слишком, знакомиться с девушкой в домашнем халате это, знаете ли... Как-то уж слишком... Прозаично, что ли?

  И вот именно эта необыкновенная близость чужой жизни очень его в этой улице увлекала, так она гармонировала с этой её безлюдностью и бесконечностью этих странных жёлтых домов. Вообще, он очень любил тихие и спокойные улицы, и в городок этот несколько лет назад отчасти поэтому и приехал — очень тихий и спокойный городок, много детей, много молодых красивых девушек, много зелени и деревьев — хорошее место. Он как-то проезжал неподалёку, и вышел, и так и остался — и совершенно не пожалел. Конечно, здесь бывает скучновато, но это так понятно, это же самый обычный русский городок. В каждом таком городке мамочки занимаются фитнесом с грудными детьми, дети от 9 до 15 лет учат английский, дети постарше занимаются более важными вещами. Работают почта, магазины, жена мэра сажает ирисы. Где этого нет? Правда, не в каждом городке есть такой человек как он, почти наверняка не в каждом, потому что он такой человек.. Понятно, какой, нет смысла себе об этом говорить. Нет, такие люди встречаются, он и сам встречал, хотя и довольно редко. Но если задуматься, то и улицы такие встречаются редко, а встретилась же она с ним, вот он ходит по ней — а вероятность такой встречи маленькая… Какое-то время он наблюдал за муравьём, пересекавшим дорожку, — он чуть его не раздавил, но не раздавил, и был очень этому рад, потому что иначе стало бы одним муравьём на свете меньше. Муравей никуда не спешил, направляясь к траве по ту сторону — между жёлтыми домами росли кусты и вишни, черёмуха тоже росла. Здесь хорошо было весной, когда они цвели, запах повсюду был черёмуховый — он весной на эту улицу и набрёл, она его вначале именно красотой своей привлекла, а потом уже он о ней всё остальное узнал. Вишни созревали, и некоторые уже созрели — он съел несколько — кислые, но вкусные, отличные вишни… При желании у них в городке летом можно было фруктами в садах питаться, а осенью — овощами в огородах... Совершенно неожиданно он встретился взглядом с одной старушкой, наблюдавшей за ним из бокового окна, — вид у неё был сердитый, она явно собиралась его отругать за вишни, и он спешно ретировался. Он усмехнулся себе: надо быть очень внимательным, а то эти старушки — известные шантажистки. Так всегда и бывает — вначале вишни, за ними — соседские девушки в халатиках, а там приходит тебе письмо на почту, а там написано: Вы же не хотите, я полагаю, чтобы Ваша жена кое-что о Вас узнала? И такая речь грамотная в письме — просто любуешься и оторваться не можешь, чем-то дореволюционным от неё веет, такая удивительная плавность, мастерство слога — и всего-то за это просят пять тысяч рублей в месяц... Да, интересная улица, к сожалению, она сегодня не расщедрилась для меня, и ничего на ней не произошло, но ведь ждёшь же...

