Ван Гог. «Я нахожу счастье в творчестве...» Том 2

Автор Виктория Шарль

Его «Портрет доктора Гаше» был продан в 1990 году на аукционе Кристи за 82,5 миллиона долларов, став одной из самых дорогих картин всех времен, но при жизни случались дни, когда у Ван Гога не было ни одного франка в кармане, когда родные упрекали его в несостоятельности, а окружающие считали сумасшедшим. Биографы написали уже сотни книг, называя его могучим, ранимым, противоречивым... Однако ни одна из этих книг так и не смогла передать всей глубины внутреннего мира художника по той простой причине, что это уже было сделано... им самим. Он щедро выплеснул свое мироощущение на многочисленные полотна, дополнив его обширной перепиской с любимым братом Тео, родными и друзьями. Эта книга откроет почитателям его таланта истинного Ван Гога, потому что, по сути, ее автором явился сам художник.

• Язык: Русский
• Издатель: Parkstone International
• Дата выпуска: 5 окт. 2009 г.
• ISBN: 9781785251382

Предварительный просмотр книги

Примечания

Подсолнухи. Арль, август 1888. Холст, масло, 92,1 x 73 см.

Национальная галерея, Лондон, Великобритания

Арль: 1888–1889

«Южная мастерская»

Ван Гог покинул Париж 19 февраля 1888 г. Он отправился в Арль, а спустя два дня написал Тео:

«Мне кажется совершенно невозможным принудить себя работать в Париже, поэтому приходится искать уединенное место, чтобы восстановить силы и заново обрести покой и уверенность в себе»[1].

Окрестности Арля воскрешали в сознании Винсента не только голландский пейзаж, но и японскую гравюру. Он поселился в гостинице «Каррель» и тут же приступил к работе. Утро он проводил в полях и садах и возвращался домой после полудня. А вечерами сидел в привокзальном кафе, где писал письма и читал газеты или романы, такие как «Мадам Хризантема» Пьера Лоти. Именно там Винсент познакомился и подружился с младшим лейтенантом колониальных войск Полем-Эженом Милье, почтальоном Жозефом Руленом и его супругой Жину, хозяевами кафе. В одном из писем к Тео Винсент говорит:

«Уж лучше выслушивать шутки в свой адрес, чем чувствовать себя одиноким»[2].

Ван  Гог  навсегда  сохранил глубокую  привязанность к своим новым друзьям, которые позже, в период кризиса, стали ему настоящей опорой, однако ему не хватало общества людей, с которыми он мог бы потолковать об искусстве.

В мае того же года он снял две комнаты в нежилом доме близ  площади  Ламартин.  Комнаты  не  были  меблированы. Ван Гог ночевал в привокзальном кафе: из гостиницы «Каррель» он съехал, поссорившись с хозяевами. Вскоре он отделал новое жилье по своему вкусу и назвал его «желтым домом». По представлениям Ван Гога, оно было просто предназначено для того, чтобы стать сердцем корпорации художников – «Южной мастерской».

«Ты знаешь, мне всегда казалось непостижимым, что художники обитают в одиночестве, – писал он Тео. – Изолируя себя от мира, можно многое потерять»[3].

Находясь в финансовой зависимости от своей семьи, Ван Гог много размышлял о положении художника в обществе:

«Как тяжело, как немыслимо тяжело продолжать работу, когда ничто не продается, и это при том, что необходимо покупать краски на реальные, живые деньги, которых и так с трудом хватает лишь на еду и оплату жилья, – на то, что можно откровенно назвать убогим существованием […]. В то время как возводятся национальные музеи, поглощающие сотни тысяч франков, и другие объекты подобного рода, художники погибают от нищеты»[4].

В сознании Ван Гога музеи ассоциировались с кладбищами. Он презирал всякую коммерцию в искусстве:

«Должен вам сказать, что для того, чтобы овладеть ремеслом художника, требуется десять лет. Если бы вы знали, как горько бывает тому, кто посвятил этому целых шесть лет, выдержав все необходимые расходы, и потом вынужден все бросить… И каково оказаться в таком положении! Щедрое вознаграждение, которое охотно платят за работы почивших художников, никогда не достается им при жизни. Это сродни торговле тюльпанами: от живых художников больше убытков, нежели выгоды. А выгода будет, когда им приходит конец, точно так, как и в случае с тюльпанами».[5]

Единственной альтернативой такому положению, полагал Ван Гог, может стать объединение художников, их сообщество. Им следует работать вместе, поддерживать друг друга и доверять свои работы честным торговцам, таким как, например, Тео, которые будут выплачивать художникам ежемесячное содержание даже в том случае, если их работы не раскупятся.

