Зигмунд Фрейд и его творческая и научная деятельность
Автор Цвейг Стефан
5/5
()
Об этой электронной книге
Связано с Зигмунд Фрейд и его творческая и научная деятельность
Похожие электронные книги
Психология народов и масс Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокМышление. Что о нем думают философы Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокМанифест Нового времени Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокПропаганда Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокСемантические войны Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокПоток. Психология оптимального переживания Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокПсихология социализма Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокЧеловек убежденный: Личность, власть и массовые движения Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокКак сохранить эмоциональное здоровье в любых обстоятельствах Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокУспокойся! Контролируй тревогу, прежде чем она начнет контролировать тебя Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокУправление гневом. Как не выходить из себя, спокойно реагировать на все и справиться с самой разрушительной эмоцией Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокКлюч к счастью и уверенности. Как прекратить страдать по любому поводу Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокЭмоции. Не позволяй обстоятельствам и окружающим играть на нервах Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокЗаклятие девственности Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокБлизкие отношения. Как решить проблемы, с которыми сталкиваются все пары Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокОсвободите меня! Дневники девушки, заключённой в арабской тюрьме Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокТанатотерапия: теоретические основы и практическое применение Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокЧеловек в поисках себя Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокТак можно: выйти из отношений, которые причиняют боль Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокПоэзия как средство воспитания и самовоспитания личности Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокЖеносовершенство Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокПобеди прокрастинацию! Как перестать откладывать дела на завтра. Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокВведение в психоанализ Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокТирания тревоги: Как избавиться от тревожности и беспокойства Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокПодсознательный бог: Психотерапия и религия Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокПсихопат или мудак. Как защититься? Рейтинг: 5 из 5 звезд5/5Философия сознания без объекта: Размышления о природе трансцендентального сознания Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокРождённые В Июле Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокИдеальный шторм: Как пережить психологический кризис Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокБиблия Секса - 2 (Взгляд женщины) Рейтинг: 3 из 5 звезд3/5
«Биографии и мемуары» для вас
Суждения и беседы Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокМоя история: 50 воспоминаний о пятидесяти годах службы Рейтинг: 4 из 5 звезд4/5Конфуций. Жемчужины мысли Рейтинг: 5 из 5 звезд5/5Детство Рейтинг: 4 из 5 звезд4/5Изюм из булки - 2: Плюс четыре сотни новых сюжетов Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокМужчины, изменившие мир Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокВоспоминания Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокПолуночная курица (и другие рецепты, ради которых стоит жить) Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокСопротивление полезно Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокКоко Шанель: Королева высокой моды Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокРадда-Бай: правда о Блаватской Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокБудда Шакьямуни Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокДневник Обезьянки Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокPredestined (Russian Edition): ПРЕДНАЗНАЧЕН Рейтинг: 3 из 5 звезд3/5Перед изгнанием: 1887-1919 Рейтинг: 5 из 5 звезд5/5Омар Хайям. Жемчужины мысли Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокПовесть о жизни. Книга скитаний. Книга 6 Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокЖуки в муравейнике. Братья Стругацкие. Рейтинг: 2 из 5 звезд2/5Волшебник Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценок52 упрямые женщины: Ученые, которые изменили мир Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокСталин Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокКосмос Эйнштейна: Как открытия Альберта Эйнштейна изменили наши представления о пространстве и времени Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокЖить, улучшая мир / Live, making life better Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценокПлатон. Жемчужины мысли Рейтинг: 5 из 5 звезд5/5Будда. Жемчужины мысли Рейтинг: 0 из 5 звезд0 оценок
Отзывы о Зигмунд Фрейд и его творческая и научная деятельность
1 оценка0 отзывов
Предварительный просмотр книги
Зигмунд Фрейд и его творческая и научная деятельность - Цвейг Стефан
Стефан Цвейг
Зигмунд Фрейд
Если тайная игра силы чувственного влечения кроется в тусклом свете
обычных аффектов, то тем нагляднее, явственнее и огромнее проявляет
она себя в состоянии бурной страсти; тонкий наблюдатель человеческой
души, знающий, в какой мере можно, собственно, рассчитывать на
механику обычной свободы воли и до какой степени дозволено
мыслить аналогиями, извлечет из этой области немало опыта
для своей науки и переработает его применительно к запросам нравственной жизни...
Если бы явился, как в других областях природы, новый Линней, который бы
стал классифицировать по влечениям и склонностям, как бы мы изумились...
Шиллер
Положение на рубеже веков
Сколько истины может вынести дух, на какую степень истины он отваживается?