* * *

Придя в парк, он обычно прогуливался по дорожкам, но сегодня направился прямиком к своей любимой скамейке, с которой открывался вид на гордость парка, могучий старый дуб. Он сел на неё и в который уже раз залюбовался им — почти двухметровый в обхвате ствол рос под небольшим углом к земле, и разветвлялся на хоровод из шести могучих ветвей, тянувшихся к небу подобно пальцам, выросшим из могучей руки. Они тоже ветвились, уже на более тонкие ветви, и образовывали роскошную шаровидную крону. Великолепный дуб, он восхищал своим могуществом. Он рос на небольшой поляне в гордом одиночестве, а уже за ним виднелись и сосны, и берёзы, и клёны. Пока он любовался ими, сидя на этой скамейке, его разморило — идти больше никуда не хотелось, хотелось просто отдохнуть, расслабиться... Через листву деревьев проглядывало вечернее солнце, оно клонилось всё ниже, ниже, ниже... Слышался стрёкот кузнечиков, дул лёгкий ветерок. Тучи на небе появились — изредка одна-другая туча пробегала по небу, давая о себе знать. По полянке вышагивали вороны и как обычно чего-то искали, и посматривали на него своими вороньими глазами, любопытно наклонив голову на бок. Ему вспомнилось, что вороны умеют считать до семи — он это ещё в детстве узнал и удивился — он уже тогда в уме двухзначные числа перемножал — насколько же он умнее вороны? Или это какая-то ошибка, и вороны просто не хотят всех своих секретов раскрывать, а считают на самом деле гораздо лучше? Всё-таки, кто умнее — шестилетний мальчик или ворона? Сейчас ему казалось, что ворона — вороны много чего знают, очень умные птицы, они спокойно могли бы заниматься науками, например они прекрасно разбираются в психологии собак и любят их дразнить, особенно домашних собак, щенков, — он неоднократно такие сцены наблюдал, как щенок гоняется по поляне за воронами, а они его провоцируют и ходят почти перед носом. От ворон он перешёл к деревьям, из них тоже вышли бы отличные учёные — у них много времени и терпения, и при желании они могли бы создать очень развитую химию — они и так её уже создали, но они могли бы ещё дальше в этом зайти. Интересно, если бы у них была память — о чём бы они вспоминали? О своём детстве, когда были маленьким ростком и мимо шмели пролетали и вороны ходили, или о весне, когда они впервые зацвели, или о чём-то ещё... Если бы у них была память, они могли бы математикой заняться — времени много, надо же его чем-то занимать, занимали бы теорией чисел... Они бы нас опередили, они бы далеко ушли... И иногда они раскрывали бы нам свои знания в обмен на свои любимые грибы — грибы им бывают очень полезны и, быть может, приятны. И он какое-то время думал над этими вопросами, решив, что деревья много бы занимались самоанализом, ведь это один из самых доступных видов исследований. Правда, это верно не только для деревьев, но никто им не занимается — должны же быть причины, он же тоже им не занимается, а вот математическим анализом он занимался помногу…

Он заснул.

Когда он проснулся, солнце уже стояло низко и готовилось к закату, расцветив небо и облака вдали. Всё так же стрекотали кузнечики, всё так же дул ветерок. Он протёр глаза. Долго он, видимо, спал, часа два. Самочувствие какое странное спросонья... Всё же это было неожиданно, сейчас он выспался — что же он ночью делать будет? Хорошо было бы развеяться, поговорить с кем-нибудь... Можно попробовать к той девушке заглянуть — да нужно ли? Как громко кузнечики стрекочут перед закатом, словно солнце от себя не хотят отпускать. Они до полуночи стрекочут, потом затихают, спать ложатся... В парке по ночам фонари не горят, лишь возле главной аллеи освещают дорожку и скамейки, а остальной парк совсем в темноту погружается. Самый разгар лета, а людей как мало здесь... Мамочки с колясками уже дома малышей спать укладывают, девушки перед сном расчёсываются... А хорошо было бы на закат посмотреть, из той части парка, что над берегом реки, там и полянка со скамейками, он там редко бывает. Да, пойду, — он встал и направился туда прямиком по траве — он любил по траве ходить. А в детстве он всегда писал Солнце с большой буквы, и никак не понимал, как можно писать его с маленькой, он и сейчас этого не понимал. Но вот, например, Луну…

Вскоре он добрался до этой полянки. На ней был луг, усеянный полевыми цветами — снова встретились ему клевер, ромашки, тысячелистник... А вид отсюда открывался чудесный — бескрайнее золотистое поле, по нему разбросаны берёзовые рощицы, петляет и извивается речка, оградой высится еловый лес... И небо в мазках заката, акварелью пылающих красок, а по нему ласточки летают, перекликаются, смеются...

Красота неба вдохновляла, хотелось побыть подольше, полюбоваться. Полукругом вокруг цветов расположились скамейки, почти все они пустовали, и только на одной молодая женщина в белом рисовала. Было в ней что-то необычное — секунду подумав, он направился к ней медленным шагом, слегка волнуясь, — может, закат сегодня наворожил? Она его не замечала, и была увлечена рисунком, но когда он приблизился, сразу подняла свои глаза.

— Добрый вечер, — улыбнулся он и назвал своё имя. — Можно, я к Вам присяду, закат очень красивый, а мы с Вами совсем одни — так не лучше ли его вместе встречать? — она улыбнулась в ответ, тепло и светло, — у неё были маленькие губы, совсем детские, и улыбка хорошая, ему стало так тепло после её улыбки. Он присел, ближе к Солнцу.