Ван Гог жаждал получить согласие Поля Гогена пожить и поработать вместе с ним в Южной мастерской. Более полугода, с марта по октябрь 1888 г., он заваливал своего друга письмами. В то же время он потребовал от Тео, чтобы тот положил Гогену ежемесячное содержание в 250 франков, на которое тот мог бы жить с ним в Арле. Взамен Тео желал получить картину Гогена. Поль жил в Бретани и всячески пытался увернуться от настоятельного приглашения Ван Гога, ссылаясь то на якобы тяжелую болезнь и неимение сил для такого долгого путешествия, то на отсутствие денег. Время, проведенное Винсентом в ожидании Гогена, стало самым продуктивным периодом в его жизни. С одной стороны, он старался написать как можно больше работ в надежде показать их другу, с другой – всячески прихорашивал свой «желтый дом»:

«Для начала я хотел обустроить дом не только для себя, но и для того, кто согласился бы со мной здесь жить […]. Во-первых, наверху должна быть самая милая и веселая комната, и я изо всех сил старался отделать ее, как если бы готовил спальню для женщины с тонким художественным вкусом. Во-вторых, там должна иметься комната для меня самого, где можно было бы отдохнуть, – причем максимально простая, с широкой прямоугольной мебелью: кроватью, креслами, столом – все из белого дерева. Внизу – мастерская и еще одна комната, которая в равной степени могла бы служить и мастерской, а кроме того, кухня. В комнате, где мог бы поселиться ты или Гоген, если он приедет, должны быть белые стены с желтыми подсолнухами […]. Я в самом деле хочу создать настоящий дом художника, но не вычурный, а, наоборот, лишенный всяких излишеств, но чтобы все, от стульев до картин, имело свой характер […]. Ты не представляешь, какое огромное удовольствие я испытываю от всего этого, считая обустройство дома большой серьезной работой»[6].

В середине августа Ван Гог приступил к написанию серии картин с подсолнухами для гостевой комнаты:

«Я пребываю в хорошем настроении и пишу с тем же рвением, с каким марселец уплетает свою рыбную похлебку, и это не должно тебя удивлять, потому что я пишу большие подсолнухи.

У меня в работе сразу три полотна: первое – три больших цветка в зеленой вазе на светлом фоне; второе – с тремя цветками, одной корзинкой с созревшими семечками и опавшими лепестками и еще одним бутоном, и все это на ярко-синем фоне […]; третье – двенадцать цветков и бутонов в желтой вазе […]. Эта последняя картина – светлые цветы на светлом фоне – должна получиться, как мне кажется, лучше всех […]. И если я осуществлю свой замысел, то у меня будет сразу целая дюжина картин. Все вместе они составят потрясающую симфонию синего и желтого[7].

Цветущий сад. Арль, март–апрель 1888. Холст, масло,

72,4 x 53,3 см. Музей «Метрополитен», Нью-Йорк, США

Сливовые деревья в цвету. Арль, апрель 1888. Холст, масло, 54 x 65,2 см.

Национальная галерея Шотландии, Эдинбург, Великобритания

Фруктовый сад в цвету. Арль, апрель 1888.

Холст, масло, 72,5 x 92 см. Музей Ван Гога, Амстердам, Нидерланды

Сад-теплица. Арль, август 1888. Карандаш, перо,

красные и коричневые чернила, 61 x 49 см.

Музей Ван Гога, Амстердам, Нидерланды

Из двенадцати задуманных картин Ван Гог завершил только две: слишком быстро истощилась, сошла на нет сама натура, «модель». Тогда художник обратился к новому сюжету: он решил изобразить «Сад поэта». Три варианта полотен на эту тему, в совокупности с двумя ранее написанными полотнами с подсолнухами, послужили украшением для гостевой комнаты, которая замерла в ожидании приезда Гогена. Гнездо было свито, но по-прежнему пустовало. Тем не менее Ван Гог старался сохранять оптимизм:

«Что ж поделаешь, если порой доводится жить в одиночестве. В таком случае приходится заменять недостаток общения усиленной работой […]. К тому же в одиночестве я намного острее чувствую жизнь и упорнее и напряженнее работаю. Если бы рядом оказался компаньон, потребность в столь напряженной работе, возможно, сократилась бы, однако в этом случае я отдал бы предпочтение более сложным сюжетам. Когда же я один, меня мало что волнует, за исключением тех мгновений, когда что-то приводит меня в восторг, и тогда я позволяю себе совершать некоторые безрассудные поступки»[8].

Но Ван Гог старался не выходить за определенные рамки:

«Только не подумай, что я намеренно удерживаю себя в этом лихорадочном состоянии; видишь ли, прежде чем писать, я до мелочей продумываю каждую работу, и в итоге один за другим появляются готовые полотна; я рисую их очень быстро, однако этому предшествуют долгие размышления. Поэтому, если кто-то скажет тебе, что работа выполнена чересчур быстро, можешь на это ответить, что и суждения о ней тоже вынесены с невероятной быстротой. Впрочем, я еще немного подержу эти полотна у себя и поработаю с ними, прежде чем переправлю тебе»[9].

23 октября Поль Гоген наконец-то приехал в Арль.