Это становилось для меня все больше и больше мерилом ценности. Заблуждение
(вера в идеал) — не слепота, заблуждение — трусость. Всякое достижение,
всякий шаг вперед в познании вытекают из мужества, из жесткости по
отношению к себе, из чистоплотности по отношению к себе.
Ницше
Вернейшим мерилом всякой силы является сопротивление, которое она преодолевает, и труд Зигмунда Фрейда, труд разрушения и созидания наново, становится понятным лишь в его сопоставлении с предвоенной ситуацией в области психологии, с тогдашними взглядами — или, правильнее, с отсутствием всякого взгляда — на мир человеческих инстинктов. В наши дни фрейдовские мысли — двадцать лет назад еще богохульные и еретические — свободно обращаются в крови эпохи и языка; отчеканенные им формулы кажутся сами собой понятными; требуется, собственно говоря, большее напряжение для того, чтобы мыслить вне их, чем для того, чтобы мыслить ими. Таким образом, именно потому, что нашему двадцатому столетию непонятно, почему это девятнадцатое так яростно противилось давно уже назревшему открытию движущих сил души, необходимо осветить установку тогдашнего поколения в вопросах психологии и потревожить в гробу смехотворную мумию предвоенной нравственности.
Презирать тогдашнюю мораль — а наша молодежь слишком жестоко за нее поплатилась, чтобы можно было не питать к ней искренней ненависти,— не значит еще отрицать самое понятие морали и ее необходимость. Всякое сообщество людей, связанное религиозными или гражданскими узами, считает себя вынужденным, ради самоутверждения, ограничивать агрессивные, сексуальные, анархические тенденции отдельных личностей, ставить им преграды и отводить их течение при помощи той плотины, которая именуется нравственным правилом или гражданским узаконением. Само собой разумеется, что каждая из этих групп создает для себя особые нормы и формы нравственности; начиная от первобытной орды и кончая веком электричества, каждое сообщество стремилось подавлять первобытные инстинкты при помощи своих, особых приемов. Жестокие цивилизации прибегали к жесткой силе: эпохи лакедемонская, древнеиудейская, кальвиновская и пуританская пытались выжечь извечный инстинкт сладострастия раскаленным железом. Но, жестокие в своих предписаниях и запрещениях, эти драконовские законы служили все какой-то логической идее. А всякая идея, всякая вера освящают до некоторой степени допущенное ради них насилие. Если Спарта требует нечеловеческой дисциплины, то лишь в интересах воспитания расы, мужественного, воинственного поколения; с точки зрения ее идеального города
, идеального общества, всякая свободно изливающаяся чувственность представляется хищением государственной мощи.
Христианство в свою очередь борется с плотскими устремлениями человека ради одухотворения, ради спасения вечно заблуждающегося человеческого рода. Именно потому, что церковь, обладающая высшею психологической мудростью, знает плотскую, адамову страстность в человеке, она насильственно противопоставляет ей как идеал страстность духовную; при помощи костров и темниц рушит она высокомерие своевольной человеческой природы, чтобы способствовать душе в обретении ее высшей, изначальной родины; жесткая логика, но все же — логика. Здесь и повсюду практика морального законодательства вытекает еще из твердого миросозерцания. Нравственность является осязаемой формой неосязаемой идеи.
Но во имя чего, ради какой идеи требует девятнадцатое столетие, с давних пор только внешне благочестивое, вообще какой-либо узаконенной нравственности? Чувственное, грубо-материалистическое и падкое до наживы, без тени религиозной воодушевленности, характерной для прежних благочестивых веков, провозглашающее начала демократии и права человеческие, оно не может даже сколько-нибудь серьезным образом оспаривать у своих граждан право на свободу чувственности. Кто начертал единожды на знамени культуры слово терпимость
, тот уже не имеет права вмешиваться в моральные воззрения индивидуума. В действительности и новейшее государство ничуть не беспокоится, как некогда церковь, о подлинном моральном усовершенствовании своих подданных; единственно закон общественности настаивает на соблюдениях внешних приличий. И не требуется, таким образом, действительной морали, подлинно нравственного поведения, требуется только видимость морали, порядок, когда каждый на глазах у каждого поступает словно бы
. А в какой мере отдельный человек ведет себя в дальнейшем действительно нравственно, остается его частным делом; он не должен только дать себя застигнуть врасплох при нарушении благопристойности. Может случиться всякое, и даже многое может случиться, но все это не должно вызывать никаких толков. Можно, следовательно, в строгом смысле выразиться так: нравственность девятнадцатого столетия вовсе не касается существа проблемы. Она от этой проблемы уклоняется и все свои усилия сосредоточивает на ее обходе. Единственно благодаря безрассудной посылке: если что-либо прикрыть как следует, то оно не существует
— мораль нашей цивилизации в трех или четырех поколениях противостала всем нравственным и сексуальным проблемам или, вернее, уклонилась от них. И жестокая шутка нагляднее всего уясняет действительное положение: не Кант дал направление нравственности девятнадцатого века, a cant
[1].
Но как могла такая трезвая, такая рассудочная эпоха запутаться в дебрях столь нежизненной и несостоятельной психологии? Как случилось, что век великих открытий, век технических достижений снизошел в своей морали до столь откровенного фокусничества? Ответ простой: именно в силу того, что он возгордился своим разумом, в силу высокомерия своей культуры, в силу избыточно оптимистического отношения к цивилизации. Благодаря неожиданным успехам науки девятнадцатое столетие подпало какому-то рассудочному головокружению. Все, казалось, рабски покоряется власти интеллекта. Каждый день, каждый час мировой истории приносили известия о новых завоеваниях научного духа; укрощались все новые и новые, непокорные дотоле стихии земного пространства и времени; высоты и бездны раскрывали свои тайны планомерно испытующему любопытству вооруженного взора человеческого; повсюду анархия уступала место организации, хаос — воле расчетливого рассудка. Почему бы при этих условиях не взять было верх земному разуму над анархическими инстинктами в крови человека, не поставить на место разнузданные первобытные влечения? Ведь вся главнейшая работа в этой области давно уже проделана, и если время от времени и вспыхивает еще что-то в крови современного, образованного
человека, то это всего только бледные, немощные зарницы отгремевшей грозы, последние содрогания старого умирающего зверя. Еще два-три года, еще два-три десятка лет, и то человечество, которое столь величаво возвысилось от каннибализма к гуманности, к социальному чувству, очистится пламенем своей этики и освободится и от этих остаточных, тусклых шлаков; поэтому нет никакой надобности даже вспоминать вообще об их существовании. Только не привлекать внимания людей на область пола, и они забудут. Только не дразнить разговорами, не пичкать вопросами древнего, посаженного за железную решетку нравственности зверя, и уж он станет ручным. Только проходить побыстрее, отвратив взоры, мимо всего щекотливого, поступать так, как будто ничего нет,— вот и весь кодекс нравственности девятнадцатого столетия.
В этот планомерный поход против искренности государство мобилизует согласованным порядком все зависящие от него силы. Все — искусство и наука, мораль, семья, церковь, низшая школа и университет — все получают одинаковую инструкцию относительно ведения войны: уклоняться от всякой схватки, не приближаться к противнику, но обходить его на далеком расстоянии, ни в каком случае не вступать в настоящую дискуссию. Бороться отнюдь не при помощи аргументов, но молчанием, только бойкотировать и игнорировать. И, чудесным образом послушные этой тактике, все духовные силы культуры, рабски ей преданные, отважно проделали лицемерный церемониал обхода проблемы. В продолжение целого столетия половой вопрос находился в Европе под карантином. Он не отрицается и не утверждается, не ставится и не разрешается, он потихоньку отставляется за ширмы. Организуется громадная армия надсмотрщиков, одетых в форму учителей, воспитателей, пасторов, цензоров и гувернанток, чтобы оградить юношество от всякой непосредственности и плотской радости. Ни одно дуновение свежего воздуха не должно коснуться их тела, никакой разговор, никакое разъяснение не должны потревожить их душевного целомудрия. И, в то время как раньше и повсюду, у всякого здорового народа, во всякую нормальную эпоху достигший зрелости отрок вступает в возраст возмужалости как на праздник, в то время как в греческой, римской, иудейской цивилизациях и даже у всех нецивилизованных народов тринадцатилетний или четырнадцатилетний отрок открыто принимается в сообщество познавших жизнь — мужчина в ряду мужчин, воин в ряду воинов,— убогая педагогика девятнадцатого века, искусственным и противоестественным образом, преграждает ему доступы ко всякой искренности. Никто не говорит свободно в его присутствии и таким путем не освобождает его. То, что ему известно, он может знать только по уличным разговорам или из пересказа товарища постарше, шепотом, на ухо. И так как каждый в свою очередь решается передавать дальше эту натуральнейшую из наук опять-таки только шепотом, то всякий подрастающий, сам того не сознавая, служит в качестве пособника этому культурному лицемерию.
Следствием такого, целое столетие упорно длящегося заговора — прятать свое Я и его замалчивать — является беспримерно низкий уровень психологической науки наряду с чрезвычайно высокой культурой