— Меня зовут Ирина, — сказала она, — голос показался чистым, словно небо, — он посмотрел в её глаза, серо-голубые, спокойные, умиротворяющие, хотелось смотреть в них подолгу. Ресницы у неё были русые, и брови русые, и волосы русые, русые и густые, длинные, немножко вьющиеся. И на руках волоски были русые, сами руки были очень спокойные, изящные маленькие руки, они словно слушали его, что он им сегодня скажет. Она вновь улыбнулась, он перевёл взгляд и заговорил.

— Знаете, я в парке сегодня отдыхал на скамейке, и вот о чём подумал. Мне показалось, что из деревьев получились бы прекрасные мыслители, если бы они умели мыслить. Питаются они светом Солнца и соками земли, времени у них очень много, они никуда не спешат, никуда не торопятся — и они могли бы годами мыслить, размышлять о жизни, о мироздании, о времени... И они могли бы разговаривать друг с другом на своём, древесном языке, или наоборот, жить аскетами, замкнуться посреди бескрайней равнины и думать, мечтать... Из дубов получились бы отличные математики, они бы как настоящие эстеты изучали теорию чисел, открывали математические ряды, искали бы среди них гармонию... А другие деревья, как берёзы, могли бы заняться музыкой и поэзией, ночью и утром, и днём они слышат бесчисленные звуки, шелестит листва, поют птицы, журчит вода, жужжат пчёлы, колышется трава — мне кажется, они бы писали прелестные природные симфонии... А возможно, они создадут искусства, неведомые нам, создадут удивительные, невиданные запахи, и станут наслаждаться ими, и дадут насладиться и нам... А другие возьмут себе роль библиотекаря, это естественно при их образе жизни, и он бы накапливал, собирал, упорядочивал знания, открытия, обновления... К нему бы обращались и другие деревья, он бы помогал им, давал нужные знания, искал бы, вспоминал, шелестел себе листвой... Представляете, диалог продолжительностью в тысячи ночей и сотни вёсен, когда ты знаешь о собеседнике необычайно много, он тебе безумно дорог, и в то же время ты не в силах приблизиться к нему, прикоснуться, посмотреть ему в глаза...

—Да Вы поэт… — почти всё время, пока он говорил, она улыбалась, словно желая ему помочь во вдохновении. Она и сейчас улыбалась, чуть-чуть, улыбка сама собой рождалась.

Какая у него речь, он может говорить о чём угодно. Какие мысли необычные... Он математик, мне кажется, он математик, и ищет в математике гармонию. Пусть он чуть увлекается, это хорошо, он хочет мне сделать хорошо словами... Я знаю эти стихи, это из Анны Снегиной. Он совсем не умеет читать стихи, почти без интонации читает. Ему, кажется, не с кем поговорить, очень одинокий человек, есть в нём такое... Какие у него губы, Боже... Почти женской красоты, сколько же в них вдохновения... Женщины безумно их любили... Как они целуют... Словно чувствую на губах... Очень хорош собой. Какие сильные руки, я обожаю сильные руки... А глаза строгие, слишком строгие. Они совсем не гармонируют с его речью. Его глаза обычно приказывают. Он хочет смотреть мягче, а уже не умеет. Очень сильное лицо. Мне кажется, женщин он знал мало — женщины боятся таких, от них не знаешь чего ждать. Возможно, и ошибаюсь... Как хорошо, что он пришёл, какой вечер... Стоит ли рисунок показать, хочет посмотреть. А поймёт? Я чувствую, что поймёт, это глубокий человек... Как хорошо он об Анне Снегиной говорит, обычная русская женщина, мы такие и есть... А меня не бросишь как выпитую бутыль?.. Какие же губы, я просто не могу... Я сейчас их потрогаю. Нет... Когда рукой по волосам провожу, ему нравится. Словно касается меня глазами, касается и ласкает. Как с тобой хорошо... Только бы не уехал никуда... Но нет, он у нас живет. Разве такие люди встречаются у нас, в нашем городе? Какая жаркая сегодня была погода, а он с длинным рукавом. Почему я решила, что у него сильные руки? Ладони... Всё может быть, может, он женат. Если женат, я не буду. Боюсь... Даже если не женат, я не смогу. Нет, смогу! Хоть в паспорт смотри. Мы с тобой большой крюк сделаем, пока ещё светло. По самым многолюдным улицам пройдём, ничего в этом такого нет. Он не женат, и думать нечего. Такое чувство, что сейчас меня на руках понесёт. Может, попросить? Совсем рехнулась, что со мной? Как Солнце красиво заходит... Молчит... Какой долгий взгляд, не могу. Буду на закат смотреть. Как же долго смотрит... Пусть. Пусть...

— Загляделись в мои глаза?

— У Вас в глазах отражается Солнце.

…Пора вставать, давно пора... Я обычно уже дома в это время, уже ложусь... Сегодня не засну, всю ночь продумаю... Пришёл, пришёл! Почему раньше не приходил?.. Пора, скоро совсем стемнеет, — она зачерпнула воздух ладонями, и вдохнула его всей грудью. Улыбнулась ему и стала вставать. Карандаш положила в сумочку, рисунок оставила на скамейке.

— Проводите меня?

— Провожу. Я возьму рисунок? На память.

— Берите, — она чуть смутилась.

Так я и знала! Ничего скрывать не умею, как открытая книга! — он перевернул листочек, с интересом взглянул на него, свернул в трубочку. Они пошли по дорожкам, по направлению к городу. Она шла впереди, по правую руку. Спину и голову держала очень ровно, а шагала размеренным шагом.

Он постоянно смотрит на меня, не отрываясь. Сейчас по плечу скользит, чувствую. Аж идти трудно. Теперь легче, да, так лучше, хорошо с закрытыми глазами. Только бы ничего не сказал, так не хочется лишних слов... Не скажет. Смотрит, вкушает хлеб и вино. Можно, сегодня можно. Хорошо сегодня оделась, люблю белый. Моя лучшая юбка, хорошо, что меня в ней увидел, я ему светлой запомнюсь. Краситься не стану, не хочу, если нравлюсь такой, так и надо. А мой рисунок понравился? С таким видом глядел, и ничего не проговорил, и о себе ничего. Скрытный человек, замкнутый. Речь, конечно, сильная, он учился и много. Откуда он такой? Спрошу, не могу.

Она повернула к нему лицо, и спросила:

— А Вы кто по профессии?

— Я физик.

—Я так и думала...

Ничего я такого не думала. Но на физика похож, хотя я их иначе представляла. А физики мне нравились, я всегда их портреты любила. Такие лица сильные. Никогда не думала, что физика встречу. В школе любила физику, особенно астрономию. Мне кажется, я могу разговор поддержать, ему будет приятно... Ничего я не могу. Первый закон Ньютона забыла, второй и третий помню, а первый позабыла. Смешная я, зачем мне это, он не будет со мной о физике говорить. А я хочу! Мне интересно. Он, наверное, о чём угодно может говорить. А тут мы сделаем крюк...

Они миновали несколько улиц, и подошли к частным домам. Возле одного из заборов, за которым виднелись высаженные полосою клёны, они остановились.

— Вот мы и пришли. Я тут живу.

— Хорошо Вам, как в лесу живёте.

— Да, хорошо. Очень, — она ждала вопроса, почему-то совсем не волнуясь, совершенно.

— Давайте завтра встретимся? Когда Вам удобно?

Она ответила не сразу, подумала и сказала:

—Я свободна весь день, у меня отпуск. Давайте встретимся днём, часов в двенадцать, и погуляем на природе. Сможете?

— Смогу. Я к Вашему дому подойду, хорошо?

— Хорошо... — когда они прощались, он хотел коснуться её руки, но она не дала. Нечего его баловать.

Когда она пришла домой, она переоделась и пошла в ванную, и долго умывалась теплою водой. И вода текла у неё между пальцев, и она омыла ею шею и руки до плеч, и нежилась в её тепле. Она стояла в душе, вода текла по её груди, по глазам, по рукам, она смотрела на себя в зеркало и улыбалась своей водяной теплоте. Струи бежали по ней змейками, дарили ей своих сил, забирая её усталости и волнения, и нежа с такой заботой, с какой умеет одна она, ведь вода — женщина, и чувствует нас, женщин, любовно и чувственно, и любит лелеять нашу наготу,