«Он очень интересный человек, – писал Винсент брату Тео, – и я совершенно уверен, что мы с ним вместе поработаем на славу. Наверняка он создаст здесь немало прекрасных полотен, надеюсь, что и я – тоже»[10]. Первое, что сделал Гоген, – это навел порядок. Спустя пять лет в своих воспоминаниях о пребывании в Арле он напишет:

«Первое, что мне бросилось в глаза везде и во всем, – это страшный беспорядок, который меня ужасно нервировал. В коробке с красками было полно полупустых тюбиков, многие из них никогда не закрывались; однако, несмотря на весь этот бардак, эту неразбериху, полотна просто сверкали, пылали цветом, причем каждый из них звучал по-своему»[11].

В середине ноября Гоген писал своему торговому и финансовому покровителю Тео:

«Милый Винсент и сварливый Гоген продолжают счастливо жить вдвоем и вкушают домашнюю пищу, которую готовят себе сами»[12].

Поначалу Винсент питался в ресторане, быстро проедая те средства, которые ему посылал Тео, – от 150 до 250 франков в месяц. Для того чтобы оценить масштаб этих трат, заметим, что ежемесячный доход почтальона Рулена, семья которого состояла из жены и троих детей, не превышал 135 франков. Иначе говоря, хроническое отсутствие денег у Ван Гога являлось результатом его довольно своеобразного и своенравного образа жизни. Путешествуя, он останавливался в гостиницах или на постоялых дворах, что ему, впрочем, совершенно не нравилось. Нельзя, однако же, утверждать, что он был мотом, ибо всегда запрашивал самые дешевые комнаты и избегал обильной пищи.

Надо сказать, что аскетизм Ван Гога был скорее результатом убеждений, своего рода ритуалом, и объяснялся приверженностью к определенным установкам: даже когда его куда-либо приглашали, он отказывался от еды, будучи убежден, что, подобно монахам, не должен потреблять свыше того минимума, который требуется для поддержания жизни. Такая тенденция в его поведении обнаружилась уже во время учебы в Амстердаме. Однажды он признался профессору Мендесу да Коста, что сам побил себя палкой за лень, потому как недостаточно много работал. Его беспорядочный режим питания и рацион, который сводился исключительно к хлебу с сыром, обернулся болезнью желудка и зубов. Но, надо полагать, проблемы со здоровьем обнаружились не только в связи с дурным питанием: налицо были и признаки сифилиса – болезни, которой страдал и Тео. Братья нередко беседовали на тему лечения, которого им приходилось придерживаться: сбалансированная диета, отдых, сексуальное воздержание.

Еще одной причиной финансовых проблем Ван Гога было то, что из тех денег, что брат выделял ему на проживание, большую часть он тратил на приобретение красок и холстов. В этом вопросе Гогену тоже удалось обуздать импульсивность друга: вместо того чтобы заказывать готовые холсты в Париже, он отыскал в Арле обычную мешковину и стал натягивать ее на подрамники самостоятельно. Завороженный его техническими навыками и практическим складом ума, Ван Гог тем не менее продолжал артачиться, в то время как Гоген пытался «внести в этот беспорядочный ум разумную логику критических суждений»[13]. Он инстинктивно принял на себя роль наставника и удостоил Ван Гога роли ученика:

«Когда я приехал в Арль, Винсент неотступно практиковал школу неоимпрессионизма и совсем запутался, отчего сам немало страдал […]. Со всеми этими его желтыми опусами на синем фоне, с работой над всей этой сочетаемостью, – подчас неосознанной с его стороны, – он добился лишь пресных гармоний, несовершенных и монотонных. В них не чувствовалось чистого звука трубы. Я взял на себя труд разъяснить ему это, что мне было несложно, поскольку все это ложилось на плодотворную почву. Как все оригинальные натуры, отмеченные печатью индивидуальности, Винсент ни в малой степени не страдал ни страхом, ни пристрастиями. С того самого дня мой Ван Гог стал стремительно прогрессировать»[14].

Однако если взглянуть на работы, созданные Винсентом после поучений Гогена, вряд ли можно заметить какие-либо значительные следы «прогресса». В апреле 1888 г. Ван Гог написал «Мост в Ланглуа», в июле – «Мусме» («Японочка»), в августе – «Портрет почтальона Жозефа Рулена» и «Подсолнухи», в сентябре – «Сад поэта», «Звездную ночь», «Желтый дом», «Автопортрет с обритой головой» , посвященный Полю Гогену, «Ночное кафе» и «Комнату Винсента в Арле». Те самые полотна, которые Гоген оценил как «несовершенные и монотонные» гармонии, сегодня воспринимаются как шедевры.

В присутствии Гогена Ван Гог писал меньше, в его полотнах теперь не чувствовалось той силы, которая характеризовала его ранние работы. Возможно, дискуссии с более уверенным в себе Полем оказались суровым испытанием